Где нет капкана - там капкан,
Чего уж ждать, когда такой туман.
И наша жизнь, как мир иной.
Машина Времени
Не люблю зиму. Скользко. Слякоть. Холодно. Я привередливая, я люблю осень. Которая еще с арбузами на прилавках смуглых торговцев. Люди тогда легкие и голодные на приключения. А зимой они сытые и скучные. Упаковываются в дубленки и шубы. Слишком много меха и мало – сердца.
Я – охотница. Мне нравится охотиться. Бездумно, не оглядываясь на будущее, следующее по пятам. Потому что я всегда обгоняю будущее. Оно-то не знает тех дорог, по которым должно прийти.
Мне хорошо. Охота сегодня не удалась, но я не печалюсь. Такая сегодня погода: ни луны, ни звезд, коричневая каша из снега. Я уже говорила, что зимой я редко охочусь. Так, для разнообразия.
Иногда я ставлю музыку – если она подходит под настроение, конечно. Лучше всего помогают фильмы. В кинотеатрах. В темноте и шуршании зала. В пустоте ряда, опираясь локтем на ручку кресла. Выходить после просмотра – это одинаково с вылуплением из куколки. Ново. Свежо. Тогда я особенно чутко становлюсь на след.
Сегодня я придумала себе забаву. Она лежала у меня в кармане, легонько позванивая. Хорошая забава получилась. Когда я достала ее в автобусе, весь салон озарился изумрудным сиянием, а один ребенок потянулся к ней ручками. Я щелкнула его глупостью, как строгая мамаша, и он мигом успокоился и поверил.
Я люблю, когда люди верят в мои глупости. Я их выдумываю на ходу. Правда, если засорять ими всех и каждого, то скоро станет скучно. Люди все одинаковыми становятся. Просто. Гораздо интересней заманивать детей и скармливать им глупышки. Потом я обязательно отслеживаю их. Когда они вырастают… я обязательно читаю их книжки на прилавках магазинов, или их мемуары, или хожу на выставки их картинок. Интересно ведь, когда рисуют чужую глупость. Мою.
Автобус ехал медленно, и я скучала. Заглянула в газету пенсионера. Мне нравится премьер-министр этой страны. Он похож на одного моего знакомого мага. Конечно, волшебник сразу обидится, если я скажу ему, что его роскошный нос играет немаловажную роль в политике крохотного государства. Поэтому я не говорю.
Жаль, в городе нет сугробов. Очень мило с подножки автобуса ухнуть в глубокий белый снег. По самые уши. Тогда возвращение домой станет особенно приятным.
Но я шла не домой, а в гости. И в кармане тихонько кувыркалась изумрудная забава.
Шаманка встретила меня прищуренным черным глазом и хитрой раскладкой карт, так и так исчезнувших в широких рукавах. Она, как всегда, предложила мне тапочки, я, как всегда, отказалась. Охотнице не стоит залезать в чужую обувь и шерстяные носки, она предпочтет остаться босиком.
У шаманки на кухне появилась очень красивая настенная тарелка. С мельницей. Я сразу учуяла, что там кто-то живет, и шаманка подтвердила мою догадку. Она сказала, что на мельнице живет грустный мельник, который мелет муку и пытается приручить вдовца-лебедя, живущего в пруду. Пруд не видно, потому что он находится за мельницей и тонким заборчиком. Но, добавила шаманка, наверняка ей скоро подарят вторую тарелку, где будет этот пруд. Ей очень интересно посмотреть на лебедя – не облезлый ли.
Попив чая из ярко-желтой кружки, я достала из кармана забаву и положила на стол, который сразу легонько завибрировал.
- Какая приятная забавка, - сказала шаманка, потрогав ее пальцем. – Придумала?
- Почти трофей с почти охоты, - сказала я.
- Мило.
Мы закурили. Спички весело фыркали, шипя и искрясь о стенки коробка.
Мне что-то совсем не хотелось уже говорить, шаманке тоже. Мы поставили табуретку еще для одной подруги – молчания, и стали просто безмятежно дымить.
Сигареткам в пепельнице было неуютно. Они завидовали тем, которые улетали в форточку.
Потом шаманка рассказала, что у одной нашей общей знакомой на день рождения взбесился календарь. В нем оказалось ровно двенадцать листов, а на каждом листе – тридцатое число каждого месяца. Включая февраль.
- Может, поколдовал кто? – вяло спросила я. Из вежливости.
- Отнесли на консультацию демонам, - шаманка вытащила из правого рукава веер, развернула его и стала водить по кухне тени, сворачивая их в паутинки.
- Беда, - сказала наконец она. – Пришли охотник мести и охотник любви.
Я насторожилась. Почти все стало почти понятным, но не понятым. Не договоренным. Не договорившимся.
- Ищут тебя.
- О.
Мы улыбнулись друг другу.
- На лестнице темно, - сказала шаманка. – Опять лампочку выкрутили, гады. Я посвечу тебе.
На спуске ступенек я обернулась через плечо. Шаманка стояла в проеме сумерек дверей, сквозь тонкие пальцы просвечивал голубой светлячок. Я забыла у нее забаву – но я ведь и несла ее для нее.
Я люблю пить у нее чай и курить неспеша дым.
Я охотница. Я убиваю чужие сны. Иногда. Но обычно я ловлю людей. Их настроение. Их подножки и ощущения. Мне нравится слушать, как щелкают капканы на их тропинках. Дзинь и щелк. У охотника мести иначе – клац-клац. У охотника любви – шелковые удавки. Разноцветные, правда. Но душат отменно и бесшумно. Любовь никогда не приходит громко.
Я охотница. Спасибо, шаманка. Наверное, я пополню тебе запас светлячков: твои уже на исходе. Надо будет принести в следующий раз целую шкатулку. И - иногда держи свои карты раскрытыми на меня.
Я слушаю плеер.
Как же так, видишь, друг, мы уже совсем одни,
Тот же мир, только уже круг,
И еще короче дни.
По земле и небу, по воде и хлебу
С каждой ночью тише
Поступь четырех коней.
Я подпеваю, пустой трамвай согласно покачивается в ответ, искря брызгами с проводов.
Не танцуй на крыше -
Ветер все сильней.
Как же так, рвется нить, ветер не остановить.
Врут про рай, значит скоро край,
Не спасти, не сохранить...
На остановке кто-то заходит внутрь. Вместе с ним – запах осени. Той самой, с арбузами на прилавках смуглых продавцов. Он бос, и у него поступь тумана. Я чую его, ведь он идет по моему следу. Я чувствую его улыбку и сквозь сомкнутые веки. Хребет моего кинжала под курткой за поясом становится теплым и плотным.
Поднимая в воздух и кресты и звезды,
Ветер движет нами,
Сколько нам осталось дней...
И в поклоны поздно -
Ветер все сильней.
Я – Охотница.