"Ангел, где твои крылья?" - с претензией на оригинальность вопрошал неведомый остроумец. Надпись, выведенная на штукатурке чернильным карандашом, назойливо лезла в глаза. Я отворачивался и мой взгляд утыкался в унылую, бесплодную и безжизненную равнину, тяжело уползающую за горизонт. Безжизненную, если бы не серые вереницы людей, бредущие под жесткими порывами ветра, секущего бледную кожу извивающимися хлыстами мелкого песка. Ветер кружил по равнине и не было от него никакого спасения. Куда бы не поворачивали люди, повсюду они встречали ветер и песок. Слепые поводыри вели за собой видящих и видящие беспрекословно следовали за слепыми. Такова была их участь и установленная мера искупления. Бледные тени в развевающихся рваных одеждах безостановочно текли мимо, бесправные и жалкие в собственном безграничном унижении. Впрочем, границы унижения существовали. Взвешенные на сверхточных весах справедливости, в присутствии неподкупных судей высшего суда и заинтересованных сторон, они были занесены во всевозможные анналы и кодексы, скрупулезно прописаны и разъяснены до мельчайших подробностей. Только кому были интересны эти правила и установления, кроме самих судей? "Во многом знании много печали, и тот, кто умножает познание, умножает скорбь." А скорби и безысходности здесь и без того хватало, черпай, не перечерпаешь.
Насмотревшись на несчастья страждущих и страдания несчастных, я с облегчением окунулся взором в привычную обстановку заштатного бюрократического учреждения. Как в любом другом захудалом присутственном месте, стены моей родной конторы были до половины окрашены ядовито-зеленой краской. Выше был нанесен слой штукатурки, потемневший и потрескавшийся от времени. Проплешины и потертости были изобретательно и весьма остроумно прикрыты стендами с наглядной агитацией и щитами с цитатами. Щиты эти периодически, но неравномерно менялись. В данный момент преобладали цитаты из Книги Екклезиаста. Выдержки из библейского текста были подобраны так, чтобы исключить некоторую двусмысленность, присущую высказываниям Проповедника. Желая скрасить скуку ожидания, я принялся читать: "Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья. Еккл. 7:4"; "Познал я, что всё, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавить и от того нечего убавить, - и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его. Еккл. 3:4"; "Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, - и Бог воззовёт прошедшее. Еккл. 3:15"; "Ещё видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда. Еккл. 3:16".
-Давно ждешь? - мой начальник, заложив руку в карман брюк и постукивая желтой кожаной папкой по бедру, иронично и чуть насмешливо смотрел на меня сверху вниз.
-Не так, чтобы очень, - я быстро поднялся на ноги. - Всего ничего, часов шесть-восемь.
-Ладно, тебе полезно, - сказал начальник, барственным движением перекладывая папку под мышку. - Кроме того, ожидание является составной частью наказания. - Он назидательно вздернул левую бровь.
-Хотелось бы пореже, - смиренно ответил я. - Особенно в свете точно подмеченного Екклезастом, - я указал пальцем на последнюю прочитанную мною цитату.
-А-а-а, это, - шеф мельком взглянул на щит. - Это к нам не относится. А если и относится, то весьма и весьма опосредованно.
"И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; А блаженнее их обоих тот, кто ещё не существовал, кто не видел злых дел, какие делаются под солцем." - в ответ с чувством процитировал я.
-Умник, - пробурчал шеф. - У меня таких умников... больше половины отдела. Только работать некому. Завтра же прикажу снести всю эту агитацию к чёр... во славу Господа Нашего. Иисуса Христа.
-Почему завтра, почему не сегодня, шеф?
Начальник свирепо уставился на меня. Костюм на его спине угрожающе взбугрился.
-Сгною мерзавца, - просвистал он клокочущим от ярости голосом.
Я смиренно склонил голову.
-То-то же, - успокаивая начальственный гнев, произнес шеф . - Щенок, мальчишка, с огнём играешь...
Он извлек связку ключей, зазвенел, выискиваю нужный. Распахнул дверь в кабинет.
-Входи. Для тебя появилась работа. Срочная и вне графика. Заказ поступил десять минут назад. Оттуда. - Начальник постучал каблуком по паркету. - Как ты понимаешь, во времени мы чрезвычайно ограничены.
-Несложно догадаться, шеф, - я уселся на расшатанный стул. - У них, - я выразительно повёл глазами, - в н и з у всегда аврал и чрезвычайные обстоятельства.
-Поговори у меня, - шеф распустил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. - Вот досье. Клиент и его ближайшее окружение. Ознакомься, филосОф.
Он перебросил мне две, средней толщины, картонные папки. На обложке верхней каллиграфическим почерком было выведено: "Листратов Олег Владимирович. 12.04.1966 - 01.03.2007 г-да. Русский. Женат. Образование среднее. Военнообязанный." Ближайшее окружение состояло из единственного человека, Бурмистрова Владислава Никандровича, родившегося в 1964 году, украинца, женатого, военнообязанного, имеющего высшее образование, причём два раза. Закончил в 1990 году сельскохозяйственный институт по специальности агроном-механик и филиал Академии госслужбы при Президенте РФ в городе Сыктывкаре в 2001 году по специальности "Управление предприятиями государственной собственности и кадровый менеджмент". Управляющий, значит.
Я раскрыл папку клиента. О. В. Листратов, запечатлённый в полный рост рядом с серебристым минивэном корейского производства оказался мужчиной упитанным и вполне довольным собой. Про таких нынче говорят : "жизнь удалась". Начав свою трудовую биографию учеником слесаря в ПМК-325 "Строймелиорации" господин Листратов завершал её владельцем сети магазинов, торгующих продуктами питания и промышленными товарами, двух оптовых баз, дома отдыха на черноморском побережье Кавказа, бывшей собственности советских профсоюзов, квартиры в Сочи, приличного земельного участка в Тверской губернии, семикомнатной двухуровневой квартиры в престижном доме, в которой и проживал с супругой и двумя детьми, и миллионных счетов в рублях и иностранной валюте в российских и зарубежных банках. В том числе и в оффшоре на Каймановых островах.
-Обрати внимание на его коммерческого директора, - сказал шеф.
-Бурмистров, - я отодвинул дело Листратова.
-Бурмистров, - подтвердил шеф. - работает с Листратовым с девяносто шестого. До этого он был инженером по технике безопасности в унитарном предприятии ЖКХ. Предложил Листратову организовать совместный бизнес. Кафе, если я не ошибаюсь. Листратов предложение принял, но с условием, что кафе останется за ним, за Листратовым. А Бурмистрова он берет на работу, директором и по-совместительству, менеджером-экспедитором. Бурмистров не сразу, но согласился. Листратов платил ему, как обычному наемному работнику, плюс небольшой процент с выручки. Бурмистров терпел, однако в двухтысячи первом году решился уйти. В районной администрации появилась неплохая вакансия. Но, к этому моменту, Листратов уже почти полностью зависел от Бурмистрова. Практически вся текущая деятельность замыкалась на Владиславе Никандровиче, Листратов же осуществлял "общее руководство" и стриг купоны. Поэтому он сделал Бурмистрова фактическим партнером. Бурмистров распоряжапся деньгами, создавал новые предприятия, заключал договоры, работал с поставщиками. Понятно, что его благосостояние резко пошло в гору. При этом он считался малообеспеченным, получал жилищные субсидии, а его дети бесплатно питались в школьной столовой. Представь себе такого малообеспеченного гражданина, проживающего в частном доме, двухэтажном коттедже, в кирпичном исполнении, носящего золотое кольцо с бриллиантами, золотые часы и разъезжающего на мерседесовском джипе. Правда, от льгот пришлось отказаться, когда Бурмистров стал частным предпринимателем. Он открыл парикмахерский салон. Называется - "Грация". Заведение так себе, едва держиться на плаву, но сам Бурмистров в целом процветает.
-Впечатляет, шеф. Завидная карьера и счастливая судьба.
-Погоди восхищаться. Слушай дальше. С месяц назад между Листратовым и Бурмистровым состоялся приватный разговор. Бурмистров просил официально оформленного партнерства и пропорционального увеличения доли в бизнесе.
-Листратов, естественно, ему отказал.
-Он же не враг самому себе. С какой стати Листратов должен добровольно делиться с тем, кто на него и так работает?
-Например, из чувства признательности. Искреннего и глубокого.
-Сам придумал, или подсказал кто? - спросил недоверчиво шеф.
-Где? - я покрутил головой. - Исключительно сам.
-Понятно. - сказал шеф. - Шутишь.
-Куда мне, - грустно сказал я. - С начальством шутить, карьере вредить. И что Бурмистров?
-Бурмистров... Бурмистров... Пригорюнился наш коммерческий директор, сел и начал думать. Думал, думал и совсем ничего не придумал, кроме как уморить хозяина и прибрать его дело к своим ручкам... шаловливым. Связался с серьезными людьми, нанял мокродела-химика, специалиста по ядам и через шестнадцать минут, сорок семь секунд господин Листратов навсегда исчезнет с того света и появится на нашем. Там, - начальник пристукнул каблуком, - такой прыти от Бурмистрова не ожидали. Начудил наш компаньон... Ошиблись аналитики, фрейдисты-психологи... Клятвенно заявляли, что накладок быть не может, что Бурмистров на убийство не решится, а он взял, и подписался. Листратов грешник не бог весть какой, цена таким целковый за дюжину в базарный день, и заменить его особых проблем не составляет, но тут важен прецедент. Возможность избежать заслуженного наказания всегда приводила Самого в неописуемую ярость. Тем более, когда кандидат уже включен в годовой отчет. Однако, в данном, конкретном случае, у Него, - шеф опять пристукнул каблуком, - полностью связаны руки. Не надо было ошибаться. Впрочем и там, - шеф возвёл очи горе, - по моим сведениям.., полученным из надежных источников, тоже не испытывают особой радости по поводу происходящего, ибо Листратов совсем не агнец божий, но возникшая перспектива досадить конкурентам приветствуется и негласно одобрена на самом верху. Вопрос большой политики. Престиж, репутация и всё такое прочее. Поэтому разрешение возникшей коллизии возложено Самим на нас. Действовать надо быстро, напористо, не задумываясь о последствиях... и невзирая на лица. Основная задача: любыми способами восстановить паритет. В средствах не стесняться. Работать, так сказать, на опережение. Времени на разработку легенды у тебя не остается. Придется импровизировать на ходу. Я подключу технический отдел, они обеспечат твою переброску и снабдят по необходимости документами и доказательствами в интерактивном режиме. Сверим часы. 15.23. У тебя в запасе четыре минуты и двадцать две, нет, девятнадцать секунд. С этого момента и до прибытия в точку отсчёта ход времени заморожен. Свободен.
...Пока я был в кабинете шефа, изречения Екклезиаста оперативно сменили на псалмы Давида. Теперь вместо цитаты о суде и неправде я прочёл следующее: "Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих. Ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжёлое бремя отяготели на мне, Смердят, гноятся раны мои от безумия моего. Я согбён и совсем поник, весь день сетуя хожу, Ибо чресла мои полны воспалениями и нет целого места в плоти моей. Я изнемог и сокрушён чрезмерно; кричу от терзания сердца моего. Ибо на Тебя, Господи, уповаю я; Ты услышишь, Господи, Боже мой. Пс. 37:4-9.16"
-Пробирает и наставляет... Закачаешься. - заключил я в сердце моём. И отбыл.
...прямо в шум и суету провинциального города, с гордость носящего титул республиканской столицы. Секундная стрелка на наручных часах дрогнула и побежала по кругу, немилосердно сокращая и без того краткий промежуток времени, предоставленный мне для выполнения задания. Я торопливо перебежал через дорогу, пропуская мчащиеся по проспекту автомобили и скорым шагом двинулся к ресторану "Вокзальный". Швейцар предупредительно распахнул передо мной широкую зеркальную дверь.
-Э-э, любезный, - я задержался около него, - а скажи-ка ты мне, любезный... Олег, э-э.., Владимрович... - я прищелкнул пальцами, делая вид, что вспоминаю...
-Листратов, - услужливо подсказал швейцар.
-Он, - я благодарно улыбаюсь.
-Как же, - ответно улыбается швейцар, - обязательно здесь. Уж с полчаса, как прибыли. Кушают.
Я достаю десять долларов: - Возьми, любезный, заслужил.
Швейцар, кланясь, берет банкноту и ловко прячет её в карман форменного пальто.
Я прохожу в зал. Листратов сидит в дальнем углу, лицом к выходу. За соседним столиком - телохранитель потягивает апельсиновый сок из высокого узкого стакана. Бесцеремонно усаживаюсь напротив клиента. Телохранитель угрожающе приподнимается. Раскрываю удостоверение, показываю. Представляюсь.
-Капитан Герасимов. Областное ОРБ.
Листратов успокаивающе машет рукой. Телохранитель опускается на стул и затихает. У меня остается меньше двух минут.
-Олег Владимирович, - проникновенно произношу я, - вас собираются убить.
Листратов никак не реагирует.
-Понимаю, звучит достаточно дико. Вдруг возникает некто, решительно вам неизвестный и заявляет, что вы должны умереть. И тем не менее, Олег Владимирович, уверяю, опасность для вас абсолютно реальная. Не вдаваясь в подробности, именно в эту секунду вы находитесь на волоске от гибели. У вас остаётся, - я смотрю на часы, - сорок три секунды. В доме напротив, на третьем этаже, окно расположено практически напротив входа в ресторан, расположился снайпер и ждёт вас. Не спрашивайте кто и зачем вас заказал и почему я вам помогаю. Слушайте меня. Сейчас вы встанете и спокойно, не привлекая внимания, вместе с телохранителем выйдете через кухню на улицу. Поверьте мне, угроза вашей жизни чрезвычайная. Вот возьмите, - я передаю Листратову диктофон. - Это запись беседы заказчика и киллера. - И ещё. - я пишу на салфетке номер телефона. - Мой мобильный. Когда прослушаете запись, позвоните. Я думаю, вам захочется прояснить кое-какие вопросы. Теперь всё. Идите, не медлите.
Время - 15.28. Чашка с кофе, тончайший китайский фарфор, источает терпкий запах смерти. Я принюхиваюсь. Яд мне назнаком. Основа, несомненно, растительного происхождения. Остальное угадывается смутно. Смесь оттенков многослойна, зыбка и едва уловима. Симфония распада. Чувственный рисунок, свидетельство труда подлинного мастера, виртуоза -душегубца.
-Музчина, угостите даму сигареткой...
Я настолько увлекся исследованием и анализом растворённой в кофе отравы, что пропустил мгновение, когда появилась она. Ангел-хранитель Листратова.
-Отчего же... Пожалуйста.
Она изящно склоняется, поднося сигарету к огню зажигалки.
-Разрешите?
-Присаживайтесь.
Её мизинец касается чашки.
-Яд, - говорит она, - ужасно сильный яд. Он должен был умереть мгновенно.
-Хорошая новость. Он всё-таки умер. Если быть предельно пунктуальным - минуту десять назад.
-Циник. Вы все такие циники.
-Увы! Положение обязывает, детка. Такие мы и есть - бравые парии Чистилища. Жестокие и беспринципные.
-Ах, музчина! Да что вы говорите!
-Ты же понимаешь: ничто не остаётся безнаказанным. Смерть вследствии отравления не равна смерти от обширного инфаркта. Последствия разные.
-Случайностей не бывает?
-Именно. К тому же мы всего-навсего исполнители.
-Печально... Я хочу выпить...
-Нет проблем. Эй! Человек! - выкликнул я официанта. - Две по двести и закусить... И прибери тут сначала.
-Занятная у тебя татуировка. Особенно мне нравится последнее слово - "вечность".
На моем запястье выколото строгими латинскими буквами: "Собственность Чистилища. Срок ссылки - вечность".
-Это не татуировка, это клеймо, - презрительно скалюсь я. - А татуировка у меня вот где, - я хлопаю себя по плечу и цитирую: "И возлюбили овцы Кнут Пастыря своего, И когда Он сёк и терзал их немилосердно, Вопили дружно: "Ещё, ещё, сладостна нам боль, Причиняемая кнутом Твоим, жестоковыйный!" Апокрифическое евангелие Иуды. Глава первая, стих шестой, заключительный.
30.11.2007 года.