***

Совместница богов, пример земных Царей…

Не мне принадлежит не раз высказывавшаяся мысль о том, что, как правило, гораздо больше информации о своём времени несут поэты второго ряда, нежели поэты первого. (В последний раз мысль эта мелькнула в статье Веры Калмыковой из только ещё готовящейся к печати книги стихов Владимира Нейштадта). Оно и понятно: поэты второго-третьего ряда чаще всего просто отражают своё время, поэты первого находятся с ним в гораздо более сложных отношениях и, в конечном счёте, сами определяют, преобразуют его.
Так случилось, что, выпустив первую книгу многотомника «Поэзия Московского университета: от Ломоносова и до...», в которую вошли 58 поэтов, родившихся не позднее 1790 г., я, в качестве «обратной связи», открыла для себя целый пласт почти совсем забытых поэтов того же времени, не вошедших в книгу. Все они учились в Московском университете, произведения большинства из них, не перепечатывавшиеся, насколько мне известно, со времени их появления в печати в конце 18 века, – оды, эпистолы по случаю военных побед или событий, связанных с монаршей властью. Пришедшие практически одновременно, голоса этих поэтов слились для меня в своего рода хор, в котором, как в каждом хоре, отдельные голоса тем не менее явно различимы.
Несколько слов о поэтах, речь о которых впереди (биографические сведения – из «Словаря русских писателей XVIII века»).
Иван Воскресенский – годы жизни неизвестны, учился в университете с конца 1770-х по 1782. Работал на разных чиновничьих должностях в Туле и Костроме. Автор нескольких од, посвящённых своему непосредственному начальнику И.А.Заборовскому – правителю Тульского наместничества, затем – генерал-губернатору Владимирского и Костромского.
Иван Верещагин – годы жизни неизвестны, учился сначала в Троицкой духовной семинарии, в 1775–1778 был студентом университета, в 1776–1779 – хранителем университетской библиотеки. Автор около десяти опубликованных од, первая из которых появилась в 1771, в период обучения в семинарии, и была посвящена победе российской армии в турецкой войне. Все остальные относятся к университетскому периоду.
Михаил Завьялов (1754 или 1755 – ?) – сын дьякона; после Кашинской духовной школы, Тверской духовной семинарии и полутора лет работы учителем учился на философском факультете Московского университета (с 1777); параллельно завершил духовное образование в Славяно-греко-латинской академии. В 1780 указом Синода был назначен в академию учителем высшего латинского класса, в 1783 преподавал поэтику и занимался подготовкой к изданию древних русских летописей. С 1784, переехав в Петербург, служил в канцелярии Г.А.Потёмкина. В конце 1770–1780-х опубликовал несколько од, прославлявших Екатерину II, в 1783 – перевод с латинского Эразма Роттердамского «Христианин воин Христов…», в 1784 – трактат английского богослова У.Дерема. Оба перевода вышли в Москве отдельными изданиями.
Павел Потёмкин (1743–1796) – троюродный брат и протеже Григория Потёмкина; факт учёбы в Московском университете лишь предположителен. С тринадцати лет числился в Семёновском полку, во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. перешёл в действующие войска; в 1774 был произведён в генерал-майоры и указом императрицы отозван в Санкт-Петербург для руководства комиссией по расследованию Пугачёвского бунта. Принимал непосредственное участие в его подавлении, допросах Пугачёва и его сподвижников. В дальнейшем управлял южными окраинами Российской Империи – от Астрахани до Кавказа включительно. В 1787, с началом новой войны с Турцией, был опять отозван в действующую армию, участвовал в осаде Очакова и Измаила. Был также участником польской кампании, в частности, штурма Праги в 1794, за что получил чин генерал-аншефа и графский титул. В 1796 был обвинён (по всей видимости, необоснованно) в убийстве гилянского хана Гедаета; вскоре после назначения следствия умер при неясных обстоятельствах – возможно, отравился. Выпустил отдельными изданиями большое количество поэм, од, эпистол в честь Екатерины II и деятелей из её окружения. Автор нескольких стихотворных драм. Переводил Руссо, Вольтера.
Александр Перепечин (1745–1801), выходец из дворянской семьи, в 1755 поступил в гимназию при Московском университете. В 1757 был записан в армию и к 1760, когда был переведён в студенты, уже имел чин подпоручика. По окончании курса в 1764 остался при университете в должности «смотрителя над пансионерами». В 1767 работал в Комиссию нового Уложения, в 1780–1796 был членом канцелярии университета, а также в течение некоторого времени – цензором печатавшихся в университете книг. Автор многочисленных од, выходивших отдельными изданиями, а также двух сборников: Стихотворения 1787 года (1787) и Стихотворения 1788 года (1789).
Пётр Плавильщиков (1760–1812), окончив университет в 1779, связал свою жизнь с театром: дебютировав на сцене московского театра М.Е.Медекса, в 1782 перешёл в один из петербургских театров, затем несколько лет играл то в Москве, то в Петербурге. В 1791 в Петербурге был назначен «постановщиком пьес» и заведующим ролями и библиотекой, а также преподавал в Академии художеств и Кадетском корпусе русскую словесность «по собственному начертанию», а в Горном корпусе – риторику «своего собственного сочинения». В 1794 переселился в Москву, где обучал крепостные труппы богатых московских театралов и вёл класс декламации в университетском Благородном пансионе. Автор нескольких од и трагедий, восьми комедий, статей о театре и о зрелищах в Древней Греции. В 1816 в Петербурге вышло Полное собрание сочинений в 4-х частях.
Седьмой поэт, о котором пойдёт речь, гораздо более известен и, конечно, вошёл в число тех, кто был представлен в упомянутой выше Книге 1. Это Ипполит Богданович – тот самый Богданович, чья поэма Душенька произвела впечатление на юного Пушкина и кому посвящён отдельный том в Большой серии «Библиотеки поэта».
Так вот о хоре. В первую очередь, пожалуй, в равной мере поражают две вещи: сочность языка 18 века и изобретательность, с которой авторы стремятся превзойти друг друга в деле возвеличивания своих властителей – самой Екатерины II в первую очередь.
Начинает Павел Потёмкин в 1772 г. своей одой «Ея Императорскому Величеству Императрице Екатерине Алексеевне Самодержице Всероссийской на приобретение Белой России (Белоруссии то бишь! – Г.В.):

Совместница богов, пример земных Царей,
Рожденна смертным в честь, достойна олтарей,
Котора Россам днесь блаженство изливает,
О Ты! в ком Божество свет целый признавает...

И хор подхватывает:

«Российско божество, [...] / Толиких тем Она достойна олтарей, / Колико превзошла Собой земных Царей» (Иван Верещагин, 1778).

Богиня Севера, Дщерь неба,
Ковчег Божественных доброт,
Блистая больше светла Феба
Зарей безчисленных щедрот,
Днесь паки на престол восходит,
Ей вечна Истина предводит
Златыя древни времена,
Чрез невещественность Эфира
Петрова опустясь порфира
На перси Ей возложена.

Пред Вышним скиптр, Петром держимый,
Что правил Россов в тишину;
И ум, по временам водимый,
Екатерину зрит одну
Достойною сего предлога,
Достойной скиптр принять от Бога,
Преемницею Духа быть;
Чтоб предприятия Петровы
Через труды Богини новы
Могли конец свой получить.
.......................................................
Напрасно древний Рим гордился
Своими мудрыми Царьми;
Тот круг времен переменился,
И Царь уже Миров седьми
В Россию более сияет,
Россию свыше осеняет
Воздвигший свет из ничего.
Россия днесь славна и сильна,
Россия щастлива, обильна,
Екатерина Мать всего.
(Иван Воскресенский, 1782)

Прекрасное светило мира
Явилось в знаке нам Стрельца!
....................................................
Премудрая Императрица,
Отрада, радость и покров,
Блаженства нашего денница!
(Михаил Завьялов, 1784)

Пример Царей, Екатерина,
Краса и честь державных Глав,
Коль наша лестна нам судьбина,
Что Ты, нас к подвигам избрав,
Явить усердье путь открыла,
Когда всех Россов страшна сила
Сражаться рвется за Тебя.
В землях Твоих кто обитает,
Всяк зависть ныне к нам питает,
Всем сердцем власть Твою любя.
(Пётр Плавильщиков, 1790)

«Песнь поют Всероссийскому Земному Божеству
Екатерине Второй все села, грады, страны и
блаженствующие в них разные народы
в день торжества мира с Оттоманскою Портою»
(Александр Перепечин, название оды 1793 г.)

Как видим, полное единодушие и единый вектор направлен куда-то на восток, туда, где лет через двести засияет «Солнце Нации».
Но стоит всмотреться в тексты, чтобы понять, за что именно так любят Екатерину, – и хор сразу распадается на отдельные голоса: компоненты примерно одни и те же, а вот меры, акценты – разные.
Для «ястреба» Павла Потёмкина важнее всего военные завоевания:

Как Рим в цветущи дни величеством гремел
И простираючи владения пределы
Законы всем давал и удивлял свет целый,
Так ты, блаженная Российская страна,
К той славе мудрою рукой возведена:
Гремишь победами, законами сияешь,
К державе новыя пределы присвояешь;
Величество твое блистает и растет,
И щастью твоему завидует весь свет.
Воззри на ужас сей, что ты одолевала.
Колико стран своим ты войском покрывала,
Какия трудности встречались тьмы и бед,
Какое множество неслыханных побед!
От северной страны средь земныя пучины
Узрели веющ флаг второй Екатерины.
От Невских струй, где хлад зжимает воды льдом,
Сражает фракиян Богини Росской гром,
Пленяет Грецию и казнь неверным мещет,
Стамбул Российскаго оружия трепещет.

О слава севера, Богиня Росских стран!
Великий дух Тебе на то судьбою дан,
Чтобы вселенной Ты была во удивленье,
В защиту бедственных, Героев в прославленье,
Чтобы победами Российская страна,
Сколь истиной, была ко славе взведена,
Чтоб славе свет Твоей нигде не знал границы
И солнце гордое с блестящей колесницы,
Бразды все попустив стремительных коней,
Прейти не возмогло предел хвалы Твоей.
Чтобы лучи его, где свет ни освещали,
Твое Величество во всех местах вещали.
И бесконечное число Твоих побед
Решилось тем, чтоб стал Тебе покорен свет.

Иван Верещагин, хотя и о победах не забывает, больше акцентирует «спокойство» и «златую тишину»:

Такой прекрасный век и времена драгия
Тобой, Монархиня, в восторге зрит Россия;
Зарей твоих доброт край хладный осиян,
Блаженства и отрад вмещает океан.
Куда был кроткий взор простерт Екатерины,
Там пали терния, прозябли* красны крины;
На что Ея был перст десницы устремлен,
Там велелепный храм наук сооружен;
Где было шествие премудрой сей Паллады,
Там вознесли верхи, возникнув, новы грады;
Где, воздухом живет, несчетное число
Богатых Ею там плодов произросло.
Не зная грозных туч на мрачные препоны,
Повсюду сыплет блеск от Твоея Короны;
С Балтийских берегов на запад, север, юг,
В пространство Твоего владычества округ,
За гневный Днепр, за Обь, за Дон, за Истр великий,
Сияя греет там бесчисленны языки;
Оживлены Твоей щедроты теплотой,
Во гласе радости возносят жребий свой:
Там пастырь жизнь поет свою благословенну;
Здесь земледелец, мысль имея восхищенну,
Забыв труды, влечет с веселием свой плуг,
Так думая в себе: не прикоснется пруг*
Теперь к моим лугам, ни к нивам позлащенным,
И я пребуду в век отсель обогащенным;
Стократны мне подаст плоды днесь естество,
Которы сохранит Российско Божество.
Там, легким воружен орудием на битву,
Готовит хитростно драгим зверям ловитву,
Чтоб оны принести Екатерине в дар,
Щастливый завсегда дает по них удар;
Здесь, презирая страх и глубины морския,
Несется по волнам в страны земли чужия,
Дабы, обременив богатством корабли,
Разсыпать посреди Российския земли;
Там мужеством сердца и храбростью скрепленны,
Починув под шатром, спокойством осененны,
Среди торжеств, среди златыя тишины
Воображают гром и звук тоя войны,
Где крепкой мышцею вспять сильных обратили,
Где в славу их поля лавр с миртом возрастили,
Екатерину мня виной своих побед,
Которым изумлен стоит чудяся свет.

Для Ивана Воскресенского важнее всего доброта и справедливость:

Отверзлись страшныя темницы
Ея божественной рукой,
Спешит народ из-за границы,
Прощенный, в радостный покой.
Она увечных сохраняет,
Она несчастных утешает,
Она повинным жизнь дарит,
Она, противных усмиряя,
Она, злодеев поражая, –
Паллада, Марс, Минерва, Тит.

Для Михаила Завьялова, тоже не забывающего про доброту – мудрость и порядок:

Великий дух Твой нам открылся
И лик доброт Твоих явился,
Как только Ты на трон взошла.

Как после бурь, дождей иль ночи,
Пустив лучи свои с высот,
Являет Феб прекрасны очи
И всех живит творений род –
Так Ты Россиян оживила,
Сердца к Себе их преклонила
Возшествием на трон Своим,
Закон, и вера, и науки
Тогда к Тебе прострели руки,
Златой век дан Тобою им.

Премудрость блеск свой нам явила
В Твоих прославленных делах,
Закон и суд нам совершила,
На твердых основав столпах.
Порядок, мужество, геройство
И всё воинское устройство
Тобой явилося в полках:

Ещё более заметно, насколько различны голоса, когда речь заходит о войне и мире. Верен себе Павел Потёмкин, с заметным удовольствием рисующий кровавые картины:

Там войска часть, прошед поверх Кавкаских гор,
Страшит пленением Понт черный и Босфор.
Везде покорены окрест Дуная грады.
Везде поражены восточны мириады,
Кагул* безсмертную хвалу тебе гласит,
Во всех концах земли Чесмески бой гремит,
И Россов мужество твердят средьземны волны,
Бендеры ужасом еще от грома полны.
Херсонец наконец противиться престал
И с робостью к стопам Екатерины пал.
Я вижу славу здесь Россиян и победы,
Повсюду зрю врагов окровавленны следы.
Зрю Одризийския* бродящия луны
Питомцов ищущих к спасению страны,
Ужасный вопль врагов и стон земли внимаю
И победителей всю славу понимаю.
Зрю копья и щиты в трепещущих руках,
Погибнувших тела, в толпах бегущих страх.
Герои севера их гонят и сражают,
Плоды своих побед повсюду умножают.
В толпы ужасныя противных мечут смерть,
От грома страшнаго колеблется вся твердь,
Трепещет воздух весь, земля и море стонут,
Противных тысящи в волнах кровавых тонут;
Не воды во струях, но кровь рекой течет
И погибающим нигде спасенья нет.

Обращаясь к графу П.А.Румянцеву, он мечтает о временах, «Когда твой меч вконец неверных истребит» – вот вам и идея об «окончательном решении»; воистину ничто не ново под Луной.
Михаил Завьялов, тоже мечтающий о территориальном расширении России, далеко не так кровожаден. Он, принимая желаемое за действительное, рисует сказочные мирные картины:

Там, выше облак поднимаясь
Седой главой среди морей,
Кавказ, Богиней величаясь,
Что мирно стал подвластен ей,
Во всю вселенну так вещает:
«Не тщетно Росс мя защищает,
Понесши столь великий труд;
И камни, и бугры кремнисты
Я обращу в металлы чисты,
Мои их недра изнесут.

Коранской власти отрицаюсь,
Стыждусь, что слеп доселе был,
Державе Росской подвергаюсь,
Закон мя с нею съединил.
Возстани днесь, о Петр Великий!
И виждь здесь радостныя клики,
Где шел Ты Персов усмирить.
Твои желания свершились:
Кавказски страны преклонились
Священный трон Твой вечно чтить!»

Пётр Плавильщиков уже совершеенно явно не желает «ручьёв кровавых»:

Российская Императрица
Велика в бранях со врагом,
Велика, коль Ея десница
Карающ свой подъемлет гром.
Но больше кротости в Порфире*:
Лия отрады щедро в мир,
Лишь помнит злобу забывать;
Ея ударом пораженных,
Ея пощадою спасенных
Лишь помнит раны изцелять.
.................................................
Екатериной низпосланный,
Густавом* преклоненно званный,
С небес летит пресветлый мир,
На бранно поле и на волны
Дождит покой, восторга полный,
С его веселых тихих крыл.
.............................................
Возтрепещи, Отман презлобный!
Престань покой наш нарушать;
Пади с покорностью, безсловный:
Привыкшая врагов прощать,
Чего не ведают тираны,
Твои престанет множить раны;
Противен Ей твой смертный стон,
Противны Ей ручьи кровавы,
Не в казнях ищет громкой славы –
На радостях воздвигла трон.

У Александра Перепечина возникает новая тема – ответственность «Божества», он говорит о его миротворческой функции:

Но солнце Росско озаряет,
Когда и молнии разят;
Хотя гром в громы ударяет,
Но очи Россов зол не зрят.
..................................................
Кто правом Божества владеет,
Царей и Царства тот мирит;
Екатерина тех жалеет,
Кто землю кровию багрит.

Она общественным уставом
И даром мудрости своей
Единым чтит своим то правом,
Чтоб из врагов творить друзей.

А далее хор умолкает, потому что возникает отдельный голос. Совершенно отдельный, собственный голос Ипполита Богдановича. Речь об одном его стихотворении, «Письме поселянина военачальнику», написанному, предположительно, в 1789 году, т.е. попадающему как раз в тот промежуток времени, о котором шла речь до сих пор. Оно заслуживает того, чтобы привести его здесь полностью.

Мой друг! не удивись, что в пахотной работе,
Без светских пышностей, без славы, без чинов,
Питая свой живот в смирении и в поте,
И несколько минут покоясь от трудов,
По неким чувствиям и некакой охоте,
Отважился писать я несколько стихов.
Не удивись, когда в усталости над плугом,
Не зная, как тебя назвать и отличать,
В мужицкой простоте зову тебя я другом,
Чтоб трудным вымыслом тебя не величать.
Мой друг! я ведаю, хоть носишь платье цветно,
Хоть золотом обшит от головы до ног,
Хоть счастие твоё другим всегда приметно,
Ты редко с лаврами покоиться возмог.
И может быть, что я, в миру с моим соседом,
Большею частию трудяся для себя,
Спокоен спать ложась, доволен за обедом,
Почасту нахожусь счастливее тебя;
В сей участи меня никто не обижает;
И зависть самая молчит, узря мой труд;
Никто меня, мой друг, никто не унижает,
По воле ль дань плачу или с меня берут,
Всегда моя рука другого снабдевает,
И люди обо мне напрасного не врут.
Я дал оброк и всё, и подать государю,
Я дал и рекрута и к рекруту коня;
И в доме я теперь покойно репу парю,
Хоть знаю, что ещё попросят от меня.
Ты знаешь, что мой сын в войне два года служит
И ходит, говорят, с простреленной ногой;
Однако с турками воюет и не тужит,
Пока безногого не пошлют на покой.
Солдатски хлопоты, оброк и подать вдвое
Не разоряют нас при добрых головах;
Кони и рекруты – то дело нажитое,
Удалые у нас ребята есть в домах.
Готовы мы служить за правду и за веру,
И, буде нужно, то готовы умереть.
Ты, друг мой, служишь сам по нашему примеру,
Случается и всем грудьми рожон переть,
Иным пришло в живот, иным досталось в руку
У Марки сватьина отшибли ногу прочь,
Гараськиным зятьям, племяннику и внуку
Стесали головы, зашедши сзади в ночь.
И сам ты близко был, как шли на нас татары,
И сам ты жар терпел от ядер и от пуль;
И если б не имел фузей запасной пары,
Подчас отведал бы и сам свинцовых дуль.
Солдатам страха нет и нет о том печали,
Что турков к ним идёт великое число.
От смерти не бежим, от драки не устали, –
Такое, брат, у всех военно ремесло.
Да только я скажу одно тебе по дружбе,
Коли смышлять о том тебе досуга нет:
Мой ум не помрачён заботами на службе;
Я, сидя на печи, спокойней вижу свет,
Смышляю иногда, что много ты потеешь,
Но нет тебе, мой друг, покоя никогда;
Ты грамоте горазд и дело разумеешь,
Почто ж о мире ты не пишешь никуда?
Не всё-то дракою, не всё творится боем:
Имеешь разум ты, и слово, и язык;
Не всё-то города берутся крепким строем,
Не всё-то меж людьми по силе ты велик.
Почто не пишешь ты к турецкому султану
Примерно так, мой друг, как я к тебе пишу?
Подмогою тебе вперёд служить я стану
И здравия тебе у Господа прошу.

Почувствуйте, как говорится, разницу. Эта тональность, которая ещё здесь не звучала – спокойное достоинство. Хотя, кто такой поселянин и кто такой военачальник... Мысли, архаичные разве что по языку, а по сути своей с ходом истории становящиеся всё более актуальными... Так и кажется, что чувствуешь, как штурвал времени со скрипом поворачивается, и становится возможным двигаться дальше в каком-то другом направлении...