Эпиграф: Этот тост исполняется хорошо сыгранным дуэтом, не торопясь, но и не затягивая пауз чрезмерно
- Сань, ты водку пьешь?
- Пью.
- А зачем ты ее пьешь?
- А я пить хочу.
- А чего ж ты воду не пьешь?
- А я ей не напиваюсь.
- А если б она сухая была?
- А я б ее тогда грыз.
Смех смехом, а жизнь она обгоняет мечту. Поехали мы это как-то зимой с другом моим Желновым (фамилия такая) на комсомольский семинар в пионерлагерь. Не одни, понятно. Много комсомольских деятелей собралось. Центрального района города Воронежа межвузовский комсомольский семинар, во как, не кот на скатерть начхал. Само собой, понаприехали туда и всякие из других районов, вузы-то как зря по городу рассованы. Ну ладно. Кто зачем поехал туда, интересы у комсомольцев Центрального района были о те поры разнообразные, не знаю как сейчас. Кто лекции поехал слушать о международном положении и происках врагов, чтоб потом у себя по собраниям дивить народ, кто напротив, о практических вопросах комсомольского учета в первичных организациях поспрошать знающих людей, чтоб порядок потом в документации, кто девок поехал щупать по дискотекам, чтоб внукам рассказывать, сколько девок в комсомольской юности перещупал и не совсем врать. А мы с Желновым поехали по серьезному делу. Выпускать стенгазету Техноложки и подготовить выступление комсомольского актива на заключительном концерте. Мы не как некоторые, с их смешными лекциями о сионизме и дискотеками с позапрошлогодними записями "Красных Маков" (такая группа каменного века), мы для дела поехали, да.
Ну и опять же, мне обещали хвосты на тройки заменить, а Желнов на отмену партийного взыскания надеялся, за когдатошний трезвяк. Но это не важно, важно, что мы думали с пользой обществу поработать.
Короче, приехали это мы в пионерлагерь "Орленок" на станции Дубовка и обнаружили, что для плодотворной творческой работы выпивки маловато. Вот только еще первый день семинара, еще одеяла не получили и краски-кисти-ватман не разложили, а половина водки и почти весь портвейн "Агдам" (такая старинная отрава неопределенно-бурого цвета) уже выпиты. Денег меж тем было сколько-то, да еще мы у нашего всея Техноложки комсомольского пахана Вани Жукова выдрали командировочные наши. Он не хотел давать, догадывался контра, что нам для дела надо. Но дал, куда ему против наших угроз, что щас повернемся и уедем назад в Воронеж, где свобода рабочему человеку.
И пошли мы с Желновым и рюкзаком на станцию Дубовка в местный магазин, что тебе ходоки к Ленину. Припасть к источнику, пока семи вечера (забавная манера прежних лет не продавать спиртное после определенного часа)не сравнялось. "Агдама" там не оказалось, зато было "Стрелецкой" (еще одна старинных времен отрава) хоть залейся. И пиво.
Посовещавшись, мы решили, что для творческого процесса пиво поспособней, поскольку действует на организм постепенно, в отличии от "Стрелецкой", коя укладывает наповал, опережая творческий процесс. Да и на вкус - гавно.
Купили мы 36 (тридцать шесть!) бутылок пива, больше в рюкак не влезало, и приободренные, отправились с Желновым в обратный путь. Примерно на середине пути Желнов поскользнулся (асфальта в зимний период в те времена не было видать, такая традиция) и начал валиться на спину, но хитро извернулся в воздухе и ловко принял рюкзак с пивом (36 бутылок, не халам-балам) на грудь. Это определенно был знак, но мы тогда не знали.
Разместили мы пиво скромно, под кроватью, тогда не было привычки пулять в глаза людям своим богатством, открыли это по паре бутылок и занялись рисовать газету, к завтрашнему открытию. Постепенно начали мы чувствовать некоторый холод и даже временами позвякивать зубьями по горлышкам бутылок, но Желнов сказал, чо это пиво холодит и я не отвлекался от работы. Вообще Желнов в те времена был для меня авторитетом почти непререкаемым. Раз он говорит, что это от пива такая дрожь в теле, значит так оно и есть. Я думаю, если б Желнов был в Гражданскую комиссаром, красные б победили еще быстрей. А если б он был за белых, то красные б не победили вообще. Умел он убедительно говорить. Особенно, если знал о чем. Про пиво он знал почти все.
Ну, так за рисованием газеты и разговорами выпили мы по паре-тройке пар пива и оглядев удовлетворенно свое детище, разлеглись что тебе господа в пионерские койки спать. Четыре утра однако, за работой время летит что тот бронепоезд.
Проснулись мы до завтрака от ненормального холода и ненормального же давления в мочевых пуырях, пардон за натурализм. Побежали в столовую вешать в фойе газету и по дороге узнали от Вани, что в нашей половине корпуса отопление отрубилось еще вчера вечером и странно что мы выжили. Пиво! одновременно подумали мы с Желновым и с нехорошим предчувствием кинулись в нашу комнату, глядеть что там с нашим нектаром вдохновения.
Ясный сокол, нектар замерз в камень и некоторые бутылки напрочь порвал. Ойёёёй, подумал я, а Желнов мрачно сказал, что столько пива просто взять и выкинуть ему не позволяют принципы и череда благородных предков. Предки Желнова происходили главным образом из крестьян деревни Хрюкино Хохольского района, но дело не в этом, а в том дело, что пиву нельзя было дать пропасть. И мы не дали. Накопав не помню где эмалированный тазик, мы острожно вывалили в него пивной лед и давя его ложками, дрожа от холода и отвращения, ели, под рассуждения Желнова, что хуже замерзшего пива только пиво рамороженное после замерзания. А в корпусе было уже минус девять, так что если способность двигать пальцами мы после переселения в теплую комнату и принятия остатней водки на поправку более или менее восстановили, то способность петь дуэтом так и не восстановилась за весь семинар. Из-за чего положенную долю девок мы охмуряли тихими рассказами о былом, а не как положено суровым мужчинам видавшим всякое, громким молодецким пением чувствительных песен.
Вот такая история с сухим пойлом вышла. Надо ли говорить, что тост, приведенный в качестве эпиграфа, мы много лет исполняли с должной серьезностью и необходимым чувством, вызывая восхищение присутствующих. Знали о чем речь в пьесе, вжились в образ.
Газета, кстати наша выходила регулярно, ежедневно. Называлась она "Семинарист", в букву "С" был вписан портрет Желнова в рясе и меня с балалйкой. И крыла она своей актуальностью газету строяка, исполненную куда техничней тамошними архитекторами, как Якутия все семь или сколько Франций. А в качестве главного признания зрителя стоит упомянуть факт, что нашу газету каждый день стыривали с наступлением темноты, раньше не позволял толпящийся рядом с ней народ, а строительная висела одиноко и зыбыто с ее безукоризненными технически и композиционно, но не смешными ни разу и с опозданием выполненными рисунками до самого конца семинара, ее никто не тырил, неинтересная.
Кстати, несравненные качества нашей газеты вышли нам боком, так всегда бывает. Регулярностью выхода нашего печатного органа заинтересовался второй тогда секретарь райкома комсомола Кардашов и, выследив непосещение нами лекций по сионизму и ведению документации, выгнал нас однажды на те лекции после бессонной ночи трудов. Мы откровенно дрыхли, сидя в первом ряду, по-моему лектор, дядечка из райкома Партии(тогда имелась только одна, угадайте какая партия)
раздал по жопе Кардашову за неумеренное рвение, но это так, домыслы.
Заключительный концерт тоже удался. До сих пор я считаю, что хороший режиссер должен общаться с актерами шепотом.
Хвосты мне не закрыли, спасибо хоть дали пересдать. Я пересдал. А Желнову зато решением институтского партбюро партийный выговор сняли.
Ну, что ж вытрезвитель, дело житейское, надо ж понимать.
На дворе был восемьдесят пятый год и для Партии еще не было ничего невозможного.