СЕРГЕЙ ГЛЯНЦЕВ - http://www.proza.ru/author.html?mumbo
Если бы меня спросили лет тридцать назад что такое Бог, я бы ответил просто и уверенно:
- Бородатый старик, сидящий высоко в небе за облаками и следящий за каждым нашим шагом. Он наказывает грешников и помогает добрым людям и когда мы умираем, он забирает нас к себе на небо и начинает судить нас за наши поступки.
Лет пятнадцать назад я бы сравнил Бога с лунным светом в тихую летнюю ночь, которого едва хватает, чтобы выдернуть из тьмы ветки кустов и течение реки, но от которого нет ни тепла, ни холода, ни боли, ни радости. Сегодня я бы промолчал в ответ на вопрос – что такое Бог, и только вздохнул.
Брайант-Парк в Нью-Йорке в теплый день напоминает человеческий улей. Люди сидят на скамейках, на раскладных зеленых стульях, которые работники парка каждое утро выносят из склада, сидят прямо на траве широкого поля посреди парка и говорят, едят, читают книги и газеты, греются на солнце и мечтают о счастье, деньгах и, наверное, любви. Я тоже сижу на зеленом стуле почти посередине зеленой лужайки и ем длинный сендвич с ветчиной из “PAX” – кафе, расположенного через дорогу от парка. Воробьи сидят группкой на торце спинки свободного стула рядом со мной и глядят своими глазами-бусинками на меня и мой сендвич.
Они не голодные, их целый день подкармливают посетители парка тем, что едят сами, но особых занятий воробьи себе не находят и любят просто от скуки наблюдать за теми, кто ест и обсуждать между собой увиденное. Мне почему-то не нравится любопытство воробьев и я взмахиваю рукой, пытаясь их отпугнуть. Воробьи сильнее склоняют головы набок и их глаза-бусинки сильнее сверкают от солнечного света. Тогда я начинаю на воробьев шикать и фыркать, но и эти действия не производят желаемого мной эффекта – воробьи лишь прекращают свое громкое чириканье. Не знаю, что у них в этот момент творится в голове, но снаружи они демонстрируют полное безразличие к моим манипуляциям. Я решаюсь на последний шаг, который знаю с детства и который приводил в моментальное бегство всех советских воробьев – наклоняюсь вниз к земле якобы за камнем. Воробьи удивленно ведут головами за моим жестом и опять не проявляют никакого беспокойства и страха и, пошарив рукой в траве секунд десять – откуда в центре Манхеттена может оказаться на земле камень, я вынужден возвращаться в исходное положение и продолжать есть свой сендвич. Не в самом же деле мне гоняться за нью-йоркскими воробьями только оттого, что мне не нравится их соседство и их дерзкий вид.
За едой я как-то постепенно отвлекаюсь от воробьев и вспоминаю о них тогда, когда птицы неожиданно срываются с места и всей стайкой быстро перелетают на куст жасмина, а спустя несколько секунд перeбираются на более высокое место в ветках платана. Я в недоумении оглядываюсь вокруг, пытаясь отыскать причину столь резкого изменения поведения воробьев и вижу женщину, идущую по парковой дорожке. В руке она несет пластиковую клетку зеленого цвета и через широкие ячейки этой клетки на внешний мир ленивыми глазами смотрит большой упитанный кот. Голова кота плавно колеблется вместе с клеткой в такт шагам женщины и если бы не его желтые вращающиеся глаза, можно было бы подумать, что кот не живой, а искусная подделка.
Однако даже живой кот не представляет для воробьев никакой опасности – он заперт в клетке и отяжелел от чрезмерного питания. Это знаю я, это знает хозяйка кота, это, видимо, подозревает сам кот, но этого совершенно не понимают воробьи – весь опыт жизни предыдущих поколений их дедов и прадедов говорит о том, что кот опасное животное и шутить с ним не стоит. И в этот момент я вспоминаю сакраментально-сакральный вопрос человечества – что такое Бог? - и явственно ощущаю ответ на него, так, если бы я сам являлся Богом. А как же иначе – я понимаю то, чего не понимают воробьи, я мог бы им это объяснить, но знаю, что все мои объяснения пройдут мимо их сознания, потому что уровень их понимания не может охватить картину мира так, как ее в данный момент охватывает мое сознание.