Ушахин

 

 «Мыслю я или не мыслю»?! – крикнул дурным голосом хилый, но романтический мужчина лет сорока и забегал по камере. От напря-женного внимания лицо его дергалось. «Следовательно, кумекаю», - замер он, остановившись возле параши. Нюхнув говнеца, залез на верхние нары и накрыл голову подушкой. Минут через пять Вилен Фридович сел, заключив:
«А может и не мыслю!»
И выбежал на середину СИЗО с тусклой лампочкой.
- Пидирасы гнойные!
 Ему захотелось выпрыгнуть из себя, как из клетки, по срав-нению с которой камера была пустяком, досадным недоразумением. Разве можно было заключить его бессмертную душу?
- Боитесь, - улыбнулся Вилен Фридович, - жалкие твари.
Народец томился бомжеватый, не опасный, поэтому чувствовал он себя здесь властелином, интуитивно ощутив забитость сих особей – это бодрило его, помучить было азартно, - ату!ату!
- Истина! Где ты, подлая? – крикнул нутряно, отчаявшись, как будто открывались смыслы, дотоле сокрытые.
Это был давно затянувшийся спор Вилена Фридовича с враждебной неуступчивостью Дхармы. (Справка. Дхарма – 1. Буквально – то единое, что охватывает и поддерживает все вещи вместе; 2. Закон, закон бытия, мерило Истины, правило или закон деятельности; 3. Универсальный закон мироздания, основанный на причинно-следственных связях, и принцип следования этому закону как основная человеческая добродетель; 4. Один из четырех человеческих интересов: этическое руководство и истинный закон индивидуальной и социальной жизни.)
Заскрежетала дверь, все выжидательно повернулись. Надзиратель выкрикнул:
- Ушахин! С вещами на выход.
Вилен Фридович засуетился. Шли по петляющему коридору и когда появлялся навстречу арестант, его ставили лицом к стене. В кабинете следователя было накурено. Его мучителем был волко-образный капитан сорока лет, с короткой стрижкой и взглядом оборотня. Избивать подследственных ему уже надоело, пользовать ****ёнок наскучило, не было в них страсти, огонька. Теперь опер Сергеев увлекся психоанализом. Ему было интересно морально раздавить человечка, как клопа. Возвышаясь на покачивающихся каблуках, мэнт кайфовал, созерцая ползающего в соплях жулика. Хотя попадались и крепкие бандюганы. Этих опускали в карцере, приковав наручниками к нарам, с голой жопой. Когда “ломовики”, (то есть беспредельщики, работавшие на кума), отпидорасив клиента и сняв все это на видео, чифирили в сушилке, Сергеев заходил в камеру к фуфлыжнику. Тот ничком лежал в углу и с ануса его хлестала кровища. Быки напоследок прикололись: засунули в очко кусок арматуры и пошуровали там – это было уже слишком. Опер такого садизма не поощрял, работать следовало тонко, без хамства, а эти бесюки, ****а мать, совсем очумели. Ладно, разберемся. Затем начинался душевный разговор с жертвой. Подписывалась бумажка о взаимном сотрудничестве. Факт педерастии, разумеется, не разглашался. Такие информаторы ценились.
- Присажывайтесь, уважаемый Вилен Фридович, - приятным голосом обратился Сергеев.
Ушахин сел на краешек привинченной табуретки. Сосал внутрях гадливый ужастик. Что-то будет? – даже не подумал, а всей кожей ощутил вопрос. Капитан читал дело, листал, покуривал – длил паузу, совсем по Станиславскому. Хищно поблескивал волчий зрак... Доверительно улыбнулся:
- Так как, Вилен Фридович? Что же это вы, батенька, ей-богу. Даже как-то стыдно запираться. Доказательства совершенно неопровержимы. Чистосердечное признание смягчит вашу участь. Нуте-с...
Пауза.
- Эту девочку я не насиловал, - прошептал Ушахин, - какой ужас, как можно, - смотрел в пол.
- Ах, жаль, жаль… - тихо произнес опер. – Что же делать? Ума не приложу, голубчик…
Ушахин молчал, но открылось: живым отсюда он уже не выйдет. И *** с ними: с мясниками в погонах, бандитами, калоедами, политиками, шизоидами и прочими мутантами – Бог с ними… Видно, в самом деле конец. Ушахин повеселел.
Капитан нажал звонок. Вошел конвой.
- Идите.
 В коридоре Ушшахин вошел в привычный ход мыслей.

10 ноября 2006 г