Вчера пил, и вот что. Иду я как-то (не скрою, из суда). Смотрю – шнурок развязался. Я нагнулся и привычным движением, перекрестил концы шнурка, изобразил поверх бантик. Собственно, пошел дальше. И тут мне вспомнилось, как иногда, приходя домой, усаживаясь на стул и пытаясь снять обувь, я ловко избавлялся от бантика и неожиданно натыкался на стандартный и уверенный двойной узел. Долго и многочисленно чертыхаясь, я таки нарушал гармонию данного узла и неспокойно шел спать. Но это тогда, а сейчас, то есть тоже уже тогда. Когда из суда. То есть я вот о чем. Узрев в корень, я уловил тонкости механизма узлообразования на шнурках. Итак, увидав развязавшийся шнурок, мы делаем что?! Мы перекрещиваем концы шнурка и бант ВАЯем (Анюту вспомнил тож, кстати с ДР еще раз). Покрепче затягиваем, чтобы более не пришлось нагибаться…и ВУАЛЯ!!! – узел.
Вот оно, вот оно. Что оно-то?! Ничего. Проходи. Тут беспорядок, черти водятся, шучу, иногда кони, шучу, иногда. Кони?! Анатолий Федорович, вон книжка на полке. Ага, рядом с Эммануэль. Ага, мой первый сексуальный опыт. Или второй?! Не Кони – Эммануэль. Сплю ли я здесь?! – ну, да, иногда да, да?! Что?! 1984?! Нет, это год моего рождения. Почему на книжке?! Ну, что я могу тебе на это сказать. Ты ведь не книжки пришла читать. То есть я не хотел ничего такого сказать, прости. Душ там, кухня там, больше не мокни под дождем зря, вот одежда, комната у меня одна - переодеться можно именно здесь, я отвернусь, или нет. Угу, иди, думаю, ты будешь очень смотреться в моей рубашке. Только не улыбайся так мило, а то сведешь меня с ума. Мило. Фу, стандартно-то все как.
Ушла (через окно, естественно, затем обратно - в окно на кухне, а там и до ванной рукой подать)
А я остался смотреть на комнату. Если кроме стен, то засаленный матрас под скомканными простынями, ни хрена не шелковыми, но зато – розовыми. Щели с палец в деревянных рамах незаклеенных окон, в правом крайнем углу - тоска, в левом – бред, в средне правом – бутылка водки, допитая, а в ней – кораблик алопарусый , в ближнем левом – я лежу, ооочень нетрезвый, очень одинокий, очень вжавшись в соитие стен, полагаю для того, что думаю. Рядом ноутбук и звук «о-оу» (ау, ку-ку), и где-то в нижнем углу экрана – я знаю – моргает желтенькое изображение письма. «О-оу».
Где-то
Я это
Уже видел…
Сижу, полулежа, вжавшись в соитие стен. Нет это стандартно, это жевано, езжано и прочее… Стою, раздвоившись, расставив страшные прямоугольные лапы, вжав в себя съежившегося паренька, пьяного, сытого. Сколько раз я уже грел его в своих объятиях. Мы, кажется, привыкли друг к дружке, вот так. Да-да, именно так! Мне кажется, ему со мной лучше, меня не нужно предварительно ласкать, читать стихи, описывать в прозе, к тому же нет необходимости меня трахать. Я все-таки стенка.
Но
Я где-то
Это
Уже… видел
Я ведь ….?!
- …. не стенка, почему, почему, почему все так?! И только вода тонкими струйками горяче-холодная и не молчит:
- Я чет ни хрена не пойму, я вроде вода, я вроде стекаю по ее телу, по лицу, я вроде не соленая ни капли. Девочка, ты что плачешь?! А?!
- Да, нет, стоп. Ладно, ладно, ладно, тише, тише, тише. Я не плачу, все хорошо. Сейчас вот по(д)моюсь (грубо, но факт, можете прочитать и без этого слова, ваш выбор) выйду из ванной, там этот матрас, простыни, стихи, наверное, он ведь пишет. Но как?! Как он здесь?! А впрочем, гори оно все синим пламенем, но все только вот как-то – стандартно, стандартно, стандартно.
- Девочка, ну не надо плакать, не надо. Возьми лучше мочалочку, мыло душистое, полотенце пушистое…
- Вот теперь тебя люблю я!!!
Я где-то это уже…
Ошибочка, мадам, вот теперь тебя люблю я. А ты постанываешь. Без прелюдии, без лишних оваций и комплиментов, без презерватива и контрацептива. Жизнь ведь одна. И только стихи на ухо. В углу, видишь, возле паренька ноутбук, ты подсматривай, читай – там проза. И еще порнография. Впрочем, и проза его – та еще порнография. И слова из песни: «Ночью ты кричишь сильней!». Но сейчас утро. И на тебе уже нет моей рубашки, и на тебе вообще ничего нет, кроме кожи, даже мысли твои видны, грязненькие. Девочка. И только стихи на ухо. Стандартно, стандартно. Черные трусики повисли, не понять чем зацепившись за подвешенную на тонком проводе к потолку грушу «нельзя скушать».
Жизнь ведь одна.
И жизнь-то уж наверняка все где-то когда-то уже видела.
И утро видело. Я был утром однажды, а вот жизнью не был. Жизнью вообще невозможно был или буду, жизнью можно только есть.
Однажды я даже был однажды. Но ты все, и я все. Это называется одновременно. И стихи на ушка, уже на ушка. И руки дрожат, и русалка на ветвях сидит, и кот ученый… Дышу, укушу.
Перекладывая зачитанные до образных дыр странички, ты вычитываешь что-то про вечное возвращение. Я лежу, ощущая реальность скомканных простыней, холод моих холодных рук, ликвидность своего тела, ранний рассвет, исключительность свою в виду невозможности себя повторить. Впрочем, меня гораздо больше волнует и радует, что ты стоишь возле книжной полки, нагая, сытая и розовая. Я бы назвал тебя поросеночком, но это пошло, посему декламирую вычитанную недавно фразу: «Есть только две вещи, которые невозможно описать, одна из них – закат солнца». Ты, зачитавшись старым немецким маразматиком, бурчишь под нос, что я - про оргазм. Видимо, пытаешься меня обидеть.
Все, пора заканчивать, счастье – мгновение. Несмотря на изучение Тантры и пролонгирование – оно все же остается мгновением всегда и кончается зачастую раньше, чем вечность. Я встаю и убиваю тебя. Ты кричишь, почти как недавно, в постели, ржаво: «Сука, отпусти меня, отпусти, отпусти, отпусти, я дважды не повторяю, не повторяю, не повторяю». И, кажется, кровь изо рта.
Я чувствую, как мое твердое и узкое тело, проникает в суставы, ведомое уверенной рукой средненькой мерзости монстра, членит их. И черный полиэтилен моих внутренностей вбирает в себя руки, ноги, головы (гидра?!) и другие части тела.
Но
Это
Где-то
Уже…
Последний куплет: мы сидим по противоположным углам. Оба, вжавшись в холодные объятия обеих. Ты пронзительно на меня смотришь, щуря глаза и мысли. Возможно, ты меня хочешь. Я сижу в углу и печатаю на белом листе, отчего кристаллы корчатся и создают свет. Любишь ли, любишь ли, любишь ли?! Ты что-то невнятно бормочешь на строчку ниже. Какие-то стихи на ухо. И я чувствую себя текстом, буквами, потому что в них что-то есть…