Без названия

Рикори
Безликий голос в чёрной трубке из пластика сообщил мне, что сегодня умер отец моей подруги. Безликий, потому что я не знаю того, кто им разговаривает, что, в общем, не самая большая печаль в жизни. Прослушав эту информацию, я вспомнила, что в древности гонца за плохие вести убивали – жаль, сейчас это неосуществимо.
А за окном ничего не изменилось.
***
Обнаруживаю свою голову лежащей на письменном столе, покрытом слоем пыли, по соседству с докладом про пытки инквизиции – не забыть бы его завтра, порадовать мальчиков и девочек, историчку развлечь. Хобби у неё такое – казни, пытки расписывать. Что ж, доклад этот, тем паче, по желанию учащихся – весьма достойная идея.
Помимо тряпки, поверхность стола составила бы интерес для поэта-символиста. Тот наверняка бы узрел в расположении различных предметов тайный смысл или сокрытую истину; может, даже воспел бы её. Хорошая была бы находка и для какого-нибудь завалящего сюрреалиста. Чего стоит один органайзер – чудо современной немецкой промышленности, состоящее из чёрных прямоугольных ёмкостей, отличных друг от друга по высоте, ширине и длине. Помимо ручек, карандашей и прочей канцелярской лабуды, там хранится пара плакатных перьев, чёрных от засохшей туши, ножики, маленькие рисунки, вырезанные из журналов картинки и одна стреляная гильза. Отличный натюрморт. Да, чуть не забыла сказать, что бумажка с телефонами Его и Её этот натюрморт тоже включает.
***
Она. Обладательница роскошных волнистых каштаново-рыжих волос, многочисленных колец и браслетов и фарфоровой кожи.
Все стёкла в её квартире выкрашены масляной краской, весело так, солнечно – как в кукольном домике. Приходишь к ней – и выпадаешь мигом из времени и пространства. Не видать за весёлыми, калейдоскопными окнами, где ты, какая там погода, ночь сейчас или день. Здесь сама становишься куклой, и она кукла, и чай такой вкусный, и живи в своё удовольствие, пока дети не пришли поиграть в кукольную жизнь.
Она читает английские женские романы XVIII-XIX веков; многие манеры взяты оттуда, и очаровательная коричневая атласная лента – тоже напоминание о далёком прошлом. Любит гулять со мной под дождём, являя собой единственное яркое пятно среди окружающей серости.
Ей доставляет удовольствие прикасаться к моей шее, уже несколько раз она её царапала кольцами. В ответ я нежно пощипываю её, порою до синяков – месть маленькая, но приятная.
***
Он. Предпочитаю звать его Сириусом – слово красивое. Сириусу повезло иметь длинные гибкие пальцы – с такими б на фортепьяно играть или на арфе, но он делает маски. Не детские глупые маски мишек и зайчиков, а маски, выражающие его личность и настроение, они, как правило, либо печальные, либо зловещие, либо насмешливые, а чаще – потрясающая смесь всего этого. Особо хорошие маски он не продает, а вешает в своей квартире, отчего там невозможно уединиться: отовсюду чувствуешь на себе взгляды, возможно, он боится одиночества.
С ним хорошо целоваться. Я часто сравниваю его с горьким шоколадом – не понять, где границы сладости, а где горечи, после таких слов комнату Сириуса украсила картинка с изображением плитки шоколада. Чистое ребячество.
 Мечта Сириуса – снять с меня маску после смерти. Он обещает, что она будет наиболее совершенным его творением, и он повесит её в туалете, как в самом интимном месте квартиры каждого из нас.
- Ты только представь, как это будет здорово. Твой облик никогда не забудется. – в экстазе воображал Сириус. – А ты с неба будешь смотреть и вспоминать свою земную жизнь…
При этом глаза его фанатично загорались, и становилось понятно, что – всерьёз.
-Скорее, это будет действенным средством от запора. После смерти можешь из меня хоть мумию сделать, хоть чучело – главное, что мне будет уже всё равно. Выйдет красиво, порадуюсь, выйдет как всегда – порадуюсь, что уже умерла. Надеюсь, ты не собираешься поспособствовать приближению моей кончины? – я ехидничала, но в глубине души считала это занятным.
Сириус иногда загадочно улыбался, но чаще обижался – он же художник, тонкая и ранимая натура. Только я это никак не могу запомнить…
***
Самое обидное, что ни Она, ни Сириус не знали о смерти отца моей подруги. Эти два человека могли бы составить отличную пару, но они не знают друг о друге, а я их нарочно не знакомлю – зачем крушить собственное счастье. Они оба частенько предвидели события, пусть и бессознательно, но никто даже не подозревал о смерти человека. Зря это – надо бы, чтобы после каждой смерти на небе огненными буквами писалось: «Сегодня умер такой-то». Это наверняка бы способствовало тому, что люди стали меньше про себя думать, хотя человек ко всему привыкает. Привыкли бы и к таким письменам, как к смерти старых Луны и Солнца и рождению новых – такой процесс ныне называется затмением.
1.11.06