ПОВОРОТНЫЙ ПУНКТ
(The Turning Point, Flamingo, 1983)
Перевод В.И. Постников, 2002
(выдержки)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мой главный профессиональный интерес в 1970-х был вызван изучением драматических перемен, с которыми столкнулись физики на протяжении первых трех десятилетий 20-го века, и они по-прежнему составляют предмет моих исследований. Фундаментальные открытия привели к новым понятиям и вызвали глубокие перемены в нашем представлении о мире; мы вынуждены были отказаться от механистических идей Декарта и Ньютона и прийти к целостной и экологической картине – картине, которая, на мой взгляд, вполне согласуется с представлениями мистиков всех времен и традиций.
Физики с трудом принимали новый взгляд на физическую вселенную. В результате исследований атомного и субатомного мира обнаружилась странная и неожиданная реальность, которая, казалось, сопротивлялась любым попыткам ее определить. Ученые вынуждены были признать, что их основные посылки, язык и даже весь способ мышления неадекватны атомным явлениям. Эти проблемы были не только интеллектуального свойства, они возникли из-за глубокого эмоционального и, если можно так выразиться, экзистенциального кризиса. Для преодоления этого кризиса потребовалось много времени, но в конце концов физикам удалось глубже проникнуть в природу материи и установить ее связь с психикой (сознанием) человека.
Я пришел к выводу, что сегодня наше общество по-прежнему находится в этом кризисе. Это видно из публикаций в ежедневных газетах. У нас высокая инфляция и безработица, у нас энергетический кризис, кризис в медицине, загрязнение окружающей среды и другие экологические бедствия, нарастающая волна преступности и насилия, и т.д. и т.п. Основная идея данной книги заключается в том, что все это лишь различные стороны одного и того же кризиса, и что вызван он прежде всего кризисом восприятия. Подобно кризису в физике в 1920-х годах, он вызван попыткой приложить отжившее мировоззрение – т.е. механистический взгляд на мир, порожденный картезианско-ньютонианской наукой -- на реальность, которую уже нельзя понять в терминах этой науки. Мы живем сегодня в глобальном мире, в котором биологические, психологические, социальные и экологические явления оказываются тесно переплетенными. Для того, чтобы правильно описать этот мир, нам нужна экологическая перспектива, - перспектива, которую не может дать картезианское мировоззрение.
Следовательно, нам необходима новая «парадигма» -- новое видение реальности, фундаментальные перемены в мышлении, восприятии и ценностях. Начало такого перехода от механистической к холистической (целостной) концепции реальности уже заметны во многих областях и еще больше проявятся в нынешнем десятилетии. Различные проявления и отголоски «сдвига парадигм» и составляют предмет данной книги. В 60-е и 70-е годы мы были свидетелями множества социальных движений, отражающих различные аспекты новой реальности. До сих пор большинство этих движений действует разрозненно, мир пока не пришел к пониманию общности своих интересов. Цель настоящей книги – предоставить единую концептуальную основу, которая поможет осознать единство социальных задач. Как только это единство будет понято, можно надеяться на объединение различных движений в мощную силу, способную привести к социальным переменам. Тяжесть и глубина настоящего кризиса указывают на то, что такая перемена должна привести к переменам беспрецедентного масштаба, к поворотному пункту для всей планеты.
Обсуждение сдвига парадигм проводится в четырех разделах книги. В первой части описываются история картезианского мировоззрения и радикальные идеи новейшей физики. В третьей части обсуждается влияние картезианско-ньютонианской философии на биологию, медицину, психологию и экономику, а также дается критика механистической философии. Особенный акцент я делаю на том, что картезианское мировоззрение и ее ценностная система серьезно влияют на наше личное и социальное здоровье.
В четвертой части книги детально описывается новая реальность. Это новое видение включает в себя системный взгляд на жизнь, разум, сознание и эволюцию; холистический подход к здоровью и лечению; интеграцию западного и восточного подходов к психологии и психотерапии; новую концептуальную модель экономики и техники; и экологическую и феминистскую перспективу, глубоко духовную по своей природе и ведущую к радикальным изменениям наших социальных и политических структур.
В книге обсуждается очень широкий круг идей и явлений, и я отдаю себе отчет в том, что многие вопросы я был вынужден описывать поверхностно, учитывая ограниченность объема книги, временные рамки и мои знания. Однако я старался применить системный подход и к самой книге. Ни одну часть книги нельзя назвать оригинальной по сути, некоторые ее разделы можно пересказать довольно простым языком. Но способ, с помощью которого были собраны эти различные части в целое, более важен, чем сами части. Взаимосвязь и взаимозависимость между различными понятиями и есть мой главный вклад. То, что получилось в результате, я полагаю, превышает сумму его частей.
Книга предназначена для рядового читателя; все технические термины объясняются в ссылках. Однако я надеюсь, что книга будет интересна и профессиональным ученым. Возможно некоторые из ученых посчитают мою критику провокативной; в этом случае пусть они не принимают ее на свой счет. В мои намерения не входила критика каких-либо отдельных профессиональных групп; напротив, я стремился показать лишь искаженное мировоззрение в различных областях науки – мировоззрение, которое по-прежнему разделяется большинством, но которое быстро изменяется.
Большая часть написанного - отражение моего личного опыта. На мою жизнь радикальным образом повлияли две революционные тенденции 1960-х годов, одна происходила в общественной жизни, другая – в духовной. В своей первой книге "Дао физики" я пытался установить связь между духовной революцией и моей профессиональной работой физика. Я полагал, что концептуальный сдвиг в физике должен повлиять и на общественную жизнь. В конце книги я написал:
Я полагаю, что мировоззрение, разделяемое современными физиками, находится в противоречии с принципами нашего общества, поскольку последнее не отражает гармоничную взаимозависимость, наблюдаемую в природе. Для того, чтобы достичь динамического равновесия требуется совершенно другая социальная и экономическая структура общества, культурная революция в собственном смысле этого слова. Выживание всей нашей цивилизации зависит от того, сможем ли мы провести такие перемены или нет.
Через шесть лет этот вывод привел к написанию настоящей книги.
Фритьоф Капра
Беркли,
Апрель, 1981 г.
Глава I
КРИЗИС И ТРАНСФОРМАЦИЯ
1.Маятник качнулся в другом направлении
В последние десятилетия 20-го века мы оказались в состоянии глубокого мирового кризиса, затрагивающего все стороны жизни – наше здоровье, образ жизни, качество окружающей среды и социальных отношений, экономику, технику и политику. Это кризис интеллектуальный, моральный и духовный; кризис, беспрецедентный по своим масштабам и серьезности. Первый раз за все время существования цивилизации мы сталкиваемся с весьма реальной угрозой исчезновения человеческого рода и всей жизни на планете.
Мы запасли десятки тысяч единиц ядерного оружия, достаточного для многократного разрушения планеты, а гонка вооружений продолжается. В ноябре 1978 г., когда Соединенные Штаты и Советский Союз заканчивали второй раунд переговоров по ограничению стратегического вооружения, Пентагон запустил свою самую амбициозную за двадцать лет программу разработок ядерного оружия; она привела к самым большим военным расходам за всю историю США – пятилетний бюджет на оборону достиг 1000 млрд. долларов. [1]
С тех пор американские фабрики по производству атомных бомб работают на полную мощность. Например, на фабрике Pantex, в Техасе, где собирается американское ядерное оружие, приняли на работу дополнительное число рабочих и ввели вторую и третью смены для увеличения производства оружия беспрецедентной разрушающей силы.[2]
Стоимость этого коллективного ядерного безумия поражает воображение. В 1978 г., перед повышением военных расходов, общемировые затраты на производство вооружений составили приблизительно 425 млрд. долларов – т.е. затрачивалось по одному миллиарду долларов в день. Более сотни стран -- большинство из них из Третьего мира -- вовлечены в бизнес, связанный с приобретением оружия, а объемы продаж военного снаряжения, применяемого в обычных и ядерных войнах, превышают национальные доходы всех стран мира вместе взятых. [3]
Тем временем, более пятнадцати миллионов людей – большинство из них дети – ежегодно умирают от голода; еще 500 миллионов недоедают. Почти у 40% мирового населения нет доступа к медицинским услугам, и, несмотря на это, развивающиеся страны тратят на вооружения в три раза больше, чем на медицинское обслуживание. 35% населения Земли не имеют безопасных источников питьевой воды, и, в то же время, половина всех ученых и инженеров занимаются разработками оружия.
В Соединенных Штатах, где военно-промышленный комплекс сросся с правительством, Пентагон старается убедить нас в том, что создание лучшего оружия сделает страну безопаснее. Но, фактически, все обстоит как раз наоборот -- чем больше ядерного оружия, тем больше опасность. За последние несколько лет мы заметили тревожную перемену в американской оборонительной политике – тенденцию к созданию ядерного арсенала, предназначенного не для ответного, а для первого удара. Со все большей очевидностью становится ясно, что стратегия первого удара – не просто военный прием, а центральная философия оборонительной американской доктрины. [4] В такой ситуации каждая новая ракета приближает вероятность ядерной войны. Ядерные вооружения не увеличивают нашу безопасность, как пытается нас уверить военный истэблишмент; они увеличивают вероятность глобального уничтожения.
Опасность ядерной войны – самая большая опасность, стоящая перед человечеством, но она не единственная. В то время как военные увеличивают свой смертоносный арсенал ядерного вооружения, промышленный мир занят строительством не менее опасных ядерных электростанций, угрожающих существованию жизни на Земле. Двадцать пять лет назад мировые лидеры решили использовать «мирный атом» и представили миру ядерную энергию, как надежный, чистый и дешевый источник энергии будущего. Сегодня мы с болью должны признать, что ядерная энергия – ни безопасная, ни чистая, ни дешевая. 360 работающих и еще сто запланированных реакторов стали самой большой угрозой для нашего благополучия [5]. Радиоактивные элементы, высвобождаемые ядерными реакторами, имеют ту же природу, что и радиоактивные осадки при взрыве атомной бомбы. Тысячи тон токсичных материалов уже выброшены в окружающую среду в результате ядерных взрывов и аварий реакторов. По мере того, как они накапливаются в воздухе, которым мы дышим, продуктах, которые мы едим, и воде, которую мы пьем, риск заболеть раком или получить серьезный генетический урон все время возрастает. Самый токсичный из радиоактивных ядов, плутоний, в свою очередь распадается с выделением большой энергии; это означает, что его можно использовать для производства атомных бомб. Таким образом, ядерная энергетика и ядерное оружие, представляющие собой две главные угрозы человечеству, оказываются неразрывно связанными. С их распространением растет вероятность глобального вымирания.
Даже если отбросить угрозу ядерной катастрофы, глобальная экосистема и дальнейшая эволюция жизни на Земле оказываются в опасности из-за большой вероятности крупномасштабной экологической катастрофы. Перенаселение и промышленность способствуют резкому ухудшению природной среды, от которой зависит наша жизнь. В результате наше здоровье и благополучие также находятся в серьезной опасности. Наши большие города покрыты пеленой удушающего желтого смога. Те, кто проживают в городах, видят его каждый день; мы чувствуем, как он жжет глаза и раздражает легкие. Согласно заявлению шестидесяти преподавателей медицинского факультета Калифорнийского университета [6], в Лос-Анжелесе «загрязнение воздуха стало главной опасностью для здоровья населения». Но смог не ограничивается метрополиями Соединенных Штатов. Еще в большей степени он ядовит для жителей Мехико-сити, Афин и Стамбула. Продолжительное загрязнение воздуха действует не только на людей, разрушается и экосистема. Смог наносит вред и убивает растения, а это, в свою очередь, приводит к резким изменениям популяций животных, зависящих от растений. В сегодняшнем мире, смог обнаруживается не только вблизи больших городов, но и уходит далеко в атмосферу, нанося серьезный урон глобальному климату. Метеорологи говорят о полосе смога высоко в атмосфере, окутывающей всю Землю.
Кроме загрязненного воздуха, наше здоровье подвергается опасности со стороны воды, которую мы пьем, и пищи, которую едим, поскольку и то и другое содержит широкий набор токсичных соединений. В Соединенных Штатах в настоящее время с большой скоростью (тысяча новых соединений в год) патентуются и продаются синтетические пищевые добавки, пестициды, пластмассы и другие химические соединения. В результате, химические отравления стали неотъемлемой частью нашего "изобилия". Более того, угрозы здоровью, исходящие из загрязненного воздуха, воды и пищи -- это самые очевидные, прямые последствия применения технологий. Менее очевидные, но, возможно, гораздо более опасные последствия химических отравлений, только недавно стали известны ученым и до конца еще не изучены. [7] Стало ясно одно: наши технологии серьезно нарушают, а возможно и безвозвратно уничтожают экосистемы, на которых держится само наше существование.
Ухудшение нашего природного окружения сопровождается соответствующим ростом заболеваний. В то время, как болезни связанные с недоеданием и инфекциями поражают в большей степени страны третьего мира, промышленные страны страдают от хронических и дегенеративных болезней, окрещенных «болезнями цивилизации»; среди них главными убийцами являются сердечные заболевания, рак и инсульты. Со стороны психических болезней мы имеем тяжелые депрессии, шизофрению и другие психические расстройства, возникающие ввиду ухудшения социального климата. В обществе наблюдаются множественные признаки социального распада: это рост тяжких преступлений, несчастных случаев, самоубийств; рост алкоголизма и наркомании; рост количества детей с умственной отсталостью и поведенческими отклонениями. Рост тяжких преступлений и самоубийств среди молодежи настолько велик, что его называют «эпидемией насилия». В то же время, количество смертей молодых людей из-за несчастных случаев, в особенности автомобильных катастроф, в двадцать раз больше, чем уровень смертности от полиомиелита. Согласно Виктору Фуксу, экономисту, занимающемуся вопросами здравоохранения, ’эпидемия’ слишком слабое слово для описания сложившейся ситуации». [8]
Наряду с социальными патологиями, мы являемся свидетелями потрясений в экономике, ставящих в тупик наших ведущих экономистов и политиков. Безудержная инфляция, массовая безработица и чудовищная неравномерность распределения доходов и национального богатства стали привычной чертой экономики большинства стран. Разочарование населения и политиков в методах решения экономических проблем усиливается пониманием того, что энергетические и природные ресурсы – основные составляющие любой экономической деятельности – уменьшаются с огромной скоростью.
Столкнувшись с тройной угрозой энергетического голода, инфляции и безработицы, наши политики не знают более, на что направить внимание в первую очередь. Политики и средства массовой информации спорят относительно приоритетов – должны ли мы сначала заняться энергетическим кризисом или же сначала следует справиться с инфляцией? – не понимая, что обе эти проблемы, как и упомянутые выше, всего лишь различные стороны одного и того же кризиса. Говорим ли мы о раковых заболеваниях, преступности, загрязнении среды, ядерной энергетике, инфляции или нехватке энергии, внутренняя динамика этих проблем одна и та же. Главной целью настоящей книги и есть выяснение этой динамики, и нахождение путей для ее изменения.
Знамением нашего времени является то, что специалисты во многих областях не могут более решать насущные проблемы, возникшие в их конкретной области. Экономисты не способны понять причину инфляции, онкологи совершенно не понимают причину раковых заболеваний, психиатры озадачены природой шизофрении, полиция беспомощна перед лицом растущей преступности, и этот список можно было бы продолжать и продолжать. В Соединенных Штатах существует традиция, когда президент обращается за советом либо непосредственно к ученым, либо через так называемые «мозговые центры», специально учреждаемые правительством для решения различных вопросов государственной политики. Эта интеллектуальная элита вырабатывает «общее академическое мировоззрение» и приходит к единой концептуальной схеме, лежащей в основе рекомендаций. В 1979 г. газета Washington Post опубликовала статью под заголовком «Чаша идей пуста», в которой ведущие философы признали, что они не в состоянии разрешить наболевшие проблемы общества. [9] Согласно газете, «в результате бесед с известными интеллектуалами из Кэмбриджа (шт. Массачусетс) и Нью-Йорка, стало ясно, что они не только подтверждают разделение идейного «мэйнстрима» на десятки направлений, но и признают, что многие из них зашли в тупик» Один из ученых, Ирвинг Кристол, профессор урбанистики Нью-йоркского университета, отказываясь от своего поста, заявил: «Я не знаю более, чему учить. Я не уверен, что другие знают. Когда проблема становится слишком сложной, интерес к ней пропадает».
Истоками своего замешательства или ухода интеллектуалы называют «новые обстоятельства» или «стечение обстоятельств» -- это может быть Вьетнам, Уотергэйт, разрастание трущоб, бедность или преступность. Никто из них, однако, не назвал действительную проблему, лежащую в основе кризиса идей, а именно тот факт, что большинство ученых слишком узко воспринимают реальность, что не позволяет увидеть главные проблемы нашего времена. Эти проблемы, как мы увидим далее, являются системными, а это значит, что они тесно взаимозависимы и взаимосвязаны. Их нельзя понять с помощью фрагментарной методологии, характерной для наших академических дисциплин и правительственных центров. С помощью такого подхода нельзя решить ни одной нашей проблемы -- можно только передвигать их с места на места в сложной сети социальных и экологических отношений. Решение можно найти только, если изменить структуру самой сети, а это влечет за собой глубокую трансформацию социальных институтов, ценностей и идей. Когда мы будем внимательно рассматривать источники культурного кризиса, для нас станет очевидным, что большинство ведущих философов используют устаревшие концептуальные модели и ошибочные переменные. Нам станет также очевидным, что концептуальные тупики во многом обусловлены тем, что все ведущие интеллектуалы, проинтервьюированные газетой Washington Post, были мужчины.
Для того чтобы разобраться в многостороннем кризисе, следует принять предельно широкую точку зрения и рассмотреть весь контекст культурной эволюции человечества. Мы должны будем рассмотреть временной интервал, охватывающий несколько тысяч лет вплоть до нашего времени; перейти от концепции неизменных социальных структур к динамическим, изменяющимся структурам. С такой точки зрения, кризис предстает как трансформация.
Китайцы, которым всегда было присуще исключительно динамическое восприятие мира и острое чувство истории, по-видимому, хорошо видят глубокую связь между кризисом и переменами. Термин, которым они определяют кризис -- вей чжи – состоит из двух иероглифов, обозначающих «опасность» и «возможность».
Западные социологи подтверждают эту древнюю интуицию. Изучение культурных трансформаций во многих странах показали, что этим трансформациям обычно предшествовал ряд социальных моментов, многие из которых похожи на симптомы теперешнего кризиса. Они включают в себя чувство отчуждения и рост психических заболеваний, тяжкие преступления и социальный распад, а также повышенный интерес к религиозным культам – все это сегодня наблюдается в нашем обществе. Во времена исторических культурных перемен, эти признаки появлялись примерно за одно-три десятилетия до главной трансформации в обществе, увеличиваясь по частоте и интенсивности по мере приближения ее пика, и снова спадая после ее прекращения.[10]
Культурные трансформации подобного рода – важные ступени развития цивилизаций. Силы, лежащие в основе такого развития, сложны и запутаны, и у историков нет единой, всеохватывающей теории социальных перемен; тем не менее, все цивилизации проходят одинаковые циклические процессы зарождения, роста, разрушения и дезинтеграции. На рисунке показан удивительно схожий характер изменения главных цивилизаций Средиземноморья. [11]
Среди наиболее фундаментальных исследований взлета и падения цивилизаций выделяется книга Арнольда Тойнби «Постижение истории», несмотря на ее гипотетичность. [12] Согласно Тойнби, зарождение цивилизации происходит в момент перехода от статического состояния к динамической активности. Этот переход может произойти спонтанно, благодаря влиянию уже существующей цивилизации, или же вследствие дезинтеграции одной или более старых цивилизаций. Тойнби видит основной рисунок при зарождении цивилизации как взаимодействие, которое он называет «вызов и ответная реакция». Вызов, исходящий из природного или социального окружения, приводит к творческой ответной реакции со стороны общества или социальной группы, которая, в свою очередь, ведет к процессу создания новой цивилизации.
Цивилизация продолжает расти, когда ее ответная реакция на первоначальный вызов оказывается успешной; возникает культурный импульс, выводящий общество из состояния равновесия; далее в обществе следуют все новые и новые импульсы. Так, первоначальный рисунок «вызова и ответной реакции» многократно повторяется, что приводит к росту цивилизации и творческому приспособлению к возникшим дисбалансам в обществе.
Повторяющийся ритм культурного роста по-видимому связан с процессами флуктуации на протяжении веков и являющимися частью фундаментальных процессов во вселенной. Древние китайские философы считали, что все проявления реальности вызываются динамической игрой между двумя противоположными силами – инь и ян. Гераклит, философ древней Греции, сравнивал мировой порядок с вечно живущим огнем, «иногда разгорающимся, иногда затухающим». Эмпедокл приписывал изменения во вселенной приливам и отливам двух дополняющих друг друга силам, которые он назвал «ненавистью и любовью».
Идею о фундаментальном и универсальном ритме во вселенной высказывали многие философы и нового времени. [13] Сен-Симон представлял себе историю цивилизаций как непрерывную серию чередующихся «органических» и «критических» периодов; Герберт Спенсер считал, что вселенная проходит через ряд «интегрирующих» и «дифференцирующих» моментов; Гегель представлял историю человечества в виде спирального развития от одного состояния единства через фазу разъединения к высшему состоянию единства. Действительно, представление о постоянно колеблющейся картине развития оказывается чрезвычайно полезной при изучении культурной эволюции.
После достижения цивилизациями пика жизненности, они начинают терять свой культурный рост и увядают. Существенным моментом в этом культурном разрушении по Тойнби является потеря гибкости. Когда социальные структуры и их поведенческий рисунок (паттерн) становятся настолько жесткими, что общество не может более приспособиться к изменяющейся ситуации, оно более не в состоянии поддерживать творческий процесс культурной эволюции. Оно постепенно разрушается и, в конце концов, распадается. В то время как растущие цивилизации обнаруживают бесконечное разнообразие и многосторонность, находящиеся в процессе дезинтеграции демонстрируют однородность и отсутствие изобретательности. Потеря гибкости в распадающемся обществе сопровождается потерей гармонии между всеми его элементами, что неизбежно ведет к взрыву социального недовольства и нарушению его функционирования.
Тем не менее, во время болезненного процесса дезинтеграции творческое начало в обществе, т.е. способность реагировать на возникающие изменения, потеряно не до конца. Хотя культурный «мэйнстрим» как будто застывает, цепляясь за жесткие поведенческие структуры, возникает творческое меньшинство, которое и продолжает процесс «вызова и ответной реакции».
Доминантные социальные институты отказываются передавать свою ведущую роль новым культурным силам, однако они обречены на то, чтобы завянуть и разрушиться; в это же время творческое меньшинство способно трансформировать некоторые из старых элементов в новые конфигурации. Процесс культурной эволюции, поэтому, будет продолжаться в новых условиях и с новыми действующими лицами.
Культурный рисунок, описанный Тойнби, должен хорошо описывать и нынешнюю ситуацию. Анализируя природу наших перемен – не только симптомы кризиса, но и фундаментальные перемены в нашем природном и социальном окружении – мы можем различить взаимное влияние нескольких явлений. [14] Некоторые из них связаны с природными процессами, другие с культурными ценностями и идеями; некоторые вызваны периодическими флуктуациями, другие отвечают законам одного цикла. Каждый из этих процессов имеет свое определенное время жизни, или периодичность, но все они находятся в переходном состоянии и приходятся на настоящий момент. Среди этих переходных моментов, можно выделить три главных, влияющих на саму основу нашей жизни и глубоко затрагивающих нашу социальную, экономическую и политическую систему.
Первый и возможно самый глубокий переходный процесс связан с медленным и тяжелым, но неизбежным упадком патриархата. [15] Временной промежуток, связанный с патриархатом, насчитывает по меньшей мере три тысячи лет – период, настолько длинный, что мы не можем утверждать, что имеем дело с циклическим процессом, поскольку информации о предшествующем патриархату периоде у нас немного. Что мы действительно знаем, так это то, что за последние три тысячи лет западная цивилизация и ее предтечи, как и большинство других культур, основывались на философских, социальных и политических системах «в которых мужчины – путем применения силы, прямого давления или посредством ритуала, традиций, закона и языка, привычек, этикета, образования и разделения труда – определяли, какую роль должна или не должна играть женщина, причем в любом случае женщина оказывалась подчиненной мужчине.» [16]
Власть патриархата трудно оценить до конца прежде всего потому, что она всепроникающая. Она повлияла на большинство наших главных представлений о человеческой природе и на наше отношение ко вселенной – мы рассматриваем природу как подчиненную человеку, говорим о «его» отношении к природе и т.д., в терминах патриархального языка. Это – единственная система, которая до последнего времени ни разу в истории не подвергалась открытой критике, и чьи доктрины настолько широко распространены, что они кажутся законами природы; и действительно, их часто так и представляют. Сегодня, однако, распад патриархата уже заметен. Феминистское движение – одно из сильнейших культурных течений нашего времени и оно уже оказывает глубокое влияние на будущую эволюцию.
Второй переходный процесс, который окажет глубокое влияние на нашу жизнь, это неизбежный закат века ископаемого топлива. Ископаемые топлива -- уголь, нефть и природный газ -- являются основными источниками энергии в современную промышленную эпоху, и после их истощения, эпоха прекратит свое существование. С точки зрения исторической перспективы, век ископаемого топлива и промышленная
эпоха – лишь небольшой эпизод, короткий всплеск вблизи 2000 года на нашем графике. Ископаемое топливо будет полностью исчерпано к 2300 году, хотя уже сегодня ощутимы экономические и политические последствия этого явления. В нынешнем столетии должен состояться переход от века ископаемого топлива к солнечному веку; переход, за которым последуют радикальные перемены в наших экономических и политических системах.
Третий переходный процесс опять связан с культурно обусловленными ценностями. Он включает в себя то, что сейчас называют «сдвигом парадигм» -- глубокой переменой в наших мыслях, восприятии и ценностях, формирующих конкретное отношение к реальности. [17] Уходящая парадигма доминировала в нашей культуре на протяжении нескольких столетий, в течение которых она сформировала современное западное общество и значительно повлияла на весь остальной мир. Эта парадигма включает в себя ряд идей и ценностей, резко отличающихся от имеющих место в Средневековье; это ценности, которые ассоциируются со многими направлениями западной культуры, порождены эпохой Научной Революции, Просвещения и, наконец, Промышленной Революцией. Они основываются на вере в научный метод как единственно верный способ получения знаний; на уподоблении вселенной механической системе, составленной из элементарных строительных блоков; на представлении о жизни как конкурентной борьбе за выживание; и на вере в ничем не ограниченный материальный прогресс, достигаемый путем экономического и технологического роста. В течение последних десятилетий ограниченность всех этих идей и ценностей и необходимость их радикального пересмотра стали совершенно очевидными.
Нынешний сдвиг парадигм является частью более масштабного процесса – происходящей с поразительной регулярностью смены ценностных систем, которую можно почувствовать на протяжении всей истории западной цивилизации и большинства других культур. Эти колебания ценностей и их влияние на всевозможные аспекты общественной жизни, по крайней мере для Запада, детально изучены социологом Питиримом Сорокиными в его монументальном четырехтомном труде, написанном между 1937 и 1941 гг. [18] Грандиозная схема Сорокина, с помощью которой он синтезирует западную культуру, основывается на циклическом взлете и закате трех главных ценностных систем, определяющих все проявления культуры.
Сорокин называет эти три ценностные системы соответственно материальной (sensate), духовной (ideational) и идеальной (idealistic). Согласно материальной системе, только материя является истинной реальностью, а духовные явления – всего лишь проявления материи. Эта система утверждает, что все этические ценности относительны, а чувственное (sensate) восприятие – единственный источник знания и истины. Духовная ценностная система противоположна первой. Согласно ей, истинная реальность находится вне пределов материального мира, в духовной сфере, а знание может быть получено только через внутренний опыт. Она признает лишь абсолютные этические ценности и сверхчеловеческие категории справедливости, истины и красоты. Западные проявления духовной системы ценностей можно найти в идеях Платона, в душе и иудейско-христианском образе Бога, однако Сорокин указывает, что подобные идеи существуют также на Востоке, будучи выраженными по-разному в индуистской, буддийской и даосской культурах.
Сорокин утверждает, что циклические взаимодействия между материальной и духовной системами также приводят к промежуточной, синтетической фазе – идеальной -- , которая представляет собой гармоническое единство двух первых систем. Согласно установкам идеальной системы ценностей, истинная реальность имеет как чувственные, так и сверхчувственные стороны, сосуществующие в тесном единстве. Таким образом, во время идеальных культурных периодов имеют место пики как духовной, так и материальной систем, приводя к равновесию, единству и реализуя себя эстетически в искусстве, философии, науке и технике. Примерами таких идеальных периодов могут быть греческая культура в пятом и четвертом веках до н.э., и эпоха европейского Ренессанса.
Согласно Сорокину, эти три основных цивилизационных рисунка легко различимы в западной цивилизации; их можно увидеть на множестве графиков, отражающих изменение «систем верований», внутренние и внешние конфликты, научные и технические достижения, правовые и другие социальные институты. Он также вычертил флуктуации в архитектурных стилях, живописи, скульптуре и литературе. Согласно модели Сорокина, нынешний сдвиг парадигм и закат Индустриальной Эпохи вызван периодом созревания и заката материальной культуры. Подъему материальной системы предшествовал подъем духовной культуры во времена Христианства и Средневековья с последующим переходом в идеальную фазу во времена европейского Ренессанса. После медленного заката духовной и идеальной эпох в пятнадцатом и шестнадцатом столетиях, наступил подъем нового материального периода в семнадцатом, восемнадцатом и девятнадцатом столетиях, т.е. эпоха, отмеченная ценностями Просвещения, научными взглядами Декарта и Ньютона и технологиями Промышленной Революции. В двадцатом веке эти материальные ценности и идеи снова пришли в состояние упадка, что позволило Сорокину в 1937 году с большой проницательностью предсказать закат материальной культуры, сдвиг парадигм и социальные волнения. Сегодня мы являемся свидетелями его предсказаний. [19]
Из анализа, проведенного Сорокиным, явственно следует, что наблюдаемый сегодня кризис – не просто кризис, а переходная фаза в смене основных циклов человеческой истории. Такие глубокие культурные трансформации происходят довольно редко. Согласно Льюису Мамфорду, за всю историю западной цивилизации их произошло не более четырех, среди них подъем цивилизации с изобретением сельского хозяйства в начале неолита, подъем Христианства в период распада Римской империи, и переход от Средневековья к Научной Эпохе. [20]
Может случиться так, что трансформация, которую мы переживаем сегодня, будет более драматичной, чем все предшествующие. Во-первых, перемены в наш век происходят быстрее, во-вторых, они более масштабны и затрагивают всю планету, и в третьих, поскольку несколько фундаментальных перемен происходят одновременно. Характер взлета и упадка, определяющий культурную эволюцию, каким-то образом привел к тому, что сейчас все паттерны одновременно находятся в одной точке поворота. Закат патриархата, конец эпохи ископаемого топлива и сдвиг парадигм, происходящий на фоне угасания материальной культуры, вносят свой вклад в один и тот же глобальный процесс. Текущий кризис, следовательно, не просто кризис отдельных личностей, правительств или социальных институтов; это переходный процесс планетарного масштаба. Как личности, как общество, как цивилизация и как планетарная экосистема, мы все находимся в точке поворота.
Культурную трансформацию такого размаха и такой глубины нельзя предотвратить. Ей нельзя противиться, напротив, ее следует принять, чтобы избежать агонии, коллапса и мумификации. Что требуется, так это подготовиться к великому переходному процессу, в который мы вступили; глубоко пересмотреть наши исходные посылки и ценностные ориентиры, отказаться от изживших себя концептуальных моделей, и заново взять на вооружение некоторые из ценностей, отброшенные в предыдущие периоды нашей истории. Такое повсеместное изменение западной ментальности должно естественным образом сопровождаться глубокими переменами в социальных отношениях и формах социальной организации – переменами, далеко превосходящими те поверхностные меры, которые принимают наши политические лидеры для экономического и политического регулирования.
Во время переоценки ценностей и культурного перерождения важно минимизировать связанные с этим противоречия и всевозможные нарушения, неизбежно возникающие в периоды глобальных перемен; это сделает переход не таким болезненным. Поэтому важно подняться выше критики отдельных социальных групп и институтов, и показать им, как их позиция и поведение связаны с изжившей себя ценностной системой. Необходимо признать и широко осветить тот факт, что социальные перемены являются проявлениями более общей, неизбежной культурной трансформации. Только тогда мы будем в состоянии придти к гармоничной, мирной культурной трансформации, описанной в одной из наиболее древних и мудрых книг человечества – китайском И-цзине, или Книге Перемен: «Перемены естественны, возникают спонтанно. По этой причине трансформация старого порядка становится легкой. Старое отбрасывается, а новое приходит на его место. Оба процесса сообразны времени; поэтому нарушений не возникает». [21]
Модель динамики культуры, которой мы в дальнейшем будем пользоваться при обсуждении социальных трансформаций, основывается частично на идеях Тойнби о восходе и закате цивилизаций; на древних представлениях об универсальном ритме культурных паттернов; на анализе Сорокина колебаний ценностных систем; и на идее гармонического культурного перехода, изложенной в И-цзине.
Главной альтернативой этой модели, которая связана с ней, однако отлична в нескольких аспектах, является марксистский взгляд на историю, известный как диалектический или исторический материализм. Согласно Марксу, корни социальной эволюции лежат не в смене идей или ценностей, а в экономическом и технологическом развитии. Динамика перемен представляет собой «диалектическое» взаимодействие противоположностей, лежащих в основе всех вещей. Макс подчерпнул эту идею из философии Гегеля и приспособил ее к своему анализу социальных перемен, утверждая, что все перемены в обществе возникают из-за развития внутренних противоречий. Он увидел, что противоречия, заложенные в социальном устройстве общества, вызваны классовым характером и классовой борьбой, возникающей вследствие их диалектического взаимодействия.
Марксистский взгляд на культурную динамику, основанный на гегелевском понятии ритмичных перемен в обществе, в целом, не противоречит моделям Тойнби, Сорокина и И-цзин. [22] Однако, он отличается от указанных моделей своим акцентом на социальные конфликты и борьбу. Классовая борьба была движущей силой истории по Марксу; он считал, что все важнейшие исторические свершения рождались в конфликтах, в борьбе и насильственных революциях. Человеческое страдание и жертвы были необходимой ценой таких социальных перемен.
Акцент на борьбу в марксовой теории исторического развития вполне соответствовал акценту на борьбу в дарвиновской теории эволюции. В самом деле, Маркс любил называть себя «Дарвиным социологии». Идею о том, что жизнь представляет собой непрерывную борьбу за существование, которую и Дарвин и Маркс приписывали экономисту Томасу Мальтусу, настойчиво проводили социальные дарвинисты, повлиявшие, если не самого Маркса, то на многих его последователей. [23] Я полагаю, что их взгляд на социальное развитие переоценивает роль борьбы и конфликтов и упускает из виду тот факт, что борьба в природе присутствует внутри более широкого контекста сотрудничества. Хотя конфликты и борьба привели к существенным социальным сдвигам в прошлом и во многом определяют динамику перемен в настоящем, это не означает, что они сами являются причиной этой динамики. Поэтому, следуя в большей степени философии И-цзин, чем Марксу, я верю, что такие конфликты можно свести к минимуму в период социальных перемен.
В нашем обсуждении культурных ценностей и подходов на протяжении этой книги мы будем широко использовать схему, детально описанную в И-цзин, и лежащую в основе китайской философии. Как и схема Сорокина, она основана на идее непрерывных циклических колебаний, но в большей степени использует понятие двух архетипических полюсов – инь и ян – определяющих ритм вселенной.
Анализируя процесс непрерывного течения и перемен, китайские философы увидели реальность, конечную суть которой они назвали Дао. По их мнению все наблюдаемые явления участвуют в космическом процессе и, следовательно, существенно изменчивы. Принципиальной характеристикой Дао является циклическая природа непрерывного движения; все изменения в природе – происходящие ли в физическом мире или в психологических и социальных сферах, -- обнаруживают циклический рисунок. Китайцы связали идею циклически повторяемого рисунка с определенной структурой, введя в рассмотрение две полярные противоположности инь и ян, два полюса, устанавливающие границы циклов: «Достигнув своего максимума, ян уменьшается в пользу инь; достигнув своего максимума, инь уменьшается в пользу ян». [24]
По мнению китайцев все проявления Дао генерируются в результате динамического взаимодействия двух архетипических полюсов существующих в жизни природы и общества. Нам, западным людям, очень трудно понять, что эти противоположности на самом деле не являются различными категориями, а представляют собой крайние точки одной и той же реальности. Нет ничего в мире, что можно было отнести только к инь, или только к ян. Все природные явления проявляются как непрерывные колебания между двумя полюсами, все изменения происходят постепенно и без разрывов. Естественный порядок вещей – это динамическое равновесие между инь и ян.
Термины инь и ян, ставшие недавно весьма популярными на Западе, редко используются в нашей культуре в том смысле, в котором их используют китайцы. Большинство западных людей используют эти понятия с грубым искажением смысла из-за своих культурных предрассудков. Одной из наилучших попыток интерпретации этих понятий можно найти в фундаментальном исследовании китайской медицины Манфредом Поркертом. [25]
Согласно Поркерту, инь соответствует всему, что сокращается, всему восприимчивому и консервативному, в то время как ян относится ко всему, что расширяется, всему агрессивному и требовательному. Среди дальнейших ассоциаций можно обнаружить следующие:
ИНЬ--ЯН
ЗЕМЛЯ--НЕБО
ЛУНА--СОЛНЦЕ
НОЧЬ--ДЕНЬ
ЗИМА--ЛЕТО
ВЛАГА--СУХОСТЬ
ХОЛОД--ТЕПЛО
СЕРДЦЕВИНА--ПОВЕРХНОСТЬ
В китайской культуре инь и ян никогда не ассоциировались с моральными ценностями. Добром считались не инь и ян в отдельности, а их динамическое равновесие; зло или вред возникали из-за нарушения равновесия.
С самого зарождения китайской культуры инь ассоциировалось с женским, а ян с мужским началом. Это древнее разделение чрезвычайно сложно воспринять сегодня, поскольку оно было искажено в последующую эпоху патриархата. В биологии человека мужские и женские характеристики разделены не строго, а встречаются, в разных пропорциях в обоих полах. [26] Подобным образом, древние китайцы верили, что все люди, мужчины и женщины, проходят через инь- и ян-фазу. Личность каждого мужчины и женщины – это не неизменная сущность, а динамический процесс, возникающих в результате взаимной игры женского и мужского начал. Такой взгляд на человеческую природу в корне противоречит патриархальной культуре, установившей жесткий порядок, согласно которому все мужчины должны обладать исключительно мужскими характеристиками, а все женщины – женскими. В результате искажения этих двух начал, мужчины получили ведущую роль в обществе и пользуются большинством социальных привилегий.
Ввиду такого давления патриархата, частая ассоциация инь с пассивностью, а ян с активностью особенно опасна. В нашей культуре женщины обычно представлялись как пассивные и чувствительные натуры, а мужчины как активные творцы. Такое представление берет свое начало из аристотелевской теории сексуальности и остается вот уже на протяжении многих столетий «научным» обоснованием для того, чтобы держать женщин в подчинении и услужении мужчинам. [27] Ассоциация инь с пассивностью и ян с активностью, по-видимому, еще одно проявление патриархальных стереотипов, современная их «западная» интерпретация, имеющая мало общего с оригинальным значением китайских терминов.
Одной из самых замечательных догадок в древней китайской культуре было признание того, что «постоянный поток трансформаций и изменений», как его обозначил Чжуан-цзы [28] – это существенная характеристика вселенной. Изменения, по их мнению, не происходят вследствие некоторой силы, но являются природной тенденцией, присущей всем вещам и ситуациям. Вселенная вовлечена в беспрестанное движение и активность, в постоянный космический процесс, который китайцы назвали Дао (Путь). Понятие абсолютного покоя, или бездействия, почти полностью отсутствует в китайской философии. Согласно Гельмуту Вильгельму, одному из ведущих западных интерпретаторов И-цзин: «Состояние абсолютного покоя это такая абстракция, которую китайцы … просто не могли ее себе представить» [29]
Термин у-вэй часто используется в даосской философии и буквально означает «не-делание». На Западе этот термин обычно связывают с пассивностью. Это совершенно неправильно. То, что китайцы подразумевали под у-вэй, означает не отсутствие действий, а воздержание от определенного рода действий – действий, которые идут вразлад с текущим космическим процессом. Выдающийся синолог Джозеф Нидхем определяет у-вэй как «воздержание от действий, противоречащих природе» и подкрепляет достоверность своего перевода цитатой из Чжуан-цзы: «Не-делание не означает ничегонеделание и абсолютное молчание. Пусть все происходит естественным путем так, чтобы его природа была удовлетворена» [30] Если человек воздерживается от действий, направленных против природы, он находится в гармонии с Дао и тогда его действия будут успешны. В этом скрыт смысл на первый взгляд парадоксального изречения Лао-цзы: «С помощью не-делания можно всего достичь» [31]
Итак, по мнению китайцев, существует два рода деятельности – деятельность в гармонии с природой и деятельность против естественного потока событий. Идея пассивности, полного отсутствия какого-либо действия, не поддерживается. Поэтому частая ассоциация на Западе инь и ян соответственно с пассивным и активным поведением не согласуется с китайской философией. Первоначальная характеристика двух архетипических полюсов, по-видимому, такова: инь соответствует чуткой, консолидирующей, совместной деятельности; ян соответствует агрессивной, расширяющейся, конкурирующей деятельности. Инь-действие учитывает окружающую среду, ян-действие принимает во внимание только себя. Применяя современную терминологию, первое можно назвать «эко-действием», второе – «эго-действием».
Эти два рода действия близко связаны с двумя родами знания, или двумя типами человеческого сознания. Часто их называют интуитивным и рациональным типом сознанием, и традиционно ассоциируют первый с религией или мистицизмом, а второй -- с наукой. В дальнейшем мы рассмотрим возможную ассоциацию этих двух типов сознания с инь и ян, как естественное продолжение древних образов.
Рациональное и интуитивное являются дополняющими друг друга типами человеческого сознания. Рациональное мышление линейное, сконцентрированное и аналитическое. Оно принадлежит сфере интеллекта, чьи функции заключаются в том, чтобы разделять, измерять и присваивать категории. Таким образом, рациональное знание изначально фрагментарно. Интуитивное знание, напротив, основано на прямом, нерациональном опыте реальности, возникающем в состоянии расширения сознания. Оно имеет синтетический, холистический и нелинейный характер. Из этого следует, что рациональное знание ведет к самодостаточной, или ян-деятельности, в то время, как интуитивная мудрость – основа экологической, или инь-деятельности.
Итак, мы построили концептуальную схему для нашего исследования культурных ценностей и подходов. Для целей нашего анализа, полезно будет привести следующие ассоциации с инь и ян:
ИНЬ--ЯН
ЖЕНСКОЕ--МУЖСКОЕ
СОКРАЩЕНИЕ--РАСШИРЕНИЕ
СОХРАНЕНИЕ--ТРЕБОВАТЕЛЬНОСТЬ
ВОСПРИИМЧИВОСТЬ--АГРЕССИВНОСТЬ
СОТРУДНИЧЕСТВО--КОНКУРЕНЦИЯ
ИНТУИЦИЯ--РАЦИОНАЛЬНОСТЬ
СИНТЕЗ--АНАЛИЗ
Взглянув на этот список противоположностей, легко видеть, что наше общество настойчиво отдает предпочтение ян перед инь – рациональному знанию перед интуитивной мудростью, науке перед религией, конкуренции перед сотрудничеством, эксплуатации природных ресурсов перед их сохранением, и т.д. Этот акцент, поддерживаемый патриархальной системой и усиленный доминированием материальной культуры в течение последних трех веков, привел к глубокому культурному перекосу, лежащему в самой основе нынешнего кризиса – перекосу в мыслях и чувствах, в ценностях и позициях, в социальных и политических институтах. При описании различных проявлений этого культурного перекоса я уделю особое внимание его влиянию на здоровье, причем буду трактовать понятие здоровье в самом широком смысле, включая в него не только индивидуальное здоровье, но также здоровье социальное и экологическое. Эти три уровня здоровья тесно связаны между собой, поэтому текущий кризис представляет собой серьезную угрозу для всех трех уровней. Он угрожает здоровью отдельных людей, обществу и экосистемам, частью которых мы с вами являемся.
На протяжении всей книги я постараюсь показать, насколько поразительно устойчиво предпочтение ян-ценностям и поведенческим структурам в наших академических, политических и экономических институтах; как они ревностно поддерживают друг друга и закрывают глаза на опасный перекос. Согласно китайской мудрости, ни одна из ценностных категорий не обладает плохой природой; однако путем изоляции одних ценностей от своих противоположностей, путем концентрации только на ян-ценностях и наполняя их моральной и политической властью, мы способствовали текущему кризисному состоянию. Наша культура гордиться тем, что она научная; время, в которое мы живем, называют Научной Эпохой. Везде доминирует рациональное знание, а научное знание рассматривается как единственно допустимое. Тот факт, что существует еще и интуитивное знание, или понимание, столь же достоверное и надежное, повсеместно отрицается. Данная позиция, известная как "сайентизм", широко распространена в нашем обществе и пронизывает всю образовательную систему и все социальные и политические институты. Когда президенту Линдону Джонсону нужен был совет относительно войны во Вьетнаме, его администрация обратилась к физикам-теоретикам – не потому, что они были специалистами по ведению электронных войн, но потому, что рассматривались как наивысшие жрецы науки, хранители высшего знания. Сейчас мы можем сказать задним числом, что Джонсон получил бы гораздо более здравые советы, обратись он к поэтам. Но это, конечно, было немыслимо.
Упор на рациональное мышление в нашей культуре заключен в знаменитой формуле Декарта «Cogito, ergo sum» -- «Мыслю, следовательно, существую» -- которая вынудила западных людей идентифицировать свою личность прежде всего с рациональным сознанием, а не с целым организмом. Мы увидим какое сильное влияние оказало такое разделение сознания и тела на всю нашу культуру. Уйдя в наше сознание, мы забыли, как «думать» своим телом, как использовать его в целях познания. Мы отсекли себя от нашего природного окружения и забыли, как общаться и сотрудничать с разнообразными живыми организмами.
Разделение между сознанием и материей привело к взгляду на вселенную как механическую систему, состоящую из разрозненных объектов, которые в свою очередь сводились к элементарным строительным блокам; свойства последних должны были полностью определять все природные явления. Такой картезианский подход к природе был далее распространен и на живые организмы, которые также сводились к машинам. Мы увидим далее, что такая механистическая модель мира по-прежнему лежит в основе большинства наук и продолжает оказывать огромное влияние на нашу жизнь. Она привела к известной фрагментации академических дисциплин и правительственных учреждений, и служит «научным» обоснованием для того, чтобы расчленять природную среду, а затем эксплуатировать ее заинтересованными группами.
Эксплуатация природы идет рука об руку с эксплуатацией женщин, которые испокон веков идентифицировались с природой. С незапамятных времен природа – и в особенности земля – рассматривалась одновременно как добрая и кормящая мать, и как дикая и неуправляемая женщина. В эпоху, предшествующей патриархату, многие стороны природы обожествлялись. С приходом патриархата образ природы стал пассивным, а ее "дикий и опасный" аспект был покорен. Вместе с этим, женщины стали рассматриваться как пассивные и подчиненные мужчине существа. С приходом ньютонианской науки природа окончательно превратилась в механическую систему, которой можно было манипулировать и которую можно было эксплуатировать, равно как и женщин. Таким образом, древняя связь женщины с природой проявляется в их исторической близости, и указывает на естественное родство между феминизмом и экологией, все более ощущаемое сегодня. По словам Кэролин Мерчант, историка науки в Калифорнийском университете (Беркли):
Исследуя корни нашего нынешнего экологического кризиса и его связь с наукой, технологией и экономикой, мы должны пересмотреть истоки формирования научного мировоззрения, в результате которого реальность была приравнена машине, а не живому организму; тем самым была получена санкция на владение как природой, так и женщиной. Вклад таких "отцов-основателей" современной науки как Фрэнсис Бэкон, Уильям Гарвей, Рене Декарт, Томас Гоббс и Исаак Ньютон, требует новой оценки. [32]
Взгляд на мужчину, как на хозяина природы и женщины, и вера в превосходство рационального ума всячески поддерживается иудео-христианской традицией, приверженной образу мужчины-бога. Этот Бог заключает в себе высший смысл и источник всякой власти, он правит миром сверху путем наложения на него божественного закона. Поэтому законы природы, открываемые учеными, рассматривались как проявление божественного закона, зародившегося в сознании Бога.
Сегодня становится очевидным, что чрезмерный упор на научный метод и рациональное, аналитическое мышление привели нас к глубоко антиэкологичному мировоззрению. По сути, понимание экосистем блокируется самой природой рациональной мысли. Рациональное мышление линейно, в то время как экологическое сознание возникает благодаря интуиции нелинейных систем. Например, людям нашей культуры сложно понять тот факт, что если вы сделали нечто доброе, то увеличение его количества не обязательно ведет к положительному результату. В этом для меня заключается суть экологического мышления. Экосистемы сами поддерживают себя в динамическом равновесии, основываясь на циклах и колебаниях, представляющих собой нелинейные процессы. Линейные процессы, такие, например, как ничем не ограниченный экономический и технологический рост – или даже более удачный пример, хранение радиоактивных отходов в течение огромных промежутков времени – обязательно рано или поздно войдут в противоречие с природным равновесием.
Экологическое сознание, следовательно, возникает только при соединении рационального знания с интуитивным пониманием нелинейности окружающей среды. Такая интуитивная мудрость характерна для традиционных культур, в особенности для американских индейцев, у которых жизнь немыслима без тонкого понимания окружающей среды.
С другой стороны, «мэйнстрим» нашей культуры всегда рассматривал интуитивную мудрость как нечто несущественное, второстепенное. Это можно объяснить эволюционным разделением биологических и культурных аспектов человеческой природы. Биологическая эволюция человеческого рода остановилась около пятидесяти тысяч лет назад. С тех пор эволюция продолжается не на генетическом, а на социальном и культурном уровнях. [33] В течение культурной эволюции наша цивилизация до такой степени изменила окружающий мир, что мы оказались оторванными от нашей биологической и экологической основы в большей степени, чем любая другая культура или цивилизация прошлого. Это отсоединение проявляется, с одной стороны, в поразительной диспропорции между развитием интеллектуальных сил, научного знания и технологических средств, и мудрости, духовности и этики с другой стороны. Научное и технологическое знание выросло непомерно с тех пор, как в шестом веке до н.э греки отправились в научный поиск. Но за прошедшие двадцать пять веков мало что изменилось в социальной практике. Ясно, что духовность и моральные качества Лао-цзы и Будды, живших в шестом веке до н.э., не уступают нашим.
Таким образом, наш прогресс состоялся прежде всего в рациональной и интеллектуальной сфере, и эта односторонняя эволюция достигла поистине угрожающих размеров – ситуация, настолько парадоксальная, что граничит с безумием. Мы можем управлять мягким приземлением космических аппаратов на далеких планетах, но не способны контролировать дымовые выбросы автомобилей и фабрик. Мы предлагаем построить утопические гигантские колонии в космосе, но не в состоянии решать проблемы наших городов. Мир бизнеса заставляет нас поверить в то, что огромные индустрии, занятые производством корма для домашних животных или косметики – это знак высокого уровня жизни; экономисты уверяют, что население не может «позволить себе» иметь достойное здравоохранение, образование и общественный транспорт. Медицинская наука и фармакология угрожают нашему здоровью, а Министерство Обороны стало самой большой угрозой для национальной безопасности.
Таковы результаты перегиба ян, мужского начала – рационального знания, аналитического мышления и экспансии – и пренебрежения инь, женским началом – интуитивной мудростью, синтетическим мышлением и экологическим сознанием.
Понятия инь и ян особенно полезны при анализе культурного дисбаланса с помощью т.н. системного (или экологического) подхода; при этом я имею в виду общую теорию систем. [34]
В теории систем мир предстает в терминах взаимосвязи и взаимозависимости всех явлений; причем системой называется интегральное целое, свойства которого не сводятся к свойствам отдельных ее частей. Живые организмы, сообщества людей и экосистемы – примеры таких систем. Удивительно, что идеи древних китайцев оказываются тесно связанными с главными свойствами природных систем, только недавно обнаруженных западной наукой.
Живые системы организованы таким образом, что формируют многоуровневые структуры; каждый уровень состоит из подсистем, каждая из которых представляет собой целое по отношению к своим частям и часть по отношению к целым большего размера. Так, молекулы, соединяясь образуют органеллы, которые в свою очередь, соединяясь, образуют клетки. Клетки формируют ткани и органы, которые в свою очередь формируют более крупные системы, например, пищеварительную или нервную систему. Эти системы, наконец, соединяясь формируют человека; но на этом «подразделения» не кончаются. Люди формируют семьи, племена, общества, государства. Все эти сущности – от молекул до человеческих существ и далее к социальным системам – можно рассматривать как цельности в смысле интегральных систем, а также как части больших цельностей на более высоких уровнях сложности. Далее мы увидим, что в действительности понятие части и целого в абсолютном смысле отсутствует.
Артур Кестлер ввел в обращение термин «холон», который представляет собой одновременно цельность и часть; он же указал, что каждый холон обладает двумя противоположными тенденциями: интегративной тенденцией, т.е. стремлением функционировать как часть целого, и самоутверждающей тенденцией к сохранению своей индивидуальной автономии. [35] В биологической или социальной системе каждый холон должен обладать своей индивидуальностью для того, чтобы удерживать подразделенный порядок, но должен также подчиняться требованиям целого, иначе система не будет жизнеспособной. Эти две тенденции направлены встречно, однако дополняют друг друга. В здоровой системе – будь то человек, общество или экосистема -- существует равновесие между интеграцией и самоутверждением. Это равновесие не статично, а представляет собой динамическую взаимосвязь двух дополняющих тенденций, благодаря чему вся система остается гибкой и открытой для перемен.
Связь между современной теорией систем и древнекитайской философией становится сегодня очевидной. По-видимому, китайские мудрецы хорошо знали о фундаментальной полярности, присущей всем живым существам. Самоутверждение достигается путем акцентуации ян-поведения, т.е. путем требовательного, агрессивного, конкурентного отношения к другим сущностям; в случае людей -- путем линейного, аналитического мышления. Интеграция осуществляется за счет инь-поведения, т.е. путем отзывчивого, коллективистского и интуитивного отношения к окружающим. И инь и ян, интегративная и самоутверждающая тенденции, необходимы для поддержания гармоничных социальных и экологических отношений.
Чрезмерное самоутверждение проявляется как власть, контроль и доминирование над другими; и именно такие паттерны превалируют в нашем обществе. Политическая и экономическая власть находится в руках у правящего корпоративного класса; социальные иерархии поддерживаются благодаря разделению по расовым и половым признакам, а изнасилование стало главной метафорой нашего времени – изнасилование женщин, всевозможных меньшинств и самой земли. Наша наука и техника базируются на представлениях семнадцатого века о том, что познание природы происходит путем завоевания ее «человеком ». Соединившись с механистической моделью вселенной, зародившейся в семнадцатом веке, будучи усиленная линейным мышлением, эта философия породила бездушную и бесчеловечную технику; технику, в которой естественная, органическая среда обитания сложных человеческих существ заменена упрощенным и синтетическим окружением. [36]
Техника предназначена для управления, массового производства и стандартизации и находится во власти централизованного руководства, преследующего иллюзию бесконечного роста. Таким образом, тенденция к самоутверждению продолжает возрастать, а вместе с ней возрастают и требования подчиненности. В то время как самоутверждающий характер преподносится как идеал для мужчин, подчиненное поведение отводится для женщин, а также служащих и менеджеров, которые должны забыть о своих личных интересах и подчиниться корпоративной этике и правилам поведения. Подобная ситуация существует и в образовательной системе, в которой самоутверждение приветствуется так как формирует конкурентную среду, но игнорируется, если ведет к формулированию оригинальных идей или ставит под вопрос авторитет учителей.
Поощрение конкуренции в противовес кооперации – одно из главных проявлений самоутверждения в нашем обществе. Эта тенденция берет свое начало в ошибочном взгляде на природу, выраженную социал-дарвинистами девятнадцатого столетия, которые верили, что жить в обществе – значит бороться за существование согласно формуле «выживает сильнейший». Поэтому конкуренция всегда рассматривалась как движущая сила экономики, а «агрессивный подход» стал идеалом для мира бизнеса. Такая поведенческая «агрессивность» в соединении с эксплуатацией природных ресурсов и привела к паттернам потребительского "свободного" рынка.
Исключительно агрессивное, конкурентное поведение, конечно, делает жизнь невыносимой. Даже самые амбициозные, целеустремленные индивидуумы нуждаются в дружеской поддержке, человеческом контакте и свободном времени. В нашей культуре для этих целей служат женщины. Обычно это секретарши, сидящие в приемных и отвечающие на звонки, девушки в увеселительных заведениях, сиделки и домохозяйки, услуги которых делают жизнь более приятной. Они же создают атмосферу, в которой конкурирующие между собой мужчины могут преуспеть. Они приветствуют своих боссов и готовят для них кофе; сглаживают конфликты в офисах; первыми встречают посетителей и занимают их непринужденной беседой. Именно женщины обеспечивают человеческий контакт с пациентами в больницах и офисах, способствуя выздоровлению. На кафедрах университетов женщины приготавливают чай и печенье для мужчин, чтобы те могли за чашкой чая, с комфортом, обсуждать между собой свои теории. Все эти услуги требуют присутствия инь, или интегративных действий, и поскольку в нашей системе ценностей преобладают ян-ценности, к женщинам относятся свысока и платят им меньше. И действительно, многим из женщин, например, матерям или домохозяйкам, не платят вовсе.
В результате этого короткого обзора культурных подходов и ценностей мы видим, что наша культура упорно насаждала и приветствовала исключительно ян, или самоутверждающие элементы человеческой природы, в то же время игнорируя инь, или интуитивные аспекты. Сегодня, однако, мы становимся свидетелями гигантских эволюционных перемен. Поворотный пункт, у которого мы стоим характеризуется обратным движением от ян к инь. Как говорится в китайском тексте: «Ян, достигнув своего максимума, отступает, а на его место приходит инь». В 1960-х и 1970-х годах зародилось множество философских, духовных и политических движений, идущих в том же направлении. Они все противодействуют ян-ценностям и восстанавливают равновесие между мужской и женской природой.
В настоящее время ощущается все большая обеспокоенность вопросами экологии, выражаемая общественными движениями, сгруппированными вокруг социальных и экологических проблем; они указывают на пределы экономического роста, необходимость новой экологической этики и развития соответствующих «мягких» технологий. На политической арене антиядерное движение противостоит самому опасному разрастанию «мачо-технологии», и в этом отношении становится одной из главных политических сил этого десятилетия. В то же самое время заметен существенный сдвиг в ценностных ориентирах -- от восхищения крупномасштабными предприятиями и институтами к формуле «маленькое – прекрасно» , от материального потребления к добровольному упрощению жизни, от экономического и технологического роста – до внутреннего духовного роста и развития. Эти новые ценности продвигаются движением «за человеческий потенциал», движением «за холистическое здоровье» и различными духовными движениями. Но, возможно, самое главное состоит в том, что система, построенная на устаревших ценностях, уступает давлению феминистского сознания, зародившегося в недрах женского движения.
Эти различные движения представляют собой то, что историк Теодор Розак называет контркультурой. [37] К сожалению, до сих пор многие из них действуют разрозненно, и не видно, чтобы из задачи тесно переплетались. Так, движениям «за человеческий потенциал и «за холистическое здоровье» часто не достает социальной перспективы, а духовные движения не связаны с экологией; часто восточные гуру принимают западные, капиталистические ценности и значительное время посвящают строительству своих экономических империй. Тем не менее, некоторые движения начали формировать коалиции. Как и можно было ожидать, экологическое и феминистское движения соединяют свои силы для решения ряда общих проблем, а именно противодействуют ядерной энергетике; группы защиты окружающей среды, группы защиты потребителей и движение за расовую свободу также начинают налаживать между собой контакты. Можно ожидать, что как только будет установлена общность целей, все эти движения сольются воедино и сформируют мощную силу, достаточную для социального преобразования. Я называю эту силу новой культурой, хорошо согласующейся с тойнбиевской моделью культурной динамики:
Во время распада цивилизации, на сцене одновременно играются две пьесы, каждая из которых имеет свой сюжет. В то время как консервативное, преобладающее меньшинство репетирует свое поражение, новые, свежие силы вызывают творческую реакцию у только что сформировавшихся меньшинств, стремящихся при случае заявить о себе. Драма «вызова и ответной реакции» проигрывается вновь и вновь, но в новых ситуациях и с новыми актерами. [38]
В исторической перспективе культуры циклически сменяют друг друга, при этом сохранение культурных традиций не всегда бывает желательно. Для того, чтобы минимизировать тяготы, связанные с неизбежными переменами, следует насколько это возможно разобраться в причинах перемен и сообразно трансформировать нашу жизнь и социальные институты. Должен сказать, что особую роль в этом процессе должны играть физики. С начала семнадцатого столетия физика была ярким примером «точной» науки и служила моделью для других наук. На протяжении более трех столетий физики уточняли концептуальную основу классической физики, заложенную математической теорией Исаака Ньютона, философией Рене Декарта и научной методологией Фрэнсиса Бэкона. Материя была положена в основу всего сущего, а материальный мир представлялся набором отдельных предметов, собранных в одну гигантскую машину. Подобно машинам, созданным людьми, космическая машина должна была состоять из элементарных частей. Вслед за этим последовало убеждение в том, что сложные явления могут быть познаны только путем сведения их к «строительным блокам» и изучения их взаимодействия. Такой подход, известный как редукционизм, настолько укоренился в нашей культуре, что его часто приравнивают к научному методу. Другие науки восприняли механистический и редукционистский подход классической физики как единственно правильный и подстроили под него свои собственные теории. Когда психологи, социологи или экономисты хотят научно обосновать свои работы, они обращаются к основным положениям ньютонианской физики.
В двадцатом столетии, однако, физика прошла через ряд концептуальных революций, в результате чего обнажились пределы механистического мировоззрения. Это позволило придти к органическому, или экологическому, мировоззрению, совпавшему в большой степени со взглядами мистиков всех времен и традиций. Вселенная более не рассматривается как машина, собранная из отдельных частей, она представляет собой гармоничное, неделимое целое, сеть динамических отношений, включающих в себя и человека-наблюдателя, и, что особенно важно, его или ее, сознание. Тот факт, что современная физика приходит в соприкосновение с мистицизмом, т.е. крайним проявлением интуитивного ума, великолепно показывает единство и дополняющую природу рационального и интуитивного типа сознания, ян и инь.
Следовательно, физики могут предоставить научную основу, подкрепляющую необходимость перемен, в которой так срочно нуждается наше общество. Ясно, что в культурной среде, в которой доминирует научное мировоззрение, гораздо легче провести фундаментальные перемены в социальных институтах, представив им научное обоснование. Это то, что сейчас конкретно могут сделать физики. Новейшая физика может послужить примером для других наук, демонстрируя холистический (экологический) подход к научному мышлению (В настоящее время в большинстве наук преобладает редукционистско-механистическое мышление).
Один из главных уроков, который физики усвоили в этом столетии, заключается в том, что все концепции и теории природы ограничены. Из-за существенных ограничений рациональной мысли, мы должны принять, что, по словам Вернера Гейзенберга, «каждое слово или понятие, несмотря на его кажущуюся ясность, имеет только ограниченный диапазон применимости.» [39] Научные теории никогда не предоставят окончательного и полного описания реальности. Грубо говоря, ученые не имеют дело с истиной; они занимаются лишь ограниченным и приближенным описанием реальности.
В начале столетия, когда физики расширили диапазон своих исследований на область атомных и субатомных явлений, они неожиданно осознали ограниченность идей классической физики и должны были радикально пересмотреть главные постулаты о реальности. Радикальный пересмотр концептуальной основы реальности и замена наиболее устоявшихся идей на новые и необычные представления вызвали болезненную реакцию у многих физиков, в особенности в первые три десятилетия двадцатого столетия. Однако эти драматические открытия привели к более глубокому проникновению в природу материи и человеческое сознание.
Я полагаю, что опыт, который пережили физики, может послужить полезным уроком для других ученых, которые достигли пределов картезианского мировоззрения в своих областях. Как и физики, они должны будут отбросить некоторые привычные понятия. В последующих главах я покажу, как естественнонаучные дисциплины, а также гуманитарные и социальные науки, подстраивались под классическую ньютонианскую физику. Сейчас, когда физики ушли далеко от этой модели, пришло время и для других наук расширить свое мировоззрение.
Среди наук, подверженных картезианскому мировоззрению и которые должны измениться, я выбирал связанные со здоровьем в самом широком смысле: биологию, медицину, психологию и психотерапию, а также социологию, экономику и политические науки. Во всех этих областях ограничения картезианского мировоззрения сегодня особенно очевидны. Для того чтобы превзойти классические модели ученым следует выйти за пределы механистического подхода и развить холистический (экологический) подход. При этом понятия новейшей физики могут послужить весьма полезной моделью и для других наук. Не следует противодействовать холистическому мировоззрению из страха показаться «ненаучными». Предлагаемая физиками концептуальная модель отвечает новейшим теориям физической реальности.
________________________________________
Полный текст книги можно найти по адресу
http://biospace.nw.ru/books/capra.html