В гости к своей университетской подруге Лене Марта была приглашена с сыном Гришенькой. Она только что приехала с ребенком из Архангельска, где служил муж, и ей очень хотелось хоть как-то влиться в светскую жизнь.
Гриша был воспитанным мальчиком и обычно не доставлял проблем. Поэтому Марта спокойно могла взять его с собой куда угодно. Тем более у приглашающей стороны тоже гостил 4-летний Маратик.
Гришенька, c аккуратно прилизанной челкой и умытой мордочкой уже тянул за ручку двери. В гости он ходить любил и всегда старался быть центром внимания.
Марта нервничала – ей хотелось соблюсти все гостевые церемонии. Для нее этот дружественный визит с ребенком был очень важен.
Купив в магазине на углу алые герберы, Марта крепко взяла сына за руку, и они поднялись на второй этаж, остановившись перед добротной дверью с золотой табличкой.
Заливистый звонок вызвал оживление там, за дверью, и куча чужого люда, оказавшегося в прихожей, вытаращилась на них с сыном. Гришеньке эти люди крайне не понравились.
Дальше все пошло, как по маслу. Гости знакомились, пытались погладить притихшего ребенка по голове.
Гришенька ловко уворачивался и, когда чужая улыбчивая бабушка в белом переднике поманила его на кухню, он обрадованно ринулся к ней.
На кухне уютно пахло чем-то вкусным. Из розового плафона лился нежный рассеянный свет. Гришенька уселся на скамейку и с любопытством стал смотреть, как бабуля ловко лепит пельмени.
На вопрос, как его зовут, он важно ответил: "Гриса". Шипящие звуки давались плохо, и мальчуган решил увести разговор в сторону, прежде чем любопытная старушка спросит его фамилию. Фамилия Гришеньки была шипящей по своей сути: Шуршиков.
Бабушка умиленно качала головой и любовалась ясным взглядом ребенка.
Гришенька уже было решил откланяться и встал, но сзади его что-то не отпускало. Это что-то сыпалось и шлепало, было мягким, сырым и гадким.
Гришенька в ужасе обернулся.
На скамейке лежала широкая разделочная доска, посыпанная мукой,
на которой заботливо были выложены только что слепленные пельмени. Вернее теперь один большой пельмень, склееенный и расплющенный.
Гришенька брезгливо стал отдирать липкое тесто от новых вельветовых штанов.
Чужая бабушка, прижав к груди испачканный передник, изо всех сил пыталась не впасть в отчаяние.
Этот ребенок уже не казался ей таким симпатичным.
Гришенька, оценив размеры катастрофы, стал задом отступать в гостиную. И быстро, пока не заметила мама, уселся на велюровое сиденье старинного стула. Мягкая обивка благодарно приняла на себя остатки теста и муки.
Все это время из угла комнаты с тайным интересом наблюдал за ним интеллигент Маратик, похожий на юного графа Вишенку - в очках и с потным хохолком на голове.
Когда гости наконец были приглашены к столу, Гришенька, залихватски потирая ручонки, тонким голоском прошепелявил: «А где зе водька?»
Все засмеялись, а добрый седой дядя спросил: «А вы что, без водки за стол не садитесь?»
- Нет! – ободренный вниманием радостно крикнул Гришенька, победно взглянув на забившегося в угол Маратика.
Мама при этом почему-то покраснела.
Беседа за столом потекла размеренно и скучно.
Гришенька, махнув Маратику головой, предложил уйти в другую комнату.
Раздираемый любопытством Маратик с опаской побрел за ним.
Они по-взрослому сели в огромные кожаные кресла и стали знакомиться. На журнальном столике рядом красовалась нарядная хрустальная ваза с неправдоподобно большими яблоками.
- Тебя как зовут? - важно надкусив румяное яблоко, спросил Гришенька.
- Магатик, - от смущения выбрав плод еще больше, пропыхтел Маратик.
- А меня, Гриса, - положив яблоко обратно в вазу и выбрав другое, ответил Гришенька.
Маратик, как заколдованный, проделал вслед за ним те же манипуляции. Фрукты истекали соком, и говорить с полным ртом было все трудней.
К концу беседы все до единого яблоки были аккуратно надкушены и сложены в вазу румяным боком кверху.
- А там у вас сто? - махнул ручонкой Гришенька в сторону стеклянной двери.
- Там у нас балкон! – уже радостнее воскликнул Маратик.
- Па-а-глядим! - потащил его объевшийся Гришенька и приналег на дверную ручку.
Он отважно ступил с высокого порога на балкон и угодил прямо в огромное эмалированное блюдо с холодцом.
Маратик, испуганно прижавшись к косяку, таращился на своего нового товарища.
Гришенька оперся руками о порог и стал перебирать по поверхности холодца ногами, наконец, он вылез на берег.
На полу оставались жирные следы, носки промокли и скользили по полу, как по льду.
Марта, в ужасе увидев у сына на ногах какие-то остатки еды, потащила его в ванную.
Гости, вставшие из-за стола, наконец, перешли в кабинет. Где их ждала ваза с надкушенными яблоками и скользкая липкая дорожка, тянущаяся от балконной двери.
Хозяйка, выглянув на балкон, тяжело вздохнула.
Наконец отстиранный и высушенный Гришенька был опять посажен за стол рядом с мамой.
В красивые синие кружки наливали ароматный дымящийся чай. Мальчуган напрягся, вспоминая любимую бабушкину фразу, которую она, большая чаевница, все время говорила деду, купившему снова не тот сорт.
И Гришенька вспомнил! Он подул в ложку, где колебалась янтарная влага, вытянул губы и с шумом всосал в себя горячий напиток. Потом блаженно закрыл глаза и,
пытаясь сделать приятное окружающим, озвучил-таки коронное бабулино выражение: «Фу! Какой гнусный тяй!»
Больше в тот дом Марту не приглашали.