Когда я закончила физфак Киевского университета, и когда истек отпуск по уходу за малолетним ребенком, стал вопрос, где работать. Я любила физику, но скорее как зритель, а не игрок: в области физики у меня напрочь отказывала интуиция. Будучи в состоянии освоить тему и разобраться в формулах, я совершенно не представляла себе, как и куда можно двигаться самостоятельно дальше в плане созидания в науке нового.
Не в пример мне муж был талантливым физиком, до фанатизма преданным науке. Он мне говорил, что заниматься надо теоретической физикой, как он это делает, ведь что есть в жизни более человеческого, чем творчество. Я не могла не согласиться, что развитие теорфизики, создание и выявление красивых гармоничных законов- действительно сверхчеловеческая способность и быть причастным к этому процессу – все равно, что быть причастным к волшебству.
Кроме того, занимаясь теорфизикой, я бы могла составить компанию мужу в решении его задач и поддержать его в работе, т. к. он занимался своей темой самостоятельно, а начальник его научную деятельность не одобрял.
Еще я подумала, что если буду больше работать, у меня тоже может начать получаться, как у мужа.
Поэтому выбрала себе достаточно серьезный отдел в Институте Металлофизики, возглавляемый директором института, и попросила взять меня на работу.
Мне предложили сдать экзамены по учебнику теорфизики, написанному под редакцией Ландау.
Добросовестно готовилась и в назначенный день пришла на первый экзамен. Меня тестировали в течение трех часов и поставили «неуд», сказав, что вряд ли у меня вообще-то что-то получится.
Дома горько плакала по этому поводу, принимая оценку как диагноз «недоумок».
Когда ко мне подошел трехлетний сын, я постаралась ему улыбаться, посадила себе на колени и подула ему в живот, после чего он озорным, слегка покровительственным тоном стал меня утешать: «А-будесь пакить?», - что означало: «Не будешь плакать?»,- будто он взрослый, а я маленькая. Вечером я говорила мужу, ну как мне жить теперь такой негодной, а он советовал попробовать еще, все-таки у меня был большой перерыв после учебы, плюс требования в университете были не столь жесткие.
В те дни ко мне обратилась соседка с предложением начать бегать по утрам.
-Ты проснешься в пол седьмого? - спрашивала она, на что я ей ответила, что могу и в 6, и в 5, и в три часа проснуться: мне после физики ничего не страшно.
Подготовилась ко второму экзамену, по второму тому Ландау.
После пяти часов собеседования на пути домой при входе в метро я вместо пятака (тогда проезд в метро стоил 5 копеек) нечаянно попробовала засунуть в турникет метро ключ от квартиры. Дома я сказала мужу, что результат опять отрицательный, и я, кажется, действительно ни на что не годна. Плохую оценку я воспринимала как приговор на всю оставшуюся жизнь.
Третий экзамен мне предложили сдавать другому человеку.
Когда я к нему пришла на собеседование, он дал мне ряд задач, часть я решила. Он предложил продолжить собеседование в другой раз. Я опять что-то решала, что-то нет. После четвертой встречи он мне сказал, цитируя своего знакомого известного физика: «Знаешь, что учить этого Ландау, что бить им по голове – эффект один и тот же».
- Да, взять хотя бы эти его «очевидно». Каждое из них требует как минимум страницы выкладок и многих часов размышлений.
Он согласился.
- Тогда зачем меня заставляют штудировать его учебники?
- А тут такой прием: обламывать тех, кто просится на работу, тем более женщин. Тут все места давно заняты, а если уж и возьмут кого-то, так это уж вундеркинда какого-нибудь. Ты попробуй в аспирантуру к кому-нибудь, но лучше не в наш отдел: тут и в аспирантуре места заняты, тебя опять на экзаменах утопят.
Я спросила, действительно ли они все так хорошо изучили Ландау.
- Что-то знают лучше, что-то хуже – кому что близко.
Я сказала, что подумаю насчет аспирантуры.
Но меня начали одолевать новые мысли. Я вспомнила, что всегда хорошо рисовала, и даже во время учебы в университете самыми радостными воспоминаниями для меня были недели подготовки ко Дню физика, когда мне приходилось с утра до вечера оформлять актовый зал. Я увлекалась и расписывала плакаты и для холла студенческого общежития и для гардеробной, и для коридоров в учебном корпусе.
У мужа по-прежнему на работе были неприятности, и я не хотела его расстраивать тем обстоятельством, что мне хочется учиться рисованию и живописи, а не физике, и я не стала ему говорить, что начала посещать подготовительные курсы при Киевском художественном институте.
Мне очень нравились занятия, я себя чувствовала, работая с красками и карандашом, как рыба в воде. И все больше внутренне настраивалась на продолжение учебы в художественном институте.
Но тут мне предложили поступать в аспирантуру в один из отделов Института металлофизики. Муж был рад, и я не хотела его разочаровывать и согласилась.
Поскольку я уже имела негативный опыт сдачи экзаменов, то решила выяснить, кто принимает экзамен по теорфизике при поступлении в аспирантуру. Сотрудники отдела, куда я пыталась устроиться на работу, среди которых у меня уже появились приятели, назвали троих человек, но главную опасность представляет Борис Алексеевич, тот самый, который первым меня экзаменовал.
Стала думать, как бы мне к нему не попасть. Например, он скажет, отвечайте, а я скажу, не буду я Вам ничего рассказывать… Это не годилось. Тогда я решила попробовать выяснить его любимые вопросы и предпочтения в экзаменационной программе. Мне сразу же его сотрудники чуть ли не хором сказали, что его любимая тема на экзамене – электронная теория металлов.
Пошла в библиотеку, затем в магазин научной книги и принесла домой штук семь учебников, освещающих этот вопрос. До экзамена было пять месяцев, и все это время я посвятила изучению этой темы. Я ее прочувствовала и даже полюбила и в очередной раз поразилась красоте и изяществу хорошо отшлифованной теории.
На остальные тридцать вопросов я написала краткие шпаргалки.
Когда пришел день экзаменов, нас пригласил к себе ученый секретарь и предложил каждому взять билет, который лучше знает. Выбрала такой, где среди трех вопросов была зонная теория твердого тела.
Нас ввели в кабинет директора института, где происходила сдача экзамена, и директор, присутствовавший среди экзаменаторов, увидев меня, обратился к Борису Алексеевичу: «Это к Вам», - и кивнул в мою сторону. Тот подошел, заглянул в мой билет и сразу по любимой своей теме задал мне три вопроса. Я подумала и написала ответы. Он придумал еще несколько вопросов. Я опять написала…
Опрос длился примерно три часа. В конце я уже слабо понимала, о чем он меня спрашивает, но смутно вспоминала какие-то примеры решения задач, изложенные в одном из учебников под одним из параграфов мелким-премелким шрифтом, и почти наугад выводила ему графики и выписывала формулы.
Удовлетворившись моими ответами, он пробежал глазами оставшиеся два вопроса билета и, выразив уверенность, что второй и третий я знаю не хуже, чем первый, поставил мне оценку «отлично», но добавил, что с минусом.
Вышла из кабинета, и мне на шею бросилась поздравлять меня подруга Лена, учившаяся у него в аспирантуре. Мы очень радовались, что, несмотря на то, что мне достался Борис Алексеевич, я получила положительную оценку.
Несколько позже мы с Борисом Алексеевичем ехали вдвоем в лифте, и он меня поздравил с поступлением в аспирантуру и посоветовал сдать весь кандминимум в первый же семестр. Я от удивления открыла рот, а потом спрашиваю: «Как, и теорфизику тоже?», - а он пожал плечами и невинным тоном говорит: «А что тут сложного?».
Автопортрет
/С благодарностью маме за сохраненный ею рисунок/
.