И будто какая награда,
на ум мне приходит одно:
готовиться к смерти не надо -
не будешь готов всё равно.
П.Елохин. «Стихи 2000»
Нашей бабушке было хорошо за девяносто, когда она решила исповедаться – пора, вдруг Господь призовет. История эта случилась в 96-м, тогда же, когда начали выплачивать первые компенсации за «сгоревшие» в сберкассах деньги самым пожилым, и эти два события – получение ею компенсации и исповедь – слились у меня в памяти. А ещё запомнились потому, что бабушка ездила на эти мероприятия на машине с водителем. Машину устраивала я – с работы. Я и сопровождала.
С негодованием было отвергнуто предложение пригласить ксендза на дом (бабушка была католичкой), вопрос, куда ехать, тоже не стоял: она была прихожанкой одного костёла, – другое дело, что лет пятнадцать, по самому скромному счёту, никакие службы уже не посещала. А теперь вновь отправилась на Малую Лубянку. Для тех, кто не знает – крошечный, под стать улочке костёл Св. Людовика в Москве испокон веку таился в подбрюшье Большой Лубянки, её больших дел и монументальных сооружений. Говорят, он принадлежал французам. Там же, по соседству, в Милютинском переулке располагался до войны и польский костёл Петра и Павла. Переулок переименовали в улицу Мархлевского, а храм «перепрофилировали». С французами же ничего поделать не могли, приходы слились в один, и единственное, что грозило храму – это нищета и запустение.
В описываемое время Св. Людовик как раз переживал самый глубокий кризис, когда высокие покровители из Рима только-только отвоёвывали сданные позиции. К реставрации здания еще не приступали, а кадровый состав уже усилили. Вот и получилось, что бабушку встретил не привычный польский ксёндз, а обученный по-русски итальянец (или француз, что дела не меняет). Бабушку это не смутило. Она твердо для себя знала, что таинство исповеди бывает только на польском языке. Священнослужитель же был несколько смущён – контакт не был полным, когда он пытался ее опекать духовно на ломаном русском, а она ответствовала на своём – образца начала века, прошлого века – польско-украинском. Упрямей оказалась бабушка – она получила отпущение грехов в полной уверенности, что Спаситель услышал шепот на том языке, что полагается, на каком девяносто лет назад она принимала первое причастие.
Ну вот, собственно, и всё. Исповедь закончилась, и все разошлись, ксёндз – отирая пот со лба (тяжела она, миссия в России), и бабушка – с просветленным взглядом. Но я подозреваю, что в этом взгляде было больше торжества над посрамленной «французчизной», чем благостности. Уж очень явная перемена произошла вскоре в её лице – пока с усилием спускались по ступенькам паперти, шли по разбитым плитам дворика, пока добрались до машины – губы её плотно сжались, и лицо говорило: «вот и всё …»
Мне было как-то неловко рядом, будто я своей услугой лишила её последнего развлечения, цели и мечты – пожить.
Она пожила ещё – три года – и умерла девяностовосьмилетней. Больше не исповедовалась. Бог послал ей лёгкую смерть.
Июнь 2004г.