Артём Киракосов
* С СОБОЙ *
* РАССКАЗЫ НА ПАЛЬЦАХ *
#### их кажется было двадцать ####
* 6 / ХХ «ВЫСТРЕЛ»
… (хлопок – А.К.)
… (хлопок – А.К.)
Именно так – “хлопок”, именно так – этим словом обозначается выстрел! Хлопок: рука! нога! ещё! нога! ещё… грудь! живот! живот! ещё… голова! голова! голова…
Он уложил почти всех. Те несколько, кто остались, – дрожали – беззащитные, повер-женные… Нет, ему не их, – патроны \ пули жалко стало…
– С-С-С… – процедил он с ссс… ненавистью! Как он умел – звериною! Звериной! – Я всех вас! с\с\с… Лём, надо решать, порешать… Высылай! Всё. Ну? Потом, брат, потом это… Бери себе её, слышь?.. – отзванивал он уже на “мобилу” “брату”.
Не переставая стрелять!.. Он взял, зажевал “новый ОРБИТ без сахара” – две новые подушечки. Они были с мятой, новой версии, по рекламе. И он любил ОРБИТ, “снежный” особенно. Вправил новую обойму и! – продолжал! продолжал…
Пули дробили кости, вырывали мясо. Пули были у него не простые… И он жалел их… На эту!.. – … (как он их называл – А.К.). “Мразь” – самое ласковое слово. Его. По отношению к ним, к людям других народностей, другого класса, достатка, исповедания, вида, состояния, внешно-сти.
… и стрелял… и жевал… и напевал: “Она жуёт свой ОРБИТ без сахара // и вспоми-нает всех, кого тр…ала (ясно! что имеется в виду – А.К.)”. Пока не кончились патроны… Все, даже очень многозарядные устройства, когда-то, да завершают свой ресурс.
– С-с-с-с-с… – он продолжал. – Робы надели; сейчас подъедут. Ребята. Докрошат остальное, остальных, трава, с||с||с……. (ругань – А.К.) Ваш аcфальт тут!.. Черно… (ругательство – А.К.). Всех!.. Всех!.. Всех!.. Жалко пуль! На вас, у…. (ругательство – А.К.)!
Не двигались. Люди плакали. Никто и не думал шевелиться. Было бесполезно: пули доставали сразу – были разрывные. Кого хотел, того и… Единственное – “не дёргаться”, как гово-рят… – Может, пронесёт?..
Он стрелял, убивал.
Центр Москвы: ночные работы: а работа и ведётся обычно ночью – ремонтные “прав-ки” асфальта. Была, как и всегда, – сводная бригада. Регистрации ни у кого не было, разрешений –тоже. О медицинских справках, “книжках” что и говорить. Жили почти там же – в машинах. На ули-це и умывались. Удавалось и помыться иногда. А дома..? Дома – война. (!) Стреляют. Тоже. Голод. Нет работы. Воды. Денег. Света. Ничего нет. Резня. И – между собой – тоже, то же…
Аварцы, два осетина (`северный` и `южный`), менгрел, грузины (классические), аб-хаз, азербайджанцы, даргинец, тат и армяне, в основном, – армяне. Это – их – “бизнес”, так сказать. Лужков отдал им. Говорят – так.
Только армяне были – с приграничных с Азербайджаном районов; и говорили на ка-ком-то своём (тарабарском \ карабахском) диалекте, так, что ни один из их соотечественников их не понимал. Полутюркский какой-то речитатив был.
Он медленно возвращался к машине… Ранняя осень. Дыхание ночной сладости, теп-ла… Ещё лета, собственно… Последний PORSCHE… В молдинг попал то ли песок, то ли что, оста-ток какого-то куска арматуры царапнул литой диск… Он смотрел… Осмотрел внимательно: “новая такча-то!..” Какая-то, действительно, дрянь цепанула молдинги, арматурина попала в литой диск; и прокрутилась там… не единожды… Сам (ночь) наехал он и на… “Бескамерка” – спустилась – стек-ло? битое? гвозди? Ночь. Имеют ли они право работать, разложиться… Хоть ночью.
– С-с-с-с-с… – шипел он, заводя реактивные моторы PORSCHE своего. – Всех! Всех! Всех! – стрелять! давить! жечь! чернь! черно….. (ругань – А.К.)… – Я еду, Насть, Настён, сделай всё, как надо, Лапа, хорошо? Я – еду, слышишь? Взревел как, хорош! гусёк-мотор!.. Насть… Пипа моя… Я не могу уже, д…. (неприличное – действие – А.К.), милая! – Где ты? родная? Насть? Настён? Я х… (не… действие – А.К.) от тебя!.. Б…… (не…, ласкательное – А.К.) моя. Коть… Котя…
Все отворачивались, когда приехала съёмочная группа (“бригада” – не та – А.К.). Все отворачивались… Не дал никто никаких интервью. Увозили трупы. Накрыв их предварительно… Не помогало… Плакали все. И молчали. Кровь не высохшая, не высыхающая, продолжающая выте-кать… У раненых не могли её остановить. Пули его были со… Кажется, это называется “со смещён-ным цетром тяжести” – а значит, все – должны были умереть – все! даже с лёгкими… лёгкими ра-нениями – в ногу, к примеру. Он знал, что делал (тот, кто стрелял), только, – это много мучительнее, чем… – сразу – вот так! – в сердце! к примеру! Отворачивались. Назад – домой! – никто не поедет!.. ведь. Да и как объяснить… Кому?.. Их можно убивать – просто так – ножами, топорами, заточками арматуры, ногами. А теперь вот и просто (или ещё проще, чем просто) – стрелять, стрелять, как му-сор, пепел, сор, траву, насекомых, тараканов. Мух – бить мухобойками. Даже не надо строить газо-вые печи, камеры: притормозил – и – пожалуйста: стреляй!
Дело обычное, обыденное: подростки, шпана, фашисты, бандюги, менты, просто про-хожие, недовольные, да все… “народ”, может быть? Может быть: “народ против”? как говорят на `радио` и в `телевизоре`. Где-то передавали – рейтинг скинхедов на “ЭХО МОСКВЫ”: 70% слуша-телей этого замечательного `радио` \-станции\ считает их `патриотами` России, проголосовало за них, за этих школьников, очищающих “наши города от мрази, черни”.
Артём остался жить, жив – пули вошли в широкие плотные (рабочие его) штаны, не задев ткани тела. Он даже не шевелился, не отводил глаза, когда он (стрелявший! – тот!)… Одна – застряла в Библии, Библии, что носил он у сердца, что мать ему дала, подарила. (При прощании.) Пуля! Да! Застряла – всё-таки! Библия! – спасла его. Да. Всё-таки!.. Всё-таки! Всё-таки… И – всё-таки!!! БИБЛИЯ. Пуля застряла в Ней, в Её страницах немалых, в… толщине СЛОВ самих, на вы-ходе самом, в конце… – в Апокалипсисе… самом. Он был спасён. Богом – Самим!
Что мог сделать он – один – безоружный. И он (тот, кто стрелял) – выстрелил в серд-це (Тот, из PORSCHE). Ему. Была ещё и пластина, – из толстого литого металла, – на груди у него, у Артёма. Это повесила на него жена, Амазаспуи. Типа `щита`, `бронежилета` небольшого. Но, – `щит` этот, `бронежилет` этот – пуля прошла – легко даже… Что он мог сделать: только слать и слать… домой на родину, в эту границу Армении и Азербайджана, там, где и диалекты и “наци” (как “нации” читай), как они там говорят, были смешаны, перемешаны? Война? Кому нужна она была? Убивать? Кого? За что? Цвет глаз? Волос? Так ведь похожи все – братья и сёстры. Думал он… Спа-сённый, нет, не тот, кто стрелял. Нет! не тот! У…… (ругательство! – А.К.)!
Нет, никто не назвал номера машины. Его и не было на ней. На PORSCHE. Нет – по-одаль уже стояли “братки”, подъехавшие – “бригадиры”, `кино` про кого знаменитое. Нет – они не скажут – никто: они будут молчать, молчать – и работать. Чтобы послать (в конце месяца) – семье – вырученные деньги. Оставалось и на жизнь – звериную: без постелей, воды, удобств (как говорится), без женщины, как говорится, без близких, без речи родной слов, без крыши над головой, как гово-рится.
Зачем он приехал сюда? Класть асфальт под тех, кто будет его оскорблять и обли-вать грязью (в прямом и переносном смысле), кто будет кидать в него объедки, сигареты незатушен-ные, помойные отходы из машины, сливать (в него и) на него нечистоты, скажем так. Что делает он здесь? Почему он не там? Где его мать и отец? жена? родня? дети? Почему? – “класть асфальт – чтобы по нему ехали люди”. Он здесь для людей – работать – и отсылать заработанное, заработан-ные – домой. И он будет здесь жить, жить, чтобы работать; и отсылать семье – заработанное, зарабо-танные…
Да, он умеет работать… Он делал такие терраски дома – из камней – по склонам, на склонах. Туда засыпали землю, хорошую, свежую землю!.. удобряли!.. Берегли! Сажали… Давали всходы. Так трудились. Он умеет это делать. Он будет это делать. Пуля застряла в Библии. Материн-ской… Той, Которую не взяла пуля – этого – господина, хозяина земли (как ему кажется, казалось… самому). В лаковых, с задранными `носами`, ботинках, с заострёнными их кончиками… Фартовый фраер, фраеришко… Думал. Думал…
Артём, Артём Киракосов, лишённый… лишённый родины, как угла – с близкими, удобствами, кругом связи, связей, семьи.
Он будет здесь жить. Так – как – есть. Так – как есть. Так как – есть.
– Включай компрессор, – сказал он на своём. – Будем работать.
– Нет! Не могу… На этих!.. С||-с-с-с-с||у-у-у-у-||У… (ругательство – А.К.)
– Перестань! Прекрати!
Бросает!.. Плачет. Взрослый…
– Послушай, заводи, включай, ну, же, я прошу… Подумай – мы должны послать что-то тем, кто ТАМ, родиной живёт, умирает от голода, холода, насилия, преследований – детям, жёнам, старикам, друзьям…
– Да! Да, Артём. А ты старший теперь?.. Да, после… того… как… – (И он заплакал… его товарищ, из села соседнего, с кем вместе они и приехали, начинали – А.К.).
– Я прошу тебя, не надо… Ладно? Я всё уже сказал, выплакался – за всех. – Бери!.. Заводи! Ну! Будем!.. Будем… работать.
Домой, в Армению, в Азербайджан, в Грузию, Абхазию, Дагестан… на Кавказ, За-кавказье, Прикавказье – приходили гробы. И часто это были лишь останки, останки, останки… того, что было некогда… и – вполне могло бы быть / стать и – Артёмом, Артёмом Киракосовым… Впол-не! Вполне! Вполне! И – другие, и другое, и другими, конечно. Конечно же… Конечно. Всё! могло! бы! быть! стать!
Гробов всё больше было, всё больше. Никто больше уже и не пытался сделать это – защитить их. Но и их – чернож…. , черно….. – было всё больше. Тех, кто собирался – и ехал, всё равно ехал: Москве нужны чёрные руки – их руки. Их чёрные души. Жизни. Душа – жизнь. Жизнь – душа. Душа была не нужна; нужна была жизнь – жизнь, как способность силы. И претворения силы – в работу, в асфальт, в конце концов… По которому – пойдут люди! поедут машины! – в конце!.. в конце концов!.. ЖИЗНЬ!! ЖИЗНЬ!! ЖИЗНЬ!! – в конце концов! – они строили её! Жизнь! Жизнь!
Братки разъехались, в конце концов. Воцарилась тишина. И в этой тишине – он раз-личал уже… различил уже…
Они вернулись к работе. Ехать было некуда. Возвращаться (?). И там, на родине было то же самое. Они стали везде изгоями. Эти – в серебристых… на чёрных HAMMER-ах с охраной из спецслужб – ХОЗЯЕВАМИ – жизни. (Как им казалось, этим новым ``хозяевам`` земли, Земли, как им казалось…) Мир строится так: их – можно убивать // им – можно только работать – зарабатывать, себе на жизнь, кормить детей, добывать пропитание семье – и себе.
Этот сюжет был во всех телеэфирах. И там ходил какой-то очень важный генерал, в фуражке, ментовский, наверное. И все отворачивались от камер. И никто не дал показаний. И “ЭХО МОСКВЫ” делало форум. И – высказались: гнать – на родину – их – всех! всех! из Москвы.
Показали и в Ереване. Родители его, у себя в районе, тоже видели. Видели и Артёма. (А так – не видели. Уже как три года. Вот и хорошо, им казалось, показалось.) Они ничего почти не поняли из увиденного. Видели: он стоит (живой, целый, не голодный) в робе оранжевой, отворачи-вается, плачет почему-то…
Отец позвонил: достали (по домам) телефон. Ему на сотовый прямо. Обычно, Артём слал SMS-ки одному парню-брату из их села.
– Как? – спросил отец.
– Нормально, – ответил Артём, Артём Киракосов.
– Как? – переспросил отец.
– Нормально. Нормально, – ответил (опять, не смущаясь повтором) Артём. (“Видно, у отца – склероз: возраст, – подумал”.)
И он выслал всё как надо. И слал регулярно. Деньги. Доллары и рубли. И остальные, с окрестных местечек, зная это, видя то, что Артём справляется, шлёт, шлёт, и – регулярно… проси-ли разузнать, нет ли там местечка рабочего – для них, для них, и для – ещё – соседей, братьев, пле-мянников, друзей, братьев друзей и друзей братьев, так… всё!
А гробы шли и шли… шли и шли… И – никого не судили, никого не поймали за это. Никого и не ловили; никого и не судили – за это. Всё обыденно. Как всегда: туда шли гробы, гробы с телами, а обратно, обратно, оттуда приезжали люди – работяги, на работу. Убивали всегда. Эк неви-даль. А ехали (тоже) всегда – эк невидаль! – туда, где можно было жить, дышать. Туда, где не было голода и войны, по крайней мере. И розни, и усобицы, по крайней мере. Туда, где не вырезали, по крайней мере, целыми семьями, кланами, деревнями, по крайней мере.
Отец звонил. Часто.
– Как? – спрашивал.
– Нормально, – отвечал Артём. – Нормально, как всегда. Как мама?
– Что? хорошо. Мать? как. Да – всё в порядке… Как? А ты?... Как, – не унимался отец, – у нас что-то тут говорили: убивают вас, наших – в Москве, по России, особенно, – Воронеж, Ленинград..?
– Да всё нормально, отец. Мать-то как? – сам тут же запутывался Артём в том, о чём только что спрашивал. – Деньги? Деньги вышлю, как обычно, как обычно, отец, перед началом сле-дующего… Целую… Целую тебя. И всех… И всем… Передавай.
– Да – да. Тебя все любят, помнят, ждут. Мы гордимся тобой, сынок, Артём, что ты живёшь в Москве (теперь, вот уж!.. уже… как…), занимаешь такую почётную (крупную) должность, Артём. Ты же – бригадиром, сынок? трудишься… Это же почётно. Путина видишь? Ельцина? Гор-бачёва… Мы же ведь с матерью твоей лишь после свадьбы сразу были… Москва… Тогда… А – сей-час, наверное?..
– Да. Да, папа. Я – занимаю – должность – большую – человека, просто человека. Просто человека; это большая честь, должность, папа, папа. Не волнуйтесь, не волнуйся: всё хоро-шо: я всё вышлю, папа, будь спокоен. Я не скучаю. Не скучай и ты. Можно пойти тут в кафе и в рес-торан, и в Кремль, и на выставку. Понимаешь?
– Мы не скучаем: мы просто гордимся тобою, сынок, Артёмчик, – слышно было, как мать всхлипывает… – Как? Как? Как..? Как..? – не унимался родитель.
– Да хорошо! Да хорошо! Всё! Хорошо! Папа. Строится!.. Строится Москва. И стро-им её мы – … (“черно…..” – ругань – А.К.), – чуть не сказал он, он, Артём, Артём Киракосов. Про се-бя. Про себя – и о себе. Про себя – в двояком смысле. Про себя и о себе: … Бригадир. А ведь был раньше, до войны, `учителем музыки` начальных классов. Артём. В своём селе. На границе Карабаха и Армении. Артём. Артём Киракосов. Бригадир – ремонтной сводной бригады: асфальт, (“правка”), район `Савёловский`, Москва, центр. Армянин. И это стало важно почему-то. Почему?
А вы не знаете, почему?
18.10.2007 – 22.10.2007