Оставив документы и основную массу денег в рецепшене, мы отправились осмотреть достопримечательности самостоятельно, поскольку на культурной программе сэкономили. Как магнитом притянул местный рынок, на котором можно накупить всяких разных копеечных сувениров для друзей и знакомых. Надеясь высмотреть что либо а-ля золото инков, внимательно, подобно хищным кондорам, мы с Валерой обращали внимание на любую сверкнувшую безделицу. Но нигде золотом даже не пахло. Поделки были настолько кустарного изготовления, что внушали разочарование и возникали мысли о том, что их изготавливали слепые дети. Тем не менее, несколько штук более менее приемлемых сувениров выбрать удалось, прежде чем я столкнулся с необычным. Необычность, конечно же, была совершенно обычной для всех, но когда начинаешь отматывать ленту произошедших событий в обратном направлении, то всплывают разные моменты, на которые сразу внимания не обращаешь. На этот момент внимание я обратил. Валера же, почему-то его даже не заметил. Наклонившись рассмотреть скопление стеклянных шариков, причудливо склеенных между собой, я почувствовал на себе взгляд. Это не было бы необычным, поскольку моя двухметровая фигура привлекает взгляды всех кому не лень, тем более в этом низкорослом городе, но взгляд был не просто любопытным, он прикасался к коже лица, вызывая легкое щекотание. Удивленный этим феноменом, я повернул голову вправо и увидел сидящую женщину с абсолютно симметричными чертами лица, черными или темными глазами, одетую в полосатое, разноцветное пончо. Женщина сидела и смотрела на меня. Ее взгляд ничего не выражал. Ни заинтересованности, ни магнетизма. Она просто смотрела и все. Но в этом смотрении было что-то необычное. Скорее всего, именно незаинтересованность, смешанная с ощущением физического прикосновения к лицу. И глаза блестящие как у вороны. Хотя у большинства местного населения такие глаза. Так что наверное незаинтересованность была необычной, поскольку на рынке все как раз наоборот заинтересованы какую либо ерунду втюхать туристу за его кровные. Черные волосы женщины были заплетены в толстенную косу, которая терялась где-то за спиной, а соломенная шляпа скрывала весь лоб. В руках женщины была зажата трубка с длинным мундштуком. Надо заметить, что женщина, курящая трубку, в этом городе не редкость. Я намеренно не называю названия города, чтобы… Короче не называю и все. Умный сам догадается. Я оторвался от глаз этой женщины и, пройдя несколько метров, совершенно про нее забыл. Да и Валера тут же подскочил, хвастаясь купленной «золотой» статуэткой божка. Статуэтка оказалась на редкость качественной, чему я порадовался. Хотя и не мне досталась, но за друзей мне тоже доставляет удовольствие радоваться. Больше ничего не выбралось, и, выйдя по прямой улочке к окраине, меня вдруг как будто парализовало при виде заросшей зеленью горы. Мне, во что бы то ни стало, потребовалось на нее взобраться.
– Я хочу на гору, – заявил я Валере, который сразу же сделал кислую мину. Лазить по горам из-за своей тучности, он совсем не любил.
– Да что там смотреть? Даже тропинок никаких нет, – Валера подготавливал себе отходные пути.
– Тогда я один пойду!
– Оставь себе двадцать баксов на случай ограбления, чтобы не убили, а остальное мне отдай. Я в гостиницу пойду. Чай из листьев коки уж очень мозг проясняет. А лучше вместе пошли, я там, в соседнем квартале, кабинет тайского массажа заметил…
За его спиной из-за угла дома появилась смуглая девчонка лет шести со шкодной физиономией, двумя косичками, туго заплетенными и торчащими в стороны подобно рожкам, и широченной щербатой улыбкой. От такой физиономии, губы сами растянулись в стороны в ответной улыбке. Девочка сделала серьезную физиономию и пальчиком потыкала в сторону той горы. И тут же скрылась за углом. Я понял, что идти в гору надо всенепременно, хотя и непонятно зачем.
– Никуда кабинет не денется, – задумчиво пробормотал я, отдавая Валере деньги и свой пакет с сувенирами, – через часик вернусь, тогда и сходим.
– Хозяин – барин, – обрадовано произнес Валера, поскольку уговаривать его напрягать мышцы и сжигать жировые запасы я не стал.
– Кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал, пускай внизу он звезды хватал с небес…. – напевая песенку Высоцкого себе под нос, стал я карабкаться вверх по склону, чувствуя как высокогорье отнимает силы слоновьими дозами. Через какие-то двадцать метров, задыхаясь и чувствуя точечные уколы в селезенке, я остановился и оглянулся вниз.
Та же самая девочка с косичками, радостно улыбаясь, стояла возле дома, уперев руки в бока. Ее тоненькие ножонки, сплошь в ссадинах, были босыми, и я удивился ее выносливости. А раз так, то и мне задохлика изображать здесь нечего. Я вновь стал карабкаться вверх, воодушевленный этой мыслью.
Сорок минут приблизительно понадобилось, чтобы добраться до небольшого плато, удивившего меня наличием заросшего входа в пещеру. Он бы так и остался незамеченным, если бы не то же самое странное ощущение, что мне надо непременно внутрь горы. Подойдя вплотную, я отметил, что вход заросший только условно. Его окаймляли три массивных камня, тщательно подогнанных друг к другу. Эта конструкция напомнила каменные изваяния Стоунхеджа, только здесь они были вмурованы в скалу. Заглянув внутрь, в темноту, я заметил вдали легкое свечение. Скорее всего, где-то там впереди, потолок у пещеры был проломлен и свет внутрь попадал. Поэтому, тщательно проверяя под ногами наличие пола, стал продвигаться внутрь. Через некоторое время видимость прояснилась, поскольку глаза привыкли к темноте. Свечение действительно исходило из пролома в потолке, если его так можно назвать, и резануло по глазам, как только я сделал попытку взглянуть вверх прямо в дыру. Пещера была высотой около пяти метров, и дальше дырок в потолке стало больше, и идти стало совсем светло, пока не начались ответвления. Лабиринты мне никогда не нравились, но, научившись в компьютерных игрушках их преодолевать по принципу правой руки, пошел в правый рукав, который разделился еще на три рукава, самый правый из них закончился тупиком, а вот второй каменными ступеньками вниз, по широкому кругу. Это были уже явно творения рук человеческих, поскольку природа ступенек не делает в принципе. Тем более таких прямоугольных. Лестница, по ощущениям привела приблизительно в самую середину горы, и только теперь я заметил, что свет откуда-то поступает, хотя потолок остался бог знает где. Свет не яркий, но дает возможность ориентироваться без напряжения. Площадка, куда я вышел, оказалась усыпана белым песком. Скорее всего кварцевым, поскольку белизна выглядела несколько стеклянной. Никаких сокровищ, золотых истуканов и прочих киношных атрибутов в круглом зале не оказалось. Только каменная плита в дальнем конце, на которой почудился некий рисунок. Но прикоснуться к этой плите мне не удалось. Не дойдя до нее двух шагов, пол под ногами внезапно исчез, и я почувствовал, как вместе с песком смываюсь куда-то вниз. Успел только взмахнуть руками, в попытке зацепиться хоть за что нибудь и сделать глубокий вдох. Без воздуха, если не делать слишком активных движений, могу продержаться две минуты. «А потом придется вдыхать этот песок», – подумал я, зажмуривая глаза, и чувствуя, как плотность вокруг тела повышается, и начинается неуклонное сдавливание. Очень неприятное ощущение, но оно через пару секунд закончилось и меня выбросило влево, пребольно ударив о каменную стену. Упал я на четыре точки, как кошка, в небольшую кучу песка. Небольшую! Хотя песка по идее должно было насыпаться раз в двадцать больше. И самое удивительное оказалось в том, что песок сверху перестал сыпаться одновременно с моим падением.
– Что интересно заставило его прекратить сыпаться? И куда подевалась вся та масса, которая сыпалась вместе со мной?
Ответа не возникло, да и собственно не очень то и хотелось его искать, поскольку впереди что-то шелестело. Впереди, за небольшим поворотом что-то явно двигалось. Туда я и пошел, стараясь не попасть в подобную песчаную ловушку, старательно проверяя дорогу, прежде чем перенести на поисковую ногу вес всего тела.
Поворот закончился обрывом, за которым текла река, от вида которой у меня дыбом встали волосы на всем теле. Река состояла из обугленных человеческих тел и их частей. Сожженные черепа, кости рук, ног, ребра, целые скелеты, неким непостижимым образом «текли» справа налево и, трясь друг о друга, вызывали тот самый шелест. И что показалось самым странным, после того как мозг вышел их ступора, так это тот факт, что запаха гари не было совершенно. Эта скелетная река из сожженных костей, не воняла, и не пахла. Не чувствовалось даже малейшего движения воздуха. Только тихий печальный шелест трущихся друг о друга костей.
– Костяная река, – прошептал я, и в ту же секунду, откуда ни возьмись, выскочило туманное, три на три метра лицо с вытаращенными глазами и раскрытым ртом. Оно выскочило именно от моего шепота и выглядело настолько ужасающе, хотя ни в какие привидения я не верю, поскольку имею инженерный ум, что я кинулся обратно не разбирая дороги с криком «а-а-а-а»! Эта неразборчивость привела меня к тому, что я опять врюхался в зыбучие пески и, пролетев метров тридцать по ощущениям, упал еще этажом ниже, уже не по-кошачьи, а совсем по-человечьи. Прямиком на пятую точку с полными песка ртом, носом и глазами, завывая от паники, пронизывающей все тело и с невозможностью устранить непроизвольные вибрации рук и зубов.
Тишина через несколько минут немного стабилизировала тряску и появилась возможность рационально мыслить.
– Лучше бы я с Валеркой на тайский массаж пошел…
– Неверно! – вдруг прозвучал в голове женский голос. Мало того, что голос был незнакомым, так он еще и в голове заговорил. Но возникло ощущение, что это сказали из-за спины.
Резко развернувшись, никого за спиной не увидел. Только каменная стена с щербинами как будто от пуль. Мне отчаянно захотелось выбраться из этого загадочного места. Ноги готовы были нести меня хоть на край света, лишь бы не оставаться в неподвижности. Казалось, что неподвижность в этой горе – наихудший из выборов. Дорога была только одна - вперед. И за небольшим изгибом вновь оказалась та же самая река, но скелеты изменились. Они не были обугленными. На некоторых даже оставались остатки гниющей плоти. Те же самые кости, черепа, но без следа копоти, прикосновения огня и, как это в уже неизвестно какой по счету раз показалось странным, без малейшего запаха. Гниение есть, а запаха нет. Или у меня обоняние внезапно пропало. Я попытался принюхаться и запах все-таки заметил. Он исходил от меня. Я потел и запах имел. Запах страха. И тут мне в голову пришла идея, что эта река из трупов может быть вовсе не та, которую я видел раньше, а другая. И вновь появилась та самая морда из тумана. Она как раз оказалась той же самой, или, во всяком случае, очень похожа на предыдущую. Собрав всю силу воли в кулак для удержания себя от желания побежать прочь, остался смотреть на эту оптическую иллюзию, как попытался себе внушить. Иллюзия, без малейших эмоций на «лице» стала медленно приближаться, как бы внимательно рассматривая мою персону. Именно эта невозмутимость и неотвратимость приближения неизвестной силы, медленно, но неуклонно гасила волю к сопротивлению, и по спине потекли холодные ручейки. Разум в какой-то момент сдался, как будто сломалась сухая ветка, и сила воли окончательно утекла, как ручеек в песок. Тело взяло верх, и рвануло навстречу той каменной стене с щербинами от пуль в надежде вновь провалиться в песчаный люк. Ни песчаного люка не появилось, ни стены на прежнем месте не было. Она, как массивная дверь, закрывала ранее неприступную комнату, в которой сидела та самая женщина с рынка в полосатом пончо. Она сидела ко мне спиной и то, что я на рынке принял за ее косу, сейчас оказалось черной, шелковой накидкой, подобной той, которую носят бедуины в пустыне. На голове по-прежнему была соломенная шляпа. Руки и ноги по всей видимости были спрятаны внутри пончо. Во всяком случае, снаружи ничего не было видно.
– Не бойся, – раздался тот же голос в голове, и я сообразил, что это ее голос. Но как перуанка может разговаривать по-русски???
– Не думай, и не бойся!
– Ты кто? – еле ворочая пересохшим то ли от песка, то ли от страха языком.
– Можешь ничего не говорить, я слышу твои мысли раньше. Намного раньше.
Я заткнулся, поскольку это ее заявление погрузило меня в состояние беспомощности. Я понял, что ничего здесь сделать не могу и придется подчиниться року.
– Это очень верное заявление, – немедленно подтвердила женщина, – повинуюсь року! Так может сказать только сильный человек.
Не смотря на подавленность, я нашел в себе силы усмехнуться:
– Велика сила… как у жука на иголке.
Показателем силы является не способность убегать от судьбы, пока ноги будут носить, а способность принять на себя ответственность тогда, когда совсем этого не хочется, и отработать все ошибки как свои собственные, так и тех, кто от тебя зависит. И исполнить после этого свое предназначение.
– А разве его кто нибудь знает?
– Смертные не знают, и не хотят знать. Они предпочитают жить подобно животным, накапливая ошибки и наслаивая грехи как слои луковицы на свою душу. И когда приходит пора платить за все содеянное, начинают бежать куда глаза глядят. У них под ногами начинает гореть земля, и на самом деле бежать некуда. Они носят свой ад с собой. Это страдание они и называют роком. А на самом деле рок это то чего нельзя избежать. Для одних нельзя избежать мучений, для других же невозможностью является уменьшить блаженство. По плодам судятся все без исключения.
– Где я?
– А ты как думаешь?
– Это очень странное место. Мне здесь страшно.
– Ты мне нравишься! Ты один из немногих сумел признаться в своем страхе. Поэтому пока еще жив. Хотя здесь боятся все без исключения. Самые трусливые даже пытаются меня убить из своих хлопушек. Но они просто пополняют реку своими телами.
– Я видел две реки…
– Их больше. Много больше. Эти реки сделаны кольцами и в них попадают мертвые, чтобы в бесконечном движении по кругу стереть тела в прах. Прах к праху. Они стираются в песок…
Меня передернуло от осознания, что тот песок, в котором я купался, сделан из трупов. И возникло непреодолимое желание помыться и тщательно прополоскать рот.
– Все сущее сотворено из праха. Нет ничего чистого и ничего нечистого. Все сделано из одного и того же. Из праха. И туда же и уходит. Я слежу, чтобы процесс был непрерывным.
– Я в аду? – мысленно спросил, потому что окончательно понял, что рот можно и не открывать.
– Смотря что ты в это слово вкладываешь?
– У нас принято считать, что человек после смерти попадает либо в ад, если делал зло, либо в рай, если добро.
– Стало быть за зло следует наказание, а за добро награда?
– Ну да!
– Ты видишь здесь где нибудь наказание, или страдания, или мучения?
– Мне здесь неуютно.
– И всего лишь! Здесь никто никого не мучает. Здесь просто напросто тела превращаются в прах. Твой ад немного выше. Там где души. Каждая душа находится там, куда привел ее рок. Точнее куда привез ее смотрящий. А уж он то повинуется своему року абсолютно. Если умершего провели через настоящий обряд и заплатили смотрящему полную плату, то он бросает тело в жернова на нижнем слое, где оно сразу превращается в прах, а душа обретает свободу и может делать свой очередной выбор. Если же оплаты не было, либо ритуал проведен недобросовестно, или вообще не был проведен, то душа будет вынуждена ждать, пока ее тело не сотрется в прах в той ли иной реке. Душа привязана к телу и не верит, что с ним можно расстаться. Поэтому цепляется даже за самые мелкие частички. Но расставание рано ли поздно наступает. Лучше раньше конечно, но это зависит не от желаний души, а от рока. Пока с души плата полностью не будет взята, рок не отступится. В одних обществах тела сжигают, поэтому ты видел обгоревших. В других закапывают в земле, продляя страдания душе, в третьих оставляют тела на съедение диким зверям и птицам. Много разных путей. И только в некоторых общинах платят смотрящему, потому что знают что к чему.
– Если все равно все стирается, какая разница делать все правильно, или не делать. Повиноваться року или нет?
Разница велика. Непомерно велика. Те души, которые ждут, пока их тела превратятся в прах, вынуждены постоянно видеть мое лицо. В моем лице они видят все свои грехи. Все до самого малого. И душа не может прикрыться щитом своего ума, как происходит в обычной жизни. Потому что ума здесь попросту нет. А вот это истинное мучение. Это и есть истинный АД! И для души он длится вечно, потому что времени здесь тоже нет.
– Но я видел твое лицо. Оно мне показалось очень красивым. Даже я бы сказал совершенным.
– Ты видел мое лицо??? – голос удивился и через секунду рассмеялся, – ха-ха-ха! Ты видел мое лицо и остался жив??? Со следующим раскатом смеха женщина стала поворачиваться, чтобы взглянуть на наглеца, и я понял свою ошибку.
У этой женщины в отличие от той, на рынке, лица не было в принципе. Из-под соломенной шляпы на меня смотрела пустота. Черная пустота. И она имела бесконечную перспективу. Пустота оказала некое необъяснимое влияние на мозг, поскольку стала заполнять все окружающее пространство своим несуществованием. И из глубины этой бесконечной пустоты, выплыл зеркальный шар, в котором отражалась совсем недавняя ситуация, когда я отмахнулся от женщины, просящей милостыню в одном из кварталов, в который мы с Валерой случайно забрели. Эта женщина не сидела на паперти как профессиональная попрошайка. Она появилась неизвестно откуда, и на испанском языке, которого я совершенно не знаю, чего-то спрашивала, или просила. Я от нее отшатнулся, сделав вид, что совершенно не понимаю что ей надо. А потом целый день какое-то странное и очень неприятное ощущение бродило внутри. Сейчас возникло очень отчетливое понимание, что в тот квартал мы зашли не случайно. Женщина та появилась не случайно. А вот я ей не помог зря, хотя что-то внутри буквально умоляло меня оказать участие и помочь хоть чем нибудь. Тем более, что это что нибудь для меня было бы совсем не затруднительным. Это было испытание для души и испытание с треском было провалено. Я не повиновался року из-за нежелания выглядеть в глазах Валеры лохом, разведенным за три копейки какой-то нищенкой. И именно рок вывел меня тогда в то самое место. И сейчас моя душа испытывала реальное страдание из-за той пустяковой ситуации. И когда из-за того зеркального шара стали появляться другие и выстраиваться в очередь, то сознание заполнилось ужасом множества грядущих переживаний. Я заорал как ненормальный:
Я все исправлю! Я все… Я все… Повинуюсь року! Я повинуюсь…
Бесконечность стала сужаться, и только тут я заметил, что сижу на песке, и когда именно умудрился оказаться в сидячем положении непонятно. Нагребая в кроссовки этот кварцевый прах, я стал пытаться отодвинуться от бесконечной вселенной с зеркальными шарами записей моих поступков. Женщина отвернула свое лицо обратно к стене, и я с облегчением вздохнул, чувствуя на лице капли пота размерами с горошины, которые не замедлили покатиться вниз.
– Повинуешься року? – спросила женщина. Ее голос показался невозможным после увиденного, и я не смог вымолвить ни слова даже в мыслях. В голове царила полная пустота.
Женщина развернулась в пол оборота:
– Ты повинуешься року?
У меня возникла паника и абсолютное нежелание вновь встречаться с бесконечной черной пустотой. Ни мыслей, ни слов, мой парализованный мозг родить так и не мог.
И когда женщина довершила разворот, я подскочил, и побежал прочь от нее, хотя бежать было некуда. Впереди была река с полусгнившими телами. Я побежал прямо по телам, совершенно ничего не соображая и не боясь провалиться в глубину и стать одним из них. Они меня больше не пугали. Больше всего на свете я боялся этой милой женщины без лица, и ее вопроса.
Я мог бы бежать бесконечно, поскольку эта река была замкнута в кольцо, но женщина догнала меня и дохнула в спину своим вопросом:
– Повинуешься року?
Бежать стало некуда, и я заорал, – Повинуюсь! Повинуюсь року! – И закрыв глаза, бросился на острый выступ скалы, надеясь самоубийством закончить это безумие.
И внезапно покатился куда-то вниз, пребольно ударяясь о невесть откуда взявшиеся выступы. Вокруг раздались голоса, и я узнал голос Валеры и Валентины – переводчицы. Не веря своим ушам, открыл глаза и тут же захлопнул их от нестерпимо яркого света, ударившего по ним. Совершенно непостижимым образом я оказался у подножья той самой горы, в которую вошел пару часов назад.
– Ты откуда взялся, и где пропадал трое суток?
Я смотрел на Валеру безумными глазами, пока сияние вокруг его головы не преобразовалось наконец в заходящее солнце, и он не стал для меня человеческим существом.
– Какие трое суток? Я на пару часов только….
Валера к чему-то присмотрелся и присвистнул.
– У тебя полбашки седых волос. Чего приключилось?
– Ты все равно не поверишь….
– Ладно, потом расскажешь. Мы уж хотели тебя в розыск объявлять, если бы не девочка.
– Какая еще на хрен девочка?
– Да вон та девочка, – он пальцем указал на девчонку с косичками, неизменной щербатой улыбкой и босыми ногами.
– Мы же пошли тебя искать всей группой к этой горе, когда ты и к утру не вернулся. А она нас как будто ждала и сказала, что скала длинного дядьку отдаст сегодня в это самое время.
Оказывается, что эта гора по местным поверьям называется норой дъявола, и на нее никто не рискует подниматься. Все, куда-то исчезают без следа. И местные и туристы. Одно время тут даже охрана была, после того как группа американских рейнджеров в количестве семи человек вооруженных автоматами, пошла на поиски своего десантника и исчезла без малейшего напоминания о себе. А потом ее убрали, поскольку больше желающих не было в этот район заходить. Да и местные жители всех предупреждают. Только нас с тобой, почему-то никто не видел кроме этой девчушки. А меня видать бог миловал с тобой туда подниматься.
Как только мы вывернули на улицу, то заметили, что обычная толчея и шум на ней отсутствовали. Местные жители с вытаращенными глазами смотрели на нашу группу и на меня в частности. И тыча пальцами, бормотали что-то на своем наречии.
Валентина с легкой улыбкой пояснила нам, что они говорят одну и ту же фразу:
– Тот, кого сожрал дьявол, сам становится дьяволом.
– Ну-ну – пробормотал я, с каждой секундой возвращая себе реальность всего окружающего и приходя в себя. Даже стал делать свирепое лицо и растопырив пальцы пугать детишек, которые дьявола вовсе не боялись и хохоча прятались за родителей, стоящих с серьезными лицами.
В гостинице я с удовольствием принял душ, и воспоминание о кошмаре стало уже затираться в памяти, как вдруг при попытке почистить зубы, под нижней губой обнаружились несколько белых песчинок, врезавшихся в десну.
Я растерянно взглянул в глаза своему отражению и произнес:
– Повинуюсь року!