***
И вот 8-е августа!
Все информационные агентства мира передают одну лишь новость: «Сегодня, восьмого августа, в пол двенадцатого дня весьма значительный и где-то знаменитый Чипс с группой совсем незначительных и неизвестных никому товарищей... таки покорил высочайшую вершину в своей маленькой, но такой бурной и интересной жизни.
Вершина называется Эклизи-Бурун (в переводе с греческого это звучит, как Церковь-Мыс или Нос).
Это вторая или третья по высоте вершина Крыма - 1527 м над уровнем моря.
Чипс чувствует и ведет себя хорошо, слушается папу, чего и желает всем людям доброй воли и остальному прогрессивному человечеству».
***
Утро восьмого августа началось, как всегда, каждый уже знает, что ему делать.
Дрова, заботливо укрытые на ночь полиэтиленом от дождя, уже горят, доедаем гречку с тушенкой, чай в баклажку, на десерт остатки вафель, остатки витаминов, шоколад в рот и вперед.
Сегодня тяжелый день.
День Вершины...
Небо пасмурно, но погода еще дает нам возможность собраться и почти сухими выступить на штурм.
Правда торжественность этой минуты была немного омрачена безнравственностью поручика: не успели мы выйти, как чуть не вступили в огромную кучу, сами догадайтесь чего.
«Так вот, кто здесь шумел ночью – пробормотал потрясенный Чипс, - это же Пикачу!!!»
«Это ни какая не Пикачу... это я...» - скромно пролепетал сзади Ники.
«Экая глыбища, экий матегый человечище!» с уважением подумали мы с Чипсом и, осторожно глядя под ноги, двинулись дальше.
Как всегда троп куча, мы продираемся через буреломы – очень круто, мокро и скользко. С деревьев капает.
Из носа тоже, хотя довольно холодно, от нас валит пар, мы мокрые от пота и на привалах я слежу, что бы мои разгоряченные хоббиты не попростужались.
За собой слежу не очень хорошо, вследствие чего, на одном из привалов, поскользнувшись, делаю попытку скатиться вниз.
Хоббиты с трудом ловят.
Вышли около 9-ти, а уже в 10 мы добрались до границы леса.
Поднялись на плато и оглянулись.
И охнули и возопили в восторге от картины мира, земли и неба охватившей нас со всех сторон.
В разрывах и клочьях кружащихся облаков и тумана, сквозь дымку дождя далеко внизу была видна вся длинная автострада на Алушту с точками машин.
Она невнятно рычала и бибикала.
Дальше на восток над всей долиной вздымалось плато Демерджи, хорошо видны были знаменитые скалы-фигуры, каменные столбы, причудливые, громадные даже с такого расстояния.
На юге внизу белела высотками Алушта, как на карте.
Был виден берег моря, очень неспокойного и бурного, качающиеся у берега яхты и лодки и некоторые глазастые даже заметили цвет правого глаза у старика Засипаторыча, сидящего в крайней справа лодке, когда он ковырял мизинцем левой руки в правом грязном....
Это все булыжники в Никитосский огород – зоркие, но заплывшие глазки юного хоббита углядели даже белые барашки на море.
Я, правда, отозвался в том смысле, что барашков и у нас хватает, и совсем на белых и даже не будем показывать пальцами, все и так понимают.
Идем дальше по плато.
Не круто, тропа постепенно набирает высоту.
С севера налетают кустистые облака, клочья тумана тянутся, как пепельные нити сквозь зубья скал.
Зрелище как всегда, величественное и тревожное.
Погода с набором высоты портится.
Начинает моросить дождик.
Вокруг настоящие альпийские луга.
Много полевых цветов, много сверкающего серебристого крымского эдельвейса.
Вправо до обрыва в долину вздымается Ангар-Бурун, вершина ниже нашей.
Но мы, как всегда, топаем по коварной тропинке именно к ней, а не туда, куда нам надо.
А нам надо на плато влево и км 3-4 до вершины.
Мне надоедает наше блукание, и я иду на разведку и нахожу нашу тропу.
Недалеко виднеется тур из камней.
Далеко вверху на плато, появляется цепочка движущихся точек, их много, это какая-то группа, они идут вниз, к нам навстречу.
Я возвращаюсь к своим – издалека два сидящих на гребне закутанных в полиэтилен хоббита, напоминают два цветных, серебристых холмика – желтый и малиновый.
Мы сворачиваем на правильную тропу.
Минут через 40 натыкаемся на большую толпу сидящих людей, человек 30.
Это школьники, сильно уставшие, мокрые и молчаливые, в сопровождении таких же тренеров. Идут с нашей вершины, говорят, что ничего не видно все в дожде и тумане.
Жалко.
Ничего не увидим с вершины, никаких красот.
Погода все хуже и хуже.
Видна уже только тропа, кусок плато и изредка куски неба в несущихся тучах, подсвеченных невидимым нам солнцем.
Идем.
Тропа пошла круче и скоро мы полностью проглочены туманом.
Несмотря на сильный ветер, туман не рассеивается, но даже становится плотнее.
Мы поднимаемся, переступая через камни, чавкая в грязи, пыхтя и вглядываясь вперед: когда же?
Ники, видимо вдохновленный моим воинственным задним видом, стал читать стихи (опять!) теперь уже посвященные непосредственно мне, посвященные гному.
Не смотря на ироничный и, часто, просто издевательский тон сих виршей, они мне понравились, что-то в них было.
Вот они:
О Гноме.
Топорщится, как ёж, победно борода,
В глазах твоих огонь и страшен твой оскал,
Увидевший хоть раз запомнит навсегда,
Боль от руки уйдёт, сжимающей кинжал
Служение войне – завидней доли нет,
Доспехами скрипеть и всех рубать мечом,
Катана за спиной, под мышкой арбалет,
Кто в наши стал ряды, тому всё нипочём.
Шагай, шагай вперёд, отъявленный маньяк,
Сметая, как таран, всё на своём пути,
Зачем тебе решать, кто друг тебе, кто враг,
Рази подряд всех тех, кто не успел уйти.
Железные бока, стальная голова,
Извилина одна – и ту оставил шлем,
Силён ты и могуч, зачем тебе слова,
Махнёшь своим мечом – и никаких проблем.
Кто сильный, тот и прав – так истина гласит,
Победный гаркнешь клич – и на врагов вперёд,
Мифрильная броня надёжно защитит,
В обнимку с топором маньяк везде пройдёт.
Но вот окончен бой, врагам пришёл конец,
Ты всех их порубал, и отдохнуть присел,
Ты сам себе маньяк и сам себе певец,
Ещё раз победил и сам себя воспел.
Топорщится, как ёж, победно борода,
В глазах твоих огонь и страшен твой оскал,
Увидевший хоть раз запомнит навсегда,
Боль от руки уйдёт, сжимающей кинжал.
Ну да ладно.
За одну извилину мерзкий хоббит, конечно, когда-нибудь ответит, ну а так ничего, полезная песня.
Ники, раззадоренный моей похвалой, начал читать еще что-то о глупом, но храбром менестреле (видимо имея в виду себя), очень интересно и долго, но скоро запыхался и умолк.
Мы без привала поднимались уже больше часа, а вершины все не было.
Но вот на одном из взлетов я поднял глаза и сквозь туман разглядел метрах в10 от нас высокий шест и какой-то постамент, который вблизи оказался кладкой, зачем непонятно.
Мы на вершине!!!
Все когда-нибудь кончается и сбывается.
И это тоже...
На вершине кромешный туман, сильный ветер и обрыв с вершины вниз в «нечто», в бездну без дна.
Льет сильный дождь, мы фотографируемся у шеста, всего увязанного выцветшими ленточками «желаний», все очень горды и рады, хоббитов так и распирает и хотя ни черта не видно – мы счастливы!
Мы скачем и кричим, и обнимаемся от переполнявших нас чувств.
Наверное, великий Амундсен так не радовался, достигнув Южного полюса.
Ники опять кричит вниз невидимым и посему, совсем уж безопасным буржуям, что-то обидное и тычет дули, Чипс периодически просит меня подтвердить, что это самая высокая вершина не только в Украине, но и в мире, да и в галактике.
Хоббитов переполняют чувства ужасного уважения к себе.
Это даже на снимках видно.
Чуть ниже нас метрах в 10 призрачно возятся какие-то фигуры закутанных людей.
И опять я делаю грубую ошибку, слишком уверенный в себе.
Ну, пойди ж ты, старый дурак, да поговори с ними, как лучше спускаться, чтоб не блукать, куда идти до Барсучьей поляны, ведь туманище такой хоть с закрытыми глазами иди.
Так нет же, в голову не пришло подойти расспросить, скакал от радости баран, орал вместе с хоббитами восходитель хренов, думал, что все уже знает и карту Чатыр-Дага с закрытыми глазами нарисует, типа и так дойдем.
Ага!
Щас...
Ну, пока еще все в порядке – ветрище, дождище, туманище, холод собачий.
Хорошо.
Мы ж не думали, что все познается в сравнении и сегодняшняя погодка уже завтра будет нам казаться теплым дуновением ветерка на каком-нибудь солнечном пляже.
Пошли вниз, пробыв на вершине минут 20.
И началось наше 5-ти часовое блуждание по плато.
Все ж по описанию!
По описанию идем!
По опписиванию...
Вроде бы шли четко на север по компасу, никуда в сторону ни-ни, тропа одна, по карте. Вниз, вниз.
Туман не редеет.
Ориентировки никакой и видимости тоже.
Шли часа 3.
Мимо проплывали в волнах тумана глыбы одиноких деревьев, громады скальных стен и еще непонятно чего.
Когда на некоторое время немного развиднелось, увидели на своем пути фантастическую картину: впереди была вершина, к которой вела наша тропа, а на ней возвышался крест, «вокруг десяток солда-а-а-ат, повиси-ка на не-ео-ом, а когда надое-ест, возвращайся назад...».
Да в таком тумане и не то привидится.
Но крест все же был, жуткий и самодельный: скрученные проволокой два куска дерева, воткнутые в большую кучу камней, подозрительно напоминающую чью-то могилу.
Кажется, это был какой-то символ, так как возле креста на скалах, кроме традиционных надписей типа здесь были Зюзя с Мусей, было аккуратно краской нарисованы крест, полумесяц, шести - и пятиконечная звезды и рядом написано: «Восшедший сюда, помолись о Мире над Крымом!»
Мы помолились.
Дальше тропа пошла круто и скользко вниз, временами по краю пропасти тем более жуткой, что дна не было видно.
Только мокрые и мрачные зубья скал, как призраки тянулись вдоль ее края, блестящие, мокрые и чужие.
Иногда мимо проплывала темная, громадная масса и на миг подняв глаза от тропы, ты узнавал в ней мокрые деревья, качающиеся от ветра.
Но тропа была сложная, очень крутая и отвлекаться было нельзя.
Через полчаса осторожно спустились на выполаживающийся склон.
И внезапно вышли из зоны тумана.
Он как серая крыша остался висеть над нами и склоном, с которого мы спустились.
И открылась нам печальная и простая истина, что стоим мы на краю плато, но не левого, а правого краю.
Как всегда – «Нормальные герои, всегда идут в обход, нормальные герои – всегда наоборот!»
От кошмар!
Ники сходил со злополучной картой к краю плато, сверились – точно, так и есть.
Нужно топать км 4 к западному краю по бездорожью и разгильдяйству и как всегда мокрому бездорожью и довольно колючему разгильдяйству, хорошо, что еще видимому, без тумана.
Мы устали и сильно вымокли и все немного расстроены новой шуточкой крымских гор.
Уже не смешно.
Сходил и я на разведку, чтоб не ломать ноги по можжевельнику и поискать дальше приемлемую тропу.
Заодно и просто сходил, ну и в итоге всех этих хождений потерял «сидушку», забыл ее на месте «схождения».
Вернулся к своим расстроенный.
Мы еще немного посидели, наблюдая, как по краю плато, метрах в 200-х от нас проходила группа человек 10.
Шли очень тяжело и медленно.
Большие рюкзаки, много вещей в руках.
Шли наверх, откуда мы вынырнули.
В туман.
Мысленно пожелал, чтоб им повезло и с видом с вершины и с погодой больше чем нам.
И вообще чтоб повезло.
Пошли и мы.
Мне повезло – нашел свою «сидушечку», пришпилил ее к седалищу, сильно отощавшему за эти недели, пущай ему будет тепленько и мяконько.
Это видно усталость сказывается – так сюсюкать с собственной задницей, это нонсенс, господа, да-с.
Дошли до лугов, появилась дорога.
Сели. Перекусили. Солнышко появилось.
Уже неплохо.
Но с севера тучи опять тучи и еще тучи и достали и заколебали эти тучи.
Долго кружили вместе с дорогой то вправо то влево, но неизменно двигались на запад. Наконец после блуждания по кустам и полям вышли на прямую дорогу, вроде бы отмеченную на карте.
Тут-то я и увидел метрах в 100 от дороги большую белую точку на фоне темно-мокрой травы. По опыту наших Рипок зная, что это может быть гриб, посылаю туда неутомимого Михалыча. Пока мы с Ники смотрели на карте дальнейший путь, Чипс там весь изошелся криком: «..Миша! Сюда! Тут такое! Тут...! Грибы! Скорее, все сюда! Шампиньоны!»
Никитос бросился на помощь.
Все знают, как их хоббиты любят.
Пришли довольные, неся полные охапки грибов.
Диаметр шляпки самого большого, который и привлек наше внимание, был не менее 20 см!
Идем дальше, уже вроде бы правильно, идем на север туда куда нам и надо.
Затянуло все вокруг уже конкретно, льет дождь.
Он, и сильный встречный ветер не давали нам покоя.
Уже всем стало совсем не смешно.
Идем и идем и идем и идем... дорога без конца и края тянется и тянется, сверху мокро, снизу грязно, посредине безобразно.
Безобразно и зябко.
У меня разнылись моя растянутая нога и традиционно – левое плечо, которое всегда беспокоит после почти непрерывных нагрузок в течение 9 часов.
Хоббиты тоже сильно устали и бредут за мной нахохлившиеся и молчаливые.
На привалы отвожу очень мало времени – хочется скорее уже дойти до стоянок и отдохнуть.
Со стороны мы наверно представляем довольно жалкое и даже душераздирающие зрелище: среди серых потоков дождя и ветра по безбрежным мокрым полям и лесам Средиземья бредут, спотыкаясь и хромая три согнутые и скорбные темные фигурки.
Они одиноки и грустны.
Их жалко.
Очень.
Особенно им самим.
Безнадежно вглядываются они вперед и вверх и безмолвно вопиют к хлябям небесным: «Доколе!!!»
А хляби разошлись не на шутку, уже настоящий шторм бушует вокруг нас, струи дождя хлещут почти горизонтально и прямо в лицо... и мокры мы уже почти насквозь и даже рюкзак не греет и болит плечо и на ногу уже не наступить, а проклятых ночевок все нет и нет.
Если судить по нашей удивительной карте мы уже должны идти как минимум по улицам Симфи, а то и Джанкоя.
Сказка, а не карта!
И описание тож...
Прошли мимо пустого шалаша пастухов или косарей – не знаю, но пустых пивных бутылок было много.
Было у меня искушение остаться тут на ночь, но было как-то неприятно лезть в чужую постель, и мы пошли дальше.
Темнело.
Было уже просто интересно, почему после стольких блужданий до сих пор нет стоянок под названием Барсучья поляна.
Правда, позже мы все согласились с моим предложением немного изменить название и ненужную приставку «Бар» выкинуть, а то, что осталось, оно, как раз и передавало наше отношение к стоянке, как к абстрактному месту, куда мы плохо и холодно шли.
Но никак не как к конкретному месту чудесной крымской природы.
Аминь.
Прошли геодезический знак на горе.
Нет стоянок.
Нет, хоть плачь.
Идем вдоль края плато.
Хоть куда-то мы должны же дойти!
Вдруг хижина. Белая.
С трубой.
Мы проходим мимо.
Впереди явно слышится звуки трассы.
Справа из леса появляются трое очень мокрых и высоких.
Чем-то похожих на эльфов (потом оказалось, что это они и были) с котлами с водой. Поздоровались, расспросили их о жилье, воде.
Оказалось, что это и есть начало стоянок Барсучья Поляна, что вода внизу далеко, что вон то хижина лесника, в ней можно заночевать и что лесники гоняют, но в такую погоду тут никого нет.
А вон там, в большой яме, заросшей деревьями, стоят они, эльфы, которые все это и рассказали.
Яма, кстати уникальная – звуки оттуда не слышны, деревья стоят плотно и компактно и вообще, что там была яма, да еще с четырьмя палатками с костром мы узнали только позже.
Решили идти в домик.
Буря разыгралась уже вовсю, ветер, ливень, темнеет.
Зашли – там печка, нары 2-х этажные из бревен с настеленным сверху душистым сеном.
Тихо, сухо.
И решили мы остаться здесь.
Растопил я печурку, расколов пару чурбаков своим финским топориком, подарком депутата, гуманиста и директора А. А. Гунченко (еще раз спасибо и Гуне и топорику).
Отправил бедного поручика за водой в темноту, бурю и горе, а юнкера с трудом загнал на нары (сам же дурак напугал маленького змеями огромно-ядовитыми, которые якобы в сене могут быть и кусить Чипса за сырую попу) в спальник и сено.
Принес Ники воды.
Шустрый поручик умудрился в плохих погодных условиях (максимально приближенных к боевым) и при ограниченной видимости окружающей среды, познакомится с очередной феминой, которая и одарила прекрасного хоббита водой из колонки и ему не пришлось идти к далекому роднику.
Пришлось мудрому гному из своего опыта рассказать несколько, леденящих душу историй о том, что бывает с существами, которые любят знакомиться при такой погоде и в темноте с всякими встречными феминами, и от чего они потом болеют и умирают в муках и слезах. Перепуганный хоббит слушал и только мелко крестился дрожащей рукой.
Страшная вещь - темнота и полузнакомая фемина...
И забацали мы на той воде потрясающий грибной супчик, о котором я писал еще в начале описания этих последних дней.
Грибов было так много, что они еле поместились в большой котел.
Добавили только немного мивины – без нее ничто уже в горло не лезет.
Ели и стонали от вкуснятины.
Стонали и ели.
Поели, посушились, как следует.
Я наконец-то добрался до своих записей, за два дня не было времени и места (сухого), чтоб вести дневник.
Сижу, пишу, за стенами воет и стонет и "бьется о борт корабля", а здесь тихо, сухо и тепло, помаргивают две свечки, мы сыты, мы блаженствуем, мы любим весь мир и друг друга. Ники с Чипсом, ласково переругиваясь и пинаясь, готовят на нарах лежбище, уже восемь и совсем темно.
И тут вдруг....
Стучат.
Открываем.
Заходят три фигуры, естественно, мокрые и почему-то очень воинственные и враждебные. Заходят молча по-хозяйски, с явным намерением здесь остаться и даже ночевать, швыряют нам под ноги какие-то мокрые же мешки.
По виду местные.
По культуре общения тоже.
Видимо питекантропы или даже мангусты.
Гоблины или орки, не важно.
Один оказывается женщиной.
Любой интеллигентный гном начинает неинтеллигентно ругаться и все крушить вокруг своим боевым топором или ледорубом только при определенных объективных и субъективных условиях и причинах.
А эта же категория людей, которые вломились к нам, таким тихим и мирным, видимо постоянно пребывает в таком взведенном состоянии.
Или им хочется казаться себе и другим этакими суровыми мужчинскими «мужчинами».
В подростковом возрасте это понятно – гормоны там, прыщи на попе, комплексы и прочее. Эти же были далеко не мальчики.
На мой обычный и доброжелательный вопрос: «Откуда? Куда?», один выскочил вперед и начал тонким визгливым голосом кричать нечто испуганное, неразборчивое и агрессивное.
Было очень тесно, нас было уже шесть человек в махоньком домике, везде висели сушащиеся вещи и при свете двух наших свечек, небольшой мужчинка в тощей шее пытался доказать, надсаживаясь от крика, что мы плохие, а он хороший.
Если бы нас было не трое, а пятеро или семеро он бы наверно так бы не говорил и даже не думал, а просто бы прошмыгнул мимо, как крыса.
А тут понимаешь «Остапа понесло».
Вернее пронесло.
Из всего потока крика мы поняли, что его троюродно-удочеренный дядя внучатой мачехи в пятом колене со стороны кузины ее прабабки по материнской линии наверно является ЛЕСНИКОМ (вот оно, дыхание власти, трепещите же, ого-го!).
И, что, может быть это его домик, а тут, понимаешь, такие же вот как мы когда-то пришли откуда-то и прогнали его (кричащего, то есть) куда-то за что-то, а там те дуль натыкали да прямо в рожу и обругали (видимо этого же балбеса), а те так вообще крепко и надолго послали (все его же придурка) да еще и натыцкали по чем-то, и пенделей надавали и вообще нечего тут, а ты хто такой и прочее.
Видимо немного стесняясь малолетства Михалыча, гоблин изъяснялся не так, как привык с детства, не теми словами и от этого еще больше злился.
Второй сочувственно сопел.
Но не будите спящую собаку!
Пришлось могучему гному прекратить писать и подняться и тоже что-то рявкнуть в ответ «мужским» голосом.
Мол, может и мы знакомы с двоюродным отцом племянника уматеренного крестника внебрачного деда, чей знакомый служит министром путей офанарения на острове Бангладеш.
«И мгновенно в зале стало тихо, он заметил, что я привстаю...»
Короче, тон сразу стал на 2 октавы ниже и глуше.
Видимо Бангладеш тут уважали.
А чо, хорошая тетка.
Но уходить они не собирались.
За окном ревела буря, и было бы конечно бесчеловечно требовать, чтобы они ушли.
Тем более что всем места хватало.
Но стало нам как-то неуютно, после всего этого хая и ора.
Нам здесь не до конца были рады.
Гоблины все-таки.
Привык я к тому, что в больших горах понятие гостеприимства вещь священная и сама собой разумеющаяся.
А тут такой быдляк.
Да, это не Рио-де-Жанейро!
Это тебе не Кавказ.
Мужики, остыв, пошли за водой и дровами, оставив нам девушку.
Хоббиты мои приуныли и даже не пытались ухаживать.
Провести ночь хоть и под крышей, но вместе с хамьем и пьяными грубиянами нам не хотелось.
Тем более что из их разговоров мы поняли, что должны подойти еще другие питекантропы, и очень даже пьяные по причине вечных холодов.
Наверно это был блеф, чтобы нас выжить, но проверять не хотелось, было тошно и грустно.
Перед нашими гостями заглядывали к нам тоже местные, человек 10, но увидели, что занят домик и пошли дальше.
Дикие все-таки они уроды – ни здрассте, ни до свиданья, челюсти вывалены, рожи небрито насуплены, будто им на ногу наступили или денег заняли без процентов.
Понятно, конечно, дождь и непогода, но как-то это все у них по гоблински, да по орчьи с рывка, да с тычка...
Да, это не Рио...
Мы, чтобы не перепутать в темноте, да и чтоб чего не пропало (с питекантропскими гоблинами это случается) резко начали собрать все наши вещи, благо почти все было уже сухое, в полумраке это было нелегко.
Гоблинша сидела на нарах, болтая ногами.
Посовещались, и я решил сходить в яму к нашим соседям эльфам, посмотреть, можно ли стать возле них.
Мы были уже поевшие, отдохнувшие, подсохшие – нам теперь только спать ложится, да утром костер - вот и все проблемы.
Переночевать можно и в палатке, тем более в нашей, которая предназначена была и для более суровых условий.
Но это я себя уговаривал так, а на самом деле жалко, конечно, уходить из натопленного уютного домика.
Мы на следующее утро очень даже оценили, что значит сборы в мокрой пляшущей и рвущейся из рук на ветру палатке под проливным дождем.
Жалко домика!
Оставив дособировывающихся хоббитов, выхожу.
Кошмар!
Безумье неба, земли, воды и природы, как будто сам Одиссей развязал свой мешок с ветрами и бурями, причем развязал метрах в 10-ти от нас (на фига и кто его просил – не понятно). Описывать эту вакханалию бессмысленно, это надо чувствовать!
Швыряемый ветром, иду через дорогу к яме.
Подошел вплотную, еле нашел в темноте спуск, довольно крутой и глубокий.
Фонарик помогал мало при таком дожде.
Картина, я вам скажу, колоритная.
Внизу ярко горел огромный костер из больших бревен, кипели котлы, сушились какие-то шмотки и люди.
"На полу лежали люди и шкуры..."
В полумраке виднелось несколько палаток, довольно больших.
Из одной громко, на всю яму пел Чиж свой блюз: «Она ушла рано утром... ».
Над всем этим причудливо подсвеченный костром багровый дым, скрип качающихся и плачущихся деревьев и несколько топчущихся босых фигур, от которых и из которых валил пар.
Спустился к костру.
Тут почти тихо, ветер не чувствуется, да и дождь, наконец, решил перекурить немного.
Поздоровался, объяснил ситуацию, попросил разрешения стать рядом.
Дали добро, и чая горячего с вареньем предложили, и помогли место для палатки найти. Короче – свои.
Хотя места было мало под палатку и уже на склоне – ночью будем съезжать.
Но это ничего, главное - это рожи эти родные и веселые, таких же, как мы бродяг, это их радушие и гостеприимство, и голос Чижа, который вдруг почему-то начал петь голосом Гребенщикова: «Под небом голубым...».
Решив, что у ребят классное радио, я побежал наверх за своими хоббитами.
В домике мои уже собранные и насупленные, особенно Михалыч, сидя в сторонке, наблюдали за пришельцами.
Те уже подоставали бутылки с пивом и, как потом утверждал, вытаращив глаза Чипс, с самогоном (Чипс специалист, он точно знает).
Самогон не самогон, но явно намечалось продолжение когда-то давно начатого банкета, девушка доставала какую-то плохо пахнущую еду, ее кавалеры, ругаясь и ссорясь, опять растапливали мокрыми дровами печь.
Остаться нас они как-то не уговаривали (хотя странно – мы же такие милые...).
На мое милосердное предложение оставить им свечу (у них своей не было), отвечали нечленораздельным мычанием.
Кажется, им все же было неловко. Чипс, довольно слышно, пробормотал: «Перебьются, свечу им еще..».
Мы с Ники взяли палатку и, оставив агрессивного и злого Чипса охранять и стеречь остальное барахло, пошли, пригибаясь от ветра к уже нашей яме.
Оттуда уже вовсю орал Кинчев своего «Стерха», но почему-то опять под гитару.
Через пол часа все мы сидели у костра вместе с нашими новыми знакомыми, пили чай с восхитительным абрикосовым вареньем и печеньем, рассказывая им о наших приключениях, но больше слушая.
Ребята были из Хмельницкого, разговаривали с заметным иностранным акцентом, но на русском.
Почти все после диплома.
Они шли дальше по нашему пути, и я подробно рассказал, как мы шли и как блукали сегодня в тумане по плато.
Ребята много и хорошо шутили, смеялись, особенно над несколькими девчонками, впервые попавшими в поход и сразу «попавшими» в такую погодку.
Все повылазили из палаток, и возле костра было тесно, но тепло и весело.
Было уже около 10-ти вечера и Чипс с Ники, намаявшиеся за день и перегруженные впечатлениями, начинали уже клевать носом.
Мы сушили обувь, от кроссовок поднимался пар, свет костра выхватывал из мрака блестящие глаза и смеющиеся в дыму лица, тени метались по черному куполу деревьев над нашими головами, и наверху, судя по звукам, мир летел ко всем чертям, а нам всем было классно, тепло и радостно в этой яме.
Но вершиной всего были песни под гитару.
Эльфы не зря славятся своим умением петь.
Только ради этого стоило поменять теплый домик с пьяными орками на холодную палатку и сырые спальники, но рядом с эльфами.
Пел у них только один парень, но пел так, как я еще никогда, ни на каком КСП или концерте бардов не слышал.
Мощный чистый голос большого диапазона, виртуозная игра на гитаре, разнообразный репертуар и потрясающая имитация голосов сделали это исполнение и вообще этот вечер незабываемым для нас.
И, видимо, не только для нас – когда мы уже внизу, у трассы сушились на стоянках Сосновка, там все хорошо помнили хмельничан именно по этим песням, по этому парню, его дивному голосу и его игре.
Необычным было и то, что в обычном разговоре он сильно заикался, а когда пел, все заикание бесследно исчезало.
И, конечно, никакое это было не радио, то, что я слышал, когда приходил сюда проситься переночевать – это просто было изумительное, профессиональное исполнение песен Чижа, Макаревича, Чайфа, Алисы, ДДТ, Зоопарка, Гребенщикова, Калинового Моста, Крематория и многих-многих других рокерских вещей.
Никакой попсы.
И это тоже подкупало и очаровывало.
Короче, это надо было слышать!
Я только жалел, что мы поздно присоединились к жившим в яме.
Песни у костра, да еще в таком исполнении – это нечто!
И слушать эти ребята умели искренне, как умеют слушать, уважающие нелегкую работу артиста, ценители настоящего искусства – вдумчиво, внимательно и тихо.
Ему повезло не только с талантом, но и со слушателями, восхищенно внимавшими этому голосу и просившими петь еще и еще.
Напоследок он спел песню Зоопарка «Уездный город N».
Это было у ребят что-то типа колыбельной, последняя песня, почти 20-ти минут потрясного бреда, фантастического и шизоидного!
Это была «бомба» - высшая степень восхищения у Ники.
(По секрету скажу, что после окончания нашего приключения, Никитос, по приезде в Харьков-Дур, резко начал брать уроки гитары.
Берет и сейчас.
Не знаю, может и вокалом занимается. Господин поручик есмь хоббит талантливый, но скрытный, он может.
Может и переводами с южнокурдского или древнемонгольского заниматься, и на курсы шаманского быта народов ханты с манси ходить... или вообще на кройку с шитьем.... носков, бюстгальтеров и парашютов.
Он уже в ХАИ ходит.
Он может.
Он такой...)
Спали мы как убитые, но ночью опять разгулялся, утихнувший было шторм, и началась совсем уж неприличная и пошлая буря.
Палатка гудела как барабан под лупившим дождем, ветер выл и ревел в деревьях, ломая сучья и засыпая все вокруг мокрыми листьями и ветками, вверху беспрерывно грохотало и ухало, моргая молниями.... и все это качалось и скрипело и стонало и, казалось, что, и земля под нами тоже ворочается и ежится от такого светопреставления.
Но мы спали, у нас было сухо, и чтобы было еще суше, мне пришлось в такую погодку вылазить из теплого спальника и тащить отбивавшегося Чипса «на двор».
Тоже я вам скажу удовольствие еще то...
***
И была ночь, и было утро...
Такое утро, что и гоблину не пожелаешь.
Утро шестнадцатого дня нашего приключения.
Дня, который, наверное, все трое запомнят надолго, и который один стоил многих других приключений.
Как будто судьба готовила нас все эти пятнадцать дней, закаляла и тренировала, для того чтобы мы, особенно хоббиты, смогли с честью выдержать этот последний, но самый суровый экзамен на выдержку и мужество.
Для моих двух друзей это не просто громкие слова.
Это то, что они сделали.
И не зря плакал потом в Орджо Михалыч, когда мы с Ники прощались с ним, когда уезжали домой, оставляя Чипса еще на 2 недели с нашими женщинами на теплом и ласковом море: «Они опять из меня сделают ребенка, а я уже был мужчиной! Не надо мне никакого моря, хочу в горы... в горы-ы!»
Утро, как уже упоминалось летописцем, оставляло желать лучшего.
Все то же, там же и по тому же месту.
Плюс ко всему еще и плотный туман, не сдуваемый никаким ветром, которого вчера не было.
Сегодня нам предстояло пойти до пещер Мраморных, посетить одну из них, а потом спуститься с плато на стоянку Сосновка, что уже возле трассы Симфи – Алушта.
Все вроде просто.
Вчера ребята нам очень советовали посетить пещеру Эминэ-Баир-Хосар, показывали проспектик, который они купили там.
После самой Мраморной это наиболее красивая и, что немаловажно, более дешевая пещера.
Мои ребятки встали поздно, но я их не будил, вчера много напахались, а сегодня идти, в общем-то, немного, км 8-10.
Хмельницкие дежурные уже разожгли костер и начали готовить.
Я решил что на войне командир должен быть все же впереди, как следует запаковался, застегнул на себе все что можно, собрался с духом и вылез из теплой палатки на свет Божий, мокрый и холодный.
Надо было приготовить поесть и попить.
Хоббиты, не выходя из палатки, согласно полученным указаниям, начали собираться и паковаться, а я под проливным дождем (господи, сколько уже раз я писал эти два слова) разогревал остатки нашего грибного супчика.
Чай греть не стал, так как воды и так хватало и сверху и снизу.
Да и некуда было вешать котел, ребята и так потеснились, даже на свою цепочку наш котел повесили.
Говорили, что по такой погоде сегодня вряд ли куда-то пойдут.
Конечно, и нам бы следовало пересидеть все это, но последняя неделя убедила нас в том, что завтра может быть то же самое, если не хуже.
А тут всего-то осталось – по оживленной дороге до пещер, а там опять по дороге и потом уже у края свернуть влево, немного пройти, найти тропу и спустится по ней в Сосновку. Всего-то делов.
Ну-ну.
Безумству глупых поем мы ****ни!
Мы решили идти.
Вернее, это даже не обсуждалось.
Вылез я из нашей ямы по надобности и слегка обалдел: такой погоды я в Крыму не ожидал – косой плотный ледяной дождь с мечущимся ураганным ветром и кромешный туман.
Вот это сочетание!
Хоббиты мои уже все упаковали в палатке и свое и мое, и молча, принюхиваясь к аппетитным запахам, ждали дальнейших указаний.
Я им в палатку передал котел, так как тут под дождем дождем летели листья и ветки, и поэтому разливал Ники суп в тамбуре палатки.
В смысле по мискам.
Поели, кто, где мог.
Я уже в палатку не залазил, так как все равно был уже совсем мокрый, только кроссовки еще держались.
Свои и Михалыча я еще вчера у костра хорошо подсушил.
А вот никины тапки сегодняшний день не переживут.
Кырдык им будет.
Главное, что ноги у бедного мокнут сразу, а не постепенно, когда уже разогрелся под рюкзаком.
Оделись мои маленькие, надели накидки, как полагается, и вылезли из палатки.
«ОГО!!!» - сказали хоббиты.
«Быстро!!!» - ответил им старый гном.
Пока Чипс грелся у костра и прощался с традиционно жалевшими его девчонками, мы с Ники быстро собрали нашу мокрую палатку, упаковались, попрощались тепло с хмельничанами, поблагодарив их за все и пожелав им хорошей погоды, сказали нашей яме традиционное: «Спасибо этому месту!» и... вылезли из нее на свет Божий.
Вернее мрак чертовский.
И пошли... потопали ежики в тумане, швыряемые ветром, под "приятными" струями чего-то плотного, мокрого и холодного.
Все в лицо, ощущение, как будто тебя кто-то все время возит и хлещет по физиономии старой половой тряпкой.
Мокрой и противной.
Вошли в лес.
Как в заколдованный жуткий замок.
Все в тумане, все сумрачно и мертво, подозрительно, что-то постоянно возникает из мрака, и что-то исчезает в нем же, какие-то тени и темные твари прячутся за мокрыми стволами... И стоит нечто нехорошее за спиной (это не к хоббитам), и хочется все время оглянуться, и страшно, СТРАШНО, и на сердце такая тоска, и горло сжимает чья-то мохнатая и сырая лапа у-у-у-о-о-О!!! Боги!!! Яду мне, ЯДУ!
Или хотя бы хлеба с маслом...
Это обычный лес в тумане, немного воображения и крыша еще не так поедет.
В лесу тише, но, слава Богу, что он, наконец, кончился.
Мы повернули направо и бредем по дороге, покрытой ярко-красной мраморной крошкой и просто выходами мрамора в виде плит.
Куда – не понятно.
Вокруг белесая, мерзкая мгла.
Вода заливает глаза, приходится надвигать капюшон анораки и шапочку под ним, но это мало помогает, все равно видно плохо.
Дождь с силой барабанит по голове и от этого там неприятный гул, раздражение и легкая контузия в остотках мозгов.
Ребята жмутся за мной, закутанные, только носы торчат, да и то не у всех, шлепают по лужам.
Промокаем медленно, но верно.
В кроссовках уже булькает и чавкает.
Все молчаливы и терпеливо мрачны.
Идем по мраморной дороге.
По карте идти вроде бы немного км 3-4 до пещер, но это по карте.
Хе-хе.
Туман.
Видимость метров 5-7.
Класс!
И это при ураганном ветре!
Нас периодически стали обгонять множество иномарок, автобусов, тоже ползущих к пещерам на экскурсии.
За проплывающими мимо плачущими стеклами виднелись перекошенные бледные физиономии, с ужасом и извращенным любопытством пялящиеся на нас и особенно на Чипса.
Так смотрят случайные посетители на трупы в анатомичке, я видел такие взгляды, когда там подрабатывал студентом ( и гномы тоже могут быть студентами, а шо такое?).
Выглядели, конечно, мы колоритно, но ни одной, пардон, суке не пришло в голову остановится, и предложить подвезти нас.
Не важно, что мы, конечно, отказались бы (наверное)... слишком мы были мокрые и не совсем свежо пахнущие, но важно нам было это предложить.
А то ведь так и веру в людей потерять можно, как заметил меланхолично Ники.
Ведь все эти уроды отдыхали, никуда особо не спешили.
Любопытное животное – человек.
Перефразируя Шекспира якобы сказавшего, что весь мир театр и все такое прочее, я выражусь иначе: «весь мир – зверинец и все люди в нем звери».
Сезанн не раз говорил, что жизнь – сволочь.
Это пессимистично и без излишней выспренности и изящества, зато честно и прямо иллюстрировано многочисленными примерами из жизни.
К сожалению, с завидным постоянством.
Одна машинка застряла, на гору чего-то не тянула.
Проходя мимо, я предложил без всякой задней мысли помочь - подтолкнуть.
Бедный и лысый, как свои покрышки, водила так испугался, что начал заикаясь лепетать что-то бессвязное, о великом множестве каких-то мифических ребят, что вот-вот появятся из тумана и защитят его и его дрындулет... и на руках донесут его железный гроб вместе с ним, жадиной и скотиной, до пещер.
Он явно боялся, что мы попросимся к нему в его драгоценный лимузин.
На заднем сиденье мелькнула такая же перекошенная страхом и ненавистью бабья рожа, что-то злобно шепчущая лысому, видно жона.
Весь мир для них не был театром.
Они оба не играли ни какой роли, они просто так жили.
Жалко не было с собой презерватива, а то бы подарил бы им.
Такие не должны размножаться.
Хотя на них, на всех не напасешься предохранителей-то... «...Лысый пить будешь? А баба твоя? Это не твоя баба? А она будет?...».
У меня в голове потом долго еще крутился этот дурацкий анекдот.
И еще долго нам вслед из тумана доносился визг его лысых колес по скользкой мраморной дороге.
Искренне надеюсь, и хоббиты меня поддержат, что он и сейчас буксует на том же месте, дымя резиной.
Но уже никто не предложит ему свою помощь...
Никогда...
Так мы шли больше часа.
Промокли основательно и окончательно.
Я все думал о тех 5 градусах так сказать тепла в пещере и о наших промокших ногах и костях.
Эльфы из Хмельницкого рассказывали, что в пещерах есть маршруты разной протяженности и соответственно, разной цены.
Надо будет выбрать маршрут недорогой и главное, недолгий, а то у некоторых незакаленных дохляков-хоббитов может воспаление и легких и тяжелых прикинуться после этого подземного холодильника.
Хотелось, и посмотреть и не замерзнуть.
Наконец из белой бушующей мглы проявляется указатель на Мраморную.
Но мы идем правее, тоже по красной дороге.
Радостное приглашение посетить пещеру Эмине-Баир-Хосар смотрится как издевательство в этом урагане с туманом.
Идем.
Призрачными глыбами вдруг начинают появляться ряды экскурсионных автобусов.
Подъезжающие легковушки и такси со всеми горящими огнями и фарами похожи на жутких фантастических зверей.
Мы уже на автостоянке возле нашей пещеры.
Из подъехавшего автобуса выползают полуголые, одетые кое-как фигуры и в ужасе оглядываются.
Погодка как раз для них.
Мы проходим мимо.
Следуя только указателям, идем уже по асфальтированной дорожке куда-то вниз.
Поднимающиеся навстречу синие и дрожащие дядьки и тетки шарахаются от нас с отвисшими челюстями и долго, сколько позволяет туман, в трансе пялятся нам вслед.
Я все еще никак не пойму причину такого нездорового интереса к трем мокрым бомжам и здесь, и на дороге.
На Ники и, особенно, на Михалыча они смотрят не с жалостью, это слово слишком слабое. Тщеславные и мокрые мои дурачки приободрились и стали гордо и нахально поглядывать вокруг.
Мы спустились по ступеням еще ниже, подошли к кассе.
В ней сидел жутко обиженный толстый и надуто продавал билеты.
Даже притворное и заискивающее щебетание и сюсюканье страшной, перемазанной макияжем, как индеец на тропе войны экскурсоводши, (которая привычно отпихнула нас от окошка своим мокрым и костлявым крупом), не смогли развеять его вселенскую хандру и презрение к этому миру.
Долгое общение с чужими деньгами сильно портит характер и делает каждого кассира философом и пессимистом.
А этот толстый, видимо, многие годы, никогда не выходя, сидел в своей клетке и многое и многих повидал и стал мудр, как питон Каа.
А «в многой мудрости есть многия печали» говаривал Экклезиаст.
Он, видимо, тоже когда-то подрабатывал кассиром.
Наконец, Каа совсем расстроено и чуть не плача продал нам билеты по 6 гривен, самые дешевые, и мы направились к входу в пещеру.
Везде висели планы и схемы пещеры Эмине-Баир - и так далее, а так же предупреждения чего можно и чего нельзя делать под землей.
Получалось, правда, что делать там вообще ничего нельзя.
Грозные инструкции прозрачно намекали, что и заходить туда даже и не стоит и, что типа не фиг тут топтаться, а не пошли бы вы отсюда на... пещерка целее будет!
Но может, это мне показалось из-за такой сумасшедшей погоды.
Подходим.
В небольшой стене небольшая железная дверца со ступенями вниз, вокруг навес, все это перегорожено решетками и шлагбаумами.
Под навесом, из под которого валил человечий пар, царил бардак и анархия.
Сбоку сидели заиндевевшие, ежащиеся экскурсоводы, ждущие своих клиентов, вокруг метались какие-то тетки, что-то крича и тыча билетами, друг другу куда попало, из дверки валили, клацая зубами и потирая уши и руки, насмотревшиеся до посинения группы экскурсантов с безумными, заледенелыми глазами, сталкиваясь с толпами, торопящихся под землю.
Прямо Судный день какой-то, прости Господи...
Все было мокро и неуютно и напоминало гражданскую войну и эвакуацию на последний пароход до Парижу.
Тут же торговали теплыми носками и куртками на прокат по ценам, явно рассчитанным на шейхов из Арабских Эмиратов.
Таких же, как мы, пришлых и неорганизованных, заставили долго ожидать, пока не наберется достаточно много, наверное, для того, чтобы у всех возникло стадное чувство, и мы там под землей не разбежались кто куда.
Народ собирался медленно, мы, скинувши рюкзаки, стыли на бешеном ветру и опять таки были объектом пристального всеобщего внимания.
Буквально здесь было только два стоящих зрелища: пещера и мы.
Ожидая запуска, я, наконец, смог разглядеть своих хоббитов и понял, наконец, почему на нас «так» смотрят.
Конечно, наши наряды изяществом не отличались и кроме всего прочего мы с Ники по инерции оставались все в тех же шортах (юг же ведь!) при 11 градусах, но я наконец-то понял, что так волновало окружающих.
Они как-то особенно смотрели на гораздо выше упомянутые ноги поручика – кеды у него уже абсолютно разлезлись и он, когда еще утром собирался в палатке, одел поверх носков кульки с изображением 50-ти долларовой купюры, в них мы обычно несли мусор с привалов. Видимо наличие подобной картинки на кульках грело лучше, чем шерстяные носки (я даже думаю, что со 100-долларовой купюрой ногам были бы теплее).
Только из кед кульки торчали из всех прорех и дыр и, завязанные кокетливо на бантик веревочками вокруг щиколоток, придавали Никитосу вполне заслуженный неповторимый и загадочный вид, от которого варился народ.
«Тигр снегов» расслабляется.
Чо пялитесь, не видали, шо ли как тигры расслабляются в натуре?
Хотя, что это я все о хоббитах, да о хоббитах.
Судя по взглядам вокруг, я выглядел не менее элегантно и привлекательно.
Я посмотрел еще на эту милую парочку.
Михалыч, благодаря большому количеству одежек, напоминал желтую луковицу, причем все у него тоже торчало во все стороны, растрепанное и мокрое.
Достойный партнер господину поручику.
Если бы хоббиты сели у дороги в таком виде, они вполне могли бы создать скульптурную группу «Волохатоногый Кобзар с мальчиком для растирания красок по-малому шакалят на проезжей части».
Если лепить или писать их с натуры, мог бы такой шедевр сюрреализма получиться а-ля Тарас Грыгоровыч, что Дали с Энгром да Бунюелем на том свете локти от зависти кусали бы, свои и чужие.
Посидели бы хоббиты, думал я меланхолично, похристарадничали, спели бы что-нибудь стрядательное (...мы сами не местные, село все сгорело, папка мамку убыв, сам повесился, сестричка втонула, бабушка под поизд попала, дедушка из окна выпал, а мы пропадаем, живем на вокзале, люди добрые, обратите свое благосклонное винимание на наше бедственное состояние...) да и заодно бы и бюджет бы наш неплохо пополнили.
Не знаю, каким надо быть последним негодяем и жадиной, чтобы не подать этим двум экзотичным деткам, с песнями и плясками, сидящим в грязной луже у дороги.
А то уже мои гроши почти закончились, придется Никину аварийную сотню начинать.
Вообще это не поход, а сплошной разврат – мороженое, вино, отрава, хлеб, сласти там всякие и прочие траты на оружие, наркотики и женщин.
Ну, без последнего нельзя никак, это ж и козе понятно.
(далибудэ)