Считалочка
Раз – два – три – четыре - пять.
Я держу в одной руке полупустую бутылку вина, загибаю пальцы на другой, и пьяно смеюсь в небо.
- За жизнь у меня было пять девочек…
И щелкаю зажигалкой с видом заправского мачо, не замечая приступа боли в твоих глазах и липкой тишины, накрывшей нас.
Да, они действительно были, эти пять девочек, - разные и хорошие, блондинки и брюнетки, с самыми голубыми на свете глазами и с самыми золотыми волосами… И все они начинались на моем диване и заканчивались утренним кофе (не поднимая глаз), иногда продолжаясь случайными встречами, случайными связями, случайными ласками.
Не-нуж-ны-ми.
Потому что подлинное счастье – то самое, которое до одури, - приходило ко мне только в твоих объятьях. Когда ты отвечаешь на мои поцелуи, когда несмело обнимаешь меня, когда шепчешь слова любви, прижимая меня к кирпичной стене – я дурею от удовольствия и счастья, дурею, как кот на солнышке. И забываю о том, что я так по-детски тщеславно и напоказ прилепила на себя маску Дон-Жуана-Соблазню-Любую.
К 20 годам, я, наверное, успею обрасти всеми возможными пороками.
Обросла бы раньше, если б не единственное, что для меня по-настоящему значимо в этой жизни – наша любовь, такая многострадальная, такая нервная, такая нелепая.
Такая единственная.
Но для тебя - измена – есть измена – есть измена. Невозможная для связанных холщевыми веревками вышеозначенного чувства.
Измена. Любовь. Два слова из 6 букв. Два полюса, по которым в тот проклятый день пробежал разлом между тобой и мной.
Раз-два-три-четыре-пять.
Закат плюется дождем.
Навсегда запомню твои растерянные глаза и один вопрос, которые ты повторяла снова и снова… ЗАЧЕМ? ЗАЧЕМ?! ЗАЧЕМ…
К рассвету ты исчезла. Я пробежала весь город, извела всю твою семью и знакомых, но никто не говорил мне, где ты.
- Оставь её в покое, сука. Иди, трахай своих ****ей… Она больше не хочет тебя видеть. Никогда.
Плюнула в трубку одна твоя подружка. Короткие гудки звучали как удары кухонного тесака по моему (сгнившему?) сердцу.
Три дня я шаталась по улицам, по самым темным подворотням и гопническим районам.
Неделю я просто пила, не выходя из разноцветного тумана.
Потом наступило безвременье. Ничего не болит, ничего не чувствуешь, не знаешь, день сейчас или ночь, лето или зима – и когда это кончится, неизвестно.
А через полгода, в мае (как мы любили май, как мы любили в май…) я случайно столкнулась с тобой - лоб ко лбу, рука к руке, губы к губам… Радостная растерянность встала воздушным шариком в горле.
Еще бы секунда – и я бы упала перед тобой на колени, ты бы смущалась и пыталась поднять меня, мы бы рассмеялись, совсем как прежде, рухнули на ближайший газон и целовались, целовались, целовались… Совершенно не обращая внимания на какую-то бабку, трясущую со злобой клюкой да пару гомосексуальных молодцев, ободряюще присвистывающих на ходу.
А потом – потом мы бы гуляли до поздней ночи по паркам, мостам, переулкам… Нашего, только нашего города.
А потом… Потом бы была самая невероятная ночь, расползающаяся из под шелкового одеяла и шмыгающая в форточку.
Но я не кинулась на колени, и ты не кинулась меня поднимать. Ты смотрела на меня – со странным испугом. Секунды тянулись, как в момент падения с двадцатого этажа, головой вниз. Молчание становилось неприличным.
- Девушка, разрешите пройти.
Не твой голос. Чу-жой. Не-твой.
Я перевела глаза и, наконец, увидела. Увидела нагромождение волос, одежды, алого рта. И чьей-то руки, держащей за руку тебя.
В единое целое картина мира не собиралась. Ускользала и раскатывалась ядовитыми ртутными шариками.
Ты молча обошла меня и прошла дальше, не оборачиваясь, не выпуская из руки этой непонятной, чужой ладони.
Воздушный шарик лопнул.
Голова наконец впечаталась в асфальт.
Ртуть раскалилась и полилась по горлу, по желудку, по артериям.
Раз-два-три-четыре-пять.
Мое время умирать…
Я загибаю пальцы и считаю секунды…
До остановки сердца.