XII
В конце каникул брату предстояло принять участие в районных олимпиадах по физике и математике. Предоставив физику в распоряжение судьбы, Маня сразу же после Нового года усадила Эдика за задачники по математике, и каждый день подолгу разбирала с ним его ошибки. Из их разговоров я поняла, что пойдёт Эдька на эти мероприятия не один, а со своей одноклассницей Мариной Сомовой. В девятом классе, когда мой брат смог сделать только половину задания, Марина заняла первые места в районе и крае, а с Всероссийской олимпиады привезла памятный подарок. Учителя, встречая Маню, намекали на влюблённость Эдика и Марины, но мать утверждала, что с Мариной её сын просто дружит в школе, а любовь у него совсем с другой девочкой. Я тоже догадывалась, что у Эдьки, кроме Марины, есть ещё одна подружка, так как помнила о случае, когда он ходил смотреть индийский фильм с кем-то не из его класса. Однако даже теоретически большого отличия между любовью и дружбой не находила.
Ушёл Эдик испытывать свои способности рано утром, когда я ещё спала, а возвращаться, почему-то не спешил.
- Странно, - повторяла Маня, скорее себе, чем мне, - в двенадцать уже всё должно было закончится. Наверное, не сделал ни одной задачи и боится домой показаться. Вот дурачок. Можно подумать, я от него призов каких-то жду. Важна не победа - важно участие.
Наконец, Эдька появился и прямо с порога выдал:
- Можешь поздравить. Я первое место занял, - особая радость на его лице при этом почему-то не вырисовывалась.
- Откуда ты знаешь? – с сомнением в голосе поинтересовалась Маня.
- Нас, участников, мало было, только пятнадцать человек. Ну, они там прикинули и сказали, что работы все сегодня проверены будут, а кто хочет знать результат, пусть через пару часов подойдёт. Ну, мы с Маринкой решили дождаться. Там по парку прогулялись, в магазины зашли. Потом по лестнице поднимемся, слышим, из кабинета доносится: «Значит Шнайдер первое, Сомова второе место».
- А что с Мариной случилось? Или ты меня разыгрываешь? – по лицу Мани пробежала кривая улыбка. – Получается, что ты решил какую-то задачу, а Марина нет?
- Получается, что так, хотя на самом деле наоборот. Точнее, мы оба сначала одну задачу не могли решить. Времени до конца мало оставалось, и я уже собрался уходить, а Маринка, она впереди меня сидела, повернулась и шёпотом мне идею подсказала. Но она всё сначала на черновике делала, а в чистовик переписать не успела. Ну, а мне уже не до черновика было, да и пишу я быстрее её. Всё равно председатель жюри уже у меня над головой стоял, когда я последнее предложение дописывал.
- Нда, - задумчиво сказала Маня, - ну и дела. Марина расстроилась?
- Немного да. Но я хотел у них там в кабинете сказать, что это не справедливо, а Маринка мне на ногу наступила и за руку дёрнула, чтобы я молчал.
- Умная девочка, - Маня грустно вздохнула, - ты бы мог только скандал спровоцировать и тогда ни ты, ни она никакого бы места не получили. Хотя для Марины, второе место, можно сказать – никакое. На краевую олимпиаду поедешь ты.
С олимпиады по физике Эдик вернулся более жизнерадостный и сообщил, что не смог решить только одну задачу. Из всех, кого он потом спрашивал, это был наилучший результат.
- А Марина? – поинтересовалась Маня.
- Маринка только три задания сделала. Я ей говорил, чтобы она поближе ко мне место заняла, так нет же, зачем-то совсем в другом ряду уселась. Потом, когда домой шли, она сказала, что ей физика меньше математики нравится, а пошла она просто со мной за компанию. А мне, так наоборот, физика намного интересней кажется.
Маня, как-то невесело улыбаясь, понимающе кивала головой.
Через несколько дней стало известно, что нашёлся один участник, который по физике решил все задачи. Это был какой-то парень из другой школы, ему и досталось первое место, второе – присудили Эдику. Мать после таких событий, казалось, не ходила по земле, а парила в воздухе. Даже малознакомым людям, с которыми раньше при встрече только здоровалась, теперь она рассказывала, что по математике с сыном занималась всего лишь недельку, а с физикой у него дружба с двенадцати лет, с тех пор, как подарили ему конструктор «200 опытов по электротехнике». Мне тоже захотелось, чтобы Маня обо мне хоть когда-нибудь говорила не с наигранным умилением, как это порой происходило при посторонних, не с пренебрежением, как это бывало внутри семьи, а с таким вот искренним восторгом, любовью и гордостью. Надо будет тоже подружиться с физикой и когда-нибудь на олимпиаде занять призовое место, решила я и обратилась к Мане:
- Мам, а мне на День рождения подарите такой же конструктор, как Эдику подарили, когда ему двенадцать лет исполнилось?
- Тебе в этом году только одиннадцать будет. Забыла что ли?
- Ну и что. Я начну с более простых опытов.
- Бери Эдика конструктор и начинай с более простых. Кто тебе мешает? Эдику он всё равно уже не нужен, у него сейчас другие интересы.
- Но, мам, Эдик уже все детали с того конструктора растерял.
- Скажешь, тоже... Все детали растерял. Что-то же там осталось. Пусть не на двести опытов, но пятьдесят выполнить, ещё вполне можно.
- А когда я пятьдесят выполню, вы мне новый купите?
- Ну, если мне попадётся, конечно же куплю.
Многолетний опыт взаимоотношений и разговоров с Маней, подсказывал, её «если попадётся...», означало отказ без последующих объяснений. Я понуро ушла в детскую, утешая себя, что через год, перед двенадцатилетием можно будет попробовать поднять вопрос ещё раз.
Зимние каникулы закончились, так и не одарив нас хотя бы одним снежным днём. Начались школьные будни, утомляющие своим однообразием почти как морская болезнь. После Эдькиных успехов на олимпиадах, в семье дружно заговорили о поступлении его в институт. На полочке брата к его книжкам прибавилась ещё одна: «Справочник для поступающих», где перечислялись все ВУЗы, какие только имелись в стране. После долгих раздумий и разговоров, было выбран Харьковский политех, подготовительные курсы при этом институте начинались за месяц до вступительных экзаменов. Маня изъявила, желание всё это время быть рядом с сыном, меня она решила на июль отправить в пионерский лагерь. Я обрадовалась, поскольку уже давно хотела попросить Бориса о путёвке, но ввиду того, что мои просьбы обычно, в лучшем случае, просто повисали в воздухе, озвучить своё желание, всё как-то не осмеливалась.
Походы Мани в Районо снова участились. Поначалу она Борису о них не докладывала, а он не особо-то интересовался, как его жена день провела, если та сама не изъявляла желания что-нибудь ему рассказать. Этим «что-нибудь» однажды оказалась новость о том, как ей предложили должность завуча.
- А как же Клавдия Филипповна? – удивился Борис.
- Эту кандидатуру в Районо отклонили, - Маня смущённо улыбнулась. – Знаешь, хоть мне её немного и жаль, всё-таки она рассчитывала на повышение, но скажу тебе одну вещь: Клавдия Филипповна - дура неописуемая. Чем-то ей Воронин не понравился, так она бегала в Районо на него кляузничать, потом к жене на работу приходила...
- А ты откуда всё это знаешь? – Борис недоверчиво смерил жену взглядом.
- Так мне директор наш рассказывал, когда должность завуча предлагал, - Маня то ли от гордости за себя, то ли от самого разговора вдруг вся раскраснелась.
- А в чём эта Клавдия Филипповна обвиняет Воронина? – продолжал выпытывать Борис.
- Ясное дело, в чём. Утверждает, что тот гуляка. Но в Районо её быстренько на место поставили, а жена даже слушать не захотела.
- А он, правда, гуляка? – глаза Бориса слегка сощурились.
- Боря, ты мне такие вопросы задаёшь... Откуда я знаю, что собой представляет моральный облик Воронина? Но даже если и так, какое её дело? Пусть за собой следит. А то, знаешь ли, её с тремя детьми муж бросил, к какой-то молодухе ушёл, так ей теперь кругом супружеские измены мерещатся. Да и сдался тебе тот Воронин вместе с Клавдией Филипповной... Ты мне лучше посоветуй, соглашаться на эту должность или нет. В деньгах я особо-то не выигрываю.
- Конечно же соглашаться, - прозвучал уверенный ответ.
О приближающемся Дне рождении думать мне совсем не хотелось. Велосипед уже был, в конструкторе мать отказала, а другие желания не возникали. За три дня до столь незначительного, с моей точки зрения, события, Маня всё-таки предложила сходить с ней в город и выбрать мне подарок. Когда вышли из дома, выяснилось, что поход наш определённо-целевой:
- Я в железнодорожном магазине туфли на тебя видела, но без примерки не рискнула взять. Чего ты усмехаешься? Знаю, что не любишь получать в подарок сандали...
- Получать в подарок сандали люблю, но не на День рождения.
- Ну, так туфли – это ж не сандали.
Железнодорожный магазин оказался закрытым. Он единственный в нашем городе имел выходной в воскресенье.
- Ну, что ж, - мать глубоко вздохнула, – завтра мне в Районо сбегать надо, а вот, во вторник мы с тобой обязательно сюда придём. День рождения у тебя только в среду, ещё успеем.
Во вторник с самого утра шёл проливной дождь, и, вернувшись из школы, я очень обрадовалась, что Маня свои планы на этот день изменила. Днём позже, несмотря на улучшение погоды тащиться в другой конец города тоже не очень-то хотелось, но всё-таки я торопилась домой, потому что новые туфли мне были нужны. Старые уже имели облезлый вид и давили на большой палец.
- Уже пришла? – обрадовалась Маня. – Вот и чудесно. Ты не очень голодная?
- Да, нет, - неуверенно ответила я.
Перекусить, конечно же хотелось, но кто его знает, что там сегодня на обед. Может быть борщ, с плавающей в нём капустой, а может и того хуже – гречневая каша с мясом. Такое съесть, я могла, только будучи очень голодной, и поэтому приняла решение, сходить сначала за туфлями.
- Тогда сбегай быстренько в магазин, купи маргарин, - предложила мать, - Я хочу в честь твоего Дня рождения «Наполеон» испечь.
- А мы что, не пойдём покупать туфли? – удивилась я.
- Ну, ты же знаешь, мне сегодня раньше на работу надо. Ещё не известно как там автобусы ходят... В субботу купим. Я тебе обещаю.
Мать протянула деньги, сумку и, не глядя мне в лицо, подтолкнула к выходу.
Игнорируя Манино требование «быстренько», я неспеша двинулась по направлению к магазину. Чувство ущемлённости за отклонённую просьбу конструктора теперь пополнилось и другими обидами. Ведь Эдьке конструктор мать тогда купила ещё летом, чтобы подарить следующей весной. И уже не важно было, что предназначалось мне в подарок, пусть даже испеченный Маней «Наполеон». Если ей так хотелось сделать мне приятное, почему о маргарине она вспомнила только сегодня? Здорово было бы, открыв дверь, неожиданно обнаружить на столе свой любимый торт. Вместо этого я голодная должна идти по промозглой погоде...
Мои рассуждения прервались встречей с Аней Глушко.
- Ты куда, в магазин? – поинтересовалась она. – А я, вот уже из магазина иду. Мама сказала, что если хоть на килограмм поправлюсь, она мне летом разрешит косы обрезать. Я теперь каждый день по три бутылки кефира выпиваю.
О своём Дне рождения афишировать не хотелось, и я охотно поддержала разговор на тему, кому из девчонок идёт стрижка, а кому больше к лицу длинные волосы. Потом мы немного поспорили, кто лучше Таданища или ЗинФёдрна, внезапно вспомнили Филиппова, а заодно «помыли косточки» и другим мальчишкам. Лишь после этого, одарив друг друга приветливыми улыбками, расстались.
Сделав покупку, я торопливо шла домой, так как чувство голода давало о себе знать настолько, что гречневая каша с мясом казалась уже вполне съедобным блюдом. А почему именно сегодня на обед должна быть гречневая каша? Мне и самой стало непонятно, откуда возникло такое предположение. Наполеон мать не смогла испечь потому, что не было маргарина, но для приготовления моих любимых макарон с творогом или жареной картошки, всё необходимое у неё есть.
Ещё с калитки было видно, что входная дверь, несмотря на холодную погоду, раскрыта. На пороге с недовольным видом и руками, примостившимися в районе талии, стояла Маня.
- Где ты ходишь? – раздались её возмущения. – Мне уже скоро на работу собираться! Я же не успею тот «Наполеон» тебе испечь!
- Хорошо не пеки, - согласилась я, проходя в дом.
- Что значит, не пеки?! Крем уже готов. Если не хотела, чтобы я пекла, нужно было сразу же сказать, а не тянуть время, шляясь там, непонятно где.
Обида, усталость и голод спровоцировали, не характерную для меня, реакцию:
- А ты, если хотела испечь «Наполеон», могла бы о маргарине подумать заранее! Например, когда мы с тобой в воскресенье в железнодорожный магазин ездили! - резко выкрикнула я Мане в лицо, чего, как правило, по непонятным мне причинам, никогда себе не позволяла.
Мать хотела что-то возразить, но фраза так и застыла в её устах, оставив рот слегка приоткрытым. Я прошла в детскую, где стала неспеша переодеваться, однако, не успела ещё натянуть на себя ненавистное платье, как раздался визгливый крик, пришедшей в себя, Мани:
- Так ты что, назло мне долго ходила? Если такая грамотная, могла бы мне сама в воскресенье напомнить про маргарин!
В тот момент мои мысли занимала тема, что же всё-таки сегодня на обед, поэтому абсолютно спокойным и даже равнодушным тоном я ответила:
- Откуда я знала, есть он у тебя или нет. И какие продукты для «Наполеона» нужны, мне тоже не известно,
- Вот именно! Папа прав, сидишь тут на всём готовеньком. Даже не знаешь, какие продукты у нас в холодильнике лежат! А меня ещё смеешь в чём-то упрекать! Маргарин я, видите ли, заранее не купила...
- Я в туалет хочу, - оборвала я Манину речь и поспешила выйти, помыть руки.
Когда вернулась в дом, мать, ставя передо мной тарелку с едой, сообщила:
- У меня сегодня времени не было другой гарнир готовить, поэтому придётся тебе кушать гречневую кашу, - в её голосе звучала смесь извинения с обвинением.
Машинально орудуя вилкой, я никак не могла понять, откуда возникло у меня такое ясновидение насчет гречневой каши, которая у нас в семье не нравилась только мне.
Маня тем временем, несмотря на ограничения по времени, месила тесто на «Наполеон».
- Ну, вот, коржи выпечь успела, а кремом смажу, когда с работы приду, - спустя некоторое время, самодовольно сообщила она вполне миролюбивым тоном.
Эдька, пообедав, убежал на факультативные занятия, до прихода Бориса оставалось ещё несколько часов. Растянувшись на диване и уставившись в потолок, я думала о том, что именно эти несколько часов, когда я могу принадлежать сама себе, ни на кого не оглядываясь, и есть самый дорогой за весь день подарок ко Дню рождения. Вот только не понятно было, кто мне его подарил.
Вечером Борис сообщил, что с путёвкой в лагерь ничего не получается.
- На июль заявление надо было ещё в декабре подать, - заявил он тоном прокурора, конечно же, забыв, хотя бы словесно, меня поздравить, - но ты мне в декабре не говорила, что снова хочешь в лагерь.
- Как я могла это сказать, если ты тогда был в Баку, и даже письма от тебя не приходили?
- Ну, да. Я был в Баку. Значит, надо было тебе ещё до моего отъезда побеспокоиться.
Я спорить не стала, путёвок-то всё равно уже нет, а когда Маня вернулась с работы, спросила, можно ли будет мне, в таком случае, поехать с ней и Эдиком в Харьков. Путешествия по большим городам у меня всегда ассоциировались с посещением магазинов.
- Ага, щас, - фыркнул Эдька и обратился к Мане, - если эту придурошную возьмёшь, я никуда не поеду. Уж лучше в армию пусть заберут, чем с ней там позориться.
- Успокойся, - улыбнувшись, ответила ему Маня и повернулась ко мне, - я у себя на работе достану тебе путёвку в лагерь. Так даже интересней. Один год в Анапе, другой - в Геленджике.
После чая с не пропитавшимся «Наполеоном» меня отправили спать. Оставшись втроём, они ещё долго о чём-то беседовали, только мне этот разговор был не интересен. Погрузившись в собственные мысли, я ругала того идиота, который придумал, что День рождения – это праздник. На мой взгляд, лучше было бы остаться без «Наполеона» и прожить день, как и множество других.
XIII
В железнодорожный магазин мы выбрались лишь тогда, когда купленные там туфли можно было считать подарком к Восьмому Марта. Но даже если бы такого праздника не было, Мане всё равно пришлось бы их купить, так как старые - к весне мне давили не только на большой, но и на все остальные пальцы. А весна наступила рано, и уже в конце марта зацвели некоторые деревья. Правда, потом ударили заморозки, после чего, все заговорили, что урожаю абрикос не бывать.
Эдька с краевой олимпиады приехал расстроенный, так как из шести заданий сделал только четыре, да и то, половину не правильно. Настроение его ещё больше испортилось, когда на следующий день брат вернулся от Марины Сомовой.
- Маринка в течение часа все задачи правильно сделала, - сообщил он Мане, - Какой же я дурак, что тогда воспользовался её подсказкой. Если бы ушёл, как и собирался без последней задачи, она б поехала вместо меня.
- Ничего страшного не произошло, - успокаивала Эдика мать. – Не забывай, что Марина решала все эти задачи в домашней обстановке. Конечно же, она умничка. Но, быть может, именно поэтому очень даже хорошо, что на краевую олимпиаду ездил ты.
- Это почему же? – Эдькины глаза от удивления стали совсем круглыми.
- Потому что она в институт и так поступит, а тебе, я думаю, поработать в незнакомой обстановке, пошло на пользу. Теперь хоть будешь знать, насколько это важно не давать волю нервам и уметь сосредоточиться. Сам же говоришь, когда свою работу отдал, сразу же понял, как надо было две нерешённых задачи сделать. Значит, ты сильно там разнервничался, а когда успокоился, то и мозги нормально работать стали, так же?
- Может ты и права, - Эдька пожал плечами. – Нам там кофе с шоколадом предлагали. Другие спокойно пили, жевали, а мне, так, в глотку ничего не лезло.
- Вот видишь, - Маня улыбнулась, - смотри, чтоб на вступительных экзаменах такое не произошло.
Далеко не всегда Эдик на весьма благосклонное к нему отношение матери, отвечал взаимностью. Очень часто он отпускал в её адрес грубости, насмешки, требовал деньги и угрожал что-то рассказать отцу. Я всегда прислушивалась к их диалогам, пытаясь уяснить, что же именно он может рассказать, и однажды ухватилась за ниточку догадки.
- Эдик, принеси ведро воды, - попросила Маня, прикрывая кастрюлю с супом крышкой.
- Не обязательно. Ты уже обед приготовила, вода тебе ни к чему.
- Если я тебя попросила, значит, вода мне нужна.
- Тебе нужна, ты и иди. А я в воде сейчас не нуждаюсь, - Эдька засмеялся, с наглым вызовом глядя Мане глаза.
- Слышал бы отец, что ты мне тут порой выдаёшь. Но ничего, ты меня доведёшь. Вот возьму и всё ему расскажу. То-то он обрадуется, - с сарказмом пропела Маня.
- А как он обрадуется, когда узнает, зачем дядя Коля сюда приходит. Особенно ему будет приятно слышать, что ты всегда это знала и от него скрывала, - в тон матери ответил Эдик.
- Я уже жалею, что была с тобой тогда откровенна, - вздохнув, произнесла Маня и с пустым ведром покинула веранду.
- Я тебя об этом не просил. Рано или поздно сам бы обо всём догадался, - вдогонку ей крикнул Эдик.
Так значит, всё дело в Коле, обрадовалась я. Выходит, он не просто так здесь появляется. Если брат сказал, что рано или поздно сам бы обо всём догадался, то и я, пошевелив мозгами, смогу всё понять. Мои мысли усиленно перебирали все варианты причин, которые могли бы заставить Колю столь часто нас навещать.
Женщины обычно заходили к Мане, чтобы занять хлеб, муку, деньги. Иногда кое-кто советовался с ней по поводу приготовления деликатесов. А мужчины? Зачем к Мане приходят мужчины? Примерно год назад зачастил к нам один её ученик. Мать его к поступлению в институт готовила. Тот тип не поступил, а Маня решила, никогда больше не браться за столь неблагодарное дело. Борис тогда, кивая головой, признался, что ему эта затея изначально не нравилась. Что ж, получается, всё сходится. Коля захотел поступить в институт и попросил Маню подготовить его по математике. Она согласилась сделать для родственника исключение, а от Бориса, зная его негативное отношение, держит всё в секрете. Придя к такому открытию, я стала к Коле во время его визитов повнимательнее присматриваться. Но это было трудно, поскольку мать спешила отправить меня в магазин или заявляла, что я должна идти гулять, так как мало дышу свежим воздухом. С наступлением тёплых дней, для исполнения этих требований, стало возможным снова использовать велосипед. К счастью, в остальном мать на меня внимание не обращала, и коричневая, перешитая из формы, юбка теперь играла роль домашнего наряда.
Однажды по дороге в магазин, ещё издали я заметила силуэт Зинаиды Фёдоровны и свернула с дороги на тротуар.
- Здрасте, ЗинФёдрна!
- Света Шнайдер? Ну, здравствуй. Давненько я тебя не видела, - учительница приветливо улыбнулась. – Ты немного изменилась, выросла, сразу и не узнаешь. Ну, как твои дела?
- Та, ничего, нормально.
- Ребята как-то рассказывали, что у тебя с Филипповым проблемы были. Уже помирились?
- Так это уже давно было.
Мне показалось, что с тех пор, как я воевала с Женькой, а также когда перестала заходить в филиал, прошла целая вечность. Девчонки, время от времени по-прежнему забегали к Зинаиде Фёдоровне и выдавали все текущие новости. Как часто приходилось подавлять в себе желание к ним присоединиться! Но без толчка, хотя бы в виде одного слова учительницы, означающего приглашение, я чувствовала себя, словно, перед не преодолимым барьером.
- А я однажды Женю с его мамой встретила, - как-то совсем по-дружески заговорила Зинаида Фёдоровна, будто возраст наш не был разделён десятками лет, - мы с ним поговорили, и он обещал, ни разу в жизни, ни одну девочку больше не бить. Как ты думаешь, он сдержит своё слово?
- Вообще-то он один сейчас сидит, совсем на другом ряду, а на перемене я тоже с ним не встречаюсь... Но если хотите, спрошу у других девочек, не обижает ли он их, потом Вам расскажу, - я искала повод для возобновления визитов.
- Как ты третью четверть окончила? Отличница? – вдруг сменила тему учительница.
- Не, ЗинФёдрна. У меня по русскому четвёрка. У нас отличники только Аня Глушко и Юля Никитенко.
- Но, моя хорошая, ты-то ничуть не глупее ни Ани, ни Юли. Только немного повнимательней надо быть, не так ли? Так что, соберись и постарайся до конца года эту свою единственную четвёрку исправить.
- Нет, ЗинФёдрна, у Татьяны Даниловны я никогда не смогу быть отличницей. Может быть, потом когда-нибудь и буду, только не в этом году.
Я посмотрела в лицо учительнице и встретила пронизывающе-понимающий взгляд. Сейчас она скажет, чтобы я к ней хоть изредка заходила, подумалось мне. Она же рада встрече со мной, она же хочет видеть меня вместе с Ренатой и Олей...
- Хорошая ты девочка, Шнайдер Света, - грустный голос учительницы выдал совсем не то, что хотелось услышать мне, - я смотрю, ты с сумкой. Мама в магазин тебя послала?
- Ага. За хлебом.
- Ну, так поезжай, а то она волноваться будет, если ты задержишься, - Зинаида Фёдоровна быстрыми шагами пошла прочь.
Со злостью крутя педали, я, как могла, уговаривала себя не разреветься. Ещё не хватало, чтобы в магазине посторонние люди расспрашивали, почему плачу! Однако за все годы общения с Зинаидой Фёдоровной никогда мне не было так больно и обидно. Даже, когда она на меня сердилась, даже когда однажды поставила двойку...
Бросив сумку с хлебом на стол, я направилась к своему излюбленному месту. Лишь после захода солнца, оставившего малиновый закат, вода в моём организме, как я полагала, закончилась, и слёзы перестали течь. Мысли теперь занялись анализом всей этой жутко неприятной ситуации. Если бы я Маню, после разговора её с Таданищей, не послушала и вместе с девчонками пришла к ЗинФёдрне, всё могло бы закрутиться иначе... Одна за другой картины, как я вместе с подружками захожу к любимой учительнице, вставали у меня перед глазами. Сидя на корточках и прижавшись спиной к холодной стенке дома, я продолжала мечтать, прекрасно понимая, что уже больше никогда не переступлю порог, столь знакомой и дорогой мне, классной комнаты.
Последняя четверть в году, несмотря на наименьшее в ней количество учебных дней, показалась самой длинной. Каждый урок тянулся до бесконечности долго, при выполнении домашних заданий, я быстро уставала и даже порой ложилась днём спать. Незадолго до майских праздников, все четвёртые классы собрали после уроков в клубе, и мы стали репетировать приветствие ветеранам войны к заседанию, посвящённому Дню победы. Собственно говоря, само приветствие в виде монтажа выдавали со сцены «бэшники». На долю трёх других классов выпало, стоять между рядов и время от времени размахивать цветами. Во время репетиции самих цветов не было, и мы просто размахивали руками. Поначалу всё получилось хорошо, но Вера Сергеевна потребовала повторения, потом ещё раз. После третьего раза начались сбои: то на сцене кто-то текст запинаясь рассказывал, то между рядов вид, с точки зрения Веры Сергеевны, был не достаточно красивым. И всё начиналось сначала. Вскоре я почувствовала небольшое поташнивание и сжимающую боль в области глазных яблок, а от этого, как мне казалось, начала болеть голова.
- Татьяна Даниловна, - подошла я к своей учительнице, - у меня глаза болят.
- Чего это они у тебя болят? – удивилась она и с умным выражением лица заглянула мне в зрачки, - Все нормально. Не должны они у тебя болеть, - прозвучал её диагноз.
- Но они болят, - настаивала на своём я. - Можно мне домой уйти? Мне всё хуже и хуже становится.
- Ты же только что пожаловалась, когда ж тебе всё хуже и хуже могло стать? – усмехнулась Таданища и успокаивающе добавила, - Скоро все домой пойдём. Честно говоря, я и сама от всей этой затеи не в восторге.
Когда мы разошлись, мне было уже настолько плохо, что по дороге домой я ни с кем не разговаривала и от боли почти не слышала, о чём болтали девчонки. А дома, вместе с рыданиями, выплеснулась из меня обида на Таданищу:
- Она не имела права мне не верить, она же не врач! ЗинФёдрна никогда бы так не поступила, - твердила я Мане, пытавшейся меня успокоить.
После таблетки пенталгина боль стала утихать, и я уснула, даже не пообедав.
На другой день мать потащила меня к окулисту. Молодой врач проверил зрение и, не найдя ни дальнозоркости, ни близорукости, посоветовал при ярком свете носить защитные очки. Возвращаясь из поликлиники, мы встретили Таданищу.
- Ты её отругаешь за то, что мне не поверила? – тихо спросила я Маню, пока мы не приблизились.
- Давай, ты не будешь за меня решать, что мне нужно говорить, - недовольно, но также тихо проворчала она.
- Шнайдер, ты почему сегодня не была в школе? – строго спросила, Таданища, словно матери моей рядом и не было.
Наверное, считает, что, обидевшись на неё, прогуляла, - подумала я, вспомнив давнешний разговор по поводу Филиппова.
- Мы от врача идём, полдня там под кабинетом просидели - ответила за меня Маня и, глубоко вздохнув, добавила, – жалуется Света, что глаза болят. Дети сейчас очень рано начинают терять зрение.
- Да-да, - ритмично закивала Таданища, - я знаю. Она ко мне вчера подходила. Через неделю у нас это мероприятие, будь оно трижды неладно... Но ты, - обратилась она ко мне, - можешь на него не приходить, если плохо себя чувствуешь.
Женщины заговорили о каких-то своих учительских делах, напрочь забыв о моём присутствии. Когда тема была исчерпана, они пожелали друг другу всего хорошего и разошлись.
- Вот видишь, - жизнерадостным тоном объявила Маня, - Татьяна Даниловна очень приятная и милая женщина. Я даже ей ничего и не сказала, а она сама предложила тебе на то мероприятие не являться.
- Но если не обязательно являться на само собрание, то уж с репетиции тем более могла бы меня отпустить, - выдала я свою точку зрения. – А ты не сказала ей, чтобы она так больше не делала, и теперь, если у меня заболят в школе глаза, она снова меня домой не отпустит.
- Ничего страшного. От того, что болят глаза, ещё никто не умер.
Вспомнив ту невыносимо-сильную боль, я возразила:
- Откуда ты знаешь? Если человек уже мёртвый, то не сможет сказать, от чего он умер. Если бы я тогда, на репетиции умерла, ты бы тоже не знала, почему это произошло, и всё равно бы утверждала, будто от того, что болят глаза, ещё никто не умер.
Маня засмеялась, хотя с моей точки зрения, в обсуждении вопроса о жизни и смерти ничего смешного не было.
- Ну, ты же пожаловалась Татьяне Даниловне. Так что, думаю, в любом случае до смерти дело бы не дошло.
- Ага. Я ей пожаловалась, потому что думала, она меня отпустит. А если бы знала, что не отпустит, то и не подходила бы.
- Ну, знаешь, дорогая, если ты чувствуешь, что могла бы к Татьяне Даниловне и не подходить, значит, не настолько плохо тебе было. Слава Богу, ты ещё не знаешь, что такое боль от которой можно умереть. Если бы, не дай Бог, была такая боль, ты бы и без разрешения ушла.
- Но она бы тогда кричала. И Вера Сергеевна тоже. Она и так на учеников, знаешь как, орёт. Я вчера слышала.
- И ты всё это заметила? Значит, повторяю, не настолько тебе было плохо. Но в любом случае, до конца учебного года тут совсем мало времени осталось. Потом Татьяна Даниловна уйдёт на пенсию, а у тебя будут совсем другие учителя. Ты хотела, чтобы я сейчас тут посреди улицы крик подняла? Во что бы то ни стало, я должна с Татьяной Даниловной поссорится? Но она, не забывай, не далеко от нас живёт. Я что, по-твоему, из-за твоих капризов со всеми соседями поссорится должна? Вон, даже врач у тебя ничего серьёзного не нашёл. Ещё не известно, действительно ли у тебя что-то там болело или просто домой захотелось.
Если бы разговор этот состоялся дома, я наверняка бы от обиды разревелась, но не домашняя обстановка всегда каким-то магическим образом наделяла меня силой, помогающей держать себя в руках. Не проронив больше ни слова, я лишь поняла, что если такая боль повторится, уйду из класса, не дожидаясь разрешения.
Тёплая весенняя погода, похожая больше на летнюю, не сняла с меня быструю утомляемость и постоянную вялость. Всё чаще Маня ругалась из-за того, что я невнимательная, неуклюжая, рассеянная. Но мне и самой непонятно было, что со мной происходит, и почему, отправляясь в магазин за сливочным маслом, я приносила две бутылки кефира, а, приблизившись к стеллажам хлебобулочных изделий, долго вспоминала, что и в каких количествах надо купить. Однажды, уходя из класса, я забыла на парте свою авторучку, причём обнаружила это уже вечером, так как садится за уроки не спешила. На другой день поутру меня ждала пустая парта. Наша классная комната во вторую смену принадлежала семиклассникам, но девица, занимающая моё место, заявила, что ничего, мною оставленного, не находила. Я долго раздумывала признаваться во всём Мане или нет, и выбрала молчание. Авторучку можно было купить только в большом городе, но у Бориса командировки не предвиделись. Однако уже на третий день после пропажи, Маня обратила внимание, что пишу я старой тёмно-коричневой «пенсионеркой», перебинтованной в несколько слоёв изолентой. Как и многие другие вещи, доставшейся мне по наследству от Эдика, она была далеко не в идеальном состоянии.
- Чего это ты не пишешь авторучкой, которую тебе папа из Баку привёз? – поинтересовалась мать.
- У меня её украли, - соврала я.
- Как украли? Где?
- В школьной библиотеке. Я портфель у двери оставила и пошла книжки выбирать, а когда вышла, портфель оказался расстёгнутым, и ручки там уже не было.
Эту историю я не сама придумала. Нечто подобное случилось с моей одноклассницей Леной Рыжковой. Мне хотелось Манины упрёки и возмущения сократить до минимума, и такая интерпретация пропажи подчёркивала мою невинность. Однако когда мать ушла на работу, чувство недовольства собой напрочь испортило мне настроение. Плюс ко всему появился страх быть разоблачённой, потому что в библиотеке я уже больше месяца не показывалась.
Вернувшись, как всегда по средам, пораньше, Маня об авторучке и не вспомнила, а за вечерним чаепитием, казалось, забыла даже о моём существовании, потому что была полностью поглощена разговором с Борисом.
- Воронин сегодня к нам в школу заходил, кое-какие документы занёс. Представляешь, Клавдия Филипповна его семью разрушила.
- Это каким же образом? - искренне удивился Борис.
- Ходила по пятам за его женой, пока та не согласилась с ней поговорить. Ну, а когда встреча состоялась, стала убеждать, что у Воронина есть любовница. Жена сразу не поверила, а потом стала мнительной, в семье начались скандалы. Однажды Воронин с одной из сотрудниц зашёл на минутку домой, бумаги некоторые у него там хранились. В это время случайно дочка забежала и рассказала матери, что в квартире постороннюю женщину видела. Ну, жена Воронина, без всяких там разбирательств на развод и подала.
- Ты же говорила, что у Воронина сын.
- Младший – сын, а дочь у них уже совсем взрослая, недавно замуж вышла и живёт на квартире, чтобы отдельноё жильё получить. Воронин говорит, что она обычно к ним только на выходные приходит, а тут приболела, хотела кое-какие лекарства у матери взять.
- И что, одного слова дочери было достаточно, чтобы подать на развод?
- Ну, нет, конечно. Говорю же тебе, с подачи нашей Клавдии Филипповны, жена стала упрекать Воронина в неверности уже давно.
- Нет дыма без огня, - усмехнулся Борис. - А тебя-то с какой стати судьба его так волнует?
- Да мне как-то всё равно. Это их семейные дела. Просто в голове не укладывается, чего той Клавдии Филипповне не сидится. Уже скоро седина появится, а так за всю жизнь ничему и не научилась.
Вся эта история казалась мне неправдоподобной. Подумаешь, Воронин разговаривал с какой-то женщиной у себя в квартире. К нам, вон, тётя Глаша тоже несколько раз заходила, просила Бориса ей помочь. Но Маня, узнав об этом, лишь одобрительно кивала головой и ни о каком разводе речь не вела. Да и к Мане, мало ли кто заходит. А впрочем... Мне вдруг вспомнились угрозы Эдьки рассказать отцу о визитах Коли. Но там, как я поняла, дело не в самих визитах. Борис, конечно же, знает, что Коля очень часто нас посещает, просто он не догадывается, что Маня готовит Колю в институт. А у Воронина, судя по рассказу Мани, дело обстояло совсем наоборот: жене было абсолютно всё равно, ради чего пришла чужая женщина. Ей не понравилось, что она пришла.
Уже засыпая, я повторила про себя впервые услышанное новоё слово «любовница». Интересно, что Клавдия Филипповна, употребляя его, подразумевала. Мне оно казалось чем-то средним между «любимчики», которых имела Таданища и «любушка» - так когда-то называла меня бабушка.
(продолжение следует)