Гибель Лены стала для мальчика неким рубежом, разделившим его существование на «до» и «после». Квартирка в «малосемейке», которой так радовалась Лена, стала тягостной для ее жильца. Здесь все напоминало о минувшем счастье. Забытая на полочке в душевой заколка для волос, пестрый поясок крепдешинового платья, непонятного назначения тюбики и баночки на подзеркальной полке… Это становилось невыносимым, но мальчик берег свою боль, ничего не трогал. Все в квартирке оставалось так, как было при Лене. Живой Лене. Пить водку он больше не решался, тем более что дал слово Любови Николаевне, да и самому себе тоже. Но иногда приходила в голову дикая мысль о суициде. Разве стоит жить теперь, когда все потеряно?
Катились дни, и мысль о суициде уже не казалась дикой, более того, она стала привычной, больше не пугала. Мальчик написал странное письмо тете Лиле, единственному человеку, которого он по праву мог считать родным. Письмо путаное, полное малопонятных объяснений, чем-то похожее на завещание.
В один из тоскливых дней октября мальчик сменился с дежурства, пришел домой и, не вымыв рук, не заглянув в холодильник, устроился на тахте, положив на журнальный столик шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Это была смерть, милостивая, всепрощающая. Он знал, что такой дозой морфина гидрохлорида можно свалить и слона, знал и то, что действует наверняка.
Стащив через голову рубашку, он посмотрел на свои вены, выпукло приподнимающие кожу. Это будет просто, а пока он хотел попрощаться с этим миром, давшим ему величайшее счастье, и так внезапно отнявшим его. Он прилег, забросив руки за голову, смотрел в потолок и вспоминал. Свое неприютное детство, студенческие годы, спокойные и независимые, встречу с Леной и свою любовь. Страница за страницей разворачивались перед ним то серые и неприютные, то полные отчаянного счастья дни. Шприц подождет, мальчику просто необходимо попрощаться…
Требовательно рявкнул звонок. Он стоял здесь с самого заселения, и мальчик все собирался его заменить, да так и не собрался. Кто бы там ни был, открывать дверь уже незачем. Но звонок не унимался, басовито трезвонил, длинными трелями разгоняя мысли. Потом в дверь начали колотить, похоже, что ногами. Мальчик вздохнул и поднялся с тахты, чтобы спустить с лестницы нахального гостя.
За порогом стояла тетя Лиля. Мочальные волосы выбились из-под дешевого старушечьего платка, поношенное осеннее пальто сверкало протертыми до ниток местами. Гневно глянув на племянника, тетка ворвалась в квартиру, как цунами. Швырнув в прихожей клеенчатую сумку, с которой она прикатила из Павлодара, тетя Лиля пронеслась по крохотной кухоньке и плюхнулась на стул в комнате.
- Ты что это задумал? – спросила она жестко, - Родную тетку в дом не пускать?
Мальчик посмотрел на жалкие теткины туфли с криво стоптанными каблуками, на тощие, как палки, ноги в коричневых хлопчатобумажных чулках (и где только она их добыла?), и ему стало нестерпимо жалко одинокую старуху, в которую за эти годы превратилась тетя Лиля.
Мальчик не был дома ни разу за все время учебы, да и после института не поехал. Почему – и сам не знал. Незаметно сунув под подушку шприц, он наконец-то сообразил поздороваться с теткой. Но она была настроена очень агрессивно:
- Ты голову-то мне не морочь, отвечай – что задумал.
Не ляпнешь же тетке, что собирался свести счеты с жизнью. Мальчик буркнул что-то невразумительное и пошел на кухню, ставить чайник.
К величайшему стыду мальчика в холодильнике не оказалось ничего съестного, пуста была и хлебница.
- Вот так ты и живешь без присмотра, - проворчала тетка, - как еще с голоду не умер.
Она добыла из своей клеенчатой сумки половину батона и небольшой кусочек полукопченой колбасы. Очевидно, припасы, взятые в дорогу, да так и не съеденные.
Мальчик с тетей Лилей пили жидкий чай (заварки тоже не оказалось, залили старую), впрочем, тетка и дома не крепче заваривала, считала, что чай вреден для сердца. Странно, но им не о чем было говорить. Тетя Лиля отстраненно смотрела куда-то в угол, ушла в «автономное плавание», вспомнил мальчик. Вместе с гневом из нее вышла вся живость, и теперь тетка напоминала большую куклу, одетую в вытянутую на локтях серую кофту и древнее шерстяное платье, чем-то напоминавшее школьное.
Попив чаю, тетя Лиля засобиралась в гастроном, но мальчик оставил ее дома, пошел сам. Прикупил продуктов, таких, чтобы по-быстрому сварганить ужин, постоял у винно-водочного отдела. Будет ли тетка пить за встречу? Вряд ли. Только обзовет алкашом, и добавит, что он без присмотра совсем распустился.
Пока он ходил, тетка успела наскоро прибрать в квартирке. Заодно куда-то позапрятала вещи Лены, бережно хранимые мальчиком. Он хотел, было рассердиться, но маленькая, худая тетка выглядела столь жалкой, что сердиться на нее было нельзя.
Она выгнала мальчика из кухни и в полчаса состряпала какой-то суп, своей безвкусностью живо напомнивший мальчику о детстве. Бедная тетка Лиля никогда не умела готовить. А может быть это объяснялось ее скаредностью, ведь она старалась экономить на всем.
Разбирая для себя раскладушку (тахту он уступил тетке), мальчик подумал о том, что вместе с тетей Лилей в квартиру ворвалось его детство, лишенное родительского тепла. Ну и пусть, все лучше, чем одному куковать. Он порадовался тому, что своевременно сумел переправить шприц с морфином в мусорное ведро.
Тетка уснула, как убитая, видно устала с дороги, а мальчик еще долго ворочался на раскладушке, представляя себе, что теперь будет.
А не было ничего. Утром тетя Лиля заявила, что мальчик обязан вернуться домой, потому что ей одной управляться с домом не под силу. Да и не нужна ей такая хоромина. Все это было сказано знакомым с детства резким голосом, и столь безапелляционно, что мальчик просто не посмел ослушаться. В каком-то полусне он уволился с работы, в этом же состоянии распродал вещи и сдал квартирку коменданту общежития.
Дорога домой показалась ему возвращением в детство, а сам дом как-то присел, уменьшился в глазах мальчика, и уже не казался ему таким просторным.
Оказавшись дома, мальчик бросил не распакованным свой небогатый чемодан и вышел в палисадник, к старому клену. Изувеченное дерево жило, несмотря на то, что теперь его кривой ствол разъедало огромное дупло. Мальчик погладил ладонью шершавую кору, и она показалась ему теплой, хоть и дул пронизывающий осенний ветер. Что-то непонятное происходило в душе мальчика, давно уже ставшего мужчиной. Зачесались глаза, но ведь мужчины не плачут.
Тетя Лиля вышла на крыльцо и сварливо сказала:
- Полюбуйтесь на него – не успел приехать, сразу к этой коряге. И что ты в ней нашел?
Это трудно объяснить даже самому себе, не то, что тете Лиле. Пришлось молча идти в дом.
Пока мальчик разбирал чемодан, тетя Лиля сварила гречневую кашу. Залив ее молоком, подала тарелку мальчику.
- Ешь.
Детство, унылое, безрадостное, пропахшее гречневой кашей и постными супами, обступило мальчика. Он уже жалел, что уехал из большого Энска, но не возвращаться же теперь.
Тетка постелила мальчику в его комнате, затопила печку-голландку, и какое-то подобие уюта ей все-таки удалось создать. За окном выл октябрьский ветер, стучал в окно сухой веткой изувеченный клен, а в комнате уютно горела лампочка под голубым колпачком, пощелкивала, нагреваясь, печка, и стояли рядком истрепанные мальчиковы книги на полке. И было на душе покойно и безрадостно, так, словно уже умер давным-давно.
Тетка напомнила о смерти еще раз, постучав в дверь (раньше врывалась без стука), спросила – пойдет ли он завтра к бабушкиной могиле? Мальчик ответил утвердительно, погасил лампу и поплотнее, по детской привычке укутался в одеяло…
Павлодар встретил мальчика косым дождем, хлещущим то в спину, то в лицо, то откуда-то сбоку. Ветер стремительно гнал лохматые дождевые тучи, и стоять на кладбище было неприютно. За время мальчикова отсутствия новое кладбище превратилось в старое, и на нем больше не хоронили. Бабушкина могилка была аккуратно обложена дерном с порыжевшей к осени травой, временный деревянный крест тетя Лиля заменила на металлический, дешевенький, и покрасила его серебрянкой. Экономия чувствовалась даже здесь. Отчего старуха так скупится, мальчик не мог понять. Уже выйдя на пенсию, тетя Лиля подрабатывала лифтером в недалекой десятиэтажке, дежурила через двое суток на третьи.
Мальчик решил, что, как только устроится на работу, поставит на бабушкину могилку приличное надгробие. Не то, чтобы это было от великой любви к покойнице, просто после гибели Лены мальчик научился уважать смерть. Он с тоской подумал об оставшейся в Энске могиле Лены и их нерожденного ребенка. Кто же там позаботится о ней? Теща с тестем? Сестры? Впрочем, ему никто не запретит ездить в Энск…
День мальчик провел, возясь со своими детскими вещами. Насобирал целую коробку старых школьных тетрадок, давно вышедших из употребления учебников, огрызков карандашей и прочей чепухи. Похоже, что, проводив его в Энск, тетка оставила в его комнате все, как было. Когда потащил коробку к мусорному баку, тетя Лиля сказала:
- Ну и зачем? Можно же печку растапливать.
Мальчик снес коробку в некогда жуткий угольный подвал и запихнул ее там в дальний угол.
Поужинав, они сидели в гостиной перед все тем же, пережившим множество ремонтов, черно-белым телевизором «Балтика» и молчали. Им совершенно не о чем было говорить. Мальчик, притворяясь, будто смотрит какую-то бестолковую передачу, думал о Лене, об их коротком, но таком полном счастье. О чем думала тетя Лиля – было неизвестно, но она хмурилась и тоже смотрела на мутноватый от старости экран.
Утром тетя Лиля хмуро поставила перед племянником тарелку с овсянкой и буркнула:
- Рассиживаться нечего. Иди на работу устраиваться.
Мальчик кивнул. Он и сам подумывал сегодня отправиться на поиски работы.
Сердясь неведомо на что, тетя Лиля быстро доела свою порцию овсянки, вымыла под краном тарелку и ушла на смену. Мальчик позавтракал, достал из ящика древнего письменного стола документы и ушел из дома.
Он особо не выбирал, согласился на первую попавшуюся работу, и к вечеру уже почти прошел медкомиссию. Вернувшись домой, затопил печку, сварганил холостяцкий ужин из яиц и сала.
За окном опять бесчинствовал ветер, изредка бросая в оконные стекла пригоршни осеннего дождя. На душе было тоскливо, осенне. Уехав из Энска, мальчик думал укрыться от своей тоски, но, как видно, от себя не убежишь, и тоска приплелась за ним в Павлодар.
Выйдя на работу, он ощутил некоторое облегчение. Другие люди, знакомство, адаптация в новом коллективе занимали мысли, не позволяли замкнуться в своем горе. Не то, чтобы он забыл Лену, просто трагедия как-то отодвинулась, уступая место продолжающейся жизни. Мальчик с головой ушел в работу, и работа целила душевные раны.
Как-то, идя с дежурства, мальчик увидел у соседской калитки девчушку в коротенькой курточке и вязаной шапке. Девчушка приветливо кивнула ему, совсем не по-детски, а – как равная, как взрослая женщина. Мальчик никогда не обращал внимания на соседей, с самых ранних лет он просто дичился людей. Но жить рядом, и не знать соседей по именам невозможно, и мальчик задумался – откуда у Березняковых такая девчушка, у них, вроде бы, малышей не было. Потом девчушка забылась, вытесненная невеселыми думами, и мальчик вспомнил о ней только тогда, когда тетя Лиля, как-то между прочим, сказала, что Березняковская племянница – такая оторва, всю ночь где-то шастает, домой только под утро является. Называется, приехала учиться. Конечно, там-то, у нее в деревне по ночам не погуляешь. Мальчик промычал в ответ что-то невразумительное, и сделал вид, что поглощен газетой, которую принес с работы. Тетя Лиля еще поворчала и угомонилась сама собой.
Наступивший ноябрь запомнился мальчику тем, что в самом его начале выпал обильный снег. Выпал, да и раздумал таять. Необыкновенно ранняя зима накрыла Павлодар. Тетя Лиля выдала мальчику домодельные шерстяные носки и ворчливо заметила:
- Это тебе не Энск, тут враз простуду хватишь.
Тетка говорила так, словно мальчик никогда и не жил в Павлодаре. Сама она, все такая же худая и одеревеневшая, ходила на работу в подшитых валенках, в которых ее тощие ноги болтались, как карандаши в стакане. Сменив старое осеннее пальтецо на такую же старую, дано оплешивевшую цигейковую шубенку, которую она грубо называла «полуперденчиком», тетя Лиля нисколько не беспокоилась о своем внешнем виде.
Не беспокоилась она и о еде, изо дня в день готовя одни и те же постные каши. Залив их молоком, тетка считала еду вполне приемлемой, и отчитывала мальчика, если тот тратился на дорогую «кооперативную» колбасу или мясо.
А мальчик обнаружил на улице Короленко вновь открывшийся «Букинист», и теперь стаскивал в свою комнату все мало-мальски значимое, что мог раскопать в нем. Книги вновь, как это уже не раз случалось в его жизни, заменили мальчику весь мир. Даже личная трагедия как-то отодвинулась, отошла на второй план. И это тоже был аквариум, мальчик отлично понимал это. Так они и жили с тетей Лилей – каждый в своем персональном аквариуме.
В канун Нового года зима совершенно неожиданно опомнилась и уступила свое время осени. С серого неба сеялся мелкий дождь, снег раскис и чавкал под ногами. К вечеру немного подмораживало, и гололед добавлял пациентов городским травматологам.
Тетка Лиля пришла с работы в мокрых валенках, ругаясь на погоду, переоделась и села пить чай. То ли от горячего чая, то ли от ветра, теткины скулы покрылись красными пятнами. Мальчик посоветовал тетке принять на ночь аспирин и ушел в свою комнату, чтобы не выслушивать теткиных соображений по поводу вредности аспирина для желудка и излишней учености некоторых. А утром ушел на дежурство…