РИТМЫ ДУХОВНОЙ ЭСТРАДЫ
(о Верке, Надьке, Любке и Башлачёве)
Увидев заголовок, кое-кто, наверное, возмутится и начнёт ругать автора последними словами: «Как это?! Башлачёва - в эстраду?» Да, только не в обычную, а в духовную. - «Что это такое?» - Сейчас разберёмся. - «По какому праву его туда запятили?» - А он сам это сделал.
Давайте ещё раз переслушаем эти песни, поющиеся голосом, кажется, скорбящим по всем нам, по поводу того, что все мы «ходили грязные, оттого сделались похожие». Перелистаем «Посошок» - единственную более-менее доступную книгу великого поэта 80-х годов.
Вот она - страницы 32 - 33 - «Верка, Надька и Любка». «У каждого с ними свои отношения», - говорил автор на знаменитом «Таганском концерте». Какие же у него?
Во-первых, очень близкие. Это не окуджавские «кредиторы, молчаливые Вера, Надежда, Любовь», это именно «Верка, Надька и Любка». Они ничего не одалживали поэту, они просто поселились у него и стали смотреть и ждать, что с ним после этого будет. «Любку» можно любить и ей можно нравиться - «а подробности - враки». «Вера была и простой, и понятной», она портниха, поэтому и скроила то самое одеяло, дырка в котором не «зияла», как положено обычной дырке в обычном одеяле, а «сияла». «Надюха» -- явилась «в матросской тельняшке», и мы видим, что какие-то отношения у поэта с ней были. Но какие? «Я с нею давно грешным делом матросил, два раза матрасил, да струсил и бросил». «Поматросил и бросил»? Не просто. Испугался, видимо, великого служения, обязательного при каких-либо отношениях с Надеждой, движущей силой всего. Поэтому-то «струсил». «Не так молода, но совсем не старуха». Конечно, ведь Надежда вечна, она существовала всегда, но она и «не старуха», не устарела, она «разбила паркеты из синего льда» холодности в отношении к окружающему миру. (Заметим, что «синий лёд» - важный образ в творчестве Башлачёва, он проявляется, например, ещё в песне «Спроси, звезда».)
Принято говорить: «Служить Вере, служить Надежде, служить Любви». А здесь? Служение воспринимается по грибоедовскому принципу: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», оно заменяется понятием «жить». Евгений Агранович, бард 30-х - 2000-х годов, пишет, что «в речи простейшего люда» любовь «зовут не меньше как жизнью - я с ней, - говорят, - живу». И здесь - совместная жизнь под одеялом с сияющей дыркой. Каждый отдавал то, что мог - «кто чем богат, тому все были рады» - фраза, перекликающаяся с известной поговоркой «чем богаты, тем и рады», но более понятная, по крайней мере, грамматически.
Но вот наступает время поэту начать действительно служить. Неважно кому - им ли, народу ли, слушателям. Они рады, когда он, наконец, «взял гитару в клешни»…
Стоп! Остановимся на предыдущей строке. Как там, в «Посошке» напечатано? «Когда рядом с ритмами советской эстрады»? Перепутали вы что-то, товарищ Житинский (составитель книги). В фонограммах Башлачёва ясно слышится - «Когда рядом с ритмами светской эстрады». Светской! - вот в чём дело! То есть, той самой эстрады, которая заполонила все экраны-эфиры в виде Леонтьева и Ротару и которая сейчас переросла в обыкновенную попсу из Агутиных-Рамазановых. Он не противопоставляет себя «советскому» - наоборот, он пишет «весь наш советский народ» (в других записях - «хороший народ», а для каждого человека, родившегося недалеко от середины ХХ века, по утверждению К.И Чуковского, «советский» и «хороший» - синонимы). Он противопоставляет себя именно этой эстраде, которая на первое место в большинстве случаев ставит не текст и не смысл, а музыкальное украшательство. Поэтому он и говорит, что «не твистом свистел мой овраг на горе - я всё отдавал из того, что дано». Кем дано? Свыше, Богом. В связи с этим вспоминаются две параллели из других авторов - «Тот, кто взять не может, что он может дать?» (питерский бард Борис Полоскин) и «Не примешь - не отдашь» (автор этих строк).
Итак, Башлачёв - не «светская эстрада». А какая? К слову «светская» легко находится антоним - «духовная». Вот она - «духовная эстрада» и её «ритмы».
Эстраде положено быть простой, легко-доступной. А здесь? Здесь тоже. Здесь такими легко-доступными становятся те высшие силы, к которым стремится поэт. Вспомните далеко не всегда понятные культурные ассоциации в текстах Бориса Гребенщикова или, казалось бы, простые христианские песни, опубликованные, например, в книгах «Осанна» и «Маранафа». И там, и там Бог, высшие силы - недосягаемая высота, к которой можно обратиться, которой можно что-то сказать, но с которой нельзя поговорить. У Башлачёва - естественный контакт, который, может быть, был у апостолов с Христом, когда Тот был во плоти и жил на Земле. «Засучи мне, Господи, рукава, подари мне посох на верный путь» - это как раз об этом - как Христос наставлял учеников перед их проповедью, заповедуя им не брать посоха. Поэт всё-таки не апостол, он может уклониться куда угодно, поэтому для «верного пути» ему и нужен Божий посох. В таком непосредственном контакте с высшими силами и состоит условие истинного поэта, каким и был Александр Башлачёв. Он и сейчас, в записи, своими песнями говорит о том, что, по словам Гребенщикова, «небо становится ближе». Христианин это видит, Гребенщиков это чувствует, Башлачёв это даёт понять другим.
21 апреля 2001г.