Моя мама работала медсестрой в школе, где учился я. Меня немного смущало то, что я учусь в той же школе, где работает моя мама. Однако выбора у меня не было, так как школа эта была единственной в нашем посёлке, и мама работала там ещё до моего поступления. То есть, с этим обстоятельством мне приходилось мириться. У мамы был свой кабинет – совсем небольшая комната, в центре которой помещались огромное зубоврачебное кресло и массивная бормашина. В одном углу стоял письменный стол со скрипучим ящиком, а в другом - кушетка, застеленная оранжевой клеёнкой.
Как-то боком был втиснут металлический шкаф со стеклянными полками для разных медицинских принадлежностей. Поскольку школа наша была переполнена – детей было слишком много, и в школьной раздевалке уже не было места, чтобы толком раздеться и повесить одежду, - детям позволялось раздеваться в учительской на первом этаже. Зимой мне мама иногда давала ключи от своего кабинета, где мы с друзьями могли оставить свои пальто и шапки. Теснота в кабинете была невыносимая, и мы сваливали свои одежды большой горой прямо на кресло и бежали на урок.
Однажды, по дороге в школу я встретил своего одноклассника Сашку, худенького мальчика очень небольшого роста. На детей такой комплекции всегда было сложно найти подходящую одежду, наверное, поэтому на Сашке было длинное бежевое пальто в мелких красных полосочках и с большими продолговатыми деревянными пуговицами. Расстёгивающийся капюшон коричневым мехом наружу колыхался на спине, подобно двум крыльям. На голове была синяя спортивная шапочка, которую ребята называли шапочкой конькобежца.
- Что, тоже опаздываешь? – спросил я его.
- Ага, опаздываю… пойдём побыстрее, - ответил Сашка своим высоким и сиплым голосочком и стал двигаться как-то более энергично – он подбросил вверх свой ранец, болтавшийся у него сзади на локтях и стал чаще перебирать ногами. Пальто Сашке было велико, и от частых движений ногами полы подбрасывались вверх.
- Видел, вчера парашюты запускали? – спросил я Сашку.
- Видел. Там мой папка прыгал. Он в бээмдэшке сидел.
- Как это… Где сидел?
- Ну он внутри сидел с экипажем, а их сбрасывали с самолёта.
Сашка сучил своими тяжеленными кирзачами по обледенелой дорожке, и каждый его шаг сотрясал всё вокруг.
- Ты что, не мог валенки надеть – грохочешь, прямо как танк, - спросил я его.
- А я хочу как папка, в сапогах, в любую погоду, закалённым быть
хочу, - прохрипел Сашок, шмыгая носом. Отец у него был настоящим десантником, и Сашок явно им гордился. Желая во всём походить на отца, Сашка при этом не отличался ни богатырским здоровьем, ни телосложением.
- Дурак, заболеешь ведь, точно заболеешь, будешь с температурой лежать дома, а мама тебя будет заставлять учить наизусть какие-нибудь стихи Некрасова, - сказал я. – Будешь лежать в кровати с температурой и бубнить: «я из лесу вышел… был сильный мороз…» или изложение какое-нибудь…
- Не заболею, я двое носок одел и портянками обмотал, - просипел Сашок, топая сапогами по льду и скользя то в право, то в лево. Дорога через поле была похожа на огромную обледеневшую трубу, по которой можно было двигаться, но с большой осторожностью, чтобы не свалиться . – Я уже почти закалённый, надо только в проруби искупаться и всё – будет у меня организм здоровый-здоровый и никакая болезнь его не возьмёт.
- Это почему же?
- А вот как в проруби искупаешься – так сразу организм очень сильно здоровеет, у любой инфекции сразу кончаются от холода все силы… ну вобщем, инфекция издыхает, а организм поправляется. У отца своего спроси про закалку, он ведь врач, должен знать про это…
- А мой папа вчера ходил к одному больному, к какому-то офицеру из третьего дома. В шесть ушёл и только после программы «Время» вернулся.
- Долго, да. А почему так долго?
- Кость в горле. Вот так. Два часа тащил, все инструменты перепробовал, все щипцы погнул. Еле вынул.
- Что, такая кость? Вот это кость… Рыбья или от коровы?
- Не знаю. Папа сказал, когда пришёл, что это был очень сложный случай.
- Эх, надо бы плоскогубцами… Эдька мне позавчера показывал, они из Германии привезли – красивые такие, длинные резиновые ручки, вобщем, зыкинские плоскогубцы, крепкие такие, из настоящей германской стали…
- Ну наша сталь всё равно лучше…вон какие самолёты, танки…а ты был у Эдика что ли? У него ещё есть пенал, мягкий такой, и машинки…видел? Очень охота посмотреть, небось не такие как наши, за три пятьдесят. У них наверное все капоты открываются и двери…
- Ну да…в таком пенале ничего греметь не будет – ни гвозди, ни ножик, ни отвёртка. Такой пенал можно в разведку с собой брать и записывать в блокнот всё что видел. Там ещё маленький кошелёчек есть для копеек. Во… деньги не будут греметь…
- Да-а, здоровский у него пенал… А когда ты Эдика видел?
- Ну мы позавчера пошли из школы мимо озера, хотели прорубь найти…
- Закаляться ?
- Да… хотели найти прорубь, а там рядом, ну знаешь, сгоревший сарай, штакетник с гвоздями кругом, вобщем, у меня резиновый сапог прокололся как-то сам… вот, и стал воду набирать, а вода холодная – ужас просто какая холодрыга! Ну мы к нему и пошли, гвоздик чтобы вытащить. Вот плоскогубцами и тащили. Такие у них ручки, под пальцы всё так сделано, резиновые такие…
- Вобщем не закалились, - сказал я. – Как же ты собрался нырять в ледяную воду, если тебе вода в сапог попала, и ты уже не вытерпел?
- Сапоги то новые, заклеить надо… Мамка узнает – убьёт, она их недавно в Доме Офицеров на ярмарке купила и до весны спрятала, а я нашёл… чтобы прорубь… дно проверить сначала перед нырянием… надо же в резиновых, чтобы не промокнуть…
Я живо представил себе тётю Аллу, Сашкину маму, в красной оправе очков в пол-лица и большой мохнатой шапке. Как она, улыбаясь и смахивая слёзы, продирается сквозь толпу офицеров и их жён, прижимая к груди ярко-голубые венгерские резиновые сапоги.
- Да-а… Точно убьёт… - сказал я.
- У Толика вроде был клей для резины, такой вонючий, надо спросить, - мечтательно произнёс Сашка и шмыгнул носом.
- А ты попробуй выжигателем, или паяльником.
- А у меня нет паяльника.
- А выжигатель?
- Выжигатель есть, у папки.
- Ну вот! Хочешь – давай вместе попробуем,- предложил я.- Приходи сегодня ко мне, у меня есть паяльник.
- Наверно паяльник лучше, чем клей, - поразмыслил Сашка.- В сто раз лучше. Приду. Ну или ты ко мне. Мамки не будет всё равно долго – негры из Кубы опять приехали, она их заселять будет в гостиницу. Холодно им, мёрзнут. Ну не закалённые они. А у нас тут минус двадцать и мы в школу идём. В темноте.
Дорога через поле закончилась и мы, наконец, побежали по рассыпчатому снегу школьного сада. На крыльце нас встретила Тамара Степановна – довольно-таки объёмная дама неопределённого возраста, директор нашей школы. Она стояла в накинутой на плечи шубе, освещаемая светом из окна своего кабинета. Волосы её были собраны в большущий клубок, и оттого издалека её голова была похожа на восьмёрку. Она стояла и задумчиво смотрела вдаль, туда, в утреннюю темноту, будто бы стараясь кого-то разглядеть .
Она была доброй женщиной. А ещё говорили, будто бы она покуривает – кто-то из старших учеников второй смены как-то вечером застал её за этим занятием, а ещё кто-то видел, как она выбрасывала в урну пустую пачку из-под сигарет «Лира».
- Здравствуйте, Тамара Степановна! – хором испугали мы её. Особенно постарался Сашка.
- Доброе утро, ученики. - произнесла она ровным низким голосом. - Сашенька, ты что же это так кричишь? Откуда в тебе столько силы, чтобы так орать?
- Я закаляюсь! – с готовностью прокричал Сашка в ответ.
- Нет, ну надо же… так орёт… ужас просто… Что же это ты так орёшь, а ещё простуженный… Так, опаздываем! – Тамара Степановна посмотрела на часы. - Осталось десять минут всего, давайте-ка побыстрее!
Сквозь толпу учеников старших и младших классов мы с Сашкой проталкивались по вестибюлю школы к спасительному коридору, который вёл к медицинскому кабинету.
- Сашка-а-а! Серёжку маво не видал? – прокричала нам тётя Люба, наша уборщица. Она стояла на лестнице возле электромеханических часов и протирала школьный звонок.
- И-идёт… там…гы-гы.. шнурки завязывает… - выдавил из себя Сашка и ринулся к кабинету. Прямо возле входа в раздевалку на полу и в ботинках с развязанными шнурками сидел Серёжка , рядом с ним стояли ещё несколько ребят. Они рассматривали маленькую машинку оранжевого цвета и что-то бурно обсуждали, тарахтя и повизгивая, изображая отлаженную работу механизмов автомобиля в сложных зимних условиях. Краем глаза я заметил, как тётя Люба спустилась с лестницы, отжала тряпку, встряхнула её и решительно направилась к ребятам возле раздевалки. Я достал блестящий ключ, повернул замок и, наконец мы вошли в кабинет.
Пока Сашка вылезал из своего пальто и сматывал со своего тела длинный мохнатый шарф, я прикладывал закоченевшие руки к раскалённой батарее.
- Да-а, это хорошо, что топят, хорошо, когда тепло, - задумчиво произнёс Сашка, сел в самый угол на кушетку и нагнулся, чтобы снять задубевшие кирзачи. – Человек конечно может быть закалённым, но без тепла человек не может. Жалко.
- И без еды тоже не может, - добавил я. – Ещё без воды…
- Только несколько дней без воды. А без воздуха – минуту наверно.
- Или две…
- Две ! – с азартом выпалил Сашка. – Спорнём!
- Ты сможешь минуту выдержать? – спросил я.
- Смогу… две минуты!
- Давай! – я сбросил тулуп, снял шапку и уселся на зубное кресло. – Три-и-и… четыре!
Мы одновременно набрали воздух, подобно ныряльщикам, и, выпучив глаза, уставились на большие белые часы, висевшие над окном.
- Пффф…- вдруг шумно выдохнул я. - Сашка, осталось три минуты! Ну ведь опоздаем же, давай потом… пошли уже…ну шевелись!
Сашка медленно выдохнул, наклонился к полу и посмотрел на меня.
- Это что, а? – слабым голосом спросил он, и щёки его побледнели.
- Где, Саш? Ты чего, а? Что с тобой?
Я подсел к нему и стал трясти его за плечо.
- Это просто ужас какой-то. Меня чуть не стошнило. Что-то мне очень плохо, кружится голова… Там, внизу…
Я наклонился и вдруг почувствовал сильную вонь, которая проникала сквозь щель между плинтусом и стеной. Запах был нестерпимо сильный.
Видимо, с мороза мы не почувствовали его. На секунду у меня даже закружилась голова.
Сашок сидел на кушетке в расстёгнутой школьной курточке, откинув голову назад к стене. Глаза его медленно закрывались, он бледнел, губы что-то бормотали, голова склонилась сначала на бок, потом повисла на груди. До меня наконец дошло, что он проваливается куда-то в обморок, а может быть даже и умирает. Я вскочил, открыл стеклянный шкаф, схватил пузырёк с нашатырным спиртом, вылил пол флакона на мохнатый Сашкин шарф и сунул ему под нос. Несколько секунд ничего не происходило и я уже начал серьёзно беспокоиться. Мне показалось, что мой товарищ умер, и моё воображение уже рисовало картины Сашкиных похорон: вот из школьных дверей на крыльцо выносят красный гроб, все кругом рыдают, играет военный оркестр. Тамара Степановна говорит какие-то очень хорошие слова, что вот, дескать, с первого класса по второй этот мальчик мечтал стать десантником, чтобы защищать Родину, как его отец, но не суждено было сбыться его мечте – подлое животное своей вонючей смертью разрушило детскую мечту и погубило эту жизнь в самом начале, полную светлых надежд и стремлений… Я думал о том, как я положу Сашкино тело на кушетку, как безжизненная рука откинется в сторону, как я молча войду в класс, и все сразу всё поймут без слов и разом выдут в коридор и направятся молчаливой процессией в медицинский кабинет, а я останусь стоять в классе у окна. Слёзы наворачивались у меня на глазах, к горлу подступал ком. Вдруг Сашка как-то вздрогнул всем телом, громко чихнул и откинул голову назад, треснувшись при этом затылком о стену.
- Какая вонь, о-о, ужас,- хриплым голосом сказал он и откашлялся. – Это что – нашатырный спирт?
- Ага! – сказал я, обрадованный тем, что мне не придётся готовиться к похоронам.
- Вот он как воняет оказывается, сильно прошибает… Спасибо тебе, ты мне жизнь спас! Ты мне теперь навеки друг.
- Ага, это тебе спасибо, что очнулся, а то я так испугался, чуть в штаны не наложил… Пойдём лучше скорее, звонок уже звенел, пока я тут тебя реанимировал! Я думал, что ты умер! А ты живой!
Сашка потёр ушибленный затылок, застегнул курточку.
Идя по опустевшему коридору, Сашка деловито произнёс:
- Надо будет на большой перемене твоей маме сказать, что там под полом крыса сдохла и воняет. Надо в полу дырку пробить и вытащить её, а то можно задохнуться запросто и умереть.
- Ага, скажем, конечно…
- Всё таки ужасный запах, наверное, любая девчонка от такого запаха умерла бы точно, раз даже мне плохо стало, - задумчиво сказал Сашка и постучал в дверь нашего класса. – Здрасте, Оль Кириллна, можно войти?
- Дети, ну что же вы так, проходите, садитесь, пять минут уже идёт урок, быстрее проходите, не задерживайте класс. Сергей, не хихикай, не отвлекайся… - Ольга Кирилловна была занята уроком, да и мы не слишком опоздали, вобщем, всё обошлось. Для детей второго класса такое опоздание было простительным.
На большой перемене мы с Сашкой снова пошли в кабинет, но там уже была моя мама. Окно было открыто, а в углу, вооружённый топором и пилой, ковырял пол наш школьный учитель труда Николай Петрович.
- Здорова, мужики, - сказал он нам. – Видали? Крыса сдохла, воняет, теперь вот пол ломаю…Эх, ломать - не строить…
Николай Петрович сильно ударил по половице, затем поддел её топором и с треском отодрал. Потом он достал из кармана спички и посветил в образовавшееся отверстие. Потом он засунул руку по локоть в эту страшную дыру, пошарил там, криво ухмыльнулся, зловеще посмотрел на нас и медленно вытащил за хвост дохлую крысу. Шерсть её была покрыта каким-то серым налётом, кабинет наполнился отвратительным запахом.
- Ой! Господи! Я боюсь! Ну зачем же голыми руками, Николай Петрович, есть же вот у меня перчатки! Резиновые… Уберите её скорей…смотреть не могу! – мама замахала руками и отпрыгнула к умывальнику.
Петрович встал, выставил руку с крысой перед собой и направился к двери.
- На помойку отнесу. Вернусь, прилажу дощечку на место, как было.
Всё будет в лучшем виде, гвозди новые у меня имеются.
Как только за Петровичем закрылась дверь, мы почти хором и рассказали о нашем утреннем происшествии. Мама сказала, что вовсе не стоило выливать флакон аммиака на шарф и показала металлический ящик, называемый почему-то биксом, в котором было полно ваты. Ещё она посмотрела Сашке язык, глаза и нос.
- А я здоров, потому что закаляюсь! Желтухи у меня нету! – весело сказал Сашка, оттягивая вниз веки и закатывая глаза. –Чтобы быть здоровым и не болеть, чтобы уроки не пропускать!
- Саша, тебе надо кушать хорошо, у тебя синяки под глазами. Ты был в столовой? Нет? Тогда чего стоите – марш в столовую, пока перемена не кончилась!
После уроков мы с Сашкой взяли у него дома сапоги, которые намеревались чинить с помощью паяльника, и зашли в гостиницу, сказать тёте Алле, что Сашка идёт ко мне домой делать математику, так как мой папа принёс с работы электрический калькулятор со светящимися цифрами.
В гостинице было оживлённо – люди ходили с вёдрами и швабрами, пол на первом этаже был мокрым, в помещении плавал густой туман.
- Вот это да-а, - сказал Сашка. – Выходит, прорвало батареи…от мороза…
- Да-а, - удивился я.
Посреди вестибюля гостиницы стояла тётя Алла, устало опираясь на швабру, а напротив неё стояли два высоких чернокожих человека с большими круглыми причёсками на головах. Один из них говорил:
- Amable Аllа, traigan por favor todav;a una manta, muy hace fr;o para dormir por la noche. Tan hace fr;o que me soy tenido miedo ma;ana no despertarme por la ma;ana… Alla dad, por favor, la manta…por favor…manta…
Он очень искренне произносил эти слова, понятно было что он что-то просит, не понятно только было что именно он просит. Тётя Алла открыв рот переводила взгляд то на одного негра, то на другого.
- Ребята, я ничего не понимаю, совсем ничего… что ты заладил – манта, манта…ты не ругайся, ну не понимаю я тебя, совсем…ишь ты - манта…
Кубинцы вдруг закивали головами, заулыбались и второй сказал:
- Он говорит, что есть очень холёд в ночь, он боися умереть в ночь, он говорит, что мы просим одиала ещё, ещё одиала, понимаете? Дорогая Алла, понимаете? Одиала…
- Да где же я тебе возьму то одеяла-то… господи на мою голову… только вот вас мне не хватало…
Мы подошли ближе, Сашка дёрнул её за рукав.
- Ма-ам, я пойду математику… делать математику пойду…
- Иди, в шесть чтоб дома был, отец придёт с прыжков. Опять кирзачи свои напялил! Иди…Шапку надень, горе ты моё луковое…
Кубинцы посмотрели на нас и переглянулись. Обычно люди улыбаются, видя перед собой весёлых детей, занятых решением своих маленьких проблем. Кубинцы смотрели на нас очень серьёзно, без тени улыбки, скорее, с интересом. Такой взгляд бывает у людей во время экскурсии по мавзолею Ленина. Кубинцы были удивлены. Вероятно, им показалось странным, что в такой холод маленькие дети бегают по улицам, ходят в школу, а не сидят дома, завернувшись в тёплые «адиала».
Мы направились к выходу. Вдруг дверь распахнулась и я увидел своего соседа, дядю Колю, который был начальником автошколы нашей военной части.
- Ну-ка ребята, подержите-ка дверь, я тут нашим тёмненьким бойцам тёплых вещей привёз, полный автобус, чтобы не замёрзли. Бананов, конечно, нету, а вот ватники всякие, телогрейки, одеяла…этого полно. Мы же не фашисты – правда Саш?
- Ага, пусть греются! –засмеялся Сашка. – Они и снега не видели наверно!
- Откуда! Ну какой на Кубе снег! Да-а… -как-то задумчиво произнёс дядя Коля и подвинул шапку на затылок. – В Анголу полетят ребята… Долг интернациональный отдавать…
- А там что - война?
- Да не так чтобы война, так… очаг напряжённости… Ну давайте, открываем…
В открытые двери хлынул морозный воздух. Солдаты начали носить тюки из автобуса и складывать их вдоль стены. Вещей было много, и вскоре они заполнили всё пространство вестибюля.
- А чё так много-то, дядь Коль? – спросил я.
- Ну так для всех же, чтобы никто не замёрз, есть указание… Морозы вон какие, говорят, вороны на лету замерзают. А у вас тут трубам пришёл… этот… Ну вобщем… тык-сыть… это-самое… отключать будут наверно часть труб, ремонтировать батареи, сварщик, значит, придёт… чтоб совсем не замёрзли, потом их будут отогревать. Ну это… как говорится, сегодня по радио слышал, «… не допустить перебоев с теплоснабжением в отдельных районах», о как… или это в программе «Время» так говорили…
Мы стояли посреди гостиничного вестибюля, заполненного туманом, кубинцы смотрели на нас с Сашкой, мы на них, дядя Коля рассказывал нам про интернациональный долг и устройство батарей отопления, а мимо топали солдаты, выдыхая белый пар и согнувшись под тяжестью тюков с тёплыми одеялами.
- Ну пойдём уже, - нетерпеливо сказал Сашка.
Мы попрощались со всеми и вышли. Яркое солнце ударило нам в глаза .
- А у тебя правда есть калькулятор? – спросил меня Сашка, зажмурив один глаз.
- Правда. Он работает от тока и цифры светятся жёлтым светом.
- Так это просто здорово, можно в темноте считать, всё видно будет!
- А кнопки?
- Да на ощупь наверное можно, надо будет попробовать…или в ванной закрыться, там темно бывает…
Мы шли к моему дому через детскую площадку, проваливаясь в сугробах. Ярко-красное морозное солнце хлестало нас по глазам, фиолетовые тени наших фигур дёргались на белом сверкающем снегу. День подходил к концу.
Я месил сугроб валенками, полными снега, и думал о том, что как всё-таки хорошо, что все люди в нашем военном городке живут вместе, что в такой страшный холод никто не замёрзнет, потому что есть указание правительства и Партии – не мёрзнуть, и что есть дядя Коля, который это указание исполняет.