Большинство памятников Санкт-Петербурга являются памятниками основателю этого города и первому российскому императору Петру I Великому, т.е. именно он занимает первое место по количеству памятников в северной и культурной столице России. Так велико к нему уважение соотечественников и ведь, действительно, есть за что, ибо значение реформ Петра I трудно переоценить. Но при этом мне хотелось бы отметить, что в каждой бочке мёда присутствует, нет, даже должна присутствовать ложка дёгтя. Вот её, эту ложку с дёгтем я сейчас и окуну в бочку с мёдом с красивой надписью «Пётр I Великий». А давайте пристально посмотрим, такой ли уж он и великий? И дело даже не в том, что при нём число позиций, поллежащих налогообложению, превысило все мыслимые пределы, прямые и косвенные налоги выросли минимум в пять с половиной раз, и это ещё без учёта огромной инфляции, а жалованье государственных служащих регулярно понижалось и с поданных стали драть семь шкур, ну а реформы Петра I Великого были европейскими по большей части внешне, для вида (для вида блестящей конфетной обвёртки). Да, Россия создала регулярную армию и флот, обрела государственное устройство, которое соответствовало европейским образцам, сделала мощный рывок в экономике и культурном развитии, заставила считаться с собой другие европейские государства. Но при всём этом, в системе государственного управления и политической системе позорное крепостное право отменено не было, а власть царя, а затем императора не только не была ослаблена, но и приобрела неограниченный, абсолютный характер. Пётр I открыл окно в Европу, когда надо было распахнуть туда дверь. Царь Пётр Алексеевич Романов рубакой с младых ногтей был изрядным и на мелочи размениваться не любил, предпочитая рубить по большому. «Окно в Европу» - вот достойная цель для венценосного плотника. Поэтому к деяниям этого монарха, вздёрнувшего, по меткому выражению поэта, Россию на дыбы, имеет смысл присмотреться, повнимательнее, а особенно к тем нескольким совершенно жутким деяниям, нашедших себе отражение и продолжение в последующей истории человечества, причём у самых страшных тоталитарных режимов. А сейчас расскажу вам по порядку об этих самых ужасных мероприятиях:
1. Именно Петру I принадлежит честь создания прообраза и предтечи всяческих ЧК, НКВД, КГБ, Гестапо и СС - страшной Тайной Канцелярии – пыточного учреждения политического сыска, заставляющего вспомнить о застенках инквизиции. Это специальные заградительные отряды именно Тайной Канцелярии в Полтавском сражении были расположены в тылу русских войск и получили от Петра приказ стрелять по своим, если те дрогнут и оставят занимаемые позиции. А вся наша страна наводнилась фискалами, и пышным цветом расцвело знаменитое «слово и дело», когда по доносу или принародно выкрикнутому обвинению человека бросали в каменный мешок. Послушаем писателя Алексея Николаевича Толстого, безусловного апологета петровских преобразований: «Так царь Петр, сидя на пустошах и болотах, одной своей страшной волей укреплял государство, перестраивал землю. Епископ или боярин, тяглый человек, школяр или родства не помнящий бродяга слова не мог сказать против этой воли: услышит чье-нибудь острое ухо, добежит до приказной избы и крикнет за собой: "слово и дело". По¬всюду сновали комиссары, фискалы, доносчики; летели с грохотом по дорогам телеги с колодниками; робостью и ужасом было охвачено все государство». И вот уже волокут бедолагу «в Тайную канцелярию или Преображенский Приказ, и счастье было, кому просто рубили голову: иных терзали зубьями, или протыкали колом железным на¬сквозь, или коптили живьем». Между прочим, копчение заживо и испытание калёным железом – это ещё цветочки. Игорь Бунич утверждает, что на следственных делах первой половины XVIII столетия сохранились такие, например, резолюции царя Петра: «Смертью не казнить. Передать докторам для опытов». Вам это ничего не напоминает, уважаемые читатели? Конечно, системы ГУЛАГов или концентрационных лагерей не было (до них ещё не додумались), да и появятся они ещё не скоро (только в XX веке), но любого, повторяю, любого человека, кроме самого самодержца, абсолютно ни за что могли запросто посадить в острог или сослать в Сибирь. Слов нет, пытали и до Петра, и порой очень жестоко. Неуважение к человеческой лич¬ности, всегда и во все времена поражавшее иностранных путешест¬венников, было тем краеугольным камнем, на котором взросло рус¬ское государство. Маленького человека втаптывали в пыль запросто. Да и сильные мира сего тоже не чувствовали себя в полной безопас¬ности и ходили с оглядкой. Почти через сто лет после Петра государь император Павел I говаривал: «В моем государстве нет первых и вто¬рых. Есть я и все остальные». И это его заявление отнюдь не было голой риторикой. К чему попусту ломать копья? Даже в современной России власть точно так же продолжает равнодушно взирать с кос¬мических высот на суетливое копошение ее подданных. Родовое проклятье неподъемной российской государственности по-прежне¬му лежит на людях, как помет пресмыкающегося... Но именно царь Пётр систематизировал этот привычный хаос, превратив его в самую настоящую индустрию. Согласитесь, есть всё-таки разница между эпизодической жестокостью и жестокостью, поставленной на поток. Любому непредубежденному человеку должно быть понятно, что система, нацеленная на геноцид, во сто крат опаснее вывертов самого неуправляемого сатрапа. Де¬яния душевнобольного Ивана Грозного, жарившего людей на сково¬родах, способны ужаснуть кого угодно, но и они меркнут на фоне замечательных преобразований Петра Алексеевича Романова. Ста¬тистика тоже на моей стороне: если при Алексее Михайловиче Романове ко¬личество преступлений, за которые по закону полагалась смертная казнь, приближалось к шестидесяти, то при Петре этот список увеличился аж до девяноста пунктов, то есть вырос, как минимум, в полтора раза. Точно так же трудно согласиться с теми, кто считает пытки в XVIII веке заурядной общеевропейской практикой. Имеет¬ся немало свидетельств, что Петр стремился спрятать свои пыточ¬ные камеры от глаз и ушей европейцев. Выходит, чуяла собака, чье мясо съела? Откровенно говоря, существуют серь¬езные сомнения, что столь крутыми мерами можно укрепить госу¬дарство или обустроить землю.
2. Пётр I железной рукой внедрял систему тотального поголовного рабства, которую можно назвать как угодно; хоть социализмом советского образца, хоть государственным капитализмом – но её суть от этого не изменится. Озаботившись развитием тяжёлой промышленности, царь-реформатор закладывал верфи, строил бесчисленные заводы и фабрики. Но кто работал на этих заводах? Скажем, допетровский Пушечный двор не был, разумеется, частным предприятием, но работали там вольнонаёмные рабочие и получали очень приличную заработную плату, а мастера имели даже свой цеховой знак. На петровские же фабрики и рудники людей сгоняли насильно, где они были вынуждены вкалывать с утра до ночи за миску баланды. Причем сплошь и рядом в работу отдавали навечно. Например, указ 1721 года гласил, что все промышленники, даже не дворянского происхождения, имеют право покупать деревни с крепостными, которых вправе заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках. Иногда дело доходило до анекдота: выстроенные за казенный счет фабрики пе¬редавали частным лицам и компаниям, не спрашивая на то их же¬лания. Вы думаете, я шучу? Ха, ничуть не бывало. Вот повеление царя от 1712 года: «завести за казенный счет фабрики и отдать их торговым людям, а буде волею не похотят, хотя бы и неволею». И как вы полагаете, уважаемые читатели, много наработает такой, с позво¬ления сказать, фабрикант? Да, едва ли не каждое деяние Петра почти неизбежно приобретало черты театра абсурда, и указ 1712 года ярчайшее тому подтверждение. Не менее великолепной иллюстрацией моего незамысловатого тезиса может послужить и другой царский указ (от 1719 года), согласно которому всякий помещик подлежит беспо¬щадному битью кнутом, если не доносит об имеющихся в его землях полезных ископаемых. Ну не бред ли это? Или, быть может, просто¬душный Петр полагал своих малограмотных помещиков искушен¬ными геологами и рудознатцами? Сомневаемся, что хотя бы один из десяти российских землевладельцев мог ответить на простой воп¬рос, что такое эти самые полезные ископаемые... При Петре полным ходом шло закабаление крестьянства. Из ог¬раниченного в правах человека крестьянин превратился в раба. Ко¬нечно, и до Петра крестьяне уже были крепостными, но все-таки это был совсем другой статус: за ними сохранялось право перехода, а не¬которые зажиточные крестьяне при Алексее Михайловиче имели даже собственных крепостных. Точно так же и в годы правления царя Федора Алексеевича крепостным никто не препятствовал реализовывать свое исконное право — право перехода в другие поместья. День, в ко¬торый крестьянин мог покинуть одного хозяина и прибиться к дру¬гому, получил на Руси название Юрьева дня, а петровские преобра¬зования поставили на нем жирный крест. В 1711 году Петр подписал указ «О крепости крестьянской». Отныне крестьянин превращался в абсолютно бесправного раба, в вещь. Его стало можно продать с зем¬лей или без земли, разлучить с родными, обменять на породистую собаку, загнать до конца дней на завод или рудник, даже убить. По¬мещик становился царем и богом для своих крепостных и был волен распоряжаться их жизнью и смертью, как ему заблагорассудится. В то время как в странах Западной Европы крепостная зависимость давно превратилась в далекое воспоминание, в России рабство толь¬ко-только получило законодательное оформление. Чтобы читатель мог вживую представить себе цивилизационный разрыв между Восто¬ком и Западом, достаточно сказать, что законы, аналогичные отмене Юрьева дня, появились в Англии еще в XIV веке. А рожденные, несомненно, больным воображением царя безумные петровские проекты, заставляющие вспомнить о великих стройках социализ¬ма? Гигантоманию выдумали отнюдь не большевики — героические эпохи «бури и натиска» почти всегда бывают поражены родовым клеймом нелепых преобразований, наподобие пресловутого пово¬рота северных рек. Канал между Волгой и Доном копали десять лет, а когда после провала Прутского похода Азов пришлось отдать туркам, строительство было заброшено. Сколь¬ко в эту дикую затею было вбухано ресурсов и денег — одному богу известно. Похожая история приключилась и с обводным каналом от Волхова к истоку Невы, который начали рыть в 1718 году. На оче¬редной великой стройке века сложили головы семь тысяч подневольных рабочих, а два миллиона рублей казенных денег испарились неведомо куда. Работы пришлось свернуть, а достраивали канал уже при Анне Иоанновне, в 1732 году. А Петербург — любимое детище Петра, выросшее на топких невских берегах наперекор всем стихи¬ям? Этот Парадиз, эту Северную Пальмиру, это восьмое чудо света, стоящее по колено в гнилой воде, строили десятки тысяч рабов, со¬гнанных со всех концов России. Работали под конвоем, часто в кан¬далах, за миску баланды, и, само собой, мерли как мухи. Одних только пленных шведов погибло на этой стройке века около 40 ты¬сяч. Конечно, со временем царский город на краю земли превратил¬ся в конфетку и стал визитной карточкой Российской империи, но когда задумываешься о цене — оторопь берет. Послушаем Алексея Толстого, как строилась русская Венеция: «Многие тысячи народа, со всех концов России — все языки, — трудились день и ночь над по¬стройкой города. Наводнения смывали работу, опустошал ее пожар; голод и язва косили народ, и снова тянулись по топким дорогам, по лесным тропам партии каменщиков, дроворубов, бочкарей, ко¬жемяк. Иных ковали в железо, чтобы не разбежались, иных засекали насмерть у верстовых столбов, у тиунской избы; пощады не знали конвоиры-драгуны, бритые, как коты, в заморских зеленых кафта¬нах». Между прочим, в целях скорейшего возведения города на Неве Петр запретил каменное домостроение по всей России - поступок для царя-реформатора весьма характерный... Самое пикантное заключается в том, что Петр совершенно на¬прасно гнал лошадей. Если рассудить здраво, в северной столице не было ровным счетом никакой необходимости. На побережье Фин¬ского залива России была потребна крепость и морской порт, кото¬рый позволял бы вести торговлю по Балтийскому морю в обход Ар¬хангельска. Этим условиям вполне отвечали и Ревель (Таллинн), и Рига, которые всего через год после Полтавской битвы, когда рус¬ские войска добились крупных успехов в Прибалтике, оказались в ру¬ках Петра. Оба эти города - уже готовые морские порты, а рижская гавань вдобавок на шесть недель дольше остается свободной ото льда по сравнению с петербургской.
3. Военная реформа Петра I, состоялась в основном на бумаге. Так называ¬емые «полки нового строя» в вооруженных силах Российской импе¬рии отнюдь не преобладали, ибо в главных военных походах Петра значительную часть армии составляли все же не «полки нового строя», а те самые стрельцы, ко¬торые считаются «отмененными и распущенными» еще в самом на¬чале XVIII века. К 1708 г. в строю еще было 14 старых стрелецких полков, а многие из тех, что именовались «солдатскими», на деле опять-таки были старыми стрелецкими. Более того, кто прилежно изу¬чал историю в средней школе, должен помнить о так называемой продразверстке в эпоху военного коммунизма. Крестьяне не желали отдавать зерно Советской республике за бесценок, поэтому его при¬ходилось выбивать силой. За двести лет до большевиков точно та¬кую же практику собирания налогов придумал первый российский император. По всей стране были расквартированы войска, содержа¬ние которых тяжким бременем ложилось на плечи местного населе¬ния, а специальный комиссар, выбираемый из дворян данной гу¬бернии, осуществлял сбор денежных средств. Понятно, что такая политика сразу же обернулась беспрерывными конфликтами между мужиками и солдатами, офицерами и местным начальством, штат¬скими и военными. Петровская армия хозяйничала с таким размахом, будто находилась в завоеванной стране. Стоит ли удивляться, что прямым следствием такого вопиющего беззакония стали бунты, восстания и повальное бегство крестьян? Слов нет, бунтовали и бегали и до Петра, но только при великом рос¬сийском реформаторе побеги приобрели массовый характер. Бежали в Сибирь, на Юг, к черту на рога, даже в «басурманскую» Турцию - куда угодно, лишь бы подальше от антихриста на троне. Бежали без оглядки, сломя голову, бросая годами нажитое добро. Страна рас¬ползалась по швам. В Казанской губернии через два года налогового беспредела при очередной ревизии не досчитались 13 тысяч душ - народ как в воду канул. Когда в начале XX века лидер партии кадетов П. Н. Милюков приступил к изучению петровских архивов, на свет божий вылезли ужасающие цифры: к 1710 году податное население (то есть все, кроме высшего духовенства, дворянства и купечества) сократилось на одну пятую. Безусловно, в эту пятую попадают в том числе и беглые, но все же, по самым осторожным оценкам, численность населения сократи¬лась как минимум на пятнадцать процентов. Разве можно это на¬звать иначе, чем геноцид собственного народа?
4. Русская Православная Церковь, и до того изрядно придавленная самодержавной властью, была окончательно взята к ногтю и потеряла остатки самостоятельности. По указу от 1705 года, архиереи, принимая кафедру, клялись и божились, что «ни сами не будут, ни другим не допустят строить церквей свыше потребы прихожан». Излишне говорить, что необходимый минимум устанавливался самим Петром. Царь подробнейшим образом распи¬сал штаты священников и монастырских служащих, сверх которых строго-настрого воспрещалось рукополагать священников и пост¬ригать монахов. Запретив монахам держать в кельях перья и чернила и писать, что бы то ни было (во избежание крамолы), Петр озаботил¬ся развитием ремесел: «А добро бы в монастырях завести художества, например дело столярное». Церковная реформа постепенно набира¬ла обороты. Решительно ликвидировав патриаршество, Петр, как рассказывают, в ответ на просьбу архиереев дать им нового патриар¬ха бросил на стол кортик и, хватив пудовым кулачищем по столу, рыкнул: «Вот вам патриарх!» А в январе 1721 года открылся Святей¬ший Синод - насквозь бюрократическое и откровенно светское уч¬реждение, призванное отныне заниматься церковными делами, пос¬ле чего церковь автоматически превратилась в заурядный придаток государственной машины и стала стремительно терять свой автори¬тет в народе. Обращение Петра с церковными иерархами почти не оставляет сомнений в том, что первый российский император был человеком неверующим. Косвенным аргументом в пользу этой точки зрения может послу¬жить его поведение в Англии, когда на словах продекларировав свою приверженность православию, Петр запросто принял причастие по англиканскому образцу. Откровенно говоря, автор этих строк не считает атеизм Петра большим грехом - более всего его изумляет петровская непоследовательность. Играя на руку столь неуважаемой им православной церкви, царь преследовал старообрядцев куда более жестоко, чем, например, его отец Алексей Михайлович. При Петре с них стали брать особый двойной налог, а знаменитую бородовую бляху предписывалось постоянно носить на груди (по периметру шла надпись «Борода лишняя тягота»). А чуть позже всем старо¬обрядцам было приказано носить на спине специальные желтые лоскуты — вам это ничего не напоминает, уважаемые читатели? Учитывая религиозную индифферентность Петра, было бы ес¬тественно предположить, что он не станет ввязываться в конфессио¬нальные дрязги. Но события повернулись по-другому: Петр объявил войну староверам не на жизнь, а на смерть. По всей видимости, при¬чины царской нетерпимости коренились отнюдь не в особенностях вероисповедания, которые Петру были по большому счету до лам¬почки. Дело заключалось в другом: старообрядцы являлись весомой политической силой, на дух не приемлющей петровских преобразо¬ваний. Если бы на месте Петра находился разумный и взвешенный политик, он непременно постарался бы найти точки соприкоснове¬ния с оппозицией. Но не таков был Петр — держать и не пущать были альфой и омегой его внутренней политики. Кто не с нами, тот про¬тив нас... В результате трудолюбивые и грамотные старообрядцы по¬бежали из России, что не лучшим образом отразилось на экономи¬ческом состоянии страны, и без того дышащей на ладан.
5. Религия, репрессии, армия, Северная Пальмира или Венеция, задыхающаяся в гнилых испарениях финских болот… Да разве об этом следует говорить в первую очередь? «Начало славных дней Петра мрачили мятежи и казни». Но позвольте, разве не он настежь распахнул окошко, и живи¬тельный сквозняк, повеявший с благословенного Запада, выдул без остатка затхлый воздух Московского царства из приземистых тере¬мов? Разве не царь Петр, не щадя живота своего, попытался привить к российскому дичку пышную розу западноевропейской культуры? Ведь он же хотел как лучше — рубя головы, рукосуйничая и обривая упрямых бояр, он всемерно смотрел в будущее. Разве его вина, что получилось как всегда? Разберемся. Прежде всего: никакой такой особенной «культуры» Петр из Ев¬ропы не привез. Да он и не ставил перед собой такой задачи - все петровские заимствования носили сугубо технологический харак¬тер. Побольше пушек, побольше кораблей, побольше современных ружей и гранат, побольше иностранных специалистов, разбираю¬щихся в тех же пушках, гранатах и кораблях... Внешние приметы ци¬вилизации, вроде голландского платья, поголовного брадобрития или табакокурения, были только фоном военно-технического пере¬вооружения российскогр государства. Все петровские нововведения были подобны легчайшей ряби на поверхности неподвижных рос¬сийских вод; глубины народной жизни остались непотревоженны¬ми. Для чего попусту ломать копья? Французский куртуазный роман аббата Талемана — «Езда в остров любви» — увидел свет в русском переводе только в 1760 году. Это было первое переводное художест¬венное произведение — при Петре переводились исключительно учебники по артиллерийскому и морскому делу. Наверняка многие из наших читате¬лей слышали о знаменитой Навигацкой школе, в задачи которой входила подготовка юных мореплавателей. Учиться там было не сахар, ибо денег на содержание ученикам не выдавали годами. А в 1711 году все ее ученики попросту разбежались, чтобы элементарно не помереть с голоду. Чиновник адмиралтейской конторы так и на¬писал генерал-адмиралу Апраксину: «Ежели школе быть, то потреб¬ны на содержание ее деньги, а буде деньги даваться не будут, то ис¬тинно лучше распустить, понеже от нищенства и глада являются от школяров многие плутости». Как в воду глядел чиновник - явля¬ются и будут являться. И неужели генерал-адмиралу было невдомек, что на содержание учебного заведения следует выделять деньги? Славяно-греко-латинская академия, открытая трудами Федора Алексеевича и Софьи Алексеевны, при Петре совершенно захирела, превратившись в своеоб¬разный оплот православной державности. Основной ее целью сдела¬лось выявление и преследование инакомыслящих. За академией за¬крепили монопольное право на обучение иностранным языкам. Всякому, захотевшему частным образом нанять учителя греческого, латинского или польского языка, следовало предварительно зару¬читься поддержкой академии. Отступникам грозила конфискация имущества. Более того - только окончившим полный академиче¬ский курс дозволялось держать у себя книги на иностранных языках и дискутировать на религиозные темы. Не внявшие и провинивши¬еся рисковали не только имуществом, но и жизнью.
Пришла пора подвести итоги. Иному читателю моя оценка бо¬лее чем тридцатилетнего царствования Петра I может показаться из¬лишне резкой и даже несправедливой. Но если я немного и пере¬гнул палку, нарисованная мною картина все равно неизмеримо ближе к реальности, чем иконописный благостный портрет выдаю¬щегося реформатора и законодателя, предлагаемый учебниками оте¬чественной истории. Кто спорит, Россия на рубеже XVII-XVIII веков настоятельно нуждалась в модернизации общественной жизни и го¬сударственного устройства. Реформы давным-давно назрели. Но не¬обходимо раз и навсегда усвоить, что известная формула «цель оп¬равдывает средства» непременно оборачивается своей жутковатой изнанкой и почти обязательно заводит страну в непроходимый тупик. В меру своих скромных сил я постарался показать, что не было ровным счетом никакой надобности ломать страну через колено. Ведь совсем не случайно петровские пре¬образования вызвали такое бешеное сопротивление в народе, в от¬личие от осторожных реформ царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича. Россия буквально не вылезала из непрерывной череды бунтов и вос¬станий, подавляемых правительственными войсками с исключитель¬ной жестокостью. Кроме знаменитого стрелецкого бунта 1698 года стране довелось пережить Астраханское восстание 1705—1706 годов. Булавинское восстание на Дону 1707—1709 годов, Башкирское вос¬стание 1705—1711 годов и несколько других, менее значительных, во¬оруженных выступлений.
Последующая судьба реформ Петра Великого тоже весьма неза¬видна. Историк Василий Осипович Ключевский совершенно справедливо отмечал, что промышленность после Петра не сделала заметных ус¬пехов, внешняя торговля как была, так и осталась пассивной, в руках иноземцев, а внутренняя падала, подрываемая нелепым способом взыскания недоимок. Армия, призванная стоять на страже внешней безопасности, всем фронтом повернулась внутрь страны и стала ви¬деть свою основную задачу в сборе податей и борьбе с крестьянски¬ми побегами и волнениями. Городское население, по данным, как первой, так и второй ревизий, застыло на величине три процента от всего податного населения страны. Одним словом, хвастаться особенно нечем. Между прочим, упомянутый В. О. Ключевский, признавая прогрессивный характер петровских реформ, резко отри¬цательно относился к методам их проведения. В научном архиве Академии наук сохранились неопубликованные работы Ключев¬ского, в которых оценка петровских преобразований предельно рез¬ка. Есть среди них совершенно замечательная статья под названием «Значение Петра I», не так давно опубликованная. Дабы остудить не¬умеренный пыл петровских апологетов, мне представляется умест¬ным закончить эту главу обширной цитатой из Василия Осиповича. «Во-первых, реформа Петра вся пошла на пользу только госу¬дарству в самом узком смысле правительства... Кулаком и палкой она вылепила из русского дворянства класс, который, питаясь кре¬постной народной кровью, являл некое подобие свободомыслящей европейской интеллигенции. Она расплодила комариный рой чи¬новничества, всех этих президентов, асессоров, рентмейстеров... комиссаров, профосов... которые облепили русского человека... На¬конец, мотовскими ссудами из палочных сборов с полуголого и полу¬голодного плательщика она выкормила десятка полтора крупных капиталистов, фабрикантов и заводчиков, ставивших в казну по во¬ровским подрядным ценам пушки, ружья, солдатское сукно, пару¬синное полотно и образовавших первые кадры русской плутократии. Как венец преобразовательной деятельности, Петр заложил фун¬дамент русского государственного устройства, начал новое и трудное дело создания основных законов русского государства, издав в 1722 году первый основной закон о престолонаследии, отменявший всякий порядок престолонаследия, уничтожавший самую возможность ка¬ких-либо основных законов,... бросавший судьбу... народа на произ¬вол случая, в шальные руки лица, так или сяк вскарабкавшегося на терпеливый русский престол.
Во-вторых, реформа Петра ничего не дала народу... Из-под пет¬ровского молота он вышел таким же невежественным и вялым, ка¬ким был прежде, только значительно беднее и разбитее прежнего. Коренные области государства, наиболее... устоявшиеся экономи¬чески, стали малолюдными от бесконечных рекрутских наборов, от нарядов на постройку и утрамбовку человеческими костями трясин¬ного петербургского болота и от массовых побегов...» Далее В. О. Клю¬чевский пишет о чудовищной коррупции, о промышленном подъеме, хилые плоды которого оказались поглощенными «бездонной про¬пастью казны», и о полнейшем равнодушии власти к голосу своих подданных. «Ленивая, распущенная дочь Петра (имеется в виду Ели¬завета Петровна)... чувствовала себя прочнее на престоле, чем ее дед, царь Алексей Михайлович, с самодержавной шапкой в руках смиренно умолявший своих мятежных верноподданных о снисхождении к ошибкам правителей». И, наконец, резюме Васи¬лия Осиповича: «До Петра Великого Московское царство было сла¬босильной полуазиатской державой, державшейся за слабосильный народ (а вот это неоправданно резкая оценка); после Петра оно стало могущественной европейской империей, покоившейся на обнищав¬шем, безгласном, порабощенном народе». Итак, как вы теперь и сами видите, уважаемые читатели, мне всё же удалось опустить в петровскую бочку мёда ложку дёгтя, которая на проверку оказалась аж целым ведром!
30.11.2007 г.