Герман Ионин. Вторая ипостась. Стихотворения. Проза. «Дума», СПб., 2004
Гряди к нам, новый неба житель!
Гавриил Державин
Библейский миф - свершается здесь, сейчас, на наших глазах, становясь Новейшим Заветом, - такова, быть может, в двух словах суть этой необычайно смелой, удивительной книги, - да и только ли книги? Сама Чаша Бытия и Небытия словно накренилась в небе над нами...
Писать о сборнике Германа Ионина, куда входят и составляют неразрывное целое драматическая поэма и повести-воспоминания разных лет, трудно и сложно. Недавняя утрата автором сына, с которым отец и поныне ведёт напряжённейший диалог, пережитое в детстве и отрочестве в тяжелые годы вместе с родителями - отцом художником, матерью, несущей горькую неприкаянность - вот образная, зримая канва книги, сквозь которую приотворяется другой мир, через преодоление страдания, забвения и смерти. Нам приоткрывается «Вторая ипостась» новозданной Семьи, - так, необычайно ярок и пронизан лучами надмирной любви эпизод о том, как в годы блокада мать, отец и сын, как бы тайком друг от друга, отодвигали от себя и передавили под столом крошки хлеба от своего скудного пайка. Воистину, речь шла и о духовной пище, без которой нет человека. «Оттого, что Господне Слово Лучше хлеба питает нас» - писал Н.Гумилёв в стихотворении «Наступление». Тема Реки Времён, «тёмного и чистого» потока, забирающего и возвращающего души близких, роднит Г.Ионина и с поэзией Державина, исследованию и публикации творческого наследия которого он посвятил многие годы.
«Камень Веры» становится краеугольным камнем нового храма, в иной ипостасности. «Живые камни», как называли соратников и учеников апостола Петра, чьё имя значит «камень» - страждут преображения здесь, под северным небом, в граде Петра - строителя, провозвестника, ключника.
Книга сложна для сегодняшнего восприятия, мятущегося между остатками вульгарно-материалистической доктрины и неофитской полуправославной метафизикой («Обожествляли... не воскрешение Христа, а крест»). Автор активно и бесстрашно проповедует философию Небытия, - пустоты, немоты, молчания, предшествующих Воскресению и новому гласу откровения. Здесь же, в земной жизни, на зыбкой грани сновидения, есть возможность «Побыть Небытием и Богом», словно заново ощущая державинское: «Я царь - я раб - я червь - я Бог!», воплощаясь в образы и подобия. В этой «высокой болезни» залог будущих перерождений, к жизни новой и первозданной. Вот почему столь мучительно поэт, прозаик и ясновидец вглядывается за прозрачные для него амальгамы вневременья, вопрошая Сына... Но ведь он, Михаил, достигший сегодня возраста Христа, не менее реален и конкретен для него, а значит, и для всех живущих сегодня в людском обличии. Поистине драматичен этот диалог: «Я сам его великолепно слышу, А он в ответ не слышит ничего». И молодой человек словно откликается - в повести, написанной от его имени: «Я сумею отозваться тебе».
В детстве, в Казахстане, автор, носящий странное и даже неуместное тогда имя Герман, почти сливался с лермонтовским словом, и нечто от поэтического Пророка, вечного мятежника и изгнанника, понимающего язык птиц и богов, наполняло детскую душу, смотрящую за оболочку предметов, уже тогда питавшуюся даром «божьей пищи». Это пересотворение - из человека в пророка и провидца - всегда подспудно волновало его, и неосознанно он не принимал тяжёлой вивисекции плоти, предпринятой пушкинским серафимом...
Может ли быть светлым страдание? Может ли оно очищать душу -
автора и читателя? Русская и мировая литература даёт ответ на этот вопрос -
не в догматических формулах, а в том, что авторское и читательское сознание, словно сливаясь с божественным, преображаются в мгновения скорби, приподнимается над утратами. «Всё живое я прославлю, что стремится в пламень смерти», - писал Гёте в стихотворении «Томление».
Богиня Памяти - Мнемозина - вот кто ныне выводит к зрячему свету души блуждающих во тьме поколений. «Новейший Завет» ткётся как нить Ариадны, ведущая над страшной пропастью...
И Сын, ушедший тропой «для ангелов, пророков и светил» (Н.Гумилёв), стоит на пороге нашего бытия в новой ипостаси, уже узнаваемый нами, но ещё не узнанный, как Христос, внезапно представший в городке Еммаус на третий день после успения ученикам Своим, но не будучи явлен их земному зрению, ещё не готовому для встречи с Богом.
Книга Г.Ионина создана прозрачными и лаконичными средствами, в сдержанной чистоте, с любовью к игре отсветов и теней. И в этот подлинно радостном восприятии мира автором - ребёнка, взрослого, а вместе с тем одновременно его родителей, персонажей, наконец, сына - то духовное единство сущего, которое невозможно придумать. Потому что за его словом - «Дух всюду сущий и единый, Кого мы называем: Бог». Икона Богоматери, нарисованная Отцом, как и пейзажи на обложке книги, вовлекают в нечаемые пространства «ослепительной пустоты» и вечного света.
Подобно тому, как пророк Иона, пробывший в чреве кита три дня и три ночи, спасшийся чудесным образом, был своего рода предтечей Воскресения Иисуса, так и Книга эта - «мирская Чаша» - если воспользоваться названием чудесной повести М.Пришвина, созданной в те годы страшной гражданской междоусобицы, - предначертание предстоящей Силы Слова, являемого в бесконечных образах и преломлениях.
Сдержанное, почти неброское символическое письмо Г.Ионина насыщенное литературными аллюзиями, во многом сродни библейским притчам - не назидательностью, но открытостью многогранного образного мира.
«Сквозным реализмом» назвал в «Розе Мира» Даниил Андреев литературу будущего – для которой нет преград времени и пространства. Быть может, сегодня мы сталкиваемся с её предвестием?