Армейский рассказ

 

 Иногда вспоминаю свою армейскую юность и только сейчас начинаю пони-мать, как все-таки нужна армия этим современным ублюдочным юнцам, у которых вместо мозгов куча дерьма. В казарме им быстренько выбивают дурь кирзовыми сапогами в голову и через месяц они становятся дисциплинирован-ными гражданами СССР.
 Но речь пойдет не об этом.
 Служить мне выпало в Чехословакии в 1978 году в небольшом красивом городке Высокое Мито. Наш пехотный Ропшинский полк размещался на окра-ине. Из окон казармы были видны окна чешских домов и то, что в них проис–ходило, не было для нас тайной, ибо наблюдение за жизнью цивильных чехов было едва ли не единственным для нас развлечением.
 Мы знали, что на улице Строгановой в доме 4, квартире 2 жила одна неза-мужняя особа, у которой был любовником чешский мент. На свидание он приезжал в служебном "Воль–во" с мигалкой, которую для пущего куража не выключал, уходя к своей подружке. Эта голубая мигалка раздражающе взблескивала на протяжении часа, что как бы подчеркивало пикантность инти-много момента и распаляло наше и без того похотливое воображение.
 На углу улицы Карела Радковича, названной так в честь какого-то ихнего большевика, жил толстяк Отто. Он был скрытым оппозиционером. И как тут им не станешь, когда каждое утро под твоим окном сотрясают торцовую мостовую кованые сапоги полторы тысячи оккупантов.
 Соседкой его была прелестная старушонка. Мы с умилением наблюдали, как она выходила из дому с мелкой собачкой и семенила куда-то по своим нехит-рым делам и кто-то из нас может быть вспоминал свою бабушку и сентиментальное сердчишко советского воина слезливо трепыхалось...
 Дальше в отдельном особняке скромно жил пастор. На заднем дворе цвел небольшой сад, была видна беседка, в которой он сиживал вечерами, читая, вероятно, Библию. В одно и то же время, между построением на ужин и отбоем, пастор служил мессу в костёле, два остроконечных шпиля которого стремительно высились над черепичными кры–шами. И оттуда, из этой смутно волнующей дали долетал к нам замирающий органный аккорд...
 Напротив окна кабинета начальника штаба 1–го батальона капитана Вырви-ча располагались окна двух престарелых лесбиянок. Мадам Хелена и ее нежная партнерша мадам Магда выходили из ярко разрисованной двери взявшись за руки. Увидев в окно насупленную физиономию потеющего капитана, они по-сылали ему воздушные поцелуи, и когда он отворачивался, прыскали со смеху.
 На втором этаже жил молодой скрипач, он визгливо насиловал скрипку по вечерам, а днем был в консерватории. Он появился недавно, имени его мы еще не знали, хотя как-то сразу почувствовали его спокойную ненависть к нам, так-ие вещи определяются безошибочно. Иногда он подходил к окну, когда внизу, бряцая амуницией, маршировал в твердой раскачке пехотный батальон и слу-чайно встретившись с ним взглядом, ты видел жуткую злобу белесого взгляда и дрожь пробегала по позвонкам, и ты сильнее сжимал автомат, вдруг словив себя на желании дать очередь по этим глазам.
 Ближе к нашей котельне строил второй этаж спокойный крепыш Карел Громек, мы знали даже его фамилию, потому что он посещал нашу часть на октябрьские праздники, он был коммунистом и не скрывал симпатий к нам, хорошо знал русский язык. Мы любовались его работой, тем, как он заботливо складировал гранитные блоки, подготавливал в бетономешалке раствор, просеивал песок, а затем нагружал все это на миниатюрный подъемник и поднимался на нужную высоту и там неспешно, толково ложил кладку, иногда прикладываясь к бутылке пива, торчавшей из нагрудного кармана.
 И, наконец, мы подходим к окнам молодой пары, которая устраивала для нас нечто вроде стрип–шоу: они виртуозно занимались любовью, намеренно не заде–рнув шторами свое блудилище, и еще больше, вероятно, наслаждаясь тем, что весь наш батальон в одно и то же время – после отбоя – замирал в созер-цании этих оргаисти–ческих безумств... Мы, двести пехотинцев доблестного Ропшинского полка, весь этот невообразимый евразийский интернационал наблюдал за тем, что повторялось неизменно каждый вторник и пятницу, сегодня как раз была пятница и мы занимали удобные позиции.
 Время начала близилось. Загорались окна. Распахивались шторы. В осве-щенной глубине комнаты мы видели широкую кушетку, камин, отвал вешалки, стол, умывальник, какую–то нишу в углу...Она раздевалась медленно, кажется тихо звучала музыка. Он, уже голый, лежал на кушетке и курил, смеялся, что–то говоря ей, а она игриво подмигивала в сторону наших окон и вдруг резко повернувшись к нам уже совсем голая, начинала, покачивая бедрами, масту-бировать. Среди пехоты половина была азиатов и они, уже не владея собой, отходили к нарам и тоже начинали остервенело мастубировать и через неко-торое время стал ощущаться своеобразный запашок извергающейся спермы и на пол шлепались густые брызги растекающегося семени...
 Между тем, в окне разворачивалась ласкательная прелюдия. Она стояла на коленях и минетировала член партнеру, двигая головой верх вниз, оглядываясь, ласково касаясь его паха, ложилась на него и тогда мы видели ее расплывшийся зад, который грузно двигался, налегал, она откидывала туловище и так отдыхала какое-то время... Затем начинал он, раздвинув ее ноги, оттопырившись, засаживал ей глубоко и сильно, парными толчками входил в нее, ее руки смыкались у него на шее, гладили ягодицы, спину, скользили ниже, в теплую слизь, в судорожный сцеп багровеющих гениталий. Наконец, она начинала полуобморочно подвывать и они кончали вместе, сразу расслабив–шись, сникнув...
 Пехота тоже отдыхала, закуривала, шепотом делилась впечатлениями, азиа-ты продолжали мастубировать все с тем же бешеным исступлением и сперматозоидная вонь смешивалась с потом немытых тел, дешевых сигарет, кирзовых сапог, мастики и еще чего–то неистребимо казарменного. Завершалось это действо тем, что она становилась к стене, расставив ноги, он входил в нее сзади, она сползала, и в такой животной позе еще длилось ритмическое раскачивание тел, мышцы лоснились от напряга, все учащался вздрог его костистого зада, изгибалось жирное похотливое тело женщины, свисали ее груди, касаясь сосками пола, а он все мощно засаживал, влипал, ввинчивал...и вот оргазм опять стал сотрясать эти загнано дрожащие тела и наконец свет в окне гас и пехота, пошатываясь, разбредалась по нарам.
 Прошли годы. Изредка мне снится один и тот же сон: я стою на плацу совершенно один, полковая труба трубит отбой и я просыпаюсь...