За свою долгую жизнь, находясь на военной службе и на «гражданке», мне приходилось получать много всякого рода документов на право выполнения различных работ: доверенности, мандаты, разрешительные письма и т.д.
Со временем, по окончании работ, все эти документы как-то сами собой исчезали: то ли сдавались в архив, то ли уничтожались и я начисто о них забывал.
Но однажды я получил разрешительное письмо, которое хранил долгие годы и, несмотря на то, что получил его в далеком 1936 году, помню его содержание дословно.
В тот год я был совсем молодым командиром, служил в Чите и командовал радиовзводом учебной роты отдельного радиодивизиона.
Взвод мой состоял из молодых донских казаков.
Надо сказать, что в 1935 году донские казаки, так же как и кубанские, терские и другие, впервые получили право на военную службу, которого они были лишены после гражданской войны, и мой взвод состоял из казаков первого призыва.
Мои красноармейцы рассказали мне, что известие о восстановлении права на военную службу и казачью форму вызвало в донских станицах бурное ликование. Деды и отцы, ранее служившие, вытащили из сундуков и надели пропахшие нафталином старые мундиры, штаны с красными лампасами и фуражки с красными околышами.
Молодые казаки, не имевшие форменных штанов, раскупили в лавках весь красный материал, разрезали его на полосы и нашили на штаны красные лампасы.
Были даже случаи, когда из-за отсутствия в лавках красного материала, снимали в клубах со стен красные полотнища с написанными на них лозунгами и отрезали от них полосы на лампасы.
Я был очень доволен красноармейцами своего взвода. Это были все, как на подбор, дисциплинированные парни; новое для них радиодело изучали старательно и на проверках боевой подготовки мой взвод всегда занимал первое место в учебной роте.
Взвод был дружный. В свободное от службы время ребята часто усаживались в круг и хором пели красивые донские казачьи песни. Пели они очень хорошо.
Вероятно, склонность к военной службе и дисциплинированность были у них потомственные, в крови, потому что каждый раз перед тем, как начать петь, кто-нибудь из бойцов обязательно разыскивал меня, вытягивался передо мной по стойке «смирно» и спрашивал: «Товарищ командир, дозвольте песни заиграть?»
Был во взводе один красноармеец с необычной для казаков фамилией - Ремесленник. Звали его Андрей. И по строевой подготовке, и по овладению радиоделом он был во взводе первым, кому я перед строем объявил от лица службы благодарность. Он этим очень гордился и, конечно же, написал об этом своим родным в станицу.
В конце лета 1936 года, когда я временно командовал учебной ротой, Андрей Ремесленник заболел и попал в гарнизонный госпиталь. В ближайший выходной день я пошёл его навестить. По дороге в госпиталь я купил несколько пачек папирос и килограмм каких-то простеньких конфет.
Андрей очень обрадовался моему посещению, а когда я передал ему гостинцы, он даже покраснел от удовольствия. В госпитале он пробыл недолго и вскоре вернулся в строй.
Я совсем было выкинул из памяти это посещение госпиталя, если бы примерно месяца через полтора не получил необычное письмо.
Как видно, Ремесленник написал своим родным, что к нему в госпиталь приходил ротный с гостинцами, и это послужило поводом для необычного письма.
Вот это письмо:
«Здравствуйте, уважаемый командир роты товарищ Милькин!
Шлёт вам поклон всё семейство Вашего молодого красноармейца Ремесленника Андрея, а пишет его дед Ремесленник Михаил Ильич.
Вы уж простите, что не упомянул Вашего воинского чина, а это потому, что в новых чинах я разбираюсь плохо. А если взять в рассуждение как было раньше, то Вы как ротный командир должны быть не менее, как сотник или даже подъесаул, хотя службу проходите не в кавалерии, а в пехоте, или, как у нас называют, в пластунах.
Очень мы все радуемся, что сын наш, а мой внук Андрей хорошо служит, и Вы его отличаете против других. Также нам лестно за Вашу отеческую заботу о нашем внуке. Это, конечно, для всего нашего семейства большая честь. И я это хорошо понимаю, как сам я урядник славного Атаманского полка и в Германскую воевал, и кресты имею, но по нонешним временам носить их остерегаюсь, а храню бережно.
А что внук наш Андрей усердно служит, так знайте: в нашем роду это повелось от века, все хорошо в Войске служили, были бравыми казаками и многие из нашей фамилии на Атаманских и даже на Императорских скачках призы снимали.
Теперь коснемся дальнейшей службы Андрея.
Я сам служил и знаю, что на военной службе всякие случаи бывают. И не дай бог, Андрей что-нибудь нарушит или по глупости молодых лет забалует.
Так вот, покорнейше просим в таком случае казённого хода делу не давать, а, отведя его подальше от чужих глаз, поучить своей отеческой рукой. В этом мы, вся семья Ремесленников и я, как старший в роду, даём Вам своё разрешение. А Вы ничего не опасайтесь, молодому казаку от этого вреда не будет, а в разум войдёт быстро. Дай бог, чтобы ничего не случилось, а в случае чего Вы теперь знаете, как поступить.
А если приведёт бог быть Вам в наших краях, то покорнейше просим оказать нам честь - пожаловать к нам в гости. Живём мы в станице Нижне-Чирская, а дом наш Вам всякий укажет.
Андрею про это письмо не говорите. Что нужно, я ему самому пропишу.
Ну, дай Вам бог здоровья и больших чинов.
С поклоном семья Вашего красноармейца Ремесленника, а написал его дед Михаил Ильич».
Согласитесь - такое письмо стоит и хранить и помнить.