Всюду жизнь…
1937-1953 г.г.
БАМЛАГ-Севжелдорлаг НКВД
* * *
Продолжение рассказов «Летние каникулы-1964», «Последний политзаключённый».
* * *
Прошла Троица.
Виктор предложил сходить к Деду Давыду. Обязательно!
-«Рад! Очень рад видеть тебя, Владимир! Здравствуй, Виктор! Молодцы, что пришли! Заходите, чайку попьём. Вот здесь я теперь живу. Хоромы не большие, но к людям поближе. Детишки тоже скучать не дают. Но я уже собираюсь опять в тайгу… Каникулы в школе уже начались. Пора…»
-«Так мы Вам поможем. Лодка готова. Только собраться…»
-«Это было бы хорошо… Кем ты теперь, Владимир?»
-«Институт закончил. Работаю инженером на прииске. Сейчас в отпуске на две недели. К родне приехал. С Виктором вот порыбачим. В тайгу сходим»
-«Так теперь ВЫ, Владимир, Ваше Благородие получаетесь.»
-«Как это…?»
-«Так и к студенту до революции полагалось «Ваше благородие» обращаться, а уж к инженеру и подавно… и картуз снять с головы…»… (улыбается).
-«Давыд Яковлевич! Вы меня, право слово, смутили…»
Витёк: «Сказали тебе – «Ваше благородие» - значит «Вашбродие» и есть…. Давыд Яковлевич, а можно мы с Володей у Вас на заимке дня два побудем? Порыбачим, поохотимся?»
-«Конечно, сынки…»
* * *
В сборе припасов для Деда Давыда участвовали многие сельчане. Несли понемногу, но всё то, что должно было пригодиться ему в тайге до осени. Несли в дом к Тётке Матрёне, зная, что утром по реке уйдёт лодка её сына.
На завтра рано утром мы с Виктором зашли к Деду Давыду, взяли его торбу, ружьё и боеприпасы. Старец троекратно поклонился школе и перекрестился. Пошли к реке. За нами бежал довольный пёс (наш с Витькой крестник), скорее всего догадывающийся, что впереди у него целое лето привольной жизни.
* * *
Волюшка…! Быстрое течение реки, журчание чистой воды, зеленеющие берега, виднеющиеся за зеленеющим лесом горы, прозрачный утренний прохладный воздух… Комаров и гнуса ещё нет. Дыши – не хочу.
Воды ещё много, пороги закрыты. Доехали быстро. К обеду мы уже причаливали к знакомому берегу.
Дед Давыд пошёл вперёд. За ним, подпрыгивая и метя ближайшие кусты, поскакал Волчок.
Мы выгрузили скарб, затащили лодку на берег и, не торопясь, стали всё перетаскивать к избе.
-«Нет, не шалил Топтыгин, всё нормально. Всё цело. Хитников тоже никого не было»
-«Да откуда им тут взяться, Давыд Яковлевич?! Последних я отвадил…»
-«По всякому бывает…»
* * *
-«Вы, ребята, идите на реку поблесните, а я помолюсь и буду тихонько вещи разбирать…»
-«Хорошо, Давыд Яковлевич. Мы и ружья свои прихватим…»
-«Правильно. А мне Волчок подскажет, если что…»
Потрескивает хворост в костре.
Ужин у нас был богат. Домашнюю снедь надо было пристроить в животе. Свежая уха и чай, приготовленные на костре. Что ещё надо на природе! Душевно!
Где вечеря – там и рассказ знающего и много пожившего человека.
* * *
-«Давыд Яковлевич, расскажите, как Вас арестовали…»
-«Надо ли о печальном? Ещё в Ветхом Завете сказано «…Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь…»
-«Так - кто ещё расскажет, что творилось то в стране в те годы?»
* * *
-«Вот тебя, Виктор, за что в тюрьму посадили?»
-«Ну, если по честному, было за что… Вы и сами лучше меня знаете, Давыд Яковлевич.»
-«А если по справедливости? Ведь ты за правду пострадал? Так?»
-«Не знаю…»
-«Почему же за тебя всё село встало? … Значит за правду… Вот так и меня арестовали. Было ведь за что…. А если по-другому посмотреть – то за правду, за нашу казацкую правду пострадал….
Арестовали меня 1 ноября 1937 года. К празднику революции значит. К этому времени сгустился в России сумрак, сознание помутилось у многих власть предержащих… Ареста я ждал. Но нет хуже состояния ожидания. В то время я работал в совхозе конюхом. Коней я любил, холил их. Все справные были, кормлёные, поёные, подкованные… Придраться не за что. Да, видно, кому-то место моё приглянулось… Забрали меня ночью. Согнали наш этап в Минусинской тюрьме. Ты ведь, Виктор, тоже там побывал? (Виктор кивает) …. Оказывается мне поставили в вину то, что я, привозя в сельскую школу дрова, общался с учителем Клинковским Павлом Васильевичем. Тот был петербуржец, член партии социалистов-революционеров, эсеров то есть. Ему тогда уже лет шестьдесят было. Осудили меня за контрреволюционную деятельность решением «тройки» Управления НКВД Красноярского края на 10 лет лишения свободы без права переписки. Через «пересылку» я в декабре 1937 года попал в Байкало-амурский лагерь. Строили мы железную дорогу на Дальний Восток. Вот так вот…
Что самое интересное…. В лагере ведь ничего не утаишь… Начальником там был Френкель Нафталий Аронович - одесский контрабандист, осужденный ещё в 1924 году к смерти. На Соловках сидел. И вишь как? После руководства строительством Беломоро-Балтийского канала в БАМлаг попал. Потом ещё и на Воркуту дорогу строил… Ордена заработал.
Я лучше другой случай расскажу.
Было это летом 1938 года. В нашем отряде был один старообрядец – Ерофей Павлович, бывший самарский купец. Староверов вообще много в Самаре жило. Их и начали ссылать.
Когда Ерофея спрашивали о том, как он попал на БАМлаг, он всегда отвечал, что это шутка была такая. - А какая шутка? – А мне, говорит он, в пересыльном лагере сказали: «Раз тебя Ерофей Палыч зовут, то отправим мы тебя к твоему родственнику…» - «Какому?» - «А в лагерь на строительство дороги от станции «Ерофей Павлович»….».
Вот такие шутники….
Как-то вечером после поверки приходит Ерофей ко мне и говорит: «Скоро нас всех освободят. Приказ такой вышел. Только его от нас скрывают». Я его спрашиваю – откуда, мол, узнал? А он: «Сегодня в тайге НАШИХ видел…» - «Кого?» - «НАШИХ… На просеку, что мы рубим, выходили два старообрядца. Осторожно так. У них там где-то скит рядом… Сказали, что уже дней десять за нами наблюдают…» - «Почему к тебе подошли?» - «Так я же в тайге молился потихоньку – вот они и приметили…» - «Сведи меня с ними» - «Так я это и хотел сказать сам. Они завтра ждать будут».
Да, это действительно были старообрядцы. Бородатые, в армяках, на ногах чуни из шкур, с ружьём. Сидели так скрытно, что мы мимо прошли и не заметили, если б они Ерофея не окликнули».
-«А что ж конвой?»
-«А что он? За всеми не уследишь. Да и они тоже люди. Вздремнуть на солнышке, чайку попить, поесть – тоже хотят… Выяснилось, что это два брата. Живут здесь общиной уже лет пятьдесят, уйдя от гонений царских. Я их спросил о том, что это Ерофей за новость рассказал… А они мне: «Единоверец из-за Амура пришёл, сказывает, что этот Ленин большевистский жив остался. В Китае объявился. В 1924 году его туда на лечение отправили к монахам. Вот и вылечили. Как он узнал, что в России творится, сразу декрет подписал – всё, что Сталин натворил – отменить…. Скоро здесь будет. В Москву на поезде поедет…» - «Да не уж то…!!!???» - «Так, так! Истинно так! Вы своим расскажите, что скоро по домам. Радуйтесь!».
Вернулись мы на просеку порознь. Всё вроде бы тихо. К обеду время. Пока похлёбку ели, я Ерофею строго-настрого приказал молчать до поры. Мысли всякие в голове роились…
В лагере пообщался я со знающими людьми, в т.ч. из большевиков. Они мне рассказали, что сами были на похоронах и видели мёртвого Ленина. Он это был. И стреляли в него, и болел он сильно.
Что же думать? А думка одна. Скит свой спасали староверы. Думали строительство дороги так прекратится… Винить их не в чем. Жили в отшельниках – ничего толком не знали… Прошла дорога дальше…»
-«А что же они?»
-«Скорее всего – ушли дальше на Север… От мира им враждебного…»
* * *
А летом 1940 года нас бросили, «благодаря» всё тому же Френкелю на строительство Северо-Печерской железной дороги до Воркуты в Коми АССР. Если на Амуре был более-менее мягкий климат, то тут мы попали в тундру к Полярному кругу. Всё вручную – насыпи по вечной мерзлоте, деревянные мосты… от Котласа через Княжпогост на Воркуту. В тех местах нефть начали добывать, уголь…
Выгрузили нас на берегу Печоры, многие ослабели. Несли на руках. А нас прикладами гнали. Кормили на барже сушёной рыбой. Пить хотелось невыносимо. Многие тут же пытались напиться из реки, но нет – погнали нас дальше. Стреляли поверх голов.
Вот здесь я опять повстречал своих единоверцев, которых начали ссылать ещё с 1927 года. Многие были уже освобождены и жили на поселении в местных деревнях. Некоторые работали в качестве вольнонаёмных на стройке. Как могли, поддерживали нас, в том числе духовно. О начале войны с немцами мы от них и узнали.
Уже был ноябрь, морозы за минус двадцать, а мы всё в летних палатках жили…
Отбывших срок – перестали отпускать, оставляли в лагерях. Ходили слухи, что всех политических уничтожат. Начались побеги. А в январе 1942 года в Печорлаге началось восстание. Лагерь разгромили. Говорят, что всех заключенных расстреляли.
С конца 1942 года из «зэков» стали набирать добровольцев на фронт в штрафные батальоны, но осужденных по политическим статьям у нас не брали. А если и брали то тех, кто раньше состоял в ВКП (б) – в партии большевиков.
О питании рассказывать не буду, сами понимаете, как это было. Больше всего запомнилась каша из полуобрушенного овса. Мы звали эту кашу «жуй-плюй», потому что все время приходилось выплевывать неочищенный овес. А наступлением войны стало ещё голоднее. Кашу ту овсяную часто вспоминали.Хлеба (пополам с отрубями) давали 400 грамм. Но ничего… Бывало в гражданскую войну и похуже. Многие с непривычки умирали. В нашей колонне из 250 человек к началу 1942 года осталось только 40. Остальные или умерли, или лежали больные в лазарете. Болели пеллагрой. Язвами покрывались. От дистрофии ходить уже не могли. После этого «верхнее» начальство лагеря куда-то пропало. Говорили, что их арестовали за то, что допустили такой убыток рабочей силы... Кого посадили, как и нас по лагерям, кого-то разжаловали и на войну отправили.
К зиме 1943 года назначили начальником нашего лагеря Барабанова Василия Арсентьевича. Крутой был мужик. Но сейчас я вспоминаю, что он нам продлил обед во время лета на 2 часа. Мы успевали за это время искупаться и позагорать на солнце. А лето там длилось 2-3 недели.
Спасало и то, что мы (при возможности) – кто ранее в лесу жил - ставили силки и ловушки – ловили птицу и зайцев. Дополнительный приварок. Было так, что и сырыми их ели. Собирали грибы, ягоду – поначалу лета морошку, потом голубику, чернику, бруснику. А осенью уже клюкву. Тем и спасались от цинги. Но всё равно не напасёшься…. Гоняли нас за это. Могли и застрелить. Не выполнил норму – недополучишь пайку хлеба, а не получил её - ещё больше ослабел… А всё равно уже было – однова живём…
С уголовниками отношения были напряженные, но чаще всего удавалось договариваться. Но от воровства никто застрахован не был. Хотя – что воровать…? Посылку, одежду? В лесу ведь и дерево может случайно упасть… Все это понимали.
С 1943 года политическим разрешили чаще родственникам писать – одно письмо в месяц, посылки получать – одну в полгода, переводы денежные. На них продукты можно было купить в лагерном магазине. Легче стало. В 1945 году норму хлеба увеличили до 600 грамм.
А потом мы начали строить железную дорогу от Салехарда через Игарку на Норильск. Только после смерти Сталина в 1953 году всё это было брошено, а нас, кто выжил, освободили.
Так я и попал в Красноярский край..."
* * *
"Вы завтра хотели по утренней зорьке на охоту…? Надо костёр потушить… Поздно уже…»
* * *
Продолжение следует.