Так заговорил бы Гамлет, если бы угодил в тюрьму за убийство своих родственников
Фима ЖИГАНЕЦ, в миру Александр Сидоров, на чьей совести переводы классической поэзии на тюремную феню, коренной ростовчанин. Покидать родной город, неиссякаемый источник своего вдохновения, не собирается. Здесь составлен «Словарь блатного и лагерного жаргона», здесь в тюремной газете «Голос совести» в восьмидесятые началась его литературная карьера, спровоцированная интересом к языку уголовного мира.
— Прежде всего меня поразило богатство лагерного жаргона. Сравните немецкое уголовное арго – бедный, убогий словарь. А у нас – драгоценные россыпи. Как же так? Почему? Стал заниматься историей уголовной субкультуры. И скоро понял — за богатство нашей фени нужно «благодарить» Иосифа Виссарионовича: ни одна страна не создавала такого огромного, такого всеохватного архипелага ГУЛАГ. Крестьяне, интеллигенция, дворяне, мещане, миллионы и миллионы – все несли в лагеря свой язык. Целые языковые реки вливались в жаргон зоны. Когда Дмитрий Сергеевич Лихачев в 1933 году писал о чертах примитивизма лагерного языка, это был еще замкнутый, неразвитый жаргон: архипелаг еще не был полностью открыт.
Мне часто задают совершенно бессмысленный вопрос: вот вы хвалите уголовный жаргон, а если бы вашу дочку изнасиловали? Если бы у меня была дочь (у меня сын) и случилась такая трагедия, я был бы убит горем, замочил мерзавца. Но разве жаргон стал бы беднее? Да, я фанатик жаргона. По знаниям в этой области человека моего уровня нет сегодня в России, без стеснения говорю.
В последние годы выходило много блатных словарей, но они никуда не годятся. Когда говорю об этом, распаляюсь. У меня даже есть статья «Трагедия и комедия блатных словарей». Чистые филологи вообще не должны браться за это, они не общаются с носителями языка, основываются на всяких старых закрытых справочниках, они почему-то думают, что блатной язык не изменяется: как говорили в 30-е годы, так и сейчас говорят.
Вот справочник Жака Росси по ГУЛАГу – прекрасный. Еще бы, двадцать один год оттрубил по тем лагерям! К сожалению, Андрей Синявский не создал словаря, но в его «Голосе из хора» есть интереснейшие наблюдения и над языком, и над субкультурой арестантов.
Меня часто спрашивают: почему я выбрал еврейский псевдоним? Это ошибка, объясняемая как раз незнанием жаргона и плохим знанием русского языка. Я взял имя деда, русского человека Ефима Матвеевича Мельникова. А слово «жиган» в арго пришло из русских говоров, где корень «жиг», «жег» связан со значением «гореть, жечь». Первоначально «жиган» – тот, кто связан с огнем, кочегар например. Позже слово стало обозначать «горячего», озорного человека. Сейчас «жиган» значит отчаянный, дерзкий уголовник. Я прибавил уменьшительный суффикс, и получился Фима Жиганец.
В блатной фене вообще очень много метафорически переосмысленных архаизмов, которые сохранились в ней в отличие от гражданского лексикона, только за последние сто лет безвозвратно утратившего около шестидесяти тысяч слов!
Например, жертва по фене – «лох». У поморов «лох» – это лосось. В уголовный жаргон слово пришло через язык офеней (коробейников), где «лох» значило — мужик, а «солоха» – баба.
Часто говорят: вот, мол, гласность привела к вседозволенности, русский язык засоряется блатными выражениями, происходит криминализация культуры. Тут все поставлено с ног на голову: не потому криминальные, жаргонные элементы проникают в общество, что кто-то «дозволил», а потому, что общество давно криминализовано — от высших эшелонов власти до последнего бомжа. В эпоху раннего реабилитанса из лагерей потекли и блатные, и интеллигенция. Культура отреагировала: появился Высоцкий с блатными песнями. Дворовые песни, наколки, восьмиклинки. Но все-таки атмосфера в обществе не была криминальной, и это осталось островком в культурном море, неким пограничным явлением.
Взросление моего сына пришлось на очень тревожный период: бандит был романтической фигурой, рэкетир – героем нашего времени. И общество, и культура с готовностью впитывали криминальные элементы. Стал популярен, например, уголовный шансон. Это какая-то банда уродов! Какая-то Вика Цыганова откуда-то вылезла...
Настоящая арестантская песня совсем другая, в ней есть душа, вспомните хотя бы «Я помню тот Ванинский порт» Бориса Ручьева. Говорить, что кто-то сверху внедряет криминальную культуру, – нелепо. Если общество разберется само с собой, если будут нормальные законы и нормальное их соблюдение, то блатной жаргон, блатная песня займут свою нишу, где-то с краю, как и должно быть.
Язык – саморегулирующаяся система, для филолога это само собой разумеется. Русский язык и раньше заимствовал слова и выражения из языка арестантов, жуликов, шулеров. «Втирать очки» – шулерский термин. «Двурушничать» – просить милостыню двумя руками, термин профессиональных нищих. «Подчистую» – от арестантского выражения «идти подчистую», то есть с чистым паспортом.
Когда меня обвиняют, что я покусился на Пушкина, Лермонтова, Шекспира, я просто недоумеваю. Как, чем я их оскорбил? Я получил несколько писем от нашего известного фразеолога, этимолога профессора Валерия Михайловича Мокиенко, он очень высоко оценил переводы. Горжусь этой своей книгой. До сих пор душа поет: ух, как я это сделал!
Я с вас тащился; может, от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Короче, не бздюме — любви звиздец.
Я с вас тащился без понтов кабацких,
То под вальтами был, то в мандраже;
Я с вас тащился без балды, по-братски,
Как хрен кто с вас потащится уже.
Ну клево же?
Или вот еще:
Но есть еще, козлы, правилка воровская,
За все, как с гадов, спросят с вас.
Там башли и отмазы не канают,
Там вашу вшивость выкупят на раз!
Вы не отмашетесь ни боталом, ни пушкой;
Воры порвут вас по кускам,
И вы своей поганой красной юшкой
Ответите за Саню-босяка!
А началось все в 84-м году. Зашел как-то в книжный магазин и купил книгу «Русские переводы «Гамлета». Там были и сорок переводов знаменитого монолога. Стал читать прямо на ходу. Читаю и думаю: а можно ли это переложить на блатной жаргон? И тогда же на ходу родилась первая строчка: «Жужжать иль не жужжать – вот, тля, в чем заморочка. Не впадло ль быть по жизни отбутцканным судьбой? Иль всё же дать ей оборотку?». Строчка понравилась. Забрезжила идея. Идея понравилась тоже. Сел, воплотил. После Шекспира потянуло, естественно, к Пушкину. Вроде справился:
Мой дядя, честный вор в законе,
Когда зависнул на креста,
Он оборзел, как бык в загоне,
Хоть с виду был уже глиста.
Его прикол — другим наука;
Но стремно — век я буду сука! —
Сидеть с «доходом» день и ночь –
Ни выпей, ни поссы, ни вздрочь,
Так думал за баранкой «мерса»
По жизни крученый босяк.
В натуре, масть поперла бесу:
Ему доверили общак.
Кенты «Одесского кичмана»!
С героем моего романа,
Чтоб дело было на мази,
Прошу обнюхаться вблизи:
Онегин, кореш мой хороший,
Родился в Питере, барбос,
Где, може, вы шпиляли в стос
Или сшибали с лохов гроши.
Гуляли в Питере и мы.
Но чем он лучше Колымы?
Восемнадцать лет я общался с людьми, которых жестоко таскала жизнь. Это общение мне очень много дало – тот опыт чувств, без которого поэт состояться не может. Я стал писать иначе. Недавно принял участие в конкурсе Пен-клуба «Неизвестные поэты России», стал лауреатом. Уже получаю отклики на свои серьезные стихи, это дорого.
Ростовский композитор Михаил Володин выпустил лазерный диск под названием «Приближаясь», куда включил песни на стихи поэтов Серебряного века, а также на мои стихи. Сейчас мы вместе готовим новый проект – «Святое и грешное» – песни на мои стихи и уголовно-арестантская лирика в ее настоящих образцах.
Думаю, у меня будет новый этап жизни, связанный с поэзией. Вот только закончу книгу «Пословицы и поговорки русских арестантов». Уже собрал более тысячи. И о каждой — уникальный рассказ. С этими пословицами и поговорками я останусь в истории русской филологии.
Прямо говорю.
Записала Елена ИВАНИЦКАЯ
"Новая газета", 01.04.2002