Текстильная промышленность на грани

 


Возможно - ли на время забыть о предосторожностях, призванных хотя бы в наших глазах поднимать моральные устои своих обладателей, и представить себе человека, стоящего в сереньком костюме, скорее даже костюмчике - пенсионного, но с пощёчиной франтоватости, возраста? Прямо посередине передней своего кабинета, хранителем коего он и был назначен, как директор лечебного приюта для бездомных? Тогда легко встанешь на полозья новой истории о бедности и богатстве, пороках и добродетели, которая имеет несколько своеобразный конец. Надо сказать, что кабинет этот находился в городе, где каждый, кто подавал хоть раз милостыню рядом с церковью св. Петра, или у часовни Малькольма, или у площади скотоводов, или в ином-другом месте, имел право считаться человеком с более-менее сытым кошельком... Среди нескольких миллионов жителей ожирением банковского счёта страдало отнюдь не больше полусотни. Одним из ярких снов финансового диетолога в этом городе и слыл фаворит будущего рассказа, чья визитная карточка возвышалась среди справок, журналов, отчетов, канцелярии и личных предметов на столике у вышеупомянутого отца малоимущих…
Оставим промежутку между абзацами достаточное количество времени около пяти минут, и продолжим повествование уже с середины разговора директора и хозяина визитки. Взбешённый делец осадил ярость и перешёл на тон, который нисколько ни меньше вгоняет в краску мурашки на спине, однако считается более степенным …

-Я устал от вас и вашего сброда! - прозвучало раздражённым ингредиентом разговора в пустом, если не считать двоих людей, кабинете…

-Но, мистер Слоун, вы должны понять, что нельзя…
 
- Мистер Мелз, многие из тех, кто становился наперекор идеям и, конкретно, моим, скажет вам более определённо, чего действительно делать нельзя... Вы, с вашей дотошной фабрикой отходов человечества никогда не поймёте, в чем состоит суть развития нации.

-Что же вы прикажете делать? Куда девать этих детей несчастной жизни? Как им получить свои минуты сытости и покоя?

-Оставьте в покое ваши философские изыски, тем более что мне они не по нутру! Если эти люди сами не в состоянии позаботиться о себе, то никто не ведает, для чего вообще нужен этот элемент природы. Если на этом месте появятся ещё несколько тысяч рабочих мест, то никто не упрекнёт меня в жестокости и немилосердии ..

-Но среди этих людей, которые окажутся на улице - половина нетрудоспособны и нуждаются в срочном уходе, а некоторые и в медицинском, что уж и говорить о другой половине.. Как вы не понимаете, ведь…- здесь речь неумолимого слуги справедливости прервана молчаливым потоком невыразимого возмущения и досады ,- будь у него и несколько сот гектаров полей отличнейшего гороху, он и то не обратил бы на себя внимание подобной стены..

-Я предупредил вас в последний раз господин Архангел страждущих. У вас ровно месяц и ни мгновением больше. Попытайтесь больше не навязывать мне ваших ненужных иллюзий...

Так сказал он и резкий всхлип, упавшего от взмаха захлопывающейся двери какого-то листка чётко подвел итог под разговором. Листок этот, обычный желтый бланк медицинской проверки, одна из многих серых формальностей, как ни что другое подвел этот итог, так как был чьим-то диагнозом о неизлечимой болезни. И поскольку каждый подобный разговор, так или иначе, влияет косвенно на жизни людей, то этот недвусмысленно заявлял о себе, как их вершитель…
Что важнее для человека в промежутке жизни результат или процесс? Каждый выберет для себя, однако тяжело ткать свой режиссёрский сценарий жизни. Ведь в конечном итоге, провал этой пьесы обойдется гораздо дороже…

 Многое прошло с того дня, особенно, если учесть, что сыну мистера Слоуна, - мистеру Слоуну младшему, потомку могучего хозяина монополии бумажных фабрик , тогда ещё годовалому малышу исполнилось целых 19 лет. Иногда трудно представить себе момент, когда половина, если не вся часть, казалось бы, важной, жизни пролетает в один единственный миг, будь то миг разлуки, разочарования, праздной скуки или смертельной опасности. Для поднятия данного архива Господь выбрал этому юноше не самый радужный из вариантов. Он был в опасности, если не сказать, что кто-то может считать сведённое судорогой лихорадки и ознобом измотанного организма положение за истинное чудо развлечения. Он был неизлечимо болен , и этот закованный в латы, беспощадный рыцарь-пневмония в очередной раз собирался уйти непобеждённым, что налагало тень на суровые лица нёсших мальчика людей. Эпидемия в провинции началась задолго до того, как о ней имели представление и уж естественно: знала о людях гораздо больше, чем они о ней. Профилактические работы занимали слишком много времени, да и не было возможности для выделения и без того занятых врачевателей из звена итак ослабленной обороны. Большинство людей добирались к месту оказания помощи отнюдь не на своих и даже не на одних руках, поскольку тела непреодолимо тяжелеют, как один из симптомов данного заболевания. Некоторые из несущих невольных паломников могли и не подозревать, что в скором времени им самим придётся оказаться подобным отягощением.
Дядя Эндрю.…Так ласково называли его подопечные и подчиненные за необъятный, как они утверждали, по размерам сердечный орган и так уж сложилось, что среди тех, кто в этом здании хоть малую толику понимал в этих самых органах, организатором был он сам, более-менее сносное образование медика красноречиво об этом молчало… Превозмогая усталость, накопленную голодом и второй ночью без сна, насыщенной подобными зрелищами, и глядя в полуприкрытые глаза больных, охваченные блеском, но блеском не идеи и радости, а отчаянием, он принимал очередными порциями лежачих в полубреду, охваченных агонией, разномастных ,неузнаваемых, но все-таки людей, как впрочем, он и должен был считать. Осмотры, обходы, процедуры всё это сопровождалось позвякиванием инструментов, хриплым кашлем, указаниями медсестёр, стуком носилок о края переполнявшихся коек и всей сопутствующей какофонией приютно-больничного аврала…
Спустя два часа в кабинет уже выжатого и насквозь сутулого лекаря вошёл представительный, солидный индивид, - наилучший натурщик монументу бога войны... Таурус Слоун, тяжелыми шагами промышленника поздоровался с хозяином этого последнего из местных оплотов надежды больных, и устало опустился в кресло. Лицо его, закалённое в экономических прериях и трущобах производительности, некогда живое и властное, мимикой сослужило бы службу разве что только таксидермисту, ибо, похоже, было на высушенную маску актера- трагика. Да что и говорить, два десятка лет - много даже для страны, не то, что для одной, пускай и представительной фактуры. Но в глазах ещё остался тот властный карий напор неумолимости, хоть теперь он и наполовину прятался под
валунами опухших век под навесом густоты бровей. И вот теперь он с угрюмой пытливостью ожидал, своеобразного приговора своей усталой судьбе, за последние дни преодолевавшей немало хребтов и равнин тяжёлой жизни…
 Он ещё не видел сына, но был с ним каждую секунду и хлесткий ветер, волнующий дождь, ждущий приказа своего генерала - утробного рокота грома, возвещал о его настроении, как зеркало мира. Доктор начал разговор:

-Странная штука - человеческий организм,- половина из моих больных была обречена, побывав в менее тяжком положении, чем ваш мальчик. Что это?- Непобедимая вера в жизнь?- Сила духа? – Организма? Ни я и ни кто не даст вам ответа. Пока что, единственное, что в моих силах - это отдать вам в руки уверенность, что он должен справиться. Он пока плох, но такое чувство, что у него, черт побери, больше шансов выжить, чем у здорового меня!!

-Вы в этом уверены? – молча и трепетно спросили теперь уже несколько ожившие глаза каменного лица.

-Не хочется говорить лишнего, нужно ещё много сделать, но на этой дистанции он фаворит-это точно,- вслед ответили глаза, бесценность взгляда которых, не вызывала даже тени сомнения, - Возможно, вы на днях сможете его увидеть.
-Спасибо,- Проплыло по воздуху в двенадцатифутовой комнатке, спасибо, которое не в состоянии потопить была бы и эскадра фрегатов в полном вооружении…
Повисла давящая пауза, которая в, отличие от своих сестёр, в этот раз была оскорбительно незамечена.

-Судьба многогранна, как многогранно и её отношение к нам. Однажды...- Начал собеседник “твердыни суровости”, теперь уже несколько подтаявшей,- Очень давно, я лежал в соседнем округе с подобным диагнозом, как и несколько моих товарищей по несчастью. Я был тогда так же молод, как этот крепыш, но в связи с чем-то…, не так полон сил, и искромётного юмора, как мне бы хотелось. Нас должны были переправить в районную больницу, и мы ждали только санитаров, хотя то, что на самом деле ждало нас, выяснилось гораздо позже. В то время медицина не очень-то гордилась своими успехами в подобного рода бедах, но ведь каждый человек в тяжёлую минуту, хочет верить в то, что этот транспорт идет по его маршруту?!.
Произошла какая-то ошибка и я оказался не в этом отряде. Кто-то в суматохе уронил мой приписной лист. Они лежали в кабинете директора, и мой был найден гораздо позже, тех событий. Как вы понимаете, я не получил даже крохи того лечения, на которое был вправе рассчитывать, если б мог хоть внятно объясниться с кем - нибудь, кроме льняной подушки, да и той с соломенной начинкой, но самое удивительное - через три недели во мне не осталось ни следа от тяжёлой болезни. Вот посмотрите, - это та счастливая бумаженция!! Между прочим, я, в некотором роде должен быть и вам благодарен, ведь она была сделана на вашей фабрике, ведь других в округе просто нет…”

Ответ на ироничный эпос, который мистер Таурус Слоун, почти не слушал, погруженный в переправу самой долгой реки в его жизни- реки перелома, для преодоления которой не посоветуешь ни одну транспортную контору в мире, был неподходящим и непредполагаемым.
Ком в горле заставил взбунтоваться против видимого внешнего покоя, и он быстро встал и направился к выходу. На пол дороги, обернувшись, он произнёс едва ли не навсегда стертые временем из его памяти слова:

- Простите меня, ради всего святого, простите...

Оставив недоумевающего хирурга душ и тел в невнятной неопределённости, он вышел ,вяло, но всё ещё хлёстко закрыв за собой дверь. Стоя за дверью кабинета, рассматривая этот своеобразный сувенир от доктора, он с трудом подавил в себе начавший бушевать приступ удушливого нездорового кашля, раздражённо стёр с этого мнимого спасительного документа сорвавшуюся с губ капельку крови и молча зашагал к выходу…