-- Проходи. Да не споткнись, здесь высокий порог. Снимай куртку. Вешалка справа.
В низком, с хрипотцой голосе звучат повелительные нотки, и я, как зомби, как послушный ребенок, молча повинуюсь коротким отрывистым командам женщины, которую вижу первый раз в жизни...
Она нашла меня в ночной забегаловке, среди пустоты зала, из которого запах сигаретного дыма не выветривается даже ночью. Склонившись над не знаю какой по счету рюмкой водки, я ронял пьяные слезы на заляпанный столик и мысленно рисовал план мести подлой изменщице, растоптавшей мою любовь...
Припозднившаяся посетительница бальзаковского возраста в роскошном норковом манто, спросившая у официанта сигарет, не привлекла моего внимания. Войди в тот момент в кафе сама Ким Бессинджер, я вряд ли повернул бы голову в ее сторону. Она же, небрежно обменяв мятую купюру на пачку женских “Davidoff”, направилась к выходу. И вдруг... остановилась около моего столика.
-- Молодой человек, прикурить не найдется?
Я поднял глаза, с холодной ненавистью скользнув взглядом по холеному накрашенному лицу и точеной фигуре дамы. “Увидела во мне клиента? Ну уж нет, дудки, меня не интересуют престарелые шлюхи!” -- пронеслось в голове. И в тот же момент, словно прочитав мои мысли, женщина криво усмехнулась:
-- Зачем же так плохо думать о незнакомом человеке? Я просто попросила у тебя зажигалку. Можешь быть спокоен: меня не интересуют самоуверенные юнцы с проблемами в личной жизни! Ну так что, огонька не найдется?
-- П-п-почему вы так решили? -- протягивая ей зажигалку, заплетающимся языком глупо пролепетал я.
Дама, прикурив, прищурилась, с вызывающей ухмылкой глянула мне в глаза:
-- Потому что я ведьма!
И в тот же момент, оглянувшись по сторонам, властно потянула за рукав:
-- Вставай, здесь небезопасно оставаться на ночь пьяному. Обчистят в два счета!
Оказалось, что живет нечаянная знакомая через дорогу от той кафешки, где я топил свои горести в алкоголе. В стильно обставленной двухкомнатной квартире старого типа царил идеальный порядок, и не наблюдалось даже намека на мужское присутствие. В голову снова закралась неприятная мыслишка: а может, ведьмовство -- это новый способ “съема” мальчиков зрелыми матронами? На всякий случай я прикинулся пьянее, чем это было на самом деле. Она с зорким прищуром глянула мне в глаза, усмехнулась и, приготовив чай со странным, нехарактерным для традиционного напитка запахом, протянула керамическую чашечку:
-- Держи. Травяной сбор. Отрезвляет мгновенно, через пятнадцать минут будешь как новенький.
И добавила с издевательскими нотками в голосе:
-- Тогда я отпущу тебя к маме.
Мне жутко не нравилась ее манера обращения -- высокомерная, насмешливая, беспардонная. И, вместе с тем, было в этой дамочке что-то такое... уж не знаю, как и объяснить. Притягательное, ведьмовское. Пока я размышлял на этот счет, потягивая вкусный горячий напиток, женщина успела переодеться в светлые джинсы и хлопчатобумажную рубашку и появилась на пороге зала, сходу ошарашив бестактным вопросом:
-- Так что у тебя случилось с твоей девушкой? Она тебя кинула?
Сам не знаю отчего, но я не послал чрезмерно любопытную тетку на три буквы, как сделал бы на моем месте любой нормальный человек, а, понурив голову, кивнул в знак согласия.
Она тихо рассмеялась. Не зло, без издевки, а так, словно знала что-то такое, что было неведомо мне.
Это было похоже на дурной сон... Спустя каких-то четверть часа я плакался на чужом плече, словно духовнику, без утайки выкладывая незнакомой женщине подробности наших с Маринкой отношений. Памятью проходил весь путь от того момента, когда полгода назад познакомился в парке с красивой хрупкой девушкой, ставшей впоследствии бесконечно дорогой моему сердцу, и заканчивая жестокими словами любимой перед нашим расставанием:
-- Я изменила тебе, слышишь?! Я переспала с другим мужчиной! Он любит меня, понимает и ценит. А ты можешь теперь убираться куда угодно -- к своим друзьям, любимой работе или к чертовой бабушке! Немолодая женщина слушала мой рассказ внимательно.
-- Все? -- спросила она, когда я замолчал, и на сей раз ее низкий голос прозвучал непривычно мягко.
Совершенно сбитый с толку резкими метаморфозами в поведении этой странной дамы, снова не нашелся, что ответить. Она же подошла вплотную, провела рукой по моим волосам, лицу, чуть приподняла за подбородок и заглянула в глаза.
-- Скажи, и чего ты теперь хочешь? -- ее голос полон сострадания, а на губах играет легкая усмешка.
-- В смысле?
-- В смысле, что будешь делать дальше? Хочешь отомстить, попытаешься забыть ее или вернуть обратно? Ответь честно и без лишних эмоций.
Я задумался. В любом из предложенных ею вариантов были свои плюсы и минусы. Но как же мое самолюбие, гордость в конце концов! “Есть вещи, которых простить нельзя”.
-- Оставь в покое свои амбиции! -- раздраженно оборвала она мои мысли. -- Я спрашиваю, чего ты хочешь на самом деле?
Эта женщина и вправду читала мои мысли, в этом я был уверен на все сто! Клянусь, в тот момент даже священник не мог бы рассчитывать на более откровенный ответ.
-- Я не хочу потерять ее...
...Когда Маринка держится вот так -- прямо, ровно, словно гимнастка перед сложным сальто, а на ее лице появляется такое как сейчас отрешенно-напряженное выражение, это значит, внутренне она сильно нервничает... Раньше я бы просто развернулся и ушел -- а чего ловить там, где тебя не хотят видеть? Но теперь все было по-другому.
Я шагнул к ней, взял за руку и, преодолев легкое сопротивление, покрыл поцелуями нежную ладошку.
Взметнулась вверх удивленно черная бровь, дрогнули пушистые ресницы. Ласково поглаживая ее руку и приближаясь все ближе, я тихо обнял ее за тонкую талию.
-- Пожалуйста, прости, не гони меня. Я знаю, что виноват перед тобой -- столько раз делал тебе больно и не замечал этого.
Марина сделала еще одну попытку отгородиться стеной притворного непонимания. Но я не дал ей такой возможности. Нежно прижав к себе хрупкое тело, стал шептать на ушко о том, как люблю ее, каким был кретином, когда предпочитал компанию пьяных приятелей ее ласковым объятиям, как сожалею о том, что постоянно отодвигал милую на второй план -- после работы. Шептал, что удивляюсь ее долготерпению, ведь она столько времени молча сносила все обиды, которые я ей наносил, верила обещаниям, которые я не выполнял. И еще -- что только сейчас понял, как обидел ее, когда забыл поздравить с годовщиной нашего знакомства.
По мере того, как я изливал душу, почти физически чувствовал: Маринка оттаивает в моих руках. В конце горячего монолога она подняла на меня свои темные выразительные глаза, и в них я прочел прощение. Я наклонился, и финалом нашего примирения стал долгий сладкий поцелуй.
-- Но ведь я тебе..., -- неуверенно произнесла она, переводя дыхание, когда мы разъединились.
Я не дал ей окончить мысль. Легко коснулся ее губ кончиками пальцев и, внутренне ликуя, сказал:
-- Давай не будем вспоминать. Есть только ты и я. Сегодня. Сейчас. Всегда.
Она радостно улыбнулась и благодарно потерлась щекой о мое плечо.
-- Ну, что? -- спросила меня новая знакомая, когда я снова нарисовался на пороге ее квартиры. -- Все было так, как я тебе говорила?
Я лишь кивнул в ответ.
-- Собственно, и спрашивать было не обязательно, -- проворчала женщина. -- Все ясно по твоему сияющему взгляду. Да и вообще, я никогда не ошибаюсь.
Немного придя в себя, я попробовал выразить ей свою благодарность, но она лишь поморщилась.
-- Вот уж точно, все мужики -- ограниченные существа. Надо было довести девушку до бешенства, чтобы понять, что плохо с ней обходился. А чтобы дошло, насколько она нужна тебе, сначала необходимо было ее потерять.
Я не обижался, знал -- за грубоватым тоном “ведьмы” скрывались подлинные доброта и участие. Терпеливо выслушал ее нравоучения, а после задал мучавший меня вопрос:
-- Скажи, откуда ты знала, что Маринка не изменяла мне?
-- Ха! -- в голос воскликнула женщина, всплеснув руками. -- Ну, это же очевидно! Ей хотелось задеть тебя, сделать больно. Как еще она могла это сделать? Если б она и правда нашла себе кого-нибудь, ты узнал бы об этом совсем при других обстоятельствах.
-- А про мою “толстокожесть”? -- не унимался я. -- Про то, что не приходил к ней, потому что шел в бар с друзьями, отделывался “дежурными” подарками к праздникам, не выполнял своих обещаний, заставляя ее ждать меня вечерами? Откуда, наконец, ты могла знать, что если я скажу ей те слова, которым ты меня научила, она меня простит? Только не говори, что ты -- ведьма!
Она улыбнулась уголками губ, склонила голову набок...
-- Много лет назад я потеряла человека, которого очень любила, -- произнесла после долгой паузы. -- Обидевшись, наговорила ему кучу гадостей, которым он безоговорочно поверил. Разрушила свою жизнь... Да и его тоже.
Сейчас передо мной была совсем другая женщина -- ранимая, беззащитная. Мне очень хотелось пожалеть ее, сказать, как я ей благодарен, но... Она тут же встряхнулась и своим прежним грубовато-ворчливым тоном стала меня выпроваживать: мол, иди-иди, мне страшно некогда!
Шагнув из подъезда, вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух и потихоньку двинулся к остановке. Выходя из двора, обернулся, чтобы посмотреть на окна женщины, в одночасье ставшей близким другом. Я знал: если даже что-то не будет складываться, я всегда найду здесь поддержку, понимание и решение проблем. Ведь у меня теперь есть приятельница -- ведьма!