- Выключите… Прошу…
Холодный, безразличный свет бил по глазам даже через закрытые веки. Он жестоко глумился над ней, снова и снова выдергивая из сумрачного и такого уютного тумана. Не давал уйти… Казалось, здесь ее держит только этот резкий свет, словно издеваясь, дергает за ниточки… В этом ужасном месте стояла безжизненная тишина.
Лика не могла даже шевельнуться, отвернуться от своего палача, он оказывался первым, что она видела, открывая глаза.
Иногда ее навещала старая медсестра… у нее не было лица, вообще плоти, только чужое тепло дыхания и расколотый, дребезжащий голос, словно рассохшееся пианино в тональности ре-минор…
- Мамаш, не бери грех-то на душу… Назови дитя, пока дух не испустила … Да отчество скажи, а то в приюте сами ведь окликают…
Она подходила несколько раз, пока до Лики не дошел смысл слов, и не всколыхнулась память... Их дочь… где бы он не находился, теперь он связан с ней навсегда. Так же ясно она вдруг осознала, что ждет его, что это он еще держит ее здесь…
Не раз она спрашивала про смешную кличку Киш, но он только пожимал плечами и опускал глаза… Лишь недавно она совершенно случайно узнала его имя – Ярослав. Красивое, полное силы и света имя назвал он нехотя, чуть слышно… Слишком крепко оно было связано с воспоминаниями о матери… Киш родился на войне, как символ дружбы и дань погибшему побратиму… Там он был впервые крещен и получил крест с груди погибшего брата… Во имя их объединенной крови… А названное матерью имя было для него, словно нательный оберег, который никому нельзя показывать…
- Ярослава… - чуть слышно шепнула Лика, - Он придет за ней…
- Ярослава… - старушка заворожено повторила древнерусское имя, взгляд ее потеплел, - Придет… придет… все они обещают…
- Он придет, - неожиданно твердо сказала Лика.
Больше старушка не заговаривала с Ликой, молча усаживая ее безвольное тело и поднося к груди ребенка каждые три часа… Как ни странно, но молоко у нее не пропало. Тяжело видеть свое дитя, видеть, как оно приникло к твоей груди и не иметь возможности почувствовать его, прикоснуться, обнять… Невыносимо. Она бы расплакалась от невыносимой ноющей тяжести внутри, давящей на сердце, не позволяющей глубоко вдохнуть… Она смотрела на дочь, пытаясь разглядеть в ее маленьком личике отца… Она бы так хотела прижать ее к груди и расплакаться, но у нее не было сил…
Слезы – это не слабость. Для нее – это боль, которой слишком мало места внутри… это, словно сброс балласта, освобождение… Лика слышала, как бьется ее сердце… тихо, осторожно, словно крадется, боясь оступиться…
Иногда она совершенно выпадала из реальности… тогда приходило небытие рука об руку с далеким, казалось, давно позабытым прошлым… Воспоминания накатывали мягкими волнами, некоторые маленькими, едва касающимися вскользь пенистыми гребешками, а другие накрывали с головой, укутывали собой и долго не отпускали…
Первый Чайковский… которого она подслушивала из-за неплотно закрытой двери, позволяющей одним краешком глаза заглянуть в залу… Из темного подземного царства Золотого Полоза, чьей узницей она стала из-за собственного непослушания, в рождественский, таинственный полумрак в доме Штальбаумов…
Детям под музыку на виниловой пластинке показывали старый добрый диафильм, который из-за плотно задвинутых штор и шепота приобретал таинственность и волшебство сказочного ритуала… К сожалению экрана в щель видно не было, лишь отсветы, пляшущие по комнате и завороженным лицам… И вот комната озарилась спокойным серебристым свечением… И в тишине послышались первые аккорды… Вообще первые в ее жизни… Бедная маленькая дикарка впервые услышала голос скрипки. Она не понимала, что вдруг стало происходить с ее сердцем, которое сбилось со спокойного ритма и отчаянно заколотилось, почему стало не нужно дышать, почему все-все утратило смысл, ушло, стало совершенно неважным… даже ее маленькая, личная бунтарская гордость свернулась в клубочек и вжалась в самый потаенный уголок души… Осталось только одно… этот голос внутри будто разрубил узел на тугой спирали, и та упруго развернулась, открыв целый мир, новый, совершенно непознанный, такой огромный и красочный, что девочка, не выдержав, испугавшись охвативших ее чувств, разревелась отчаянно и исступленно. Ее неправильно поняли и, сжалившись, привели ошеломленного ребенка в залу и усадили перед экраном, но она ничего не видела, все ее существо захватила только музыка… Весь мир исчез… Тот мирок, что окружал ее, растворился в звуках. Музыка, музыка, музыка… она была повсюду. Она мгновенно стала смыслом ее жизни, свободой, любовью… верностью.
Счастлив тот, кто постигает свое предназначение… то единственное, что дарует цель и смысл жизни, благодаря которому становится на одно гениальное и счастливое существо больше. Люди мучаются жизнью, для чего-то стараются, во всем ищут ответы на единственный вопрос «Зачем?»… но многие, очень многие так и не находят ничего… некоторые бунтуют, другие же просто плывут по течению… есть те, кто пускаются во все запретное, неведомое или же просто уходят. Это нельзя назвать бегством… это и есть осознанный выбор своего пути… Это все от скуки… когда ты не видишь смысла, а то, что видишь, это все кажется невероятно длинным и тягучим… невыносимым. Самоубийство равносильно всем тем часам, дням и годам, проведенным в бессмысленном поиске…
А той маленькой девочке первый раз судьба преподнесла бесценный дар… Она обрела себя. Пускай она тогда еще не поняла этого. Тогда она просто старалась не дышать, не плакать… только бы не нарушить то волшебное и хрупкое, что родилось в душе и будто подарило крылья.
Волшебные звуки металлофона из Щелкунчика царили в ее палате… а она видела темную залу, с едва различимыми силуэтами игрушечных столиков, стульчиков, маленьких чашечек и тарелочек, кукол с поблескивающими глазами и мягких игрушек, почувствовала запах теплого топленого молока, оставшийся еще с полдника… перед ее глазами проносилась картинка за картинкой рождественская сказка о щелкунчике и мышином короле, пойманных в фантазиях и беззаботно заключенных в крошечные фрагменты пленки… Это воспоминание долго не хотело отпускать ее…
Были и другие… Их было очень много, они, словно водоворот, увлекали ее все глубже, засасывали, и все менее явной становилась грань между реальностью и небытием, да и необходимость реальности становилась все менее важной… Она окончательно потерялась во времени, точнее время для нее остановилось, утратило власть, как теряет оно с легкой насмешливой ухмылкой власть перед Смертью. Ей почти уже не нужно было дышать. Она почти физически ощущала, как замедлялась и густела в сосудах кровь…
Однажды она открыла глаза и в полумраке палаты увидела женщину с длинными, распущенными по плечам, темными волосами. Она стояла около кровати недвижимо и только смотрела на Лику черными, непроницаемыми глазами, без всяких чувств, молчаливый, но пристальный взгляд. Лике не было страшно… полумертвый мозг отмечал лишь какие-то мелкие, незначительные детали… морщинки в уголках губ, сеточку в уголках глаз, тени под нижними веками… Никакого сожаления. Женщина крепко сжимала руку девочки лет двенадцати, замеревшей у ее правого плеча… такой же тонкой и красивой своей антрацитовой густотой глаз… Никакого сожаления… только тупая боль… боль от того, что она никогда уже не станет такой, никогда не увидит, как растет их дочь. Но все это уже почти не касалось, не задевало, а лишь тихонько пульсировало где-то, слабыми толчками доходя до сознания… Женщина медленно повернулась, волосы тихонько качнулись и исчезли в темноте, а девочка все стояла и смотрела, спокойно и почти тепло, этот взгляд прожигал насквозь ее сердце… Лика не могла отвести глаз от ее лица, она хотела бы закричать, протянуть руки, прижать ее к себе или оттолкнуть… сделать хоть что-то, лишь бы разрушить это видение ее несбывшейся судьбы… но она не могла. Тогда она просто закрыла глаза…
…А когда открыла их снова, поняла, что умирает. В палате медленно светлело, стирались очертания предметов, они будто воспаряли в этом светящемся воздухе… Нет, это не тот ядовитый холодный свет. Никогда уже она не дотронется до скрипки, не исторгнет ни звука…
…Он склонялся над самым ее лицом. Он был так близко, что Лика с ужасающей ясностью осознала, насколько она уже далеко ушла… Пути назад не было. И Лика из последних сил улыбнулась, наслаждаясь его глазами. Она поднималась в его глаза, уходила в его небо…
-… Я люблю тебя, слышишь! Я люблю тебя…
Она знала, что он обманывает… он всего лишь жалел ее. Но разве это было важно? Он пришел. Она дождалась… Лика еще успела понять, что перестала дышать. Рядом стоял Петр…