Святая Елена

Святая Елена

 Игорь Козлов

 Такое количество айсбергов, как в Антарктиде, Алексей Котов не встречал нигде. Хотя он нигде еще и не был, кроме района Новой Земли. Там тоже плавали айсберг, но они были небольшими, их было немного, а, главное, что на них никто не сидел. А здесь на всех айсбергах сидели пингвины. А поскольку все время сидеть пингвинам было скучно, они время от времени дружно прыгали в воду, а потом так же дружно выпрыгивали. Вернее, они не выпрыгивали, а как пули вылетали из воды, пытаясь снова занять свои места на айсберге. Но это им не всегда удавалось, и тогда пингвины снова скатывались в воду. А потом снова выстреливались вверх. И снова скатывались. И снова выстреливались. А потом долго сидели. И так без конца. Короче – кругом плавали айсберги, на которых сидели пингвины. Но Алексей Котов всем штурманам предложил считать, что айсберги не плавают, а стоят на местах. Как острова. Как горы. Так было удобней. Для дела. А дело было самое простое – ловить рыбу среди айсбергов. А чтобы точно ловить рыбу, надо было точно знать место судна. И его узнавали. Вернее, - определяли, - так у моряков говорят. По айсбергам. Которые плавали, а все считали, что стоят на своих местах. Самые большие айсберги Алексей нанес на карту и даже присвоил им имена. Например, - «Бегемот». Или «Вулкан». Название зависело от размера и конфигурации. Главное, что теперь они были на карте. Там, где Алексей их нарисовал. А дальше было просто: достаточно было взять два пеленга, один на «Вулкан», другой на «Бегемота», и получалось точное место судна. Точное, конечно же, в кавычках. Но для дела этого было достаточно. Главное, что точно был известен район работ: район острова Южного Георгия! Хотя до Южного Георгия было более ста миль, и его никто никогда не видел. Но это был ближайший остров к месту работы, а другой земли поблизости просто не было. Значит, у Южного Георгия! Этого действительно было достаточно для того, чтобы безошибочно вернуться домой. А что касалось рыбы... Ее было так много, что точного места судна просто не требовалось. Всего час траления – и пятьдесят тонн ледяной рыбы. Ледяная – это ее название. А еще в прилов попадалось до пяти тонн нототении. Для плана лучшего не пожелаешь.
 Но рейс заканчивался, и надо было действительно возвращаться домой…



День первый.

- Большой автономный траулер «Леонид Елькин» закончил работу! – объявил капитан Николай Максимович по шестнадцатому каналу «Рейда» для остающейся группе судов, - Желаем всем отличной рыбалки и скорейшего возвращения домой! – и замолчал, выжидая.
- Елькин! Желаем тебе спокойного перехода! Радостных встреч на берегу! А потом возвращайтесь… - затарахтел «Рейд». Каждый из ста судов группы хотел высказать свое пожелание.
- Не забудьте передать наши письма! И приветы начальству! – Это была традиция, - судну, уходящему домой, забирать письма со всего промысла. И не только письма, но и людей, если этого требовали обстоятельства. И даже покойников. Но покойников, слава Богу, не было, а письма уже все забрали. А что насчет людей… После полугодичного рейса, когда все люди в экипаже уже сроднились и сработались, лишних людей видеть у себя на борту тоже не очень хотелось. Потому что кого обычно увозили с промысла? Списанных лентяев или больных. И то и другое было плохо.
- Николай Тихоновч! Ответь Адонкину! - «Адонкин», это большой морозильный траулер, на котором расположился штаб начальника промысла.
 Алексей заметил, как Николай Тихонович перестал улыбаться, скривил губы и нехотя поднес трубку к губам, как будто почувствовал что-то нехорошее, и как бы отвечая мыслям третьего помощника, повернул в его сторону голову и прошептал: «Не иначе, сейчас покойника повезем.», - а потом уже громко в трубку, обращаясь прямо к начальнику промысла:
- Слушаю тебя, Павел Макарович! – нарочито бодрым голосом, чтобы виду не подать, что все уже знает, чувствует…
- Извини Николай Тихонович, - дружелюбно проговорил Павел Макарович, - Я думал, что мы уже все вопросы обговорили, а тут такое дело… - Он на секунду запнулся, - Надо забрать одного человека с БМРТ «Железногорск»…
- Если надо, значит надо! – Почти перебил Николай Максимович, -
Кого забрать? - И опустил трубку, и закрыл глаза, как бы ожидая приговора..
- Учительницу. Знаешь, заочная школа моряков…
- Учительницу? – Николай Тихонович снова повеселел, - Всего лишь учительницу? Боже мой! Конечно знаю, что такое заочная школа моряков! Еще в начале рейса просил тебя пересадить к нам учительницу! У нас пять моряков-заочников. Так ты ведь мне отказал. А теперь – заберете? Ладно, заберем. Это все?
- Все! – Подытожил Павел Макарович, - Счастливого перехода!
Николай Тихонович снова повернулся к Алексею, широко улыбаясь:
- Вот видишь?! Учительницу! А ты говорил: покойника! Давай, езжай на катере! Привези учительницу! «Учительница первая моя…» – запел Николай Тихонович и улетел с мостика.

 Ездить на моторном спасательном катере на другие суда во время промысла всегда считалось для штурманов делом почетным. Не каждого ведь пошлют, не каждому шлюпку доверят. Четвертого помощника, например, никогда не посылали. Не доверяли. Считали, что не дорос еще. Но Алексею доверяли. И ездить ему на промысле приходилось часто. Особенно после вахты. То за картошкой, которая уже кончалась, то за снабжением, которое привезло на промысел вновь прибывшее судно, то поменяться фильмами. Причин было много, причины были разные. Официально такие поездки назывались хозработами. И сам капитан любил выезжать на хозработы. А вся конечная суть хозработ сводилась к братанию. Ну, посидеть, поговорить…Причаливала шлюпка к другому пароходу и тут же пустела, так как капитан уже сидел в каюте капитана, второй помощник в каюте второго помощника, матросы в каютах матросов. И билась одинокая шлюпка, привязанная к борту другого судна, об этот самый борт, в то время как судно это тянуло свой трал и не замечало бьющуюся шлюпку. А в шлюпке оставался только Алексей, занявший почетное место у штурвала, так как должен же был хоть кто-то оставаться в этой шлюпке хотя бы для того, чтобы быть трезвым и всю напившуюся и вдоволь наговорившуюся кампанию доставить живыми и невредимыми обратно на свой пароход. Но так было на промысле. А сейчас было иначе. Промысел закончился. И надо было уже спешить домой, поэтому любая задержка становилась комом в горле, палкой в колесе и тому подобное.
 Связавшись с «Железногорском», Алексей выяснил, где тот находится и проложил курс поближе к нему, чтобы побыстрей разделаться с неожиданно выпавшими хозработами. Конечно, Алексей определил его место не по координатам, которые тот сообщил, так как координаты «Железногорска» были липовыми, ведь он же тоже определял свое место по плавающим айсбергам, которые считал, что стоят на месте. Алексей просто спросил его, в какой части группы он находится, тот ответил, и «Леонид Елькин» помчался к нему.
 Моторная шлюпка плавно причалила к «Железногорску», тянущему трал: никакие хозработы никогда ни при каких обстоятельствах не могли отменить того главного дела, ради которого все сюда и пришли – промысла. Алексей высунулся из верхнего кормового люка, чтобы посмотреть на ту, которую он должен забрать с собой. И увидел. На палубе «Железногорска» стояла очень симпатичная стройная девушка. Белокурые локоны пробивались из-под ее теплой шапочке. Вокруг нее хлопотало двое железногорских матросов, помогая надеть спасательный жилет. Другие двое матросов бережно привязывали к бросательному концу ее вещи – желтый чемодан. Наконец жилет был надет, а вещи привязаны, и она стала аккуратно спускаться по шторм-трапу на катер. Алексей успел заметить, что на «Железногорске» не было человека с которым бы она попрощалась как-то по - особенному, ну, например, обняла его или чмокнула в щечку, нет, такого не было. Просто повернулась ко всем разом и сказала: «До свидания!» и стала спускаться вниз. Когда она оказалась в катере и желтый чемодан нырнул в верхний носовой люк, Алексей крикнул на «Железногорск»: «Отдавайте концы! Счастливо оставаться!» – и тут же отвалил от борта и уже через пятнадцать минут, когда шлюпку закрепили на штатное место, он стоял на палубе собственного парохода. Рядом стояла учительница и смотрела на мир голубыми глазами. Да, она была прекрасна. Хотя моряки говорят, что после шести месяцев рейса все женщины кажутся красавицами, но она была действительно прекрасна. На вид ей было лет двадцать.
- Где будет моя каюта? – спросила она Алексея.
- Я не знаю, - ответил он честно, - у нас каютами старпом ведает, я могу проводить вас к нему…
- Я провожу! – четвертый помощник Юра, как Джин из бутылки , неожиданно возник рядом и тут же подхватил ее чемодан, - Пойдемте, я покажу… - И повел ее к старпому.
Алексей не обиделся, только улыбнулся. «Я человек женатый, - подумал Алексей, - мне это ни к чему, а Юра, он холостой, у него еще все впереди, вот и пусть старается…»
- Между прочим, - к Алексею подошел матрос Кравчук, который только что ездил с ним на катере на «Железногорск», - эта учительница была на промысле целых три месяца и никому не дала!
- Это ж хорошо, - поддержал Алексей учительницу, - значит, достойного не нашла! Это, во-первых. А во-вторых, когда ты это успел узнать, если мы на борт «Железногорска» даже не поднимались?
- Во-первых, - решил не сдаваться матрос, - у нее не все дома! А, во-вторых, успел! Ребята с «Железногорска» сказали, и потом, знаешь, какую кличку этой учительнице рыбаки дали? - и он замолчал, ожидая, когда Алексей спросит: какую?
- Ну, какую? – наконец не выдержал Алексей, так как ему надоело ждать и надо было быстрее возвращаться на мостик.
- А вот какую… - но Алексей услышать не успел…

- Кого это вы привезли? – На этот раз к третьему помощнику подошел старший механик Руденко Петр Афанасьевич, пыхтя трубкой и ведя на поводке своего Альфа, и развернул Алексея в свою сторону..
- Учительницу! – ответил Алексей и повернулся, было, уходить, но стармех не пустил, придерживая за рукав:
- Учительницу? – Недоверчиво переспросил Руденко, - Ага, значит, учительницу? Хо-ро-шо… А мне сказали: за покойником поехали, готовь рыбную провизионку… Да, пошутили, значит… У-чи-тель-ни-цу…- растягивая слово по слогам, произнес стармех и тут же дал команду, - Альфуня, пойдем! – но это относилось уже к собаке… Алексей снова развернул голову на сто восемьдесят градусов, но матроса Кравчука рядом уже не было.

 Алексей поднялся на мостик. Николай Тихонович ждал его, склонившись над генеральной картой.
- Ну что? – спросил он между прочим, - Привезли?
- Так точно! Доставили в лучшем виде!
- Тогда, поехали…- Николай Максимович продолжал изучать карту, -- Я запросил заход в Лас-Пальмас, ты знаешь… Так что давай так и пойдем, как наметили. Значит, сперва зацепимся локатором за африканский берег, чтобы знать, где мы будем находиться, а потом вдоль него… топ-топ… и до Лас-Пальмаса… Усекаешь?
- Усекаю! – Алексей понимал, что Николай Тихонович с ним беседует не из-за особого доверия, - мол, хочу спросить твоего совета… Нет. Просто Алексей третий помощник, а именно третий помощник отвечает за предварительную прокладку курса судна, за карты, за приборы, - вот капитан с ним и делится своими соображениями по поводу будущего курса. А для третьего помощника это должно означать ни что иное, как необходимость выполнить все точно так, как сказал капитан.
- Усекаю… - еще раз подтвердил Алексей, давая понять, что понял, как надо проложить курс...
- Дурацкое судно! Ох, дурацкое! – в который раз посетовал Николай Тихонович на несовершенство техники, - рыбу ловить может, а навигационными приборами не оборудовано! Как определять место судна, если на судне нет даже «Декки» или «Лорана»?!
«Декка» и «Лоран» – это американская система определения места судна по береговым радиостанциям. Но на «Елькине» ее нет. Не поставили. А то, что поставили, например, двухканальный визуальный радиопеленгатор, в этом районе и до Лас-Пальмаса не работает. Но это не смертельно. В конце-то концов есть секстан, вещь древняя, но надежная… Хотя… кто им и когда определялся?
- Между прочим, у вояк есть приборы, которые сразу выдают обсервованные координаты по спутникам, знаешь?
- Знаю, в мореходке проходили…
- Так вот я спрашиваю, на кой хрен мы запустили столько спутников, если нам такие приборы не поставили?!
- Вы у меня спрашиваете? – поинтересовался Алексей.
- Да нет… Давай полный ход! Идем зацепляться за Африку!

 Стармех Руденко Петр Афанасьевич купил своего Альфа в Польше, как раз тогда, когда принимал этот пароход. Пробыв на приемке судна более двух месяцев, Афанасьевич скопил большую сумму денег, так как не на что их не тратил: почти не пил, почти не ел, ничего не покупал и все это только ради того, чтобы купить эту псину.
- Между прочим, это – басет! – любил повторять стармех для тех, кто у него спрашивал: «А это такса?» - А вы знаете, что таких собак в Союзе только три! Две суки живут в Риге, и третий мой Альф… в Мурманске!
Но попасть собаке на свою новую родину в Союз в Россию в Мурманск пока было не суждено, так как судно прямо из Польши пошло работать в Антарктиду. Собаке грозила участь стать судовым псом: это, когда любой тебя может погладить и покормить, но… Стармех Руденко сразу пресек всякие такие поползновения экипажа. И пресек очень просто. Он стал воспитывать Альфа в духе человеконенавистничества. И воспитал.
И Альф стал на всех рычать и при случае бросаться, стараясь укусить, и экипаж отстал от собаки, и стармех был доволен. Но тут возникла другая проблема: собаку стали не любить, а этого стармех тоже не хотел. Надо было искать компромисс. И он нашел. Теперь он все дни проводил в своей каюте, не выходя. А если и выходил из каюты, то Альфа держал на самодельном поводке, прицепленном за самодельный ошейник. Дело в том, что купить настоящие поводок и ошейник в Польше стармех не сообразил, так как Альф был еще маленьким, но за полгода пес вырос и возникла необходимость. Теперь стармех мечтал зайти в Лас-Пальмас и все его фантазии о покупках чего - либо сводились к покупке фирменных поводка и ошейника. Вот и сегодня стармех сидел в своей каюте и гладил «Альфа», когда позвонил старпом и сказал, чтобы Афанасьевич готовил рыбную провизионку под покойника, которого сейчас привезут. Стармех вышел на палубу и увидел учительницу. И лицо ее показалось ему очень знакомым, и захотелось ему, чтобы она спросила: «Скажите, а это такса?» – И он бы ей ответил. И вообще, он бы сразу понял, что за человек пришел на это судно, так как свое отношение к людям стармех определял по отношению людей к его собаке: если кто не любил собаку, то стармех автоматически не любил этого человека.

 Собаку не любил старпом… Именно к старпому Юра и привел учительницу. Старпом Ковях Валерий Алексеевич внешне напоминал очень большое яйцо с руками и ногами. Женщин он любил так, как отец любит своих детей, которые от него зависят. А все женщины судна зависели от старпома, так как по Уставу подчинялись непосредственно ему.
- Ну, девочки! – любил повторять старпом буфетчице, уборщице и прачке, когда судно еще работало на промысле, - Я ведь вас вздрючу! Вы поглядите, до чего судно довели! Жуть! Грязь! Бардак!
- Ты, Алексеич, не трынди! – за всех отвечала буфетчица, наливая веселой компании по очередной рюмке водки, только что доставленной с какой-нибудь базы, - Вот переход начнется, и мы тебе весь пароход вымоем! Не трынди!
- А каюту стармеха я вообще убирать больше не буду! – снова наступала буфетчица, - Его собака вчера опять лужу нассала, а шерсти там, за рейс не выгребешь!
Поэтому старпом и не любил собаку: люди обижаются, его люди.
- И все равно, девочки…
- Не трынди! Вот переход начнется…
И вот сегодня переход начался. И пора женщин к порядку призывать, а то распустились совсем. Капитан уже неоднократно старпому замечания делал: «Ты что баб распустил? Ведь не убирают…»
- Вот переход начнется… - отвечал старпом, - они весь пароход вымоют…, - хотя сам в это не очень верил.

Старпом внимательно осмотрел учительницу. Симпатичная, молодая, лет ей эдак…
- А, кстати, вы судовую роль с «Железноводска» не забыли захватить? – спросил старпом, продолжая рассматривать учительницу.
- Вот роль, вот документы, - ответила учительница, протягивая документы старпому.
- Посмотрим, - сказал старпом вздыхая, - Почитаем, - развернул судовую роль, - Значит, Ефремова Елена Павловна тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения? – И посмотрел на учительницу. Но та молчала, ждала.
- Значит вам двадцать девять лет? – снова недоверчиво спросил старпом. Но Елена Павловна продолжала молчать.
- А по виду не скажешь, - старпом решил сделать комплимент, - Я думал вам лет двадцать…
- Скажите, - наконец заговорили Елена Павловна, - Я могу расчитывать на отдельную каюту?
Минуту старпом думал, соображая.
- К сожалению, у нас нет отдельных кают, но… - он снова задумался, - Сделаем… Уплотним кое - кого, а вас поселим… Я знаю, что вам положена отдельная… Да… - он снова задумался, - Сделаем… А вы у нас тоже учить будете? – наконец старпом вышел из состояния задумчивости.
- Обязательно! – сказала Елена Павловна, - У вас пять заочников.
- А вы, простите, по какому предмету? – старпом продолжил допрос.
- Здесь по всем, - снова ответила учительница, - а вообще, я – историк!
- Понятно! – твердо сказал старпом и слегка стукнул ладонью по столу, что означало, что ему все ясно и разговор можно завершить. И только тут старпом увидел, что четвертый помощник все еще стоит в его каюте за спиной Елены Павловны.
- Юра, - старпом решил дать распоряжение, - Проводи учительницу в четырестовосьмую каюту, а врачу скажи, чтобы перебирался в лазарет! Все! – и последнее «все!» означало, что возражений со стороны врача он не примет.

 Четвертый помощник капитана Юрий Чернышов попал на «Леонид Елькин», как и Алексей, за неделю до выхода судна из Польши. Алексеев однокашник Витька Морозов, который собирался на это судно четвертым помощником, узнав, что Алексей идет третьим, от направления отказался и, как позже выяснилось, поехал принимать следующий пароход. И Юрию Чернышову в этом отнощении очень повезло. Уже в дороге из Мурманска в Гданьск Юрий обратил внимание на симпатичную девушкуЛюду, ехавшую вместе со всеми вновь направленными принимать судно из новостроя, по судовой роли проходившую, как уборщица.
 Судно еще стояло на судоверфи имени Ленина, когда новые люди прибыли в экипаж. А над Польшей пылал июль. И деревья стояли зелеными. И солнце сверкало золотом. И море тянуло прохладою, прохладой газировки и эскимо. И хотелось влюбляться и жить, жить и влюбляться, потому что все в этой жизни было в первый раз… И Юра влюбился. И все свое свободное время стал думать о ней. А свободного времени на первых порах у Юры было – хоть отбавляй, ведь четвертый помощник капитана ни за что не отвечает. Нет, отвечает, конечно, за канцелярию. Но какая канцелярия может быть у только что построенного парохода? – приказы никто не пишет, расписание по тревогам никто не составляет, даже судовой и машинный журналы никто не заполняет, потому что пока не подняли над судном советского флага, судно не может считаться советским. И ходил Юра по пароходу из угла в угол. Подойдет к каюте старпома спросить чего-нибудь, а старпом сидит в кресле, разомлевший от жары, красный, как пасхальное яйцо, тупо уставясь на телефон, по которому ему время от времени звонят с судоверфи польские мастера. И видит Юра, как хватает старпом трубку и орет, орет, орет :
- Слухаю! – Цо-цо? Разумию! Разумию! Слухаю! Цо-цо? Разумию – разумию! – а потом швыряет трубку на рычаг и снова орет на всю каюту: «Не хрена не понял! Не хрена не понял!» И отходил Юра от каюты, и поднимался на мостик, проходя мимо радиорубки. А там начальник радиостанции Филя сидит перед большим пятидесятилитровым бидоном со спиртом:
- Слышь, четвертый! – говорит Филя,- Понимаешь, какая штука? Бидон этот в службе получил. Специально для дела. Для успешной приемки приборов. Так вот: приборы принял, а спирт остался. Неправильно это, четвертый! Неправильно! Выпьем, давай?! По кружечке?! - и кружку протягивает,- большую, аллюминиевую. Нет, Юра не пьет. Юра должен быть трезвым, он еще капитана не видел, ему еще капитану представиться надо.
А у капитана – дым коромыслом, пыль столбом. То ли свадьба, то ли карнавал. Но Юра понимает, что капитан, как представитель своей фирмы, всех поляков отблагодарить обязан за такое хорошо построенное судно. И капитан благодарит, благодарит, благодарит, и потому на люди не показывается.
 Да, у четвертого помощника капитана Юрия Чернышова свободного времени было много. И никому до него не было дела. И только Алексей, с которым поселили Юрия, занимался с ним, показывая устройство судна и обучая несению вахты в порту:
- Запомни, - говорил Алексей, - в иностранном порту для судоводителя вахта – святое дело. Первым делом к трапу поставь матроса и накажи ему, чтобы от трапа – ни на шаг. Сам, конечно, можешь сидеть в каюте или стоять на мостике, но лучше – сам стой у трапа и сторожи матроса, чтобы тот не ушел! А после вахты – делай, что хочешь… если помполит позволит…

- Люда, пойдемте погуляем? – предлагал Юра после вахты.
- Я не могу сейчас, - отвечала девушка, смущенно опустив глаза, - Наташа сказала, что бы я помогла ей накрыть стол в каюте капитана, придет польская делегация…
- Тогда, может вечером? – снова предлагал Юра.
- Я не знаю…
- А вы хотите погулять?
О. Да! Конечно, она хотела погулять. Она прежде никогда не была за границей, а это ведь так интересно…
- Тогда погуляем?
- Не положено! – говорил первый помощник капитана Семен Семенович, которого в экипаже звали не иначе, как помполит или комиссар, - вдвоем выходить в город не положено! Увольнение должно производиться, согласно Правил увольнения: только группой в составе четырех человек, где один – старший, остальные – с ним. Увольнение до девяти вечера после рабочего дня. Правила поведения советского моряка за границей читали? Прочитайте еще раз. Здесь четко написано, чего можно делать, чего нельзя…- Семен Семенович это говорил не из вредности, у него работа такая. А он свою работу любит и понимает правильно. Вот когда он ходил в море машинистом рыбомучной установки, он тоже многих вещей не понимал, а теперь он все понимает.
- Давай Алексея с собой возьмем и еще кого-нибудь и погуляем? – снова предлагал Юра.
- Я не знаю… - отвечала девушка, - Наташа просила, что бы я…

 И так постоянно. Конечно, и матросы, и мотористы, и механики тоже вовсю ухлестывали за Людмилой и в гости на чай приглашали, и пойти погулять, но – тщетно! Наталья была круче всех. Тридцатипятилетняя, рыжеволосая, нахальная, она и в море не меньше всех отходила. И все морские порядки и законы выучила: писаные и не писаные. Буфетчица – правая рука капитана, так считала Наталья, потому что именно она в любое время дня и ночи могла заходить в каюту капитану, открывая дверь ногой. Так ее другие бабы научили. Так воспитали. А теперь она сама воспитательницей стала!
- Ты, Людмила, не будь дурой! – учила Наталья, - Ты сюда пришла замуж выйти или денег заработать? То-то! Деваха ты молодая, симпатичная, а потому, на хрен они сдались тебе, моряки эти!? Пьяницы и бабники! Мужика надо на берегу искать, там выбор больше. А здесь – деньги зарабатывать! Если тебя на судне в гости приглашают, то ты не отказывайся, потому что тебя это ни к чему не обязывает. Подумаешь, пришла, посидела. На всякий случай меня с собой бери. В гости ходи. Но пользу свою с этого поимей. Например, угощают сигаретами, бери.
- Но я не курю, - говорила Люда.
- И не кури. Я курю. Мы, бабы, должны вместе держаться. Помогать друг другу. Кстати, сегодня идем в гости ко второму механику, там все механики соберутся, веселые ребята, весело будет, весело время проведем
- А как же капитан?
- А что капитан? Я ему что, в верности клялась? Пусть себе спит. Нечего было нажираться…
Да, в отличие от Юры, до которого никому дела не было, у Людмилы была хорошая наставница.
 Уже, когда из Польши вышли и в Антарктиду шли, наставник появился и у Юрия. Этим наставником, согласно Устава, конечно же стал старпом, с которым Юрий и должен был нести ходовую вахту. Но, старпом стоять вахты не любил, говоря капитану: «А что мне на переходе на мосту делать? В иллюминатор смотреть, что ли? Столько других важных дел!» И на вахту не ходил. Но на мостик иногда поднимался поболтать, пофилософствовать, жизни поучить.
Особенно это было тогда, когда прачка Галя, сорокалетняя женщина, к которой очень симпатизировал старпом, с ним находилась в ссоре…
- Вот, Юра, - философствовал тогда старпом, - как ты думаешь, существует ли у моряков морской характер?
- Существует, - отвечал Юра.
- А какие качества должны быть у человека, что бы про него можно было сказать: у него морской характер?!
- Наверное, волевые, - отвечал Юра.
- О. Брат! – старпом театрально разводил руки, - этого мало!
А большего ты не знаешь потому, что ты еще не понял главного! – и старпом выжидательно смотрел на четвертого помощника, а потом продолжал, - Главное, друг, состоит в двух невидимых связях, существующих на судне. Первая связь, это человек – человек, а вторая связь, это человек – судно. Для первой связи должны быть присущи такие качества, как коммуникабельность, уживчивость, дипломатичность, сдержанность, добропорядочность, и тому подобное. А если речь идет о связи человек – судно, то качества должны быть другими, чуть ли не противоположными: это – компетентность, надежность, обязательность, увлеченность, инициативность. И вот вкупе все эти и вышеперечисленные качества и создают морской характер! – старпом торжественно поднимал палец вверх.
- А как же воля? – спрашивал Юра, - вы ничего не сказали про силу воли…
- Волевые качества, Юра, - отвечал старпом, - характерны для третьей связи, не названной мной. Это связь: судно – человек. Вот здесь и должны проявляться твои волевые качества: решительность, самоотверженность, самоотреченность, самопожертвенность! Но до этого, надеюсь, не дойдет… - и старпом умолкал, уходя в свои мысли, а потом произносил в сердцах, как бы подводя итог всему сказанному:
- А вообще, Юра, все бабы дуры! – и уходил с мостика.

Вот после одной из таких бесед и решился Юра пригласить Люду в каюту на чай:
- Вы любите шампанское? – спросил.
- Люблю, - ответила Люда.
- Придете после ужина, - снова спросил Юра.
- Приду! – ответила Люда.
И пришла. Но не одна, а с Натальей
И разговор сразу пошел о тех, кого рядом нет. О прачке Гале.
- Дура она! – сразу заявила буфетчица Наталья, - меня решила повоспитывать! Дескать, почему курю в каюткампании и матом ругаюсь?! А не ее собачье дело! Я ей, конечно, все это сказала. А та – к старпому жаловаться. А что мне старпом сделает? Захочу и капитана на него натравлю! А ей, дуре, я еще покажу, как жаловаться! – но пыл в конце концов прошел, и Наталья угомонилась:
- Угостил бы девушек сигаретой! – предложила Наталья.
- Но я не курю, - засмущался Юра.
- А это не проблема, - улыбнулась Наталья, - щас сделаем, - сняла трубку каютного телефона, позвонила артельному матросу Жорику:
- Жорик, принеси два блока сигарет с фильтром в каюту четвертого помощника… что? Нет, болгарские неси… и запиши на него, он угощает - и положила трубку и сладко потянулась, - в другой раз помогать тебе не буду, сам заботься, как девушкам приятное сделать, - сказала и весело захохотала, - А я вам не мешаю? – вдруг поинтересовалась, как бы спохватившись, - а то я пойду…
Но она не ушла, а так и просидела до конца, а в конце, допив шампанское, увела Людмилу, унося с собой и два блока сигарет. На прощание сказала:
- Было очень приятно! Спасибо за вечер. Если что, - зови… мы придем.
На следующий день, встретив за завтраком Люду, Юра спросил:
- А ты одна придти не можешь?
- Не могу, - ответила Люда, - неудобно как-то, она меня везде с собой берет, а я?
А еще через неделю произошел случай, который окончательно расстроил планы Юрия относительно Людмилы. Юра как раз после вахты сидел в каюте, когда в каюту постучали.
- Заходите! - крикнул Юра. Дверь каюты отворилась и на пороге образовалось нечто. Это был матрос Сидоров, а вернее то, что от него осталось после длительного запоя. Лицо его обросло двухнедельной щетиной, может, от того и почернело, и осунулось, а сам он весь трясся, но при этом под мышкой твердо держал огромный сверток.
- Это отрез джинсовой ткани, - сказал матрос Сидоров, - меняю на бутылку водки! Срочно…
Сначала Юрий опешил. От удивления и неожиданности. А потом сказал:
- У меня нет водки. Я не пью.
- Очень хорошая ткань, - с трудом выдавливая слова, проговорил матрос Сидоров, - много джинсов выйдет.
Да, Юра знал, что джинсы сейчас в Союзе стали входить в моду, стоили они бешеные деньги, но главное – их было не достать…
- Возьми… - снова выдавил матрос, - всего одна бутылка…
- Извини, - искренне повторил Юра, - нет бутылки.
Матрос еще минуту постоял в болезненном сомнении, а потом ушел.
И можно было бы забыть про этот случай, но… Через пять минут в каюту влетела Людмила. Вид у нее был решительный, глаза горели:
- Дай бутылку водки! – безо всякой прилюдии выпалили она.
- Зачем тебе? – удивился Юрий, - Ведь ты водку не пьешь?
- Пью – не пью, какая разница! Надо! – уже мягче сказала Людмила, а потом подошла к Юрию очень близко, так близко, что он почувствовал ее жаркое дыхание, - Юрочка, очень надо… - и мягко, и заискивающе посмотрела в его глаза, - А потом я приду к тебе, хочешь? Одна приду…
Конечно, Юрий этого хотел. Очень хотел. Раньше хотел…
- Ты ко мне сама пришла или тебя Наталья послала? – вдруг ни с того ни с сего спросил Юра. Глаза Людмилы еще раз блеснули нетерпением:
- Конечно сама! – выпалила она, - когда Наталья узнает, будет поздно! – выпалила она и тут же осеклась…
- Хорошо, - сказал Юра, - иди в свою каюту и жди, я позвоню, - и двинулся к двери, но Людмила схватила его за рукав и прошептала:
- Только побыстрее, пожалуйста!
Юрий Чернышов не знал, у кого на данный момент на судне могла быть водка, но предполагал, что она могла быть у капитана, у стармеха и у второго помощника капитана. Вот ко второму помощнику капитана Юра и пошел.
Виктор Акимович сидел в своей каюте и читал книгу. Приходу Юрия он не удивился, как не удивлялся вообще ничему. Акимович отложил книгу и посмотрел на Юрия.
- Акимович, - сейчас Юрий не был растерян, он говорил твердо и решительно, - Акимович, дай мне, пожалуйста, бутылку водки! На первом же заходе я тебе ее верну! – сказал и стал ждать.
- Я понял, - невозмутимо сказал Акимович, - тебе, непьющему, срочно понадобилась бутылка водки, я понял…- пять секунд он приводил свои мысли в порядок, потом продолжил, - Явление это нормальное, особенно учитывая то обстоятельство, что ты не пьешь, - Акимович снова сделал паузу, - Странный сегодня день, - снова задумчиво произнес Акимович, - очень странный, - и он поднял вверх указательный палец, - Именно сегодня, именно сейчас всем вдруг понадобилась всего лишь одна бутылка водки, почему? – и он округлил глаза, внимательно вглядываясь в Юрия, но когда тот попытался что-то ответить, поднял всю руку вверх, давая понять, что говорить ничего не надо:
- Ты мне можешь ничего не говорить, - подтверждая свой жест, медленно произнес Акимович, - я тебе дам бутылку водки, но при условии, что ты примешь один мой совет…
- Я приму, - сказал Юрий.
- Никогда не делай того, за что потом будет стыдно! – и Акимович, наклонившись под стол, достал оттуда булку водки и протянул ее Юрию, - Держи, она твоя!
- Совет принимается! – сказал Юрий и вышел за дверь…

День второй.

 За сутки судно «Леонид Елькин» прошло около трехсот миль. И чем дальше оставалась Антарктида, тем лучше становилась погода. Теплее. Запахло весной. Но до лета было еще далеко. Как минимум, восемь суток. Пароход еще не успел зацепиться за африканский берег, шлепая по счислимым координатам. Счислимыми их называли потому, что они получались методом вычисления: от большего показания лага вычиталось меньшее. На утренней вахте третьего помощника капитана Алексея капитан поднялся на мостик:
- Слыхал? – спросил он.
- Еще не слыхал, - ответил Алексей.
- Мы не идем в Лас-Пальмас! – весело выпалил Николай Тихонович.
- Ясно, - ответил Алексей, - а куда мы идем?
- На Святую Елену! – И окапитан радостно засмеялся, - Пришло добро на заход! Представляешь?
- Представляю, - сказал Алексей, вздыхая, - Значит, все переделывать?
- Что все? – Не понял Николай Тихонович, - А, прокладку что ли? Переделывай! Значит так: поворачивай прямо на Святую Елену!
А берег этот африканский… черт с ним! Доставай секстаны, делай настройки, готовьтесь определять место судна по солнцу!
Понял?
- Понял! – ответил Алексей, - Я так и думал, что этим кончится…
- Что кончится? – снова не понял капитан.
- Рейс наш… - скромно ответил Алексей.
- Ты, брат, даешь… До конца рейса еще месяц! Еще зацепишься локатором за берег, уверяю тебя! – и ушел с мостика.
 Но Алексей знал, что для определения места по солнцу одного только секстана не достаточно. Еще нужны хронометр и секундомер. И поправка хронометра должна быть выведена с точностью до десятой доли секунды. И секундомер должен работать без поправки. Поправка хронометра бралась Алексеем в течение всего рейса и заносилась в специальный журнал. Но то делалось для проформы, а теперь надо сделать для себя.
- Надо! – сказал Алексей вслух и воткнул наушники в специальное гнездо, потом позвонил начальнику радиостанции Филе, - Филя, врубай сигналы точного времени! – надел наушники и застыл с секундомером в руках…

 Елена Павловна после ужина собрала в салоне команды пять моряков-заочников. Это были матросы Сидоров, Кравчук и мотористы Гагильянс, Шутов и Колечкин.

- Какое для вас удобное время занятий? – спросила она.
- Утром! – ответил за всех Гагильянс.
- Но утром, как мне сказал старпом, вы работаете?
- Работаем, - снова ответил за всех Гагильянс, - но раде такого дела, а именно раде политике партии, направленной на всеобщее среднее образование, разве нельзя освободить нас от утренних работ?
- Освобождать не моя компетенция, - ответила Елена Павловна, - тем более, что лично меня устраивает и вечернее время после ужина…
- А когда мы будем кино смотреть? – вставил свое слово Сидоров.
- Вам не о кино думать надо, а о ваших задолженностях! – парировала Елена Павловна, - Тем более, что после рейса вы все, - сказала она, - я повторяю: вы все, здесь сидящие, не удосуживаетесь посетить заочную школу моряков, чтобы рассчитаться с задолженностями..
- Некогда нам, - подал голос матрос Кравчук, - жены, дети…
- Поэтому в море и направляют учителей! – закончила мысль Елена Павловна, - А заниматься будем вечером после ужина!
- Хорошо, - тяжело вздыхая, - согласился Гагильянс, - мы согласны…

 После занятий Елена Павловна сидела в своей каюте и в который раз перечитывала Гоголя, которого она очень любила. В каюту постучали. Машинально учительница бросила взгляд на часы – время было половина одиннадцатаго, время не для визитов.
- Войдите, - сказала Елена Павловна, но книгу не отложила.
Вошел молодой симпатичный человек и остановился на пороге.
- А вы зря дверь не закрываете, - сказал он и улыбнулся.
- Я еще не спала, - ответила Елена Павловна, - перед сном обязательно закрою.
Парень продолжал стоять в дверях, внимательно рассматривая учительницу Та равнодушно смотрела на него и молчала.
- А вы меня и вправду не помните? – наконец спросил он.
- Помню, - просто сказала она, - вы почти не изменились, Вениамин Жуков. Работаете все так же? Рыбмастером?
Парень удовлетворенно заулыбался.
- Теперь технологом. Десять лет прошло, - сказал он, - вы тоже не изменились, только стали еще красивее…
- Оставьте комплименты, - не дала договорить Елена Павловна.
- И теперь вы учительница, - продолжил Вениамин, - мечта ваша сбылась…
- Сбылась, - подтвердила учительница, глубоко вздохнув, и отложила книгу на стол. И Вениамин заметил, что глаза ее погрустнели.
- А вы Его после не видели? – спросил Вениамин. Если бы сейчас в каюте оказался посторонний человек, то дальнейшего диалога он просто не понял бы. Но постороннего человека в каюте не было, а за тонкой переборкой в соседней каюте, ухом прижавшись к этой переборке, сидел первый помощник капитана Семен Семенович и внимательно слушал. Но ничего не понимал кроме того, что между технологом и учительницей существует какая-то связь. Но Елена Павловна понимала, о чем идет речь.
- Не видела, - ответила она.
- И вы даже не пытались Его найти? – снова спросил Вениамин.
- А зачем? – вопросом ответила Елена Павловна и подняла на технолога голубые глаза, - Может, Он забыл меня? Может, женился и счастлив? Если Он сам не захотел найти меня…Десять лет прошло… Десять лет… Я все забыла… Вернее, хочу забыть…

День третий.

 Утром после завтрака Елена Павловна решила прогуляться по верхней палубе. Но на палубе везде работали матросы: мыли, шкрябали, красили. Тогда по вертикальному трапу она поднялась на верхний капитанский мостик. И отсюда, с самой верхней палубы перед ней распахнулся весь Атлантический океан до самого горизонта. И прохладный океанский ветер с запахом весны дунул в лицо. И огромное синее небо отразилось в воде, придав ей лазурный цвет. «Если бы я была капитаном, - подумала Елена Павловна, - я бы отсюда никогда не уходила». Океан был спокоен, только редкая рябь от порывов ветра иногда пробегала по воде. Небо было чисто, только жиденькие облачка вытянулись в гусиные перья вдоль курса судна. Елена Павловна распахнула руки и зажмурила глаза. На какой-то миг она почувствовала себя малюсенькой частицей мироздания пред этой океанской силищей. «Да, и ветер, и солнце, и небо, и облака, - все принадлежит могучему океану, - подумала Елена Павловна, - и наш малюсенький пароход, и мы…» Океан любил тех, кто ему принадлежал.
- Гуляете? – услышала она чей-то голос откуда-то снизу. И голос этот возвратил ее в другой мир, - туда, где мыли, шкрябала, красили. Она открыла глаза и увидела человека с собакой. Человек пыхтел трубкой и смотрел на нее снизу вверх.
- Разрешите представиться? – сказал человек, - Старший механик Руденко Петр Афанасьевич. Извините, что не могу подняться к вам наверх, мой Альфуня еще не научился лазить по вертикальным трапам.
- Очень приятно, - сказала Елена Павловна, - меня зовут…
- Мы знаем, как вас зовут, Елена Павловна, - сказал стармех и похлопал Альфа по спине, - мы умные, да Альфуня, мы все знаем, только говорить не умеем? – слово «умные» конечно же относилось к собаке, и потому слово «умные» в сочетании со словом «мы» Елене Павловне показалось смешным.
- А вы со своей собакой никогда не расстаетесь? – спросила Елена Павловна, так как стармех смотрел на нее и чего-то ждал.
- Никогда! – ответил стармех.
- А что это за порода такая? Такса? – снова спросила Елена Павловна.
- Такса? – стармех снисходительно ухмыльнулся и выпустил кольцо дыма, - Это басет! – гордо сказал он, - Таких в союзе только три…
- Басет? – Удивленно спросила Елена Павловна, - С английского языка басет переводится, как такса…

- Мой Альфуня такса? – стармех подавился дымом и закашлялся, - эта собака такса? – в его голосе зазвучали возмущение и обида. Но английский аргумент «басет – такса» был слишком серьезен, чтобы молчать, - Вы видели когда-нибудь настоящую таксу? – стал наступать стармех, - Она маленькая и черная! Собака такса предназначена для лазания по норам! – Елена Павловна уже пожалела о том, что сказала, - Разве мой Альф похож на таксу? Разве похож? Посмотрите на него! - в–голосе стармеха заскрежетало железо, - Мой Альф белый с рыжими пятнами, как и все известные в мире басеты! Он в десять раз больше таксы! – тут, конечно, стармех приврал, но этого требовало чувство справедливости, - И он не предназначен для лазания по норам, а является гончей собакой, способной ходить даже на медведя! – Все! Стармех исчерпал все аргументы, тем более, что после последнего добавить было нечего, и теперь уничтожающе смотрел на учительницу.

- Извините, - сказала Елена Павловна, - просто так переводится…- Ей очень не хотелось обижать этого увлеченного человека. Но человек этот уже все понял.

- Пойдем! – сказал он собаке, - И потянул за поводок, а потом наклонился к собачьему уху, свисающему до земли и прошептал - лучше бы нам покойника привезли! Да Альфуня? – И ушел. А Елена Павловна еще минуту стояла, молча глядя в сторону ушедшего стармеха, а потом обернулась, чтобы еще раз увидеть океан и поразилась…
Океан изменился. Он стал тяжелым и мрачным. Он затаился.

 Весь этот день второй помощник Акимович, третий помощник Алексей и четвертый помощник Юра определяли место судна по солнцу. У каждого эта процедура заняла целую вахту. К вечеру было получено три новых места судна. Решение, какое место из трех считать наиболее верным, то есть обсервованным, было за капитаном. Все собрались в рубке на вечерней вахте Алексея.
- Так, - рассуждал Николай Тихонович, рассматривая три новых точки на карте, - Значит, так… четвертый помощник считает, что судно наше находится в ста пятидесяти милях севернее, чем мы себя считаем. Третий помощник тоже считает, что мы на пятьдесят миль ближе к Святой Елене. Хорошо. А второй помощник видит наше судна на сто миль ближе к дому. То есть все определили, что мы находимся севернее. Это радует. Как вы думаете, лт чего получилась такая невязка? Правильно. Течение. Течение работает на нас. Значит, переносим место судна в точку второго помощника капитана, так как его невязка есть среднее между невязкой третьего и четвертого помощника капитана! Но будем считать, что это был первый блин. А, значит, слушайте мое цэу: всем определяться по солнцу каждую вахту до тех пор, пока на горизонте ни увидим Святую Елену. Ясно?
- Ясно! – за всех ответил Акимович, довольный тем, что именно его обсервованные координаты были приняты.
- А кстати, - вдруг спросил капитан, - кто знает из истории: кем была допущена самая большая невязка? Это - исторический факт! – Но все молчали. Тогда капитан продолжил, - Матросом партизаном Железняком!
- Почему? – все удивились хором.
- Потому что он шел на Одессу, а вышел к Херсону! – процитировал капитан слова известной песни и все дружно загоготали.
- Ладно, - снова сказал капитан, - шутки в сторону! - и уже обращаясь к третьему помощнику, - Алексей, учитывая новые координаты, сколько нам еще до Святой Елены топать?
- Семь дней! – автоматически ответил Алексей.
- Вот и хорошо, - подытожил капитан, - семь дней!
- Не видать вам солнышка, - заметил только что вошедший и улыбающийся радист Филя, - протягивая капитану только что принятую радиограмму. Все стали смотреть на капитана, выжидая. Капитан быстро пробежал глазами текст.
- Шторм надвигается! – наконец произнес он, обводя всех торжественным взглядом, - Как раз на сороковых ревущих он нас и встретит! Но сей факт мое распоряжение относительно определения места судна по солнцу не отменяет…

День четвертый.

 Первый помощник капитана Семен Семенович прекрасно понимал, что результат всей его работы за рейс скажется именно в день захода на Святую Елену, поэтому уже заранее волновался и планировал все мероприятия, которые в связи с этим надо провести.
- Провести общее собрание экипажа, - говорил Семен Семенович вслух и тут же записывал в тетрадь, - где еще раз ознакомить моряков с Правилами поведения советского моряка за границей. Провести партийное собрание с коммунистами. Так. Комсомольское с комсомольцами. Так. Далее надо расписать весь экипаж по группам, назначить старших. Перед заходом необходимо прочитать лекцию об этом острове Святая Елена… - писать Семену Семеновичу надоело, он встал со стула, заложил руки за спину и стал ходить из угла в угол, потом в задумчивости остановился перед портретом Ленина, - Помоги, Господи! – сказал он и перекрестился. В этот момент в каюту постучали.
- Заходите, ребята! – крикнул Семен Семенович, так как был уверен, что это пришли машинисты рыбомучной установки, а больше никто к нему не заходил. И он не ошибся. В каюту не зашли, а заскочили два низкорослых кряжистых мужичка, которых в экипаже называли Кум и Сват.
- Принесли, что ли? – Семен Семенович уставился на большую авоську в руках Кума, в которой лежало что-то завернутое.
- Принесли! – довольно произнес Кум, доставая содержимое из авоськи. Это была трехлитровая банка с мутной жидкостью, - Первач! – торжественно произнес Сват.
Семен Семенович недоверчиво смотрел на банку:
- Что-то мутноватая… - наконец произнес он.
- Высший класс! – снова проговорил Сват.
- Пробовали? – снова поинтересовался помполит.
- Что вы, Семен Семенович? – Кум просто не ожидал такого вопроса от товарища по партии и бывшего коллеги, - Как можно без вас?
- Можно, - сказал Семен Семенович, - в очень редких случаях, когда речь касается безопасности, можно! – но увидев, что Кум и Сват сникли и приуныли, добавил, - Но таких случаев быть не должно! Наливайте, хлопцы, вместе попробуем, - и полез в холодильник за заранее приготовленной закуской.
 Это было мероприятие, а не пьянка. Такие мероприятия Семен Семенович проводил раз в неделю с целью выявления неблагонадежных лиц в экипаже, а сам Семен Семенович именовал эти мероприятия в своем отчете, как «личное участие в жизни коллектива». То есть суть мероприятия сводилась к тому, что Семен Семенович пил и слушал, а Кум и Сват пили и рассказывали. Отсюда первый помощник и узнавал о всех безобразиях, творящихся в экипаже: кто одеколон пьет, кто брагу варит, кто журналы нехорошие смотрит, кто с кем живет, кто в партию не верит и так далее, и тому подобное.
 Машинистов рыбомучной установки в экипаже не любили, с ними даже за одним столом сидеть не хотели. Но это не потому, что те помполиту на экипаж стучали, все как раз наоборот, это они помполиту на экипаж стучали, потому что их не любили. А не любили их за тот отвратительный запах, который от них исходил. А другого запаха от них исходить и не могло, потому что рыбомучная установка поглощала все отходы рыбного производства: головы, кишки, чешую, - и чем тухлее были эти отходы, тем лучше она их поглощала, выдавая нагора мешки с рыбной мукой. Запах этот, стоящий в РМУ, не только лез в ноздри машинистам, он въедался в кожу, заползал в кровь, оседал в костях. Машинисты РМУ считали себя самым угнетенным рабочим классом, испытавшем на себе весь ужас несовершенного производства, поэтому все они состояли в партии, и именно из их рядов вышло наибольшее количество первых помощников капитана. Но пока они были машинистами РМУ, и пока они работали в этой самой РМУ, куда никто никогда из экипажа не ходил, а только бегали полчища судовых крыс, они использовали свое положение с большой пользой – варили самогон.
- Что слышно в экипаже? – как бы между прочим спросил Семен Семенович.
- Ничего не слышно, - как бы между прочим ответил Кум, - люди к заходу готовятся.
- Готовятся? – насторожился помполит.
- Брюки гладят, рубашки стирают, - ответил Кум.
Семен Семенович опять расслабился
- А был кто-нибудь прежде из экипажа на этой самой Святой Елене? – снова спросил помполит.
- Не знаем, – снова ответил Кум, - вроде, технолог Жуков был, но это не точно, еще в начале рейса он что-то об этом говорил, уже не помню…
- А, кстати, знаете, какую кличку нашей учителке на промысле рыбаки дали? – подхватил разговор Сват, и не дожидаясь вопросов, выпалил - Святая Елена!
- Святая Елена? – Семен Семенович не удивился, но снова насторожился. Цепочка каких-то нехороших ассоциаций закрутилась, зароилась в уже захмелевшем мозгу: Жуков, учительница, Святая Елена, - цепочка пыталась собраться в стройную логическую цепь, но обрывалась - не хватало еще чего-то… Помполит почувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, а тайн он не любил, потому что был уверен, что все тайны скрывали преступление. Но в цепочке не хватало звена…
- Чего-то не хватает! – вслух произнес Семен Семенович и посмотрел на бывших коллег.
- Луку не хватает! – поддержал Сват.
- Точно, луку! – согласился Кум.

 О том, что завтра будет шторм, знал уже весь экипаж, и каждый по-своему готовился к этому событию. Но одно все делали одинаково: прятали в рундуки или крепили каютные и судовые вещи,
чтобы во время качки, не дай Бог, что-нибудь не упало, не кувырнулось, не полетело, не разбилось, не загрохотало…

 В этот день солнце еще раз позволило штурманам взять обсервованные координаты. На этот раз все три точки всех трех штурманов легли рядом, и это позволило перенести судно еще на одну милю к северу, ближе к Святой Елене, к дому.
- Значит, вчерашнее определение второго помощника Акимовича было самым правильным! – сделал вывод капитан. Никто и не спорил. Опыт приходит с практикой. У Акимовича и опыта, и практики было больше.

 Вечером после занятий с заочниками Елена Павловна вышла на палубу подышать свежим морским воздухом и сразу поднялась на свое старое место – капитанский мостик. Ветер уже окреп, он гнал небольшую волну, срывая с нее пену, которая сверкая в бортовых огнях, уносилась и гасла за кормой. Небо еще сверкало звездами, но черные тучи уже стали собираться в стаи, скрывая эти звезды от любопытных глаз. Океан как бы сворачивал свою выставку звезд, закрывал ее черной занавесью, уносил с собой.
 «Все идет по кругу, - подумала Елена Павловна, - все повторяется, только счастье уже не повторится никогда!» – И она вспомнила, как десять лет назад вот точно также стояла на палубе капитанского мостика большого морозильного траулера «Лазурный», спешащего на заход на Святую Елену. А рядом был Он. Он стоял и обнимал ее за плечи. «Тебе не страшно?» – спрашивал Он. «А почему мне должно быть страшно?» – отвечала она. «Завтра шторм будет…» – говорил Он. «Как интересно!» – отвечала она. «Ты видишь Южный Крест?» – спрашивал Он. «И Южный Крест, и Южную Рыбу, и Скорпиона, и Арго…» – отвечала она. «А о чем ты думаешь, глядя на это небо?» – снова спрашивал Он. «О вечности! – отвечала она, - А ты?» - «А я после рыбопромышленного техникума служил в армии зенитчиком, и поэтому, глядя на небо, думаю о самолетах, и еще о том, что я люблю тебя! – отвечал он, - и еще о том, что я жить без тебя не могу!» - «То есть: первым делом самолеты?» – И она хохотала, а потом, вдоволь насмеявшись, сказала - «Слова это, Слава, красивые, приятные, но – слова! А о любви не словами говорят, а поступками…» - «Я докажу!» – сказал Он тогда . Дура была! Какая же она была глупая дура! Она тогда и представить не могла, на что он решится… Слава... Технолог Слава... Милый, добрый, хороший Слава...
- Прости меня, Слава! - сказала она вслух и почувствовала, как по ее щеке пробежала слеза. Но океан сорвал слезу со щеки, и блеснув ею в кормовом топовом огне, швырнул в свое соленое пространство уже далеко за кормой.

День пятый.

 Утром, когда экипаж проснулся на завтрак, судно уже качало. Огромные волны рыскали вокруг парохода, пробуя его корпус на прочность. Океан еще не начал своей смертельной атаки, он только присматривался
- Шторм! – констатировал Николай Тихонович, поднявшись на мостик, - Ветер встречный… Какая сейчас скорость? – спросил он Алексея.
- Скорость упала до восьми узлов! – ответил Алексей.
- Если ветер усилится, придется сбавлять ход, - вслух подумал капитан.
- Сбавим, - сказал Алексей. Капитан ушел. Алексей подошел к иллюминатору и посмотрел на небо – неба не было видно. Океан и небо слились воедино в серую мокрую массу. Ветер усиливался. Качка нарастала.
- Да, недаром эту южную широту называют «сороковыми ревущими»! – сказал Алексей вахтенному рулевому матросу.
- Да! – согласился матрос, - Когда в Антарктиду шли, мы ее как-то без шторма проскочили, но второй раз уже не удастся…
- Значит, получим за оба раза! – согласился Алексей.

 В шторм тяжело всем. Кого-то укачивает, на кого-то аппетит нападает, кто-то спать не может, кто-то просто боится. Но тяжелее всех поварам. Как на раскаленной плите обед готовить, если кастрюли ползают по плите, готовые в любой момент сорваться и ошпарить тебя крутым кипятком? Как картошку чистить, если каждый крен заставляет тебя хвататься руками за что-то неподвижное, чтобы не улететь? Экипаж во время шторма не работает, но и не отдыхает. Разве можно назвать это издевательство отдыхом? Все, кроме вахты, лежат в своих койках, раскорячившись, чтобы тело не ерзало по постели. Но океан сильнее. Ему плевать на твое тело. Тело твое – капелька в сравнении с его массой. Да что там тело?! Судно твое – бумажный кораблик из весенней лужи. Один взмах волны и… – все!

- Сильный шторм! – снова констатировал капитан, поднявшись на мостик к концу утренней вахты, - надо сбавлять ход…
Теперь уже волны не присматривались к судну, а шли в лобовую атаку. Бац! – налетала волна и десятками тонн воды катилась по палубам парохода, готовая смыть все, что попадалось на ее пути. И судно, убегая от нее, взлетало в небо. А потом стремительно летело вниз, ища под собой хоть какой-то опоры. Но, как нарочно, океан расступался под судном, все больше и больше, позволяя ему провалиться хоть до самой земли, пытаясь сомкнуть могучие воды над его головой. И смыкал! Но не топил, а швырял пароход обратно в небо.
- Жестокий шторм! – констатировал Николай Тихонович, поднявшись на мостик на вахте четвертого помощника, - И что дальше? Ураган? Как думаешь, Юра, будет ураган?
- Будет, - ответил Юра, ухватившись двумя руками за локатор, чтобы не упасть.
- И я думаю, что будет! – согласился Николай Тихонович, - Это как раз тот случай, когда моряки говорят, что волны выше сельсовета… - мрачно пошутил капитан. Скорость судна упала до одного узла.

 В эту ночь никто не спал. Заснуть было невозможно. За бортом судна с неистовой силой выл ветер, а само судно летало по морю и небу по немыслимым траекториям.
 Елена Павловна, как и все, пыталась спасаться от качки, лежа, но это у нее совсем не получалось, она то и дело скатывалась с кровати. Тогда она села в кресло, намертво привинченное к палубе, вцепилась руками в подлокотники и замерла. Ночью, когда не можешь спать, начинаешь думать. И мысли снова перенесли ее на десять лет назад…
- Куда ты хочешь пойти? – спросил ее Слава, когда судно бросило якорь на рейде Святой Елены.
- В музей Наполеона! – весело ответила она, - возьмешь в свою группу буфетчицу?
- Ты уважаешь Наполеона? – снова спросил Слава.
- Уважаю, - ответила она, - Наполеон – историческая личность, а я собираюсь стать историком! Так возьмешь меня с собой?
- Конечно, возьму! – ответил он.
Но помполит почему-то записал ее в другую группу. «Списки групп составлены! – сказал тогда помполит, - Я ничего переделывать не буду!» - «Но я ведь просил тебя включить ее в мою группу еще до того, как ты начал составлять списки!» – настаивал Слава, - «Извини, забыл!» – отвечал помполит. И она попала в другую группу. Но это не имело никакого значения, потому что все группы собрались в музее Наполеона. Все, кроме Славиной. Самого Славы и еще трех матросов с рыбфабрики, зачисленных в его группу, в музее не было. «Куда они пошли? – спросила она тогда рыбмастера Вениамина Жукова, - Ты его друг, ты должен знать?!» – «Да не беспокойся ты! – заверил ее Вениамин, - небось, в баре сидят, пиво пьют!» – «Странно, - сказала тогда Елена, - Очень странно…» – «Я знаю, где они! – вдруг, как будто чего-то испугавшись, сказал Вениамин, - Я их сейчас приведу! Не волнуйся, я бегом…» – и убежал. А потом она узнала то, что узнали все…

 Не спал в эту ночь и Юрий Чернышов. Удачно закрепившись на верхней кровати с помощью двух чемоданов, как ему посоветовал Алексей, он лежал и думал. И перед глазами его то и дело вставало лицо разгневанной Людмилы.
«Ты что? Даже не поделишься? – спрашивала она. Нет, она не спрашивала, а почти кричала, - Это же я тебе идею дала! А ты воспользовался!» - «Я ни с кем никогда не делюсь! – отвечал Юра, - И с тобой не буду!» Это был разрыв. Но об этом Юрий уже не жалел.
«Вот учительница, - думал Юра, - совсем другое дело! Умная, красивая… Если и женюсь когда-нибудь, то только на такой…»

 Вениамин Жуков тоже не спал. Он вспоминал тот рейс десятилетней давности и друга Славу. «Лазурный» уже подходил к Святой Елене. «Не любит она меня! – как-то поделился с ним Слава, - Говорит, что любовь надо не словами, а поступками доказывать…» – «А ты докажи!» – советовал Вениамин. «Мне что, подвиг что ли совершить?» – «Соверши подвиг!» - отвечал Вениамин. «Если бы это было возможно!» – Слава тяжело вздохнул и задумался, и тогда Вениамин пошутил: «А ты принеси ей плиту с могилы Наполеона!» Это была шутка. Всего лишь шутка. Но Слава принял ее как-то иначе. Он вдруг приободрился и даже улыбнулся. «Это шутка!» – сказал Вениамин. «Конечно, шутка!» – согласился Слава и засмеялся. Тогда Вениамин его не понял. Он понял его после.
Но и сейчас Вениамин готов поклясться, что это была шутка! Шутка!
- Это была шутка! – произнес Вениамин вслух и не услышал собственного голоса.

 Не спал в эту ночь и Руденко Петр Афанасьевич. Его Альф летал по всей каюте, пытаясь короткими лапами зацепиться хоть за что-то, но лапы постоянно путались в ушах и собака летала, а вслед за ней летал и стармех. Собака беспрестанно скулила и смотрела на хозяина грустными глазами, и от этого взгляда стармех ощущал всю свою беспомощность и никчемность. «Потерпи, - уговаривал он Альфа, - потерпи чуть-чуть, шторм скоро стихнет…» – Но собака его не понимала, она вообще не могла понять, зачем ее раскачивают и кувыркают, и выла еще громче…

День шестой.

 Утром ураган стих, оставив после себя океанскую зыбь, которая продолжала плавно раскачивать судно. Скорость снова возросла до десяти узлов. Небо начало светлеть, окрашивая бурые облака в белый цвет. Жизнь на судне начала просыпаться, люди стали засыпать. Океан успокоился, но на время, потому что это был всего лишь летний океан южного полушария. А впереди за экватором за Святой Еленой судно поджидал зимний океан. Вечно седой и всклокоченный, как старый пират, он, потопивший не одну сотню судов, собирал на своей груди могучие циклоны. Океан ждал, и судно спешило к нему.

 Вениамин Жуков снова пришел к учительнице. Елена Павловна все так же сидела в кресле, вцепившись пальцами в подлокотники, отчего пальцы побелели, и смотрела в одну точку, куда-то вдаль. Та даль была за пространством и временем.
- Простите меня, Елена Павловна! - прямо с порога заявил технолог, - Это я во всем виноват! Я его надоумил…
- Вы?! – Елена Павловна даже не повернула головы в сторону Вениамина, - Вы здесь ни причем! - твердо сказала она, - Я сама во всем виновата…
- Воля ваша, - промолвил Вениамин, - но вы так говорите, потому что не знаете главного.
- Главного?! – И Елена Павловна, наконец, посмотрела на него, - Что может быть главнее того, что произошло?
- Я люблю вас! - сказал Вениамин, - Я любил вас тогда и еще больше люблю теперь. Я докажу! – и он вышел за дверь.
 На учительницу эти слова не произвели никакого впечатления. Ей было все равно. Взгляд ее снова вернулся туда, откуда его оторвали.

 Всю прошедшую ночь Семен Семенович пил воду из графина и стоял над унитазом. А теперь сидел на кровати, бледный и отрешенный и без конца повторял: «Если партия скажет «Надо!», коммунисты ответят «Есть!»». Когда в соседней каюте учительницы хлопнула дверь, он насторожился и прислушался. Но из услышанного диалога снова ничего не понял, отчего тревога в его душе усилилась. «Сегодня надо провести лекцию о международном положении! – подумал он, - «Люди после шторма вымотались, надо их поддержать!» - подумал, решил, поднялся с кровати и пошел на мостик объявлять по громкой трансляции о предстоящей лекции
На мостике были капитан Николай Тихонович и третий помощник Алексей.
- Привет, Семен Семенович, - весело поприветствовал помполита капитан.
- Добрый день, Николай Тихонович!, - ответил первый помощник.
- Что-то вид у тебя помятый? – снова весело спросил Николай Тихонович.
- Шторм… - уклончиво ответил помполит.
- А где ты был вчера целый день, что-то тебя не видно было? – капитан продолжал расспрос и Алексей понял, что капитан это делает не из любопытства, а от нечего делать.
- Работа, Николай Тихонович! Работа! – и помполит сокрушенно потряс головой, а потом добавил, - Некогда отдыхать. Ни в море помполиту отдыху нет, ни на берегу! – сказал и поднес к губам микрофон, как бы подтверждая сказанное, объявил:
- Сегодня в семнадцать часов всему экипажу собраться в салоне команды на лекцию о международном положении! – потом положил микрофон, посмотрел победоносно на капитана и развел в сторону руки: мол, сам видишь…
- И не жалко тебе людей? – перестав улыбаться, спросил Николай Тихонович, но уже не от нечего делать, а серьезно спросил.
- А кто нас с тобой пожалеет?! – с чувством выдавил первый помощник, - но, видя, что капитан молчит, продолжая смотреть на него с укором, добавил, - То-то! – и ушел с мостика. И в коридоре столкнулся с технологом Жуковым.
- Слушай, Жуков, - сказал помполит, - ты на Святой Елене был?
- Был! – ответил Жуков.
- Был и молчишь? – загадочно спросил Семен Семенович.
- А о чем говорить? – пожал плечами технолог.
- Как о чем? – искренне удивился помполит, - О Святой Елене! Что там? Как там?
- Да ничего там нет! – решительно заявил Вениамин! – Остров, как остров! За час обойти можно.
- Это не просто остров, - не согласился Семен Семенович, - это один из очагов империализма!
- Да какой там, к черту, очаг?! – вспылил Жуков, - Вулкан потухший!
- Допустим, - согласился первый помощник, - но даже на потухшем вулкане встречаются странные вещи…
- Какие вещи?! – вопрос помполита Вениамину не понравился.
- Разные! – твердо заверил Семен Семенович, - очень разные вещи. Что у вас там, ничего не было, что ли?
- А что у нас там могло быть?! – Жуков начал раздражаться.
- Ну, на что нашему экипажу внимание обратить? – снова наступал помполит.
- На красоту! – твердо отчеканил технолог.
- Не скажи… - задумчиво произнес Семен Семенович, а потом добавил, - А ты ведь, Жуков партийный … - и хлопнул дверью каюты, громко хлопнул, чтобы понял Жуков, что не доволен он им. И уже в каюте скинул ботинки, забрался с ногами на кровать, придвинул к себе графин с водой и …задремал.

 Вениамин Жуков тоже пошел в свою каюту. Сел к столу, подпер голову руками и задумался. И снова воспоминания полезли. Да, когда десять лет назад Елена пришла к ним на судно буфетчицей, она всем сразу понравилась. И все за ней ухаживать начали, и даже Вениамин. Все, кроме технолога Вячеслава Попова, парня веселого, скромного и симпатичного. Все ее в гости на чай приглашали, но она была неприступна. Но вот однажды Вениамину повезло. Он так думал, что ему повезло. Пригласил Елену на День рождение Вячеслава, и она согласилась пойти. Но, это не Вениамину повезло, а повезло, как раз, Вячеславу. А потом, после Дня рождения, они уже неразлучными стали, Вячеслав и Елена. А экипаж ревновал и завидовал. А судно - большая деревня. И со злорадством передавали моряки друг другу из уст в уста, что не любовь у них это, а дружба, потому что не спит она с ним, а только за ручку ходит. И следил экипаж, чтобы любви этой, ну, той, которая в понимание экипажа любовью называется, не случилось. До самой Святой Елены следил. А потом случилось другое, и всем вдруг стало все равно, потому что посчитал экипаж, что это она виновата в том, что случилось. И отвернулся от нее экипаж. Но Вениамин Жуков не отвернулся. И Слава ему по-прежнему другом был, и Елену он любил. Но все кончилось в Мурманске. За нарушение Правил поведения советского моряка за границей Вячеслава Попова и трех матросов, ходивших с ним в увольнение, уволили из флота. И еще Вячеслава чуть из партии не исключили. Но все-таки не исключили, дали «строгий выговор с занесением». А Елена сама уволилась, собиралась в Пединститут поступать. И следы их всех затерялись…

 К вечеру облака рассеялись, и на небе появились первые звезды. Зыбь еще продолжалась, но это была уже ленивая зыбь, лишь отдаленно напоминавшая о вчерашнем шторме.
- Завтра снова будет солнце! – сказал капитан, обращаясь к Алексею.
- Да! – подтвердил Алексей, - Будем по нему определяться…
- Правильно! – согласился Николай Тихонович.

День седьмой.

 Утром, когда старший механик Петр Афанасьевич еще спал, буфетчица Наталья заглянула в его каюту в поисках подруги Людмилы. Покрутила головой и, видя, что в каюте никого нет, ушла, неплотно прикрыв дверь. В результате чего Альф убежал из каюты.
Уставший от долгого сидения, гончий пес, способный ходить на медведя, ненавидящий людей, вырвался на свободу. А о какой свободе мечтал Альф? А о какой свободе может мечтать такая зверюга? Конечно же о свободе загрызть. Вылетел Альф на открытую палубу, просвистел вихрем во все концы, но никого не застал. Благо, что моряки еще только просыпаться начали, на работу не выходили. Помчался Альф к штурманскому мостику, где четвертый помощник капитана вахту нести заканчивал, ломанулся в дверь, но не открыл. Присел Альф у двери этой в своей собачьей задумчивости. И как раз в это время, не спеша, глаза протирая и позевывая, старший помощник капитана Валерий Сергеевич шел на сдачу своей вахты, шел специально по внешнему контуру, обходя места возможного скопления людей, чтобы не дай Бог, не спросил никто: «А чегой-то вы припозднились?» И шел он прямо в маленькие, но могучие лапы Альфа. На расстоянии десяти шагов человек и собака увидели друг друга. Встретились жертва и палач. Если бы кто сказал, что такой большой и яйцеобразный человек, как старпом, может прыгнуть вертикально вверх на два метра, никто бы не поверил. Но практика, порой, лучше теории. Старпом сам бы не вспомнил, как оказался на верхнем капитанском мостике. Альф лазить по вертикальным трапам еще не научился, в результате чего в одну секунду палач и жертва поменялись местами.
- Ну, что, сволочь?! – заорал старпом и стал бросать сверху вниз все, что попадалось под руки. А попадались ему банки с консервированной водой, доски, предназначенные для заделки пробоин, кухтыли, бобинцы и прочее железо, которое хранилось наверху, любовно упакованной боцманом и матросами.
- Ну что, достал?! Достал?! – кричал старпом, при этом яростно рыча, гавкая и топая ногами. Альф ловко уворачивался от летящих в него предметов и прыгал, прыгал, пытаясь ухватить старпома за что-нибудь. И если бы старпом не увлекся рычанием и гавканием, то он бы заметил, что каждый прыжок Альфа был выше предыдущего и понял бы, что через какое-то время палач и жертва сольются воедино и снова поменяются местами.
- Ну что, сволочь?! – успел крикнуть в последний раз старпом и удивленно выкатил глаза от ужаса и боли – Альф уже висел на его левой руке и еще через секунду оба, старпом и Альф рухнули вниз с двухметровой высоты, при этом Альф грохнулся на палубу, старпом – на Альфа. Взвизгнув от боли, Альф выпустил руку старпома, отлетел на два метра в сторону, высунул язык и тяжело задышал. Старпом встал на ноги и придерживая здоровой правой рукой кровоточащую левую, уставился на Альфа и тоже тяжело задышал. Наступал второй раунд схватки, который не сулил старпому ничего хорошего, кроме новых кровавых ран, и в этот момент на палубу вылетел старший механик Руденко.
- Альф! – крикнул стармех, - Альф, ко мне! – но Альф даже не посмотрел в его сторону. Альф готовился к прыжку. И только тут стармех увидел старпома с окровавленной рукой, кухтыли и бобинцы, раскатившиеся по палубе, банки и доски, лежащие рядом и с криком: «Альфуня, он убьет тебя!» бросился на собаку и схватил ее за ошейник. Но это не остановило Альфа. Он все-таки бросился на старпома, волоча за собой стармеха. И опять, как и в прошлый раз, старпом в одну секунду оказался на верхнем мостике.
- Ну, что?! – прохрипел старпом, но уже как-то жалобно, - Достал меня?! Достал?! – наклонился, поднял тяжелый железный бобинец и занес его над головой.
- Не убивай! – закричал стармех и закрыл Альфа своим телом.
- Ладно… - устало произнес старпом и отшвырнул бобинец в сторону, - живите…
 Если на судне и существует судовой врач, то это как раз для таких ситуаций. Но такие ситуации бывают не часто. В течение полгода доктор Потапыч ежедневно ходил на службу в свою амбулаторию и за эти полгода никто к нему не обратился за помощью, не считая, конечно, обращений за таблеткой от головы или еще чего-нибудь. И поэтому Потапыч уже стал привыкать к мысли, что человек он на судне не нужный и даже посторонний. Но с такою мыслью возвращаться в родной порт не хотелось, и поэтому он ждал случая, чтобы проявить себя и наконец дождался. Рана у старпома оказалась серьезная, - ладонь была прокушена насквозь. В этом отношении судовому врачу Потапычу повезло. Теперь можно было полностью показать себя. И чтобы придать большую себе значимость, стал Потапыч рисовать старпому, а заодно и капитану, пришедшему посмотреть на старпома, страшные вещи.
- Только бы не умер! – громко сказал Потапыч, как бы рассуждая вслух о полученной старпомом ране. Сказал и надолго задумался. От услышанных слов Валерий Сергеевич побледнел, а капитан занервничал. Потапыч же начал греметь хирургическими приборами, перекладывая их из одной железной посуды в другую, при этом продолжая молчать.
- А разве от этого умирают? – наконец спросил капитан, которому не понравилось затянувшееся молчание.
- От этого?! – Удивленно вскинул брови Потапыч, уставясь на капитана, - Да сколько угодно! – и он начал вспоминать все случаи из мировой практики, когда собачьи укусы для укушенных закончились летальным исходом. Капитан и старпом слушали, как завороженные…

 Старший механик хлопотал над собакой, ощупывая ее со всех сторон:
- Как он тебя, не поранил? – спрашивал Петр Афанасьевич Альфа, заглядывая тому в глаза, и снова трогая и приговаривая - Терпи, дорогой, терпи! – Когда процедура осмотра закончилась, и стармех остался доволен, он хлопнул Альфа по спине и произнес, - Так ему и надо! Не будет больше собак обижать! Мо-ло-дец!

 Солнце уже вовсю пылало над океаном. Облака полностью рассеялись. Наступило лето. Матросы разделись до плавок, и продолжили красить пароход. Океан стал голубым. Над его гладью все чаще стали появляться любопытные дельфины. Они подплывали к самому судну, ныряли и выныривали уже перед форштевнем, несясь впереди парохода, как бы показывая ему дорогу.
 
День восьмой.

 До Святой Елены осталось два дня пути. Весь экипаж с волнением и нетерпением ждал этого события. Еще бы! За шесть месяцев работы не один моряк не ступил на землю. Да что там, - не ступил?! - Даже не увидел ее. Но она являлась. В мечтаньях и снах. Все, чем жили моряки, было на Земле, в Земле и над Землей И пусть даже этот крошечный остров Святой Елены был чужой территорией, но он был – Землей, от которой до Главной Земли оставалось двадцать дней пути. А на Главной Земле ждали возвращения родные, близкие и друзья. К ним стремилось сердце моряков. К ним устремлялись сны и мечты. Только к ним. И в сравнении с этим, сама Земля уже не имела никакого значения. Зачем тогда нужна была эта Святая Елена? Задержка в пути на целые сутки? Нет, не задержка, а передых, где моряки стряхнут с души колдовство океана, напьются и протрезвеют, очистятся для новой жизни и после вернутся домой с впечатлениями и подарками. И если спросят у них: «А где вы были?», - то ведь не о рыбе же им ледяной рассказывать, не об айсбергах ледяных, - «Мы были на Святой Елене!» – Завидуйте!

 Первый помощник капитана Семен Семенович решил посетить и Елену Павловну.
- В какую группу записать вас для увольнения на берег? – спросил он.
- Мне все равно, в какую! – ответила учительница.
- Нет, - милостиво разрешил Семен Семенович, - вы учитель, то есть являетесь командным составом, можете выбрать сами…
- Я же сказала: все равно, в какую…
- Я подумал, - задумчиво произнес помполит, внимательно следя за реакцией Елены Павловны, - может, к технологу Жукову?
- Почему к Жукову? – удивленно спросила учительница, и Семену Семеновичу показалось, что удивление было искренним.
- Но вы же знакомы! – ответил он.
- Я и с вами знакома, - сказала Елена Павловна, - запишите меня в вашу группу!
Такого ответа Семен Семенович услышать не ожидал. Но ответ этот его удовлетворил.
- Очень хорошо! – сказал он, - Так и запишем! – и вышел.

 После того, как старпома укусила собака, он все время стал проводить на мостике. Теперь его с вахты было не прогнать. И даже после вахты он продолжал оставаться на мосту. Теперь, кода его левая рука была перевязана и весела на бинте, который обхватывал шею, старпому вдруг захотелось все делать самому.
- Дай я возьму высоту солнца! – говорил он четвертому помощнику Юре.
- Возьмите! – отвечал Юра, - Если, конечно, сможете держать секстан левой рукой.
Этого старпом не мог.
- Дай я сам курс проведу! – снова говорил он Юре.
- Проводите, - соглашался Юра, - а вы сдвинуть линейку параллельно сможете?
Нет, этого старпом тоже не мог.
- А давай я на машинке попечатаю! – снова предлагал старпом.
- Одной рукой? – спрашивал Юра, и старпом понимающе качал головой.

 Старший механик Петр Афанасьевич, хоть втайне и радовался, что Альф покусал старпома, но вину свою при этом чувствовал. Как загладить вину он знал, но не знал, где достать водки. Водки на судне не было, но был самогон. Потому стармех и обратился к Куму и Свату: «Ребята! Я вам в рейсе ремонтировать РМУ помогал? Тогда помогите и вы мне – надо три литра самогона!» Старшему механику машинисты РМУ никогда не отказывали, тем более, что обращался он к ним редко и то по большим праздникам.
В общем, стармех спас штурманов от старпома, который за сутки всем так надоел, что глаза б их на него не смотрели!
 В каюте старпома началось гулянье, где, как всегда, присутствовали сам старпом, стармех, буфетчица, уборщица, прачка и… Семен Семенович.
- Нет, девочки, - сказал старпом, поднимая очередной тост, - я вас буду драть! До сих пор пароход не вымыли!
- Ой, оставь, Алексеич, не трынди! Вот уйдем со Святой Елены, и мы тебе весь пароход вымоем! – это были те же слова, которые он слышал много раз, и, тем не менее, эти слова заставили его удивиться и он удивился, и глаза округлил и даже поперхнулся, потому что слова эти сказала не буфетчица Наталья, а уборщица Людмила. Сказала и целый стакан самогону одним глотком в себя опрокинула. И Семен Семенович обратил на это внимание, и тоже подивился: и собрания комсомольские в рейсе проводились, и лекции разные читались, а молодежь только хуже становится. Разве теперешняя Людмила та самая скромная девушка, которая пришла на судно шесть месяцев назад? Нет, про теперешнюю Людмилу Семену Семеновичу моряки такие вещи рассказывают, - жуть! Наталья и та удивилась – кого это она воспитала? Замену себе воспитала! А Людмила, хрустнув соленым огурцом, уже из-за стола вылетела, музыку громче врубила, закружилась по каюте, затанцевала, и помполита за собой потянула:
- Пойдемте, мальчики! Танцевать охота! – и выкатились мальчики из-за стола, допивая и дожевывая на ходу, и, как козлики молодые запрыгали по каюте, треся кто животиком, кто лысиной, кто сединой.
- Ох, здорово! – кричала Людмила, - Давай еще! Поддайте жару! -
И Семен Семенович, прыгая, подумал: «Да не такая она и плохая, молодежь нынешняя, а озорная просто, веселая, заводная, как апельсин…»
И только прачка Галя осталась сидеть за столом, глядя со стороны на это безобразие и укоризненно качая головой.

- По какому случаю у старпома музыка гремит? – спросил Николай Тихонович Алексея, наносившего на карту новую обсервацию.
- Со стармехом мирятся! – ответил Алексей.
- А – а, - протянул капитан, - Надо было старпому давно на Альфа напасть, глядишь, его бы потом стармех весь рейс поил! – сказал и засмеялся, а потом вдруг спросил, - А у тебя настроение как?
- Отличное! – ответил Алексей, - Я думаю, что сейчас оно у всех отличное…
- Правильно думаешь! – поддержал капитан.

День девятый.

 Но Алексей ошибался. Отличное настроение было не у всех. Не было его и у Елены Павловны. Напротив, чем ближе подходило судно к Святой Елене, тем мрачнее становилось у нее на душе. Воспоминания десятилетней давности, как волны накатывались на нее, но она их гнала. «Как и зачем, - в который раз спрашивала она себя, - я попала на это судно? – и сама же себе отвечала, - Случайно...» - Да, она случайно узнала от начальника промысла, что «Елькин» зайдет на Святую Елену. Узнала тогда, когда на самом «Елькине» об этом еще никто не знал. И попросилась. И ушла с промысла раньше, чем было предписано. Но зачем? За тем, что бы еще раз пройти по давнему жизненному пути, еще раз пережить то давнее счастье, которого уже не вернешь… Хотя бы в воспоминаниях. Зачем же тогда их прогонять? А вот зачем… Воспоминаний счастья на этом пути больше не осталось… Остались другие…

 Не было отличного настроения и у Вениамина Жукова. И чем ближе подходило судно к Святой Елене, тем острее он ощущал свою вину. Если бы, пожертвовав собой, он смог вернуть на это судно Вячеслава, он бы, не задумываясь, это сделал. Но это было из области нереального. А то, что он планировал реально, походило на сумасшествие, на самоубийство. И то, что он планировал теперь, не могло изменить события далекой давности. Тогда зачем? Зачем он задумал все это? Ради друга Славы? Ради Елены? Нет! Ради себя. Ради совести. А, может быть, ради Елены? Кому и что он хочет доказать? Ей. Ей он хочет доказать, что его любовь сильнее. Сильнее той, которая была у Славы, потому что его любовь, его - Вениамина Жукова, способна сделать то, что другие сделать не смогли. И если он это сделает, то он – не перед кем не виноват! И совесть его – чиста!

 Всю ночь Семен Семенович не спал. Стоял на коленях с графином воды над унитазом. Но в восемь часов утра, как огурчик, появился перед экипажем. Помполит тоже имел свое представление о морском характере, оно заключалось в народной мудрости: пей, да дело разумей! Очень любил Семен Семенович знаменитое стихотворение Тихонова «Баллада о гвоздях». Там были такие строки: «Гвозди бы делать из этих людей…» - Когда он их читал, то непременно думал про себя.
 В этот день Семен Семенович провел все свои запланированные мероприятия. И все же он был не доволен. Какая-то жуткая не потухшая мыслишка все равно продолжала ползать и жужжать в его еще хмельном мозгу и шептала в самое ухо: завтра держись! Семен Семенович выворачивал все мысли наизнанку, крутил ими и так, и эдак, пытаясь зацепить мыслишку и доказать ей, что она не права: «Ладно, - рассуждал он, - моряки завтра напьются, как пить дать напьются, ну и что? Дело житейское, сначала сами разберемся, потом премии лишим, потом в контору сообщим. Ну и что? За случаи пьянства на заходе судна в иностранный порт никого еще не убивали, и не один первый помощник не пострадал. Главное, вовремя доложить. Доложим. Кто-то согрешит с островной девкой? Вовсе ерунда… Об этом только мне и сообщат… Что еще? Украдут что-нибудь в магазине? Что-нибудь украдут… Да! – решил Семен Семенович, - Это как раз то, чего опасаться надо! Но кто в экипаже на такое способен? За полгода рейса случаев воровства на судне не было…» - попмолит стал мысленно представлять всех членов экипажа на предмет «способен - не способен». Оказывалось, что никто не способен. «Не по этому пути иду! – подумал Семен Семенович, - Надо вернуться к самому началу и вспомнить, когда впервые в сердце мое закралась тревога?» - Он начал вспоминать. Сначала перед взором помполита возник образ Кума и Свата, - как только образ этот выплыл из унитаза, Семена Семеновича вырвало, - «Не то! – решил помполит, - Кум и Сват - свои ребята!» – и он, вытирая ладонью рот, отмахнулся от этого образа, но образ остался на месте, - «Что сказал Сват? На промысле рыбаки прозвали учительницу Святая Елена! – Вот оно! – Святая Елена, Жуков, учительница! – вот откуда пришло первое беспокойство. О чем Жуков говорил с учительницей? Десять лет прошло… Десять лет… Я обо всем хочу забыть… Они встречались десять лет назад… Десять лет назад Жуков был на Святой Елене… Я обо всем хочу забыть…» – Семен Семенович подпрыгнул над унитазом и посмотрел на часы – было четыре часа утра, до захода в порт оставалось тоже четыре часа…

День десятый.

 В восемь часов утра по местному времени большой автономный траулер «Леонид Елькин» бросил якорь у острова Святая Елена. Как раз в этот момент Алексей поднялся на вахту. На мостике уже все собрались, вернее, после ночной вахты с мостика еще никто не уходил.
- К причалу нас не пускают, - сказал капитан Алексею, - будем стоять на рейде! До берега недалеко, всего один кабельтов, так что в увольнение будем возить людей на катере. Усекаешь?
- Усекаю! – ответил Алексей, - Буду возить людей на катере! – продублировал он, и капитан засмеялся:
- Не правильно усекаешь. Вахту на катере разобьем на троих. Первым поедет четвертый помощник Чернышов… - Юра, еще не сдавший вахту, аж подпрыгнул от радости, - потом ты, Алексей, а потом Акимович… Все успеют сходить в город, все успеют что-нибудь купить… А сейчас ждем портовые власти и советского консула, - и на удивленный взгляд Алексея, пояснил, - консул только что выходил с нами на связь, пожелал лично прибыть на судно...
- Ясно! – мотнул головой Алексей. Теперь, когда вахта была передана Алексею, все покинули мостик. Старпом и Юра пошли спускать моторную шлюпку, капитан пошел в каюту, крикнув третьему помощнику напоследок:
- Не прозевай катера с берега!

 Алексей взял бинокль и стал смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться катер с портовыми властями и консулом. Там был остров. Остров был прекрасен. Зеленая гора, окруженная зеленой равниной, стояла в океане. Вдоль берега тянулась вереница пальм и еще каких-то экзотических деревьев, названия которых Алексей не знал. То место, куда он смотрел, было набережной. По-видимому, вечерами набережная освещалась старинными фонарями, свисающими с красивых старинных столбов. За набережной виднелись небольшие домики с красными крышами. По набережной гуляли люди, в основном это были смуглые девушки в коротких платьях. В бинокль Алексей даже различал их лица. Отсюда Алексею казалось, что на острове царят гармония и покой.
«Если рай был прежде на Земле, то он был конечно же здесь!» – подумал Алексей Он навел бинокль на зеленую гору и увидел, что по ней мчатся одинокие автомобили, мчатся и пропадают в зелени на краю горы, а потом снова появляются, но уже выше или ниже, и снова пропадают. «Спиральная дорога к кратеру потухшего вулкана!» – догадался Алексей На самом верху горы, глубоко зарывшись в зелень, тоже виднелись маленькие домики… Алексей так увлекся красотою острова, что чуть не прозевал катер, который уже подходил к судну.
- Боцману принять катер! – дал команду Алексей по громкой трансляции. Этого можно было и не делать, но Алексей не видел, что весь экипаж, по-праздничному разодетый, стоит у борта и любуется Святой Еленой. И боцман, стоящий здесь же, уже давно увидел летящий по лазурной глади катер. И все-таки объявление пришлось кстати, именно оно разбудило первого помощника капитана по политическим вопросам Семена Семеновича, уснувшего этой ночью только в пять часов утра. Он с трудом оторвал голову от подушки и пошел умываться.
 На борт судна прибыли представители портовых, таможенных и прочих властей и сразу прошли в каюту капитана. От предложенных им кофе и бутербродов отказались. По-деловому, быстро проверили все судовые документы и декларации, приготовленные заранее. Всем остались довольны.
- Можете спустить желтый флаг! – сказали они, - Можете увольнять экипаж на берег! Счастливого отдыха!
- Простите, - решил поинтересоваться капитан, - наш консул сказал, что тоже прибудет на судно, вы не знаете, когда он прибудет?
- Граница открыта, - ответили они, - сейчас сообщим консулу, и он прибудет! -Катер островных властей так же быстро и бесшумно умчал их обратно на берег.

 Моторная шлюпка была готова, она стояла у парадного трапа приспущенного до воды. Экипаж можно было увольнять, но не было консула. Николай Тихонович в задумчивости «Что делать?» продолжал сидеть в каюте, когда к нему подошел технолог Вениамин Жуков:
- Тиноныч! – сказал он, - отпусти мою группу в город.
- Консула ждем… - ответил Николай Тихонович.
- Я же был на Святой Елене, - привел довод технолог, - все правила и порядки острова знаю, но главное, что моим матросам из группы через четыре часа на вахту заступать, по магазинам пройтись не успеем… - последний довод был серьезным.
- А-а, езжай! – разрешил капитан, - скажи там на катере, что я разрешил…, - а потом добавил в след уходящему технологу, -
 но только одну вашу группу!

 Моторная шлюпка отвалила от парадного трапа и, тарахтя, фыркая и выстреливая облака черного дыма, медленно двинулась к берегу, увозя первую группу. В этот момент и появился консульский катер. Консул тоже проследовал в каюту капитана, куда прибыл и первый помощник Семен Семенович, гладко выбритый, источающий запах дешевого одеколона.
- Игорь Сергеевич! – представился консул, - Соберите, пожалуйста, людей в салоне команды, я им немного расскажу о правилах поведения на острове, это займет не больше десяти минут…
 Через пять минут все люди кроме Алексея, стоящего на вахте на мосту, собрались в салоне команды.
- Вы знаете, что политическая обстановка в мире очень напряженная, - начал консул свое десятиминутное выступление, - казалось бы только недавно закончилась война во Вьетнаме, а империализм уже хочет развязать новую войну в Афганистане. Советский Союз не оставит в беде ни один народ, мечтающий о свободе и независимости. Но Советскому Союзу тоже нужна экономическая поддержка. Вот почему, для нас так важны любые дружественные связи с нейтральными государствами, в том числе и с островными. А порушить эти связи может любой инцидент, который тут же будет раздут империалистическими акулами до вселенского масштаба. Вы понимаете, о чем я говорю? – Да, все понимали. Слушали молча, с большим вниманием. Особенно Семен Семенович. Он ловил каждое слово, быстро его переваривал, и прикидывал, что он сам скажет экипажу после выступления консула. Консул продолжал, - Так вот, сегодня вы прибыли на Святую Елену. Этот остров, как вы знаете, является английской колонией. Но не в этом его примечательность. Для всего мира этот остров олицетворяет не только географическую, но и культурную ценность. У каждого человека название острова Святая Елена ассоциируется с именем Наполеона. Здесь бывший император провел свои последние дня, здесь он умер, здесь был похоронен, потом его тело перевезли во Францию, но осталась могила, остался музей. На остров приезжают много туристов и доход от этого является частью общего дохода островитян. Десять лет назад… - сказал консул, и Семен Семенович замер, впившись в консула глазами и всем своим нутром, - я говорю, десять лет назад сюда зашло рыболовное судно, кажется, его название было «Лазурный», но я тогда здесь еще не работал… Так вот, четверо моряков с этого судна, естественно, в нетрезвом виде, попытались унести плиту с могилы Наполеона…
«Нет! – Елене Павловне захотелось встать и закричать на весь салон, - Это не правда! Они не были в нетрезвом виде!» – но она промолчала, только сжала кулачки, да так, что ногти в ладони впились. А Семен Семенович побледнел, он все наконец понял. Он услышал про то, до чего никогда бы в жизни не додумался, - надо же! Плиту с могилы Наполеона?! – Это было то недостающее звено в его логической цепи, которого не хватало до завершения картины. И глаза Семена Семеновича забегали по салону, ища только одного человека, и не находили его. А консул продолжал:
- Но их вовремя заметила и остановила полиция! Плиту вернули на место. Судно немедленно выдворили из страны. Правительство острова хотело направить ноту протеста советскому правительству, но благодаря, бывшему здесь тогда консулу, этот вопрос удалось урегулировать. Ноту протеста не послали, но зато запретили советским рыболовным судам заходить на Святую Елену, и в течение десяти лет не один советский рыбак на Святую Елену не зашел! Вот так, одним глупым поступком моряки испортили отношения между островом и Союзом. – И консул строгим взглядом обвел весь зал. Люди молчали. Наверное, каждый посчитал себя виноватым в случившемся, хотя бы потому, что БМРТ «Лазурный» принадлежал их конторе. А консул продолжил:
- Вы здесь пробудете всего один день. И я вас прошу: не порушьте за один день то, что мы восстанавливали десять лет! Это все, что я хотел вам сказать… – теперь консул закончил, - Извините, - обратился он к капитану, - я должен вернуться к исполнению своих обязанностей, проводите меня, пожалуйста, до катера! – Консул и капитан ушли. А слово взял Семен Семенович:
- Вы все слышали, - задумчиво произнес он, - сделайте выводы… - а потом, как бы набирая обороты и все громче повышая голос, с последующим переходом на крик, взорвался, - Если хоть один!… хоть один!… выпьет рюмку!… хотя бы одну!…хотя бы одну…! то с ним будет, как с врагом народа! Вы слышите?! Как с врагом народа!!! Где Жуков?! Почему я не вижу Жукова?! – этот последний крик тоже относился ко всем сразу, и потому все сразу наперебой загалдели:
- Уехал Жуков!
- В увольнение уехал!
 Семен Семенович не бежал, а летел по наклонным трапам, ведущим из салона команды вверх. И на одном из трапов врезался в Николая Тихоновича, проводившего консула и возвращающегося на собрание.
- Ты зачем Жукова отпустил? – еле переводя дыхание, закричал Семен Семенович.
- А что? – не понял капитан, удивленно глядя на помполита, - Что случилось то?
- А то случилось, - прохрипел Семен Семенович, - что мы с тобой партбилеты выложим! – и добавил, - В лучшем случае…
- Не понимаю! – пожал плечами Николай Тихонович, - Объясни…
- А тут и объяснять нечего, - с болью отчаяния выдавил помполит,- Жуков хочет украсть плиту с могилы Наполеона!
Секунду капитан молчал, пристально глядя на первого помощника, а потом взорвался от хохота. Он смеялся так громко и так искренне, что на его глазах выступили слезы. Слезы выступили и на глазах Семена Семеновича…

 Вениамин Жуков сразу повел свою группу на могилу Наполеона, предварительно зайдя в магазин и купив коньяк «Наполеог».
- Надо помянуть! - объяснил он морякам. Те согласились, дружно закивав головами:
- Правильно, надо!
- По русскому обычаю!
Прибыв на могилу, встали по обе стороны от плиты, Вениамин открыл бутылку.
- Жаль, закуски нет! – сказал он.
- Закуска есть! – тут же отозвался один из матросов, доставая из-за пояса консервную банку с тунцом.
- А нож есть? - спросил Технолог.
- И нож есть! – отозвался другой матрос, доставая из-за пазухи шкерочный нож.
- Тогда, может, и стаканы есть? – снова спросил Жуков.
Нет, стаканов не было. Пили из горлышка, по очереди передавая друг другу бутылку. Открытую консервную банку с тунцом поставили прямо на плиту, что бы всем было легче дотянуться.
- За Наполеона! – сказал Жуков.
- За Наполеона! – по очереди повторили моряки.
- Есть идея… - как бы рассуждая вслух, задумчиво произнес Жуков, когда бутылка опустела, и моряки закурили, - а не унести ли нам эту плиту с собой? – сказал и обвел всех вопросительным взглядом, предлагая высказаться.
- Хорошая идея! – сходу поддержал один матрос.
- Здорово придумал! – подхватил второй.
- Островитяне новую поставят… - согласился третий.
- Тяжелая, наверное, - усомнился четвертый, но тут же добавил, - хотя вчетвером унесем…
 «Все! – подумал Жуков, - Обратно дороги нет!»
Если бы эти матросы слышали то, что говорил консул, они бы ни за что не согласились. Это понимал и Вениамин. Поэтому матросы ничего не слышали. Он не хотел, чтобы они что-то услышали. И не ошибся…
 Семен Семенович нервничал. Он понимал, что он единственный человек, который может предотвратить разрыв между Советским Союзом и островом Святая Елена, да что там островом – Англией, даже не Англией, а Великобританией! И он торопился. Уже вся его группа сидела в катере, а учительница все не появлялась.
- Да где она ходит?! – крикнул помполит и побежал к ней в каюту.
Елена Павловна стояла у иллюминатора и смотрела на остров. На ее глазах были слезы.
- Давайте быстрее! – с порога поторопил Семен Семенович, - только вас ждем!
- Я никуда не поеду! – спокойно, не поворачивая головы, сказала Елена Павловна.
- Как?! – не понял помполит, - Вы записаны в мою группу!
- Я не поеду… - еще раз повторила учительница, - я остаюсь на судне, - но, чувствуя, что первый помощник продолжает стоять за спиной, добавила, - У меня болит голова, я останусь на судне…
 Все!. Ждать Семен Семенович больше не мог. Он прикрыл дверь и помчался на катер. Все группы, собравшиеся в увольнение, уже сидели на моторной шлюпке, и теперь ждали только его, помполита.
- Поехали! – крикнул Семен Семенович Юре, занявшему место за штурвалов, - Поехали, поехали! – и когда моторная шлюпка отвалила от трапа и выстрелила в голубое небо очередное черное облако, добавил, - Быстрее! Как можно быстрее!

Надгробная плита не отрывалась! Как будто ее держала Земля. Моряки вчетвером, напрягая все силы, заходя с разных сторон плиты, цепляясь за ее края и концы, пытались ее оторвать, но она даже не шевелилась.
- Подкопать надо! – предложил Вениамин, - Посмотреть, что ее держит?!
- Покопаем! – отозвался матрос со шкерочным ножом, и начал срезать землю около одного угла плиты. Он ловко орудовал ножом, все глубже погружая нож в землю, но нижнего края плиты не находил. Когда он вырыл яму, в которую уже целиком помещалась вытянутая рука, он сдался:
- Даже если обнаружим нижний край, мы ее не унесем! – сказал он, вставая, - слишком толстая!
Вениамин Жуков все понял - островитяне залили в могилу бетон, а на него положили плиту, и теперь бетон и плита стали единым целым. Такую массу не поднять и подъемным краном. Теперь эту плиту не унесет никто. Она навечно останется на Святой Елене, как ей и положено быть. И не понятно, что больше в этот момент испытал Вениамин: облегчение или досаду, - он сам бы не ответил на такой вопрос, но, скорее всего, облегчение, потому что он один из четверых знал, чем это закончится. «Прощай, любовь!» - подумал Вениамин, а вслух произнес:
- Зарывай свою яму! Пойдем в бар пиво пить!

 Когда яма была зарыта, и сверху присыпана зеленой травой для видимости, что все тут так и было, группа тронулась в обратный путь и на поляне столкнулась с бегущим навстречу Семеном Семеновичем и его группой. И каково же было удивление помполита, когда он увидел Жукова и трех матросов, идущими навстречу не спеша, о чем-то болтая, а главное – без плиты!
- Жуков! – позвал помполит, - Жуков… ты это… откуда? – он так растерялся, что не знал, какие подобрать слова.
- С могилы, Семен Семенович! – ответил Жуков.
- А… а… где плита? – заикаясь, выдавил первый помощник.
- Там! – И жуков махнул рукой в сторону наполеоновской могилы.
- А вы сейчас куда?! – снова спросил Семен Семенович, с любовью глядя на Жукова.
- В бар пиво пить! – ответил Жуков.
- Мы с вами! – подхватил помполит.

Когда все группы, расписанные в первое увольнение, высадились на берег, Юра вернулся обратно на судно, - теперь за этими группами нужно будет ехать только через четыре часа. Вахтенный матрос Сидоров привязал шлюпку к парадному трапу.
- Сидоров! – сказал Юра, - пойдем сомной!
- Пойдем… - нехотя согласился Сидоров, выбрасывая в воду только что прикуренную сигарету.
- Забирай! – сказал Юра, когда они пришли в его каюту.
- Что это? – не понял Сидоров.
- Твоя материя, забирай! – снова повторил Юра.
- Нет! – сказал Сидоров, - Так не положено! Продал, значит – продал!
- А я ее тебе не бесплатно отдаю! – возразил Юра, - Меняю на бутылку водки!
Сидоров засомневался:
- Водки нету… - сказал он.
- Пойдешь в город, купишь, отдашь… - настаивал Юра.
- Ладно, - согласился Сидоров, взял материю и пошел, но в дверях обернулся, - Спасибо тебе! – добавил, - Век не забуду!
- Только ты больше не пей! – посоветовал Юра.
- Железно! – ответил матрос.

 Елена Павловна все так же стояла в своей каюте и смотрела в иллюминатор. Теперь она не могла не вспоминать о том, о чем раньше вспоминать не хотела. «Зачем ты это сделал?! Зачем?! – в который раз спрашивала она Вячеслава, когда полиция привезла их четверых на судно, нет она не спрашивала, она почти кричала, она уже знала, чем все это закончится, - Из-за меня?! Скажи, из-за меня?!» Но Слава молчал. Он стоял, опустив голову, и молчал. А что он мог сказать, если о любви не говорят словами. «Я тебя ненавижу! – снова кричала она, - Я тебя ненавижу!» – и слезы потоком лились из ее глаз. Это было в его каюте. До самого вечера она что-то говорила, что-то предлагала, обвиняла и искала какие-то аргументы, оправдывая его, а он молчал, только смотрел куда-то вдаль потухшим взглядом. Наконец, под вечер, когда она полностью выбилась из сил от всех разговоров, она осторожно обняла его за шею и спросила: «Можно, я сегодня останусь у тебя? Можно?» – Он и на этот раз ничего не ответил, только прижал ее крепче к себе и заплакал. В тот вечер она в первый и в последний раз осталась ночевать у него. Но этого раза оказалось достаточно для того, что бы их любовь зародила новую жизнь.


Послесловие.

 После возвращения из рейса, Елена Павловна уволилась из заочной школы моряков и перешла на работу в обычную школу. Однажды вечером в ее однокомнатной квартире, где они жили вместе с девятилетней дочерью, раздался звонок. Катя, так звали дочку, первой вскочила с дивана и побежала открывать дверь:
- Там какой-то дядя пришел, - сказала она матери, возвращаясь, - Тебя спрашивает…
- Какой дядя? – удивилась Елена Павловна.
- Не знаю, - ответила Катя, - военный…

Елена Павловна узнала его. Он почти не изменился. Только возмужал. И поседел. Когда он повесил на вешалку шинель, она увидела на его груди орден Красной Звезды и еще много медалей.
- Ты где так долго был? – спросила она, как будто они только час назад расстались.
- В командировке, - сказал он, улыбаясь.
- Первым делом самолеты? – спросила она.
- Угадала!
- Катя, - позвала она дочку, - иди, папа вернулся…