© Под редакцией Веле Штылвелда
14.
То состояние души, что так стучится в мир словами…
Вмиг воскрешает дух – пиши, и сочленяй слова с делами,
И наполняй их в тишине, всем тем, чем дышишь при луне…
Веле Штылвелд
Мифология (мифологические представления) – это исторически первая форма коллективного сознания народа, целостная картина мира, в которой элементы религиозного, практического, научного, художественного познания еще не различены и не обособлены друг от друга. Фольклор – это исторически первое художественное (эстетическое) коллективное творчество народа (словесное, словесно-музыкальное, хореографическое, драматическое). Если мифология – это коллективная "предрелигия" древности, то фольклор – это искусство бесписьменного народа, в такой же мере коллективно-безавторское, как язык.
Фольклор развивается из мифологии. Следовательно, фольклор – это явление не только более позднее, но и отличное от мифологии. Главное различие между мифологией и фольклором состоит в том, что миф – это священное знание о мире и предмет веры, а фольклор – это искусство, т.е. художественно-эстетическое отображение мира, и верить в его правдивость необязательно. Былинам верили, сказкам – нет, но их любили и прислушивались к их мудрости, более ценной, чем достоверность: "Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок".
Хотелось бы сказать, что всё дальнейшее придуманное здесь – сказка, но из подсознания возникла, если хотите – былина о степном калмыке, защитнике Отечества, шамане воине Баатаре Джаргаеве, который даже по имени от рождения был явлен миф почти мифическим богатырем… Тот, кто собирается увидать в этом богатырстве огромный рост, роскошный торс и ручища под булаву былинного защитника Земли русской – ошибается…Не был схож Баатар ни с Ильей Муровцем, ни даже с лесным Соловьем-разбойником… И вот почему…
Волшебным образом исцеляется и получает богатырскую силу Илья Муромец; Добрыня Никитич может оборачиваться волком, ему ворожит мать, "честна вдова Афимья Олександровна", она дает ему особую "плеточку шелковую", во время боя он слышит "глас с небес" и т.д. Калмыцкий воин Баатар Джаргаев по предвечным законам степного кочевья был обязан сотворять себя сам.
Имена дохристианских богов у славян доносит "Повесть временных лет", древнейшая восточнославянская летопись (XI в.), рассказывая о том, как креститель Руси киевский князь святой Владимир приказал уничтожить деревянные изображения языческих богов: славянского бога-громовержца и воинского бога Перуна, "скотьего бога" и бога богатства Велеса (Волоса), Дажьбога, Стрибога, Хорса, загадочного женского божества Мокоши... Высказывалось мнение, что собственно праславянской древности принадлежат два высших божества – Перун и Велес, а остальные ("младшие боги") привнесены на славянский Олимп иранской дуалистической мифологией (которая примерно в V в. до н. э. смешалась с древнейшим политеизмом протославян). Возможно, что именно обрывом древнейшей традиции и смешанным характером последующей славянской мифологии объясняется слабое сохранение мифологических элементов в позднейшей фольклорной традиции славян (Мартынау, 1993, 5-8).
Калмыки же последней трети семнадцатого и первой трети восемнадцатого вв. находились в переходном духовном состоянии – на пути от древнего монгольского щаманизма ойратов, ойгуров, ойголов, которые были выходцами и по Польшей части жителями Центральной Азии… Но шли столетия и наступало время необратимых перемен. На смену шаманизму с тибетской экспансией монголоидные народы приняли внешне мирный, но настойчивый в своем распостранении буддизм.
Он и поселился в калмыцких юртах, не запретив и не вытеснив собою окончательно атрибутики древнего шаманизма… Сегодня бы сказали, что и калмыки, и буряты того времени стали невольными двоеверцами. Их не наказало Время, как наказало славян, которые бежали за своим древним сброшенным в Днепр деревянным идолом Перуна, вопия от души горестно: «Выдуми наш Боже, выдуби»… Ибо дал Владимир Веру христианскую в 998 г. Правдо, бытует мнение, что не впервой, но жестко и решительно окрестив киевлян в холодной днепровской воде… Никто не задумывался над тем, что славянское Водокрещенье (украинский Иордан) был не для слабых духом, ибо крестили киевлян в лютую январскую стужу…
Шаманские волхвы дожили на Руси до Петровских времен и тихо почили в бозе, а калмыцкие воина-шаманы, перенимая буддизм постепенно и мирно становились боевыми буддисткими монахами, ибо недеяние – это только одна из форм буддисткого осуществления, и она для слабых, тогда как сильный методическими регулярными медитациями в состоянии духовного транса мог левитировать, либо даже телепортировать или становиться невидимым, либо создавать своего энергетического двойника – пульпу, которого просветленный монахи могли вместо себя отсылать за тысячи километров… И порой даже после смерти, например, для выполнения посмертных конфиденциальных миссий. Говорить о том, разговаривать, да времени мало…
Официальная церковь категорически осуждала даже самые "невинные" фольклорно-обрядовые проявления народной культуры, которые однозначно воспринимались, в частности, православием как язычество, суеверие, т.е. как конкурирующая и потому нетерпимая религия. Знаменитый церковный писатель XII в. епископ Кирилл Туровский, перечисляя мытарства на том свете за грехи, упоминает тех грешников, которые "веруют в встречу, в чох, в полаз и в птичий грай, ворожю, и еже басни бають и в гусли гудуть".
Когда сама жизнь была похожа на старинную сказку, то всяческие обряды, заговоры, поверья, а также обрядовые песни, сказки, загадки осуждались в постановлениях Стоглавого собора (1551), и запрещались в ряде специальных указов царя Алексея Михайловича.
Волшебная сказка выростала из мифов, которые включались в обряды инициации – от лат. initia – начинать; посвящать, вводить в культовые таинства (в мистерии), т.е. в ритуалы, связанные с посвящением (переводом и переходом) юношей и девушек в возрастной класс взрослых. В самых различных культурах инициация включала те или иные испытания, преодоление которых и должно привести к резкому повзрослению подростка (например, несколько дней и ночей провести в диком лесу; выдержать схватку с диким зверем, злым духом или "условным противником"; перенести боль, например, посвятительной татуировки или обрезания; пережить ряд пугающих событий и иные потрясения). В мифолого-обрядовой глубине такие испытания мыслились как смерть и новое рождение человека, уже в новом качестве.
Становясь сказкой, мифы утрачивают связь с ритуалом и магией, они теряли эзотеричность (т.е. переставали быть "тайным" знанием посвященных) и поэтому теряли в волшебной силе. Переходя в сказки, вчерашние мифы переставали ощущаться как оберег, как амулет. Их и поныне рассказывают запросто, а не в специальных ситуациях. И слушать их может кто угодно. Совсем иначе сообщался рассказ, обладавший магическим значением, т.е. миф, даже в тех случаях, если это не общеплеменная святыня, а миф индивидуальный, нечто вроде словесного личного амулета.
В.Я. Пропп приводит слова исследователя о том, каким образом в начале XX в. индейцы передавали амулет преемнику: "Каждая такая церемония и каждая пляска сопровождались не только своим ритуалом, но и рассказом о происхождении его. <...> Такие рассказы были обычно личной собственностью держателя или владельца узелка или пляски и, как правило, рассказывались немедленно после исполнения ритуала или во время передач собственности на узелок или на церемонию его следующему владельцу. <...> Таким образом, каждый из этих рассказов был эзотерическим. Вот отчего с величайшими трудностями что-либо похожее на этиологический рассказ как целое может быть получено. <...> Запрещали и соблюдали запрет не в силу этикета, а в силу присущих рассказу и акту рассказывания магических функций. Рассказывая их, он (рассказчик) отдает от себя некоторую часть своей жизни, приближая ее этим к концу. Так, человек среднего возраста однажды воскликнул: "Я не могу тебе сказать всего, что я знаю, потому что я еще не собираюсь умирать". Или, как это выразил старый жрец: "Я знаю, что мои дни сочтены. Моя жизнь уже бесполезна. Нет причины, почему бы мне не рассказать всего, что я знаю".
15.
Касалась сакральность и самой системы имен. Рассмотрим сказанное на примере калмыцких имен. Калмыцкие личные имена по своему происхождению чрезвычайно разнообразны. Значительноеместо среди них занимают имена исконные. Таковы, например, "числовые" мужские имена: Донтэ, Донтэлик (от донон «четырехлетний»), Зурhан «шесть», Долаан «семь», Нээмин «восемь», Йисин «девять», Гучин «тридцать», Тэвинтэ (от тэвин «пятьдесят»), Жиринтэ (от жирин «шестьдесят»), Даланта (от далан «семьдесят»), Найнта (от найн «восемьдесят»), а также "цветовые" имена: мужские – Улан «красный», Цаhаада (от цаhан «с проседью»), Шара «желтый»; женские имена – Hohaн «зеленая», Цаhан «белая».
Среди исконных калмыцких имен выделяются имена по названиям животных и птиц, а также производные от них: мужскне – Ноха «собака», Гаха «свинья», Шонхор «кречет», Начин «сокол», Адууч «табунщик», Хооч «чабан», Укурч «скотник», Малч «скотовод» и другие; женские – Кермен «белка», Булhан – «соболь», Девэлэ «зайчонок раннего рождения», Ноhалэ «зайчонок позднего рождения». Некоторые суеверные родители старались давать детям такие имена, как Ноха, Гаха, Муковун, Мукуукен и другие, с целью ввести в заблуждение "недоброжелателей". Особенно часто так поступали те родители, у которых умирали дети.
Ряд имен произошел от слов со значением радость, счастье, долголетие: Жирhал «наслаждение» (м., ж.); Кишигтэ, Киштэ «счастливая» (от кишик «счастье») (ж.), Делгер (ж.) от глагола делгерхе, «простираться», «распространяться», «расширяться» (ср, монгольск. Дэлгэр «полный», «изобильный», «обильный»), Утанасн «долголетие» (м.); Mонкжирhал «вечное наслаждение» (м.) и др.
Наряду с исконными именами у калмыков встречаются имена тибетско-санскритского происхождения, Появление их связано с распространением буддизма среди калмыков (ойратов) в XVI в. До того времени, как было сказано выше, они были шаманистами, Калмыки, как и монголы, учение Будды приняли из Тибета, и поэтому тибетские элементы проникли к калмыкам вместе с буддизмом. Но в отношении санскритских элементов существуют два мнения: они могли попасть к калмыкам через уйгурскую письменность вместе с культурой или через Тибет вместе с религией.
Отметим некоторые личные имена калмыков тибетского происхождения: Басан, «добрый», «хороший», «отличный», Бембэ «Сатурн», «день Сатурна», «суббота», Галдан «ликующий», Дава «луна», «день луны», «понедельник», Жал «победоносный», «царь», Лавга «среда», Нимгир «Марс», «день Марса», «вторник», Шарап, Шарва «премуд¬рость». Эренцен «драгоценность».
К личным именам калмыков санскритского происхождения относятся следующие: Ангарг «планета Марс», «день Марса», «вторник», Адьян «солнце», «день солнца», «воскресенье», Аюш «долговечный», Араш «мудрец», «пустынник», «отшельник», Бадма «лотос», Гарма «деяние», «дело», Очир «жезл», «перун», Coмьян «луна», «понедельник» (у бурят), Эрдени «драгоценность».
Отчества до недавнего времени не составляли обязательного элемента номинации калмыков. Поэтому они могли не писаться в паспортах. Однако в настоящее время отчества стали обязательными. Существует две модели калмыцких отчеств. У донских калмыков они обычно оканчиваются на –инович: Басанг Бадминович, Бата Бембинович. У основной массы калмыков отчество образуется так же, как и у других народов РСФСР: Бадмаевич, Бембяевич, Кёвюнович, Гармаевич и т. д.
В калмыцких именах конечные гласные произносятся очень неясно, а иногда и совсем выпадают. В приведенном ниже списке имен они обозначаются в тех случаях, где при их выпадении получается стечение трех и более согласных, и не обозначаются, если получается стечение гласных: Галзан (не Галзн), но Баатр, Насн. В русском написании эти выпадения не обозначаются. Калмыцкие фамилии образуются отличных имен без выпадения конечных гласных: Баатыров, Насунов.
16.
История ойрат-калмыков сложилась таким образом, что им приходилось довольно часто участвовать в больших и малых войнах. Автор известной работы о Чингисхане калмыцкий историк Эренджен Хара-Даван писал: "...Бедность и обширность степей заставляли людей гнать свои стада от пастбища к пастбищу в непрестанном круговороте. Воинами они должны были быть потому, что хорошие пастбища редки и принадлежат сильнейшему. Если земледелие вырабатывает у народов мирный характер, то скотоводство, а главным образом охота, воспитывает воинственный дух. Находчивость, выдержка, удаль, храбрость у монголов вырабатывались под влиянием главного их занятия – зверовой охоты".
Эту же мысль задолго до Хара-Давана высказал китайский историк XIII в. ЧжаоХун: "Татары родятся и вырастают в седле и на лошадях; они сами собой приучаются сражаться, потому что вся их жизнь круглый год проходит на охоте".
Таким образом, довольно продолжительное время, столетие за столетием, практически все мужчины-калмыки имели самое непосредственное отношение к воинской службе, постоянно принимали активное участие в различных локальных и крупных войнах. В определенном смысле можно говорить, что калмыки были народом-воином. Участие в боевых действиях для них было делом вполне обыденным, а военная служба – привычной. Такое положение дел, разумеется, не могло не отразиться на калмыцкой ментальности, на становлении национального сознания и духа.
Для того, чтобы человек постоянно был готов принять смерть на поле боя, с самого раннего детства инстинкт самосохранения у него должен был быть притуплён, а стремление к риску, к подвигу, к славе – доминировать. Это побуждало народ к поиску такой системы воспитания воина, при которой создавалась бы очень высокая мотивация к свершению подвигов. Причем не только ради государства или общества, но и ради личного морального удовлетворения. Именно этим и объясняется появление у многих народов мощных по силе воздействия эпических повествований – героических эпосов, которые помогали им в преодолении трудностей физического и морального плана.
Согласно В. Жирмунскому, "эпос – это живое прошлое народа в масштабах героической идеализации. Отсюда... его большое общественное, культурно-воспитательное значение". Для калмыцкого народа таким эпосом является героический эпос "Джангар", в котором идеал богатыря-воина, постоянно готового к защите своего отечества и своего народа, возведен в абсолют и служит величественным примером долга и чести.
Символом калмыцкого богатыря стал бодынг (вепрь, кабан). Являясь прирожденными охотниками, регулярно участвуя в облавах на зверя – своеобразных монгольских военных учениях, ойрат-калмыки прекрасно знали, что кабан, этот сильный, бесстрашный зверь, олицетворяет не только физическую мощь, но и неукротимость, неотступность: встречи один на один с матерым секачом избегают и тигр, и медведь. Поэтому слово "бодынг", которое довольно часто звучит в эпосе, причем из уст самого правителя страны Бумба хана Джангара, наполнено особым смыслом.
Интересно, что кабаном калмыцких богатырей также называют многие тюркские, в том числе киргизские и каракалпакские рапсоды. Стоит заметить, что слово "богатырь" происходит от монгольского (калмыцкого) баатр, основа которого – бат – означает: крепкий, прочный.
Исторический путь калмыцкого народа способствовал тому, что идеалом калмыка всегда был и остается воин – защитник родной земли. Это оказало огромное влияние на утверждение общественных приоритетов и определило шкалу традиционных моральных ценностей, культивируемых в калмыцком обществе. Потверждением тому служит знаменитая клятва богатырей, которую можно назвать кодексом чести калмыцкого воина, неписаным уставом калмыцкого войска:
«Жизни свои острию копья предадим,// Страсти свои державе родной посвятим.// Да отрешимся от зависти, от похвальбы,// От затаенной вражды, от измен, от алчбы.// Груди свои обнажим и вынем сердца// И за народ отдадим свою кровь до конца.// Верными Джангару, едиными будем вовек// И на земле будем жить, как один человек.// Да никогда богатырь не кинется вспять,// Вражью завидев неисчислимую рать.// И да не будет коня у него, чтоб не мог// Вихрем взлететь на самый высокий отрог.// Да никогда никому бы страшна не была// Сила железа, каленного добела.// И да не будет страшна никому никогда// Рассвирепевшего океана вода.// И да не сыщется никогда силача,// Что убоялся бы ледяного меча.// И да пребудем бойцами правдивыми мы,// И да пребудем всегда справедливыми мы...»
Клятва, каждая строка которой имеет глубокий смысл, начинается с очень важного призыва всегда быть готовыми к бою, к выступлению в поход, к смертельному поединку.
Интересно, что все содержание клятвы богатырей нацелено на развитие и укрепление, прежде всего, не физических данных, а силы воли, высокого морального духа, безупречной нравственности.
Таким образом, можно утверждать, что для калмыков главными были не внешние параметры, а высокий боевой дух, стремление следовать нормам общечеловеческой морали, что подтверждается тысячелетним коллективным опытом народа-воина. Бессмертные строки "Джангара" были известны каждому калмыку и воспитывали в нем все эти качества с самых ранних лет.
Обычно с радостью калмыцкие дети собирались степной весенней ночью в войлочной кибитке и слушали, затаив дыхание, вдохновенную песнь народного певца-джангарчи – о "золотом веке" древних богатырей, об их подвигах и приключениях.
С именем Джангара и Хонгора калмыки храбро защищали своё Отечество, подаренное им Провидением – подвиги бессмертных бодынгов – богатырей страны Бумба учли их беззаветной любви к своей Отчизне, бескорыстному служению родному народу, внушая мужество и оптимизм.
17.
Баатар Джаргаев рос в «зарайской» степи…
– Би чи дурта болх! – сказал он любимой девушке, корда стал статным юношей… Точно также, как:
– Я тебя люблю! – говорил своей избраннице молодой русский купчина, и так же, как:
– Жэ тэм! – говорил своей избраннице французский супостат, и так же, как:
– Я тэбе кохаю, – говорил молодой козак-запорожец, боевой собрат его деда.
Но многим угнанным в рабство калмыкам случалось порой и услыхать:
– Мэн сэни жаратам! – на гортанном казахском, языке тех, кто угонял своих пленников до Китайской границы, где многие калмыки и русские – наравне – растворялись песчинками горя и не возвращались в зарайскую степь уже никогда. И тогда только:
– Во ай ни! – можно было услыхать на китайском… И на души рабов наваливалась кромешная тьма…
Но душа человека часто уподобляют пламени: как пламя, мерцая и устремляясь вверх, она страстно стремится к новым горизонтам личной и духовной свободы. А начиналась борьба с тьмой в глубокой древности, в самом Китае да ещё в Месопотамии, где природный газ по бамбуковым трубкам подводился в храмовые светильники. Этой диковинки ещё не ведала даже впавшая в глубокую средневековую ночь Европа, первые фонарщики в которой – в блистательной Венеции явил тринадцатый век.
А вот с улиц городов Китая, Кореи и Японии фонари никогда не исчезали, веками освещая улицы и перекрестки. Благоговейное отношение к путеводному свету сохранилось в этих странах до наших дней.
Так, в январе, каждый год китайцы целую неделю празднуют дни фонарей и светильников, украшая свои дома световыми шарами и гирляндами сказочной красоты. Подобный праздник есть и в Японии.
А со степным рабством дело в России обстояло иначе… Это была уже не сказка а головная боль русских переселенцев. Поэтому царское правительство издало в XIX в. указы, запрещавшие держать пленников и рабов, что постепенно привело к отмиранию патриархального рабства в Казахстане. Выполнение этих указов отражено в личных делах граждан, например: “Дело об освобождении из рабства крещеной казашки Сигелитовой Александры» (1827 г.).
Но выкупленные из рабства калмыки, через посредников и все тех же казахских угонщиков-работорговцев временами возвращались домой, культивируя среди сородичей чисто китайское чаепитие, во время которого рассказывались бесконечные сказки…
Калмыкия, пожалуй, самый необычный уголок Европы. Здесь находится единственная настоящая европейская пустыня с барханами и песчаными бурями. И живет здесь единственный в Европе народ монгольской расы и буддистской веры, почти четыре столетия назад пришедший сюда из далекой Азии.
Степь. Огромное, на первый взгляд безжизненное пространство, далеко на горизонте смыкающееся с небом. На этой ровной, неправдоподобно ровной земле, пронизанной ветрами и обожженной жарким солнцем, живут тысячи животных – обитателей степи. Это около 60 видов млекопитающих, более 150 видов птиц, около 20 видов пресмыкающихся, более 150 бабочек. Энергии солнца и скудной растительности хватает и табунам лошадей, и отарам овец, и стадам диких сайгаков, и волкам, лисицам, суркам и сотням птиц. Для того чтобы их увидеть, не надо сидеть неделями в засаде или прятаться в камышах. Надо просто, подобно древним кочевникам, ехать и наблюдать.
Энергия степи питала волю и мужество великих завоевателей прошлого. По этой земле прошли орды древних монголов и гуннов, на ней хазары строили свои древние города. Для многих народов степь была родным домом. Сотни километров на восток или на запад. Какая разница? Про степь слагали легенды и песни. Её боялись и боготворили. И в наши дни степь продолжает жить своей особой жизнью. Масштабы и особая атмосфера степи поражают каждого, впервые оказавшегося здесь.
Калмыки в прошлом были кочевниками. И весь уклад их жизни был подчинен этому. Все, от чего зависит кочевник – это степь, а все, что ему необходимо в его жизни – всегда с ним. Даже дом, его разборный дом, кочует вместе с хозяином. Эту войлочную кибитку без преувеличения считают одним из гениальных изобретений человечества. Собрать и разобрать такой дом можно меньше, чем за час. Несмотря на хрупкость конструкции, такой дом надежен и спокойно выдерживает даже штормовой ветер.
Внутри кибитки все подчинено строгому порядку. Слева от входа – мужская половина. Здесь хранится упряжь для лошадей, нехитрый инвентарь пастуха. Напротив входа располагается комод-укюг, где хранятся семейные ценности. Рядом – домашний алтарь. Предметы буддистского культа и особый молитвенник в виде крутящегося цилиндра. Правая половина кибитки принадлежит женщине. Она же следит и за очагом, расположенном в центре. На женской стороне хранится все, что необходимо для домашнего хозяйства. Деревянная и кожаная посуда легка и удобна. Ее можно быстро собирать, и она не занимает много места. Обычно в такой кибитке жила одна семья – муж, жена и дети. И места вполне хватало на всех.
Солнце каждый час освещало определенное пространство жилища, и каждый очередной час был посвящен одному из зодиакальных животных. Например, час Собаки. В этот час луч солнца освещал северо-западную сторону. Собака – символ охоты, поэтому в этой части кибитки хранилось оружие. Заяц – символ защиты детей, и детям была отдана та часть, куда луч солнца попадал в час Зайца. Час зайца отображается даже в мужских именах, напомним, Девэлэ – «зайчонок раннего рождения», Ноhалэ – «зайчонок позднего рождения». И так далее.
В Калмыкии и сегодня можно услышать голос далекого прошлого. Так много веков назад исполнялся древний калмыцкий эпос “Джангр”. В нем рассказывается об отважном богатыре по имени Джангр, о его подвигах и далекой сказочной стране Бумба. Раньше особо почитались в народе певцы Джангра – джангарчи. Люди специально собирались вместе, чтобы послушать их. А само исполнение Джангра могло длиться по несколько дней практически без перерыва. Со временем сама манера исполнения изменилась. Как здесь уже говорилось, сакральные подтексты были утеряны.
Калмыки – прирожденные животноводы. Они отлично знают не только поводки животных, но и их анатомию. И это подтверждает один из очень распространенных обычаев. Во время застолья старшему, самому почетному гостю дают баранью лопатку. Он, определенным образом зачистив ее, по особым приметам, судит о достоинствах хозяина. Если хотите, это можно назвать гаданием на бараньей лопатке.
«По лопатке судят о четырех путях, четырех дорогах человека, хозяина стола. Вот это называется чаша или котел. По ней судят о благополучии хозяина. Чем глубже, тем он богаче. По этому бугру судят о смелости, отваге, находчивости воина. Вот этот выступ на лопатке называется Дорога табуна. Чем шире будет эта часть, тем значит больше у хозяина лошадей. Вот это – Дорога верблюда. Лучше для предсказания, если она широкая и ровная с хорошо различимым желобком посредине. Это значит, что верблюды у хозяина сильные и здоровые. И последний выступ лопатки называется Дорогой отары. По нему судят о том, сколько у хозяина овец».
Когда о всех приметах рассказано, Девэлэ «зайчонок раннего рождения», Ноhалэ «зайчонок позднего рождения». Кого-нибудь из гостей, а если это сватовство, то обязательно жениха, просят разбить лопатку. По тому, насколько быстро и правильно он с этим справится, будут судить о его силе и ловкости. Вот в этом и заключается почти шаманское гадание на бараньей лопатке.
…Однажды Баатар просватал Данару, но когда разбил баранью лопатку, то кроме бугра, говорящей о его смелости и отваги, но не увидел дороги табуна.
– Не быть тебе знатным табунщиком, – заволновалась родня невесты, но чуть успокоилась, когда увидала широкую и ровную с хорошо различимым желобком посередине дорогу Верблюда… Все повеселели, но дома грустная мать Баатара только горько сказала:
– В этой жизни сынок, ты напашешься как верблюд, – после этих слов она тихо всплакнула, но как и положено гордой степнячке, только чуть больше сжалась во всех морщинках лица и словно замерла в ожидании чуда. Ведь сын её – богатырь и беды мира он ещё пересилит!
18.
Со времени окончательного проникновения буддизма в среду калмыков и до середины XIX в., хурульные школы были единственными образовательными учреждениями, в которых могли обучаться калмыцкие дети. Школ как таковых, в европейском понимании и по европейскому подобию, в Калмыкии не имелось. Образование можно было получить в хурулах и в домашних условиях. Развитию просвещения и становлению нравственных качеств калмыков способствовала религиозная книжность, характерная для буддизма, в основе которой находилось десять благочестивых деяний, исповедующих буддизм: переписывать писание; совершать обряды; подавать милостыню; слушать Учение Будды; читать письма; понимать Учение; проповедовать Учение; читать Писание наизусть; размышлять, созерцать.
В 1648 г. великим калмыцким просветителем, буддийским деятелем Зая-Пандитой был составлен оригинальный калмыцко-ойратский алфавит (Ясное письмо), ставший основой старо-калмыцкой письменности, а также начат перевод на калмыцкий язык буддийской литературы Тибета. Именно благодаря Зая-Пандиту, по словам исследователя-миссионера начала XX в., «сохранившиеся в калмыцкой литературе переводы буддийских сочинений с тибетского языка несравненно правильнее, толковее и вообще выше таких же переводов на язык монгольский». Так, им была переведена и переложена для ойратов на алфавите «тодо бичиг» Алмазная сутра (санскр. Ваджраччхедика, калмыцк. Дорджи Джодва) – Сутра о Совершенной Мудрости, рассекающей (тьму невежества), как удар молнии. Этот перевод, по словам его биографа Раднабадры, был сделан ещё между 1638 и 1662 гг.
Эта сутра, составленная в Индии в I в. н. э. и считающаяся основополагающим буддийским текстом, – он цитировался и истолковывался в трудах, традиционно приписываемых великому мыслителю буддизма, мадхьямику Нагарджуне, – через Тибет проникла к монголоязычным народам. Этот выдающийся историко-культурный и религиозный памятник почитается как святыня современными калмыками.
Популярность сутры была чрезвычайно широка в странах распространения махаяны, о чем свидетельствуют ее многочисленные переводы, в том числе на китайский, тибетский, хотанский, согдийский, монгольский, маньчжурский, японский языки. Разумеется, эта сутра неоднократно переводилась и на европейские языки, причем первое издание в Европе ее тибетского и немецкого переводов осуществлено Российской Императорской Академией наук.
В этой связи нелишним будет вспомнить и тот факт, что по решению кабинета министров Российской империи 25 июня 1833 г. была организована первая кафедра монгольского языка в Казанском императорском университете. В 1855 г. в Санкт-Петербургском университете была открыта кафедра монгольской и калмыцкой словесности. В становлении и развитии этих кафедр важную роль сыграли исследователи Калмыкии, собравшие обширный научный материал по калмыцкому языку, фольклору и истории.
Но это уже было позже описуемых и исследуемых нами событий. Потому что наш калмыцкий герой Баатар Джаргаев был сверстником Графа де Монте Кристо – Эдмонда Дантеса.
Главная тема произведения – поведение, манера речи и образ мыслей «вступивших на стезю бодхисаттв», т. е. тех, кто всецело посвятил себя духовному совершенствованию по махаянским писаниям. Для тех же, кто только собирается это сделать, т. е. для «сыновей и дочерей из хороших семей», сутра рекомендует накапливать добродетели (пунья), из которых наиболее ценными считается заучивание данного благовестия, медитация над ним и распространение знания о нем. Сутра учит думать, не прибегая к таким понятиям как «независимая самость» (атман), «существо» (саттва), «живая душа» (джива), «отдельная личность» (пудгала). Такая практика должна привести к искомому «безопорному» мышлению.
Буддийская литература религиозного содержания, имевшая широкое распространение среди калмыков, располагала различными жанрами: были популярны легенды, проповеди, сказки, стихи. Героями их выступают не только Будда, духовные лица, но и богатыри, обыкновенные люди и пр. Особая атмосфера этих произведений, близкая к фольклорным традициям, приближала сложные для понимания истины и положения к простым, не очень образованным людям.
Главная тема произведения – поведение, манера речи и образ мыслей «вступивших на стезю бодхисаттв», т. е. тех, кто всецело посвятил себя духовному совершенствованию по махаянским писаниям. Для тех же, кто только собирается это сделать, т. е. для «сыновей и дочерей из хороших семей», сутра рекомендует накапливать добродетели (пунья), из которых наиболее ценными считается заучивание данного благовестия, медитация над ним и распространение знания о нем. Сутра учит думать, не прибегая к таким понятиям как «независимая самость» (атман), «существо» (саттва), «живая душа» (джива), «отдельная личность» (пудгала). Такая практика должна привести к искомому «безопорному» мышлению.
Буддийская литература религиозного содержания, имевшая широкое распространение среди калмыков, располагала различными жанрами: были популярны легенды, проповеди, сказки, стихи. Героями их выступают не только Будда, духовные лица, но и богатыри, обыкновенные люди и пр. Особая атмосфера этих произведений, близкая к фольклорным традициям, приближала сложные для понимания истины и положения к простым, не очень образованным людям.
Помимо переводных проповедей буддийского содержания, вскоре появились и оригинальные. Степень влияния буддизма на фольклор была разной, но буддийские сюжеты в целом распространились намного больше, чем сама философия буддизма порой подвергавшаяся сильным искажениям. Как известно, религиозные предания быстрей впитываются фольклором народов, находящихся на более низких, но близких по уровню общественного развития.
В таких «доморощенных» текстах обычно говорится о необходимости накопления благих заслуг, добродетелей путем упорного труда во благо общества, своей семьи и себя лично, подчеркивается, что «труд – залог добродетели». Порицаются ложь, лень: «безделье – грех». Заботясь о нравственной чистоте своих соплеменников, он призывает воздерживаться от употребления спиртных напитков, следить за своим здоровьем, соблюдать гигиену.
Поэзия буддийского содержания, в изысканной и вместе с тем доступной форме, освещала основы Учения и была одним из самых эффективных средств пропаганды идей буддизма в среде калмыцкого народа. В результате этого учение Будды стало весьма влиятельным, а позднее стало стержнем калмыцкой культуры вплоть до начала XX ст.
С окончательным принятием буддизма, базировавшегося на общемонгольской культуре, в условиях собственной государственности, и имевшего глубокую философскую основу, стало возможным становление оригинальной калмыцкой культуры; самоидентификация калмыков как самостоятельного этноса.
19.
К духовному наследию калмыков относится и обширнейший многожанровый калмыцкий фольклор. Среди его образцов особо выделяются калмыцкие народные сказки – одно из ярких и высокохудожественных проявлений духовной культуры народа, – создававшиеся на протяжении многих веков талантливыми представителями народа. К калмыцким сказкам вполне применима мировая классификация по жанрам, хотя и есть некоторые особенности, – это сказки волшебные, бытовые, сатирические, богатырские, сказки о животных.
В народной среде не существует такой классификации. У калмыков сохранилось народное название калмыцкой сказки – "тууль", которая делится на "ахр тууль" – короткая сказка (это бытовая, сатирическая, сказка о животных) и "ут тууль" – сказка длинная, большая по объему повествования. К этому разделу могут быть отнесены сказки волшебные, богатырские. В основу этой классификации положен объем сказочного произведения.
Волшебная сказка именуется как "сидтя тууль", богатырская сказка как "баатрлг тууль", бытовая сказка как "бяацин тууль". Жанр сказки в калмыцком фольклоре в некоторых случаях можно определить по ее названию, по обозначению имени главного сказочного персонажа. Так, главный герой богатырской сказки имеет титулы: "хан", "эрин сян" – лучший из мужей, "баатыр" – богатырь, "мерген" – меткий стрелок. Герои бытовых и комических сказок охарактеризованы именами неопределенной этимологии – Кеедя, Ухр, Саак. Иногда в названиях сказок упоминается возраст персонажей: кевун – мальчик, кюукн – девочка, эмгн овгн хойр – старик со старухой; профессиональная принадлежность героя: заhсч – рыбак, анhуч – охотник, зарhч – судья. Таким образом, терминология сказочных жанров в калмыцком фольклоре находится в стадии дальнейшего развития.
Обычно в приготовлении к выступлению сказителя принимали участие все члены семьи от мала до велика. Женщины варили для сказителя ароматный калмыцкий чай, заготавливали араку – молочную водку, борцоки – жареные мучные лепешки. Маленькие дети оповещали всех в кочевье о выступлении сказителя. К вечеру кибитка была полна народу. Зрители во время сеанса сказывания подбадривали и сочувствовали герою сказки, попавшему в трудную ситуацию, восклицая "хяамнь, хяамнь" – "бедный, несчастный»". Иногда, когда их переполняли эмоции, били в досаде шапками оземь. Некоторые из слушателей помогали сказителю – подносили во время сеанса то чай, то молочную водку.
Степные осенние и зимние вечера бывают долгими. Их коротали рассказами сказок, прибаутками и пением песен. Распевание песен "Джангара" было делом очень редким, которое нельзя было пропускать. А потому народу шло много. Старика-сказителя сажали на почетное место, где ему стлали ширдык. Он садился, стянувши ноги под собой, по-калмыцки. Ему наливали чашку чая и подавали борцык. Он церемониально медленно выпивал чай и съедал борцык. Потом ему подносили чашку араки".
Так изустно – из уст в уста передавалось древнее духовное наследие калмыков с его протошаманским верование в духов Земли и Дома, Очага и Неба – огня укрощенного и грозного небесного огня с атрибутикой перунов (молний).
А ещё бытовали "ахр дун" – короткие песни, "ут дун" – протяжные песни и "шаальг дун" – шуточные песни.
Круг персонажей калмыцкой сказки довольно обширен: это представители разных слоев народа, фантастические мифологические персонажи – шулмусы, мусы, мангасы, помощники главного героя – конь, слуги, Белый старец, мифическая птица Хан Гаруди. Особую роль в калмыцкой сказке выполняют имена сказочных персонажей, которые становятся известными слушателям уже в зачине: "Давным-давно это было. Жили-были три брата. Имя старшего брата было – Предугадывающий события на пять лет вперед, предсказывающий события на десять лет вперед Ясновидец Золотая Душа". Характерно, что такими же качествами обладает и персонаж эпоса "Джангар". Имя героя волшебной сказки может носить характер прозвища: "Давным-давно это было. В албату хана жил один мальчик-сирота, и этого мальчика звали Саак (Тот же самый)". Особенно такой принцип номинации характерен для героев низкого происхождения, которые волшебным образом превращаются в прекрасных богатырей, добывают богатство, женившись на ханских дочерях, побеждая врагов (Ходжигор – плешивый, Нусха My – сопливый).
Калмыцкая сказка в воспроизведении туульчи-сказочника – это красочное полотно. Сказочник должен был держать аудиторию в неиссякаемом интересе к воспроизводимому сюжету, потому он имел в своем арсенале ряд изобразительных средств, приемов, поэтических формул, которые должны были обеспечивать последовательность и плавность, а иногда и напряженность повествования. Сравнения, эпитеты в большей степени употребляются сказителями по отношению к женским персонажам, гипербола – для характеристики могучей силы богатырей, их коней, враждебных персонажей – мангасов.
Структура калмыцкой сказки родственна со структурой сказок других народов. В построении сюжета сказки встречаются начальные, медиальные, финальные формулы. Начальная формула калмыцкой сказки указывает на отдаленность времени действия: "Кезяня бяаж" – "Давным-давно это было". В начальной формуле описываются персонажи сказочного действа – старик со старухой, три брата, девушка-сирота, мальчик-сирота, хан, у которого есть прекрасная дочь. Отправка в путь главного героя и ее мотивировка дает толчок всему сказочному сюжету. Мотивировкой являются поиски суженой, борьба с мифическими существами, поиски волшебного лекарства. Рождение сказочного героя и его богатырский рост обычно передается развернутой формулой: "По прошествии одних суток он не помещался в шкуре одного барана, по прошествии двух суток – не помещался в шкуре двух баранов, по прошествии трех суток – не помещался в шкуре трех баранов".
Эпитеты – одно из важнейших изобразительных средств калмыцкой сказки, выполняющее особую эстетическую роль. Художественная ткань калмыцкой сказки насыщена эпитетами. Герой богатырской сказки чаще всего характеризуется как "алдр" – славный, "кючтя" – сильный, "сяахн" – красивый. При описании одежды и вооружения богатыря, окружающего мира используются цветовые эпитеты "алтн" – золотой: "алтн эмял" – золотое седло, "алтн ширя" – золотой трон, "алтн хаалh" – золотая дорога, "алтн делкя" – золотая поверхность земли, "алтн зандн ця" – золотисто-сандаловый чай; "цаhан" – белый: "цаhан эм" – белое лекарство, "цаhан санан" – светлые мысли, "цаhан xaaлh" – белая дорога, "цаhан кедя" – белая степь. Последние два эпитета характеризуют пространство сказочного сюжета. Цветовые эпитеты являются непременным атрибутом характеристики сказочных коней – "хурдн хар мерн" – быстроногий вороной конь, "хурдн кюрн мерн" – быстроногий бурый конь, "кек hалзн кюлг" – сиво-лысый рысак. Мангасы и другие враги в сказке наделены эпитетом "хар" – черный: "атхр хар манhс" – мрачный черный мангас, "догшн хар манhс" – свирепый черный мангас. Враги наделены также черными, коварными мыслями – "хар саната".
В художественной системе калмыцкой сказки поэтические сравнения выполняют основополагающую роль. Сравнения являются непременным атрибутом портретной характеристики персонажей. Сравнительные обороты образуются с помощью частиц: мет, чинян, болсн, дюнгя: "уулын чинян мерн" – конь, подобный горе, "ааhин чинян нюдн" – глаза, подобные чаше, "хавчг болсн амн" – рот, подобный ущелью, "темяна толhан чинян сиик" – серьги, подобные голове верблюда, "богшурhа дюнгя нульмсн" – слеза, величиной с воробышка. Источниками образных сравнений являются предметный и животный миры, а также эмоциональное и физическое состояние самого человека.
В описании путешествия богатыря присутствует гипербола, выраженная постоянной формулой: "Долго мчался богатырь на своем коне, так долго, что потерял счет времени и не помнил время и место, где он появился на свет".
Мангасы, шулмусы, мусы – враги богатыря – также описаны сказителями с применением гиперболы. Основной их атрибут – многоголовость – часто меняется: 75 голов, 25 голов, 15 голов. Чтобы уничтожить враждебные людям существа, герой сказки, прежде всего, отрубает им головы. После победы над врагами устраивается пир, который может длиться в течение восьмидесяти лет. Числовые гиперболы весьма распространены: железный меч богатыря имеет длину 32 сажени; герои сражаются меж собой беспрерывно 3, 7, 9 суток.
Не потому ли и наша историческая, почитай, сказка о последнем парижском фонарщике складывается столь продолжительно и постепенно…
20.
Зарайский калмык Баатар Джаргаев жил на разломе времени. Его прадед, доживи он до времени возмужания правнука, рассказал бы Баатару, за что были изгнаны с Центрально-азийских горных степей ойраты. Рассказал бы, как не склоняла голову древняя вера, которую частично удалось трансформировать в упрощенно-народный бон-буддизм, а частично отпустить непокорных искать лучшую долю… Так было и так будет всегда. Монголоидные народы всегда были готовы на исход из мест духовного притеснения. В двадцатом веке столь же свободолюбивые ойгоры (уйгуры) несколько раз перемещались между пределами СССР и Китая. В социалистическом Китае из них получались не только отменные красавцы-уланы, но и генералы, носившие отменные от прочих черные «горные» мундиры… Я писал об этом давно, в 1991 г., но сейчас вспомнить написанное актуально:
Во время великой ссоры уйгуры уходят в горы,
И в профилях их чеканных читается знак беды,
И горечь в словах гортанных на склонах горной гряды…
Оставьте хулу и споры, всмотритесь судьбе в глаза,
Бездушия коридоры сорвали с душ тормоза.
Броженье великой ссоры ломает границ запоры…
Во время великой ссоры скитальцы уходят в горы.
Уходят не для забавы, на скалах стирая мхи
Вчерашние генералы и мирные пастухи.
Чиновники-«полубоги» скосили на них глаза:
– Подумаешь, недотроги – нацменовская буза…
Нелепое ницшеанство, заоблачных троп дворянство…
Раскосами глаз похожи, юродивый осторкизм,
Зачем же так лезть из кожи, ступайте обратно, вниз!
Затем, чтобы встать на колени у вас не хватило… лени.
…Исход был суров и ветер трепал на уйгурах зло,
Халат, что на рвань пометил и маршальское хламьё.
Костровье… В нём чан да вертел… Уйгуры ушли от смерти!
…Горно-алтайские уйгуры(ойгуры) – двоюродные братья калмыков (ойратов), и уж точно оба эти народа родственны более оседлым бурятом в среде которых тибетский ламиский экспансионизм, а российский царизм самым жестоким образом изгоняли шаманов…
В Бурятии становление новой религии, прежде всего, столкнулось с противодействием шаманов, что вызвало ответные репрессивные действия: ламы с помощью полиции (как официально признанная царизмом религия бурят) преследовали шаманов, арестовывали, высылали и т.д. Устраивали массовые сожжения онгонов и других предметов шаманского культа. Но духовную силу традиционного авторитета родовых шаманов, тем более знаменитых табайнаров нельзя было уничтожить физически. Требовалось длительное вытеснение из глубин народного сознания духовных традиций шаманских верований"
К.М.Герасимова, исследовавшая историю проникновения буддизма в Бурятию, пишет об этом процессе так:
"Феодально-церковная культура Центральной Азии, коей является буддизм для бурят иноземная, конфессиональная. Она складывалась в рамках монгольской раннефеодальной государственности, через обращение монголов в тибетский буддизм, первично усилиями духовенства красношапочной секты – сакьяпа, а вторично – желтошапочной секты гелукпа. В отличие от монголов Внутренней и Внешней Монголии, объединения эхиритских, булагатских и хоринских родов не имели политической основы для провозглашения буддизма официальной религией бурят. Бурятские кочевья как провинция "монгольского мира" присоединялись пассивно к государственным актам "центра". Сам факт смены религии свидетельствовал об изменениях в бурятском обществе, тенденции " феодализации " общинно – родового уклада. Установление ламаистской конфессии в Монголии, Бурятии, Туве, Калмыкии происходило по испытанной тибетской матрице обращения в буддийскую веру номадов-шаманистов.
К.М.Герасимова, исследовавшая историю проникновения буддизма в Бурятию, пишет об этом процессе так:
"Феодально-церковная культура Центральной Азии, коей является буддизм для бурят иноземная, конфессиональная. Она складывалась в рамках монгольской раннефеодальной государственности, через обращение монголов в тибетский буддизм, первично усилиями духовенства красношапочной секты – сакьяпа, а вторично – желтошапочной секты гелукпа. В отличие от монголов Внутренней и Внешней Монголии, объединения эхиритских, булагатских и хоринских родов не имели политической основы для провозглашения буддизма официальной религией бурят. Бурятские кочевья как провинция "монгольского мира" присоединялись пассивно к государственным актам "центра". Сам факт смены религии свидетельствовал об изменениях в бурятском обществе, тенденции " феодализации " общинно-родового уклада. Установление ламаистской конфессии в Монголии, Бурятии, Туве, Калмыкии происходило по испытанной тибетской матрице обращения в буддийскую веру номадов-шаманистов.
"В XVII в. проповедники Нэйджитойн и Зая Пандита, последователи учения Дзонхавы, пользуясь поддержкой феодальной верхушки, с большим успехом пропагандируют учение секты желтошапочников среди монголов и ойратов, действуя на народные массы не только силою убеждения, но и льготами и подарками, а также репрессиями по отношению к шаманам и шаманистам. С этого времени ламаизм-буддизм быстро занимает господствующее положение, а шаманизм клонится к упадку и почти совершенно исчезает в Монголии".
Сыновей великих шаманов и шаманок признавали официально – со стороны главы буддийской церкви Монголии – в качестве больших хубилганов, буддийских перерожденцев. И, как говорят в народе, человек с сильным шаманским удха становился сильным ламой. Т.е. шаманские корни как бы не исчезали совсем, а прививались к новой духовной почве – усилиями буддийских иерархов. Но не все шаманисты обращались в буддизм. Иркутские буряты в гораздо меньшей степени приобщились к учению Будды, хотя, судя по их шаманским призываниям, о чём свидетельствуют ранее неопубликованные архивные материалы С.П.Балдаева, М.Н.Хангалова, Далай-лама призывался во время ритуалов (Посвящения и др.). Наряду с чисто шаманскими божествами и духами.
Наиболее известные шаманы и шаманки, изгнанные с родных мест Монголии и Бурятии переходили через Байкал на иркутскую сторону, которая всё ещё оставалась шаманской и здесь приложили все свои усилия для возрождения шаманизма, обучая даже детей шаманским призываниям, передавали им мифологические и родословные предания, бесценные знания шаманской практики, которые в годы Советской власти были сведены к минимуму, но остались в народной памяти предания.
"Хотя в идеологическом плане существовала концепция, согласно которой все прогрессивное в культуре бурятского народа якобы шло из Запада, благодаря великому русскому народу (представителями его различных социальных слоев на разных этапах истории Бурятии), а все негативное и реакционное с Востока, чему способствовали монгольские феодалы-завоеватели и миссионеры-ламы из Тибета и Монголии распространявшие религию Востока – буддизм. Однако новейшие исследования показывают, что роль буддизма в развитии бурятской культуры была значительна и неоднозначна. Последствиями насаждения буддизма в Бурятии 17-19 вв. явилось распространение среди бурятского населения монгольской и тибетской письменности и грамотности, знаний по таким буддийским наукам как философия, астрономия, грамматика, логика, технология ремесел и искусств, медицина, поэтика, стилистика. Буддизм привнес с собой музыку и танцы, искусство книгопечатания ксилографическим способом.
Здесь важно понять вот что… Если теократический Тибет в 17 в. Стал цитаделью экспансии буддизма среди кочевых монголоидных народов, в том числе и калмыков, то шаманство, сведенное к ареалу Иркутской области стало, если хотите своеобразным анти-Тибетом! Произошла географическая располюсовка двух вер – шаманизма и буддизма и некоторое паритетное соглашательство. Была выставлена некая духовная граница… Внешне же шаманизм уходил вглубь прасознания и на его чисто внешне косметически монтировался буддизм. Таково мое личное убеждение, и отсюда, как следствие, даже высланный в глухой северный край шаманизм получил право на многовековую консервацию, чего в виде исторического шанса так и не получил славянский волховизм…
С точки зрения официальной церкви любой мировой религии языческие верования рассматривались не просто как примитивные, они воспринимались резко отрицательно, с ними вели беспощадную борьбу. Особенно нетерпимы были всегда к язычникам представители православия и ислама. Мусульмане называли язычников-шаманистов "неверными" и считали, что им, "неверным", следует объявить священную войну "джихад – газават" и обратить их в правоверных мусульман. Представители православного христианства называли шаманистов "инородцами", "нехристями" и к ним посылались миссионеры для обращения "их" в православную христианскую веру.
С точки зрения буддийских лам и их последователей шаманисты находятся в состоянии "неведения". Когда они почитают духов и делают им жертвоприношения. С позиций буддизма, духи и так называемые мирские хранители (Сахиусаны) – "хозяева местности" (эжины) и другие – сами пребывают в сансаре, т.е. в состоянии несвободы, они сами подчиняются законам кармы и не в состоянии помочь нам, людям, освободиться и достигнуть истинного счастья. Правда, духи обладают несколько более широкими возможностями, чем люди, – например ясновидением и т.п.
И за счет этого они способны иногда помогать людям в их мирских делах. Но их помощь подобна, помощи магии, – говорит Геше Тинлэй. Они требуют постоянных жертвоприношений и способны сильно навредить, если им не угодить. Духи, как и люди, как и остальные живые существа, вращаются в колесе неконтролируемых перерождении. Но они как и люди, могут с помощью Трех Драгоценностей – Будды, Дхармы и Сангхи – ступить на Путь, ведущий к освобождению. Великие буддистские учителя давали Учение не только человеческим существам, но и дакам, дакиням, различным духам.
"...проповедники буддизма, уступая местным требованиям, не старались истребить сразу шаманские обряды и понятия. Чтобы легче скорее и прочнее насадить буддизм, сделать его более доступным, проповедники ламаизма упрощали буддийское учение, вводили в свой пантеон ряд местных шаманских божеств, пользовавшихся у народа особым почитанием. Священные шаманские места объявляли буддийскими святынями (например: гора Алханай в Аге, святилище Даян-Дэрхи в Монголии, гора Барагхан в Баргузинской долине и др.) и, наконец, легендам о шаманских божествах придавали ламаистский характер, так, например: бурятский Гуджир-тэнгри превратился в Махакаллу, прародитель булагатов и эхиритов Буха-нойон превратился в Ринчинхана.
Поводом и причиной появления "боддхитсатв", – отчасти являются находящиеся в неведении люди. Ибо считается, что боддхитсатвы, предпочитают не становиться Буддами в запредельных мирах, а остаются перерождаются в "сансаре" – в нашем мире страданий, добровольно подчиняясь законам "кармы" (причинно-следственной связи) – судьбы, чтобы оказывать помощь в обретении спасения всеми живыми существами.
В прошлом бывало и так, что осквернялись шаманские святыни, т.е. там рисовали христианский крест, буддийские мантры и т.д., но эти проявления вандализма не относятся к сути христианского и буддийского вероучения, а являются признаком омраченного сознания тех, кто делал это. Но всё это было в прошлом, теперь другое время, время мирного сосуществования конфессий, терпимости и взаимопонимания.
В мировых религиях – вероучениях есть универсальные высоконравственные ценности, и есть чему поучиться мирянину, но когда последователи мировых религий и их проповедники утверждают, что только их религия, их вероучения являются "истиной в последней инстанции", что у них есть ответы, на все вопросы, проблемы земного бытия – это заставляет сомневаться в правильности трактовки этими людьми их вероучений. В отличие от попов и лам, шаман не жил только за счет подаяний верующих, именуемых у бурят "мунсэг" (плата за совершенный им религиозный обряд). Шаман занимался ритуальными обрядами (хэрэг) в свободное от основной работы время. Он в отличие от христианских священников и буддийских лам не занимался отречением от мира, а вёл общественно-полезную деятельность. Однако есть ряд черт, общих для шамана и буддистского ламы: тот и другой были, по мнению И.С. Урбанаевой посвященными центрально-азиатского типа, владели "небесным" знанием – могущественной магией, которая служила во благо людей; тот и другой придерживались принципов чистоты во всем и занимались очищением. И еще много общего можно обнаружить в деятельности шаманов и лам.
Монголоидные народы шаманисты жили родовой общиной, объединённые не только верой в своих богов – тэнгриев, но и общим предком – прародителем (Белым старцем у калмыков) от которого они происходят. Монголоидные народы шаманисты жили родовой общиной, объединённые не только верой в своих богов – тэнгриев, но и общим предком – прародителем (Белым старцем у калмыков) от которого они происходят.
Общим для этих религий являются универсальные нравственно-этические нормы. У всех этих религий, что в христианстве, что буддизме и в шаманизме есть единые, общие заповеди: не убивай, не воруй, не лги, не клевещи, не болтай лишнего, не скаредничай, не сердись, не уклоняйся от веры.
(продолжение следует)