Упущенный вызов – «пусто». Текстовые сообщения – «старые». И вчера и сегодня - всё то же – «пусто, старые, старые, пусто». Старые сообщения, старый телефон, старая собака и похоже старый я. Всё... приехали.
- Чёрт! Где зеркало? - На лбу морщины, волосики - так себе, под глазами мешки.
Вот вам я. Такой вот мужчина.
Кошмар.
Одно греет. Не один я такой, думается мне, ну уж никак не один. А скорее - полным полно нас таких вот мужчин, мужчинок, мужичков сидят, едут, плывут, жуют, или что там ещё делают? Словом живут. Тогда как я, сижу-живу на даче. Зима, за окном -20, в печке щёлкают дрова, старый пёс наелся и спит. В кресле. Ему хорошо. Он уже ничего не хочет и не ждёт. Разве только следующей еды. Но я - само ожидание. Жду звонка, или хотя бы s.m.s. . Разумеется от неё - гордой, насмешливой, мучительно желанной. Но, увы, ти- ши- на. Ещё только пять часов, а уже темно. Что делать-то мне, господи...
Влип я с ней. Ждать - мука смертная, вспоминать прошедшее - тревожить сон, эфемерный, как порхание бабочки, томительно сладкий и жестокий одновременно.
Но я вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю.
Началось всё летом, в самую жару, когда город плавал в удушливом сизом мареве, измученные люди брели по тротуарам, остатки тополиного пуха, скрученными валиками свисали с бордюров на дорогу и лишь беспечные голуби, вышагивали между серыми клочьями, тюкая клювами какую-то шелуху, казалось, жара никак не может им навредить. Как писалось тогда:
... лишь голубей беспечных эскадрилья
царапает засиженный шесток...
Совершенно мокрый и злой как чёрт, я вломился в двери "фирмы", с одним только единственным желанием - поскорей сдать деньги и рвануть на дачу. Туда где прохлада бревенчатого дома, щебет птиц, ледяной колодец и много, много чего ещё приятного. Отдуваясь, вывернул перевязанную пачку из заднего кармана брючины, прилипшей к потной ноге, когда со скрипом откинулась дверца окошка в кассу и - тут я увидел её.
Не сразу.
В полутьме коридора, глаза постепенно привыкали к яркому свету из окна напротив, и это было как проявка фотографического снимка. Тот же эффект. Сначала проявляется контур, потом мелкие детали, наконец изображение становится чётким и ясным.
Так и тогда. Она проявилась словно фотография, и - я замер с пачкой в руке.
Новенькая - мелькнуло в голове. Раньше её не было.
- Здрассссте - прохрипел я пересохшей глоткой, протянул деньги. Она улыбнулась и взяла их. Руки. Очень красивые, особенно кисти рук - вот, что сразило меня сразу; какие-то беззащитные и уверенно-крепкие одновременно. И ещё глаза. Сам взгляд.
Она что-то говорила мелодичным грудным голосом, делая свою работу, я тупо кивал как пластмассовая собачка с панели автомобиля восьмидесятых, но смысл её речи не доходил до меня.
- Приходите почаще, - наконец вплыло в сознание. Дверца с тем же скрипом закрылась, наступил полумрак, чудесное видение исчезло.
Постояв немного ещё, развернулся и, тыкаясь не в те двери, вышел. Уже в машине испытал какую-то неясную тревогу, как будто потерял что-то, в ту ночь спал плохо, а на утро понял - хочу отвезти деньги и как можно скорее. Неделя ползла улиткой, а я всё спрашивал себя: - Что это было? Что нашло на меня? - Да и было ли вообще? Может жара подействовала? А мой ступор всего лишь результат игры света и воображения? Да и может ли быть со мной такое, со мной! - Повидавшим столько и стольких.
Как писалось опять же тогда:
... скольких женщин любил
не упомнить теперь,
сколько шишек набил,
об раскрытую дверь,
сколько божьих щедрот
упустил,
проморгал,
сколько денег насмешнику ветру
раздал...
Ну и холод сегодня. По ногам сквозит, и чай быстро остыл. К печке сиротливо приткнулись три поленца. Придётся идти за дровами - как неохота одеваться. Поистине зима в России - больше чем зима! Да не обидятся поэты.
Вот в этом кресле напротив, она сидела тогда после бани с сигаретой между тонких пальцев и, сощурив глаза от дыма, рассказывала о своих походах с подругой на рок концерты, когда им было по восемнадцать лет. Потом она жарила семечки на плите, а я феном сушил её волосы, нежно перебирая локоны и вдыхая их аромат. Волшебный сон...
В который раз дёргаю телефон –«пусто». Старенький "Siemens" с истыканными кнопками молчит как партизан – что б тебя...
Нехотя приполз следующий понедельник. Лестница в четыре этажа уже не показалась такой длинной, но сердце стучало.
Охранник, царапнув взглядом, распахнул железную дверь и я почти сразу увидел её.
Теперь полностью. Всю. В профиль. Она сидела на диванчике в комнате для сотрудников одна. На столе закипал чайник. Волосы длинные, светлые, с чуть загнутыми кончиками, изящная фигурка. Руки... они спокойно лежали на коленях слегка повёрнутыми вверх ладонями, ровная спина, взгляд устремлён в проём окна, чуть выше подоконника. Стало неудобно подглядывать, но она, словно угадав моё присутствие, вдруг рассмеялась, легко встала и шагнула к столу.
- "Чай? Кофе"?
Звякнуло стекло, забулькала вода. Тревожно втиснулся в какое-то пилотское кресло, дымящаяся чашка уже стояла рядом. Глаза прилипли к полу. Да что же это со мной?
С усилием поднял голову
и:
тут мы встретились глазами. Бухнуло в виски. Да! Вот оно! Пропал навсегда. Абсолютно и без всякой отсрочки.
Кипяток обжег губы, но я даже и не поморщился. Как ни странно - он вернул меня в реальность. Язык ожил. Стали выговариваться слова, но это чувство... оно пронзило меня как вертел цыпленка, а кровь сочится до сих пор. Я осторожно рассказывал о себе, дозируя подробности, она внимательно слушала, держа в полуоткрытой ладони чашку, слегка покачивая ногой и смотрела мне прямо в глаза. Я готов был сидеть так вечность, но стали заходить люди, разговор прервался, я сдал деньги и уехал. Понедельники превратились теперь в праздники, я ждал их, как мальчишка ждёт дня рожденья, зная о том, что ему уготован чудесный подарок. Я жил ими, как сейчас живу ожиданием звонка, я рассказывал ей всё больше и больше про дачу, смакуя подробности. Видя, как глаза её загораются интересом, прямо спросил:
- Хочешь, я украду тебя отсюда и увезу на дачу, попариться в настоящей бане?
- Я не буду сопротивляться, - улыбнулась она. Так поселилась надежда на встречу.
Как-то на лестнице, мы курили вдвоём, сидя совсем рядом на какой-то доске, она приблизила ко мне свою душистую головку и тихо сказала:
- Я ухожу в отпуск и уже не вернусь.
У меня потемнело в глазах - счастливые понедельники уходили в небытие. Не успев начаться, все, похоже, заканчивается. Накануне, взяв у неё номер телефона, по дороге домой продиктовал ей свой, сказав - будет совсем плохо - позвони.
Потянулись дни, потом недели без неё. Память, штришок за штришком растворяла её образ. Я по-прежнему приезжал и привозил деньги. За створкой дверцы в кассу сидело какое-то существо женского пола, в очках и с выдвинутой вперёд челюстью. Комнатка опустела, кофе утратил свой вкус, всё превратилось в рутину.
Однако холод просто невыносим. Обреченно напяливаю пуховик, нахлобучиваю шапку. Ветер за дверью валит с ног, косой снег сечёт лицо. "Добро пожаловать в ад" - невольно вспоминается кошмарная фраза. Откуда она? Вроде что-то про концлагерь. Да уж, похоже... Придерживая подбородком верхнее полено, крадусь в темноте обратно. Проклятый сучок впился в горло, только бы не упасть. А кто-то сейчас на Сейшелах там, или Карибах, впрочем, я не ропщу, лишь бы позвонила. Полена с грохотом сыплются на железный лист. Кошусь на телефон - "старые", "пусто".
Ненасытное жерло, поглощая короткие тупые деревяшки, мгновенно взвивает гудящее пламя, жар опаляет лицо, блики пляшут по стенам, безжалостно высвечивая уголки моей измученной памяти.
Прошло больше месяца. Я уже совсем перестал ждать и почти успокоился, когда на пол пути до Москвы, в машине раздался телефонный звонок. Это была она. Полузабытый сладостный тембр. Я оцепенел как насекомое, машина ехала сама.
- Хочу с вами встретиться - спустилось, откуда - то с небес. Чуть не съехал в глубокий кювет, пришлось остановиться. Перевёл дух. В зеркальце увидел своё идиотски-блаженное лицо. Подумалось - наверное, вот так выигрывают в казино. Да, есть Бог! Как долетел, не помню.
Уже в Москве, в придорожном павильончике, схватил крупную розу, бросив на ходу смятую купюру.
У подъезда наковырял прыгающими пальцами заветные цифры, тревожно выдохнул
- Я внизу и - грёза наяву:
Казалось, она не шла, а плыла мне навстречу, как инопланетян ка, чуть наклонив набок головку. Летнее полу-прозрачное платье и светлые волосы, феерически подсвечивались сзади закатным солнцем. Лёгкая фигурка была почти обнажена его лучами. Осторожно приняв цветок, с улыбкой, медленно, едва касаясь, поцеловала прямо в губы.
Меня затрясло...
Интересная вешь печка: топишь, топишь, а тепла всё нет, но в том-то и хитрость - тепло придёт потом, когда закроешь заслонку.
Главное вовремя это сделать. Чуть раньше - угоришь, чуть позже - упустишь жар, надо внимательно следить за углями. Синие язычки пламени - это угарный газ. Как только они исчезают - хлоп! Заслонка закрывается, жар пойман, ему некуда деться он начинает нагревать кирпичи. Другое дело камин. Три - четыре поленца - и сразу тепло. Но оно так же быстро и уходит, стоит им только прогореть, стоит прогореть...
Квартирка оказалась небольшой, но чисто прибранной. Она тоже волновалась - в лифте нажала не ту кнопку. Традиционно сели на кухне.
- Чай? Кофе? - Совсем как тогда, только абсолютно вдвоём и никто не войдёт и не помешает. Я наблюдал её движения, вглядывался в зелёные глаза, слушал музыку её голоса и спрашивал себя: - Ну кто, какой психолог может это объяснить? Я и она, - как это?
Такая разница в возрасте и вообще, и почему она мне позвонила? Запомнился один трогательный жест - кисти рук на столе, подбородок на руках, насмешливо изогнутые брови и улыбка, та самая, непередаваемая.
Пили чай, я с лимоном, она с молоком. Говорили. Курили. Молчали. Пришло время расставаться. Я мучительно нащупывал ответный шаг. Уже внизу, на лестничной площадке, осторожно обнял её за талию.
Она вдруг развернулась и плотно прижалась ко мне вся. Всем телом.
Губы наши слились и с раскачиванием стали жадно поедать друг друга.
Мы задыхались.
Время остановилось.
Окружающее перестало существовать.
Сказать, что я волновался - значит не сказать ничего. Сколько раз в робких мыслях и осмелевших фантазиях, я придумывал сюжеты и выстраивал мизансцены нашей первой любовной встречи, почти испытывая синдром подростковой гиперсексуальности, замешанной на возвышенных чувствах, безнадёжно силясь отыскать верный баланс ощущений.
Всё произошло днём. У неё. Жара не отпускала, навязывая свои неизменные атрибуты - изнуряющую духоту и пропотевшую одежду. Я вцепился в её хрупкое тельце ещё в прихожей и в порыве какого- то безумства, предложил лечь тут же на пол
- ? ! ?
Мудрые зелёные глаза, мягко, как добрая мать, смотрящая на капризное, но любимое дитя, беззвучно остановили меня. Она прошептала:
- Зачем же... ведь есть кровать, нежная ладонь, успокаивающе коснулась моей напряжённой спины.
- Кровать… действительно, что ж это я?
С грохотом, сшибая по пути какой-то скарб, устремился в ванную - этот проклятый пот! Хотя ещё час назад истер себя мочалкой чуть ли ни до дыр, а щетину на лице выскреб, кажется, на неделю вперёд. Перед дверью три раза глубоко вздохнул.
Она лежала на спине, закинув руки, прикрыв глаза. В полумраке витало ожидание близкого счастья. И:
Взявшись за руки, мы подходим к подножию той самой долгожданной горы, на ослепительно сверкающую вершину которой нам предстоит подняться. Сверх осторожно, в медленном, но сладостном темпе, поминутно нащупывая выпуклости и неизвестные места, я начинаю восхождение, бережно увлекая за собой свой бесценный груз. Время от времени она приоткрывает веки и с улыбкой, подбадривает взглядом, исполненным доверия и надежды. Подъёмы сменяются короткими спусками, резкие взлёты затяжными провалами. Сквозь учащенное дыхание ловлю упругие толчки её сердечка. Вперёд! И только вперёд! Плевать на содранные колени и искусанные губы. Тяжело дыша и всхлипывая от изнеможения - вперёд! Уже ни что не в силах остановить эту экспрессию в поисках крыльев.
Скрипит и жалобно стонет протестующая оснастка - вперёд! К сверкающей вершине! Она призывно манит, вот уже выглянула, вот показалась, стремительно вырастая, необратимо приближается, накатывается и наконец - обрушивается на нас, вытянутых в струну, лавиной вскипающего, обжигающего света, просто царством света, где в головокружительной, невообразимо сияющей вышине, останавливается и замирает всё! Абсолютно всё!
И только:
ликующая пус-то-та!
Пустота.
Скребётся и жалобно скулит, стоя у двери, старый пёс, укоризненно виляя хвостом. В чёрное окно постукивают снежные хлопья. Длинный пепел сигареты причудливо выгнулся и застыл. В который раз ловлю рукав опостылевшей куртки. На пороге, при полуоткрытой двери, когда одна моя половина уже в метельной ночи, а другая ещё внутри, левым ухом слышу (или кажется?) то самое узнаваемое, великолепно-изумительное, нежное, как стрекотание молоденького перепела, характерное - трррр-ык телефона и как подстреленный застываю на месте. Как застывает сказочный мистический охотник, много дней без сна и отдыха идущий по следу, боящийся спугнуть то незримое, эфемерное, призрачное нечто, которое люди, в разных частях света на разных языках, не сговариваясь, назвали одним словом - Счастье, до которого -
"принято стучаться, порой так настойчиво и долго, что стук этот успевает долететь, до самых отдалённых звёзд".