Пару лет назад ездили мы туристами по Скандинавии. Маршруты такие славятся паромными переправами через Балтику и Северное море. Путешественников тьма, теперь еще и из России. Колоссальных размеров паромы – сами по себе достопримечательность. Возвышаясь горой, стоит такой красавец на пристани – настоящий трансокеанский лайнер с виду, – а досужие туристы копошатся внизу, считают палубы. Фотографируются.
Подобно тому как театр начинается с вешалки, праздник ночной переправы начинается с лифтового этажа. Не сразу рассасываются очереди к кабинкам, пока турист разберётся с билетами, палубами, каютами. VIP-каюты находятся на верхних уровнях, выше ватерлинии. Публика попроще, большинство (мы, например), занимает нижние ярусы. Окон наружу нет, зато стены крошечных кают украшены морскими пейзажами. Сами каюты составляют что-то вроде лабиринта в необъятной утробе парома. Но в каютах мало кто сидит.
Пока паром идет по ночному морю из Швеции, скажем, в Финляндию, народ радуется жизни на палубах: снуёт туда-сюда на лифтах, прогуливается по променадам, магазинам, устраивается в барах, слушает музыку. На лицах не увидишь ничего, кроме одинаково приподнятого настроения, легкого блаженства здесь-и-сейчас в теплом море под молочной луной.
Один из главных аттракционов, привлекающих на паром, – это шведский стол. Известное дело, где Швеция, там и шведский стол. Большинство не отказывается от посещения ресторана и охотно оставляет деньги за удовольствие есть сколько влезет. Или хотя бы понадкусывать всё то, до чего глаза жадны. Изобилие отнимает разум.
Мы с мужем – не исключение, подошли к кассе, оплатили, прошли. Билеты с номерами мест. Наш стол оказался довольно большой, чуть ли не круглый, два места, спиной к проходу, свободны, а человек шесть за ним уже разместились – закусывают и никого, похоже, не ждут.
Уловив мимолетное насторожённое выражение на их лицах, мы развели руками – нас, мол, сюда посадили, – и предъявили билетики. Этот жест всех развеселил, люди заулыбались, приглашая садиться, кто-то предложил знакомиться. Ну, знакомиться так знакомиться, беседовать так беседовать. Слава Богу, не лыком шиты, языки знаем, английский хотя бы, и за столами сиживали. Представились. В компании нашей интернациональной оказался один норвежец, один швед с женой испанкой, чета датчан и две финки – учительницы, такие среднего возраста тётки (летом работали уборщицами в Норвегии по контракту). Ну, и двое нас, русских. Разговор и вправду шёл на английском, что неудивительно. Удивительно другое. Не помню, на какой по счёту смене блюд и на каком витке разговора, когда все про всех уже всё знали – что у испанки с мужем пятеро детей и их старшую дочь зовут, как нашу единственную, Марией, – или когда только начинали весело делиться сведениями, представляющими общий интерес, но случился в разговоре переломный момент.
- Ну и как вам ощущать себя русскими? Всё-таки это здорово, наверное, просто невероятно – чувствовать себя русскими? Страшно подумать, сколько у вас выдающихся людей! Каково это – быть соотечественниками Чайковского, Рахманинова, Стравинского, Скрябина? Достоевского, Толстого, Чехова? – это произносила дама, финка, как раз уборщица по норвежскому контракту. – Вот у нас один композитор – Сибелиус, мы им гордимся. Спортсмен Пааво Нурми, тоже гордимся. У них вон, – в сторону норвежца, – Григ, и хватит им для гордости, – норвежец согласно закивал, добродушно-разморенный. – Амундсен, – добавил. – Хейердал.
– Репин, – продолжала выкрикивать финка, – Кандинский, Ларионов, Гончарова…
“What d’you feel being Russians?” А что мы на самом деле чувствовали? Мы сказали, что мы о’кей, в порядке, нормально, то есть. И я сама восхищаюсь монументальностью Гончаровой. В общем, это нормальное чувство, заверили мы.
Ненормальным было только ощущение в наших желудках. Муж украдкой ослабил пояс, мне было тоже несладко после десерта. Впрочем, уж и не вспомню, был ли десерт, и без него животу хватило впечатлений.
В конце вечера, уже совершеннейшие друзья, мы решали, не пойти ли еще в бар, или уже расходиться. Компания была всё-таки возрастная, а кой-кому было на работу поутру. Разошлись.
Мы с мужем, чтобы растрястись, добрались по системе лестниц и переходов на корму. Постояли, подышали. Чувствовали ли мы себя русскими в этот час? Не помню точно.
Июль 2004г.