«Ну, и как это понимать, Александр Сергеевич, уважаемый?», – негромким, но напряженным голосом, в котором звенела крайняя степень неприязни, говорил Аркадий Полупанович. «Вот так вот Вы и работаете, вот так и относитесь к делу! Почему Я должен думать за Вас, помнить за Вас о Ваших обязанностях, исправлять Ваши ошибки? Почему с третьего раза выясняется, что все же можно было нормально написать сразу? Может, Вам Ваше специальное образование не позволяет? Или, может, Вы ДУМАЕТЕ, что Вы умнее всех? Не надо так ДУМАТЬ, Александр Сергеевич, и поумнее Вас найдутся люди! Не нравится работать - пишите заявление! И вообще, сказано Вам, что надо делать - и делайте, тут ДУМАТЬ не надо…».
К этому времени долговязый Александр Сергеевич вот уже 15 минут и 8 секунд интеллигентно стоял на краю ковра, переминаясь, глядя через очки вниз, постепенно бледнея и четко сознавая полную невозможность объяснить свою правоту. В тексте руководителя слово «думать» звучало как-то особенно неприятно, с напором.
«И не надо мне тут бледнеть и показывать свое несогласие! Может быть, когда-нибудь Вы начнете выполнять просто то, что Вам велен...». В этот момент Александр Сергеич неуловимо сместился вперед и коротко ударил собеседника ладонями по ушам. Теряя сознание от невыносимой боли, Аркадий Полупанович стал изумленно оседать вбок и вперед своим тучным туловищем и в этот момент получил коленом в пах. Посреди ковра с пробитой дорожкой он слабо корчился, скрючившись в позе эмбриона, под изучающим и слегка даже сочувствующим взглядом своего подчиненного.
Александр Сергеевич взял под язык таблетку валидола и, выходя, подумал: «Хорошо получилось».