Алик

Альберт Иорданов
 

 Гулял в парке, долго сидел на лавке и исподлобья взирал на проходящих женщин, на их подрагивающие, раздутые ляжки, мясистые икры, тяжело колыхающиеся под кофточ- ками груди. Долговязый, сутулый, с черной взыбленной бородой, в очках на мясистом носу ерзал от спертого вож- деления. Тяжело быть девственником в 35 лет. Встал и вих-ляющей, жидовской походочкой пошел по аллее. Насви-стывали птички в кустах. Денек выдался солнечный, теплый, конец марта, а как уже пригревает. Подходила прыщавая юница ... напряглись толстые жилы на шее ... засопел ... вспотели ладони и жуткой дрожью, как перед гибелью, сладостно засаднило в паху. Боже мой, боже мой! За что? За что такие муки? Уф! Прошла ... И в распаленном вооб-ражении в который раз изнасиловал ее, разодрал пипку, выворотил розовый, сочащийся вареник и завыл по-бычьи, захрипел всовывая испариной покрывшийся багровый фаллос ... Он погибал, уже не было никакого выхода, он должен был что-то сделать: то ли отрубить себе член, то ли изнасиловать кого-нибудь, старушку согбенную ли, отро-ковицу, бабу потную, вонькую от менстры и немытости. Ах, как бы он пытал, кусал, рвал на куски эти неподатливые тела женщин! Как бы ласкал эти вырванные куски женственной плоти! Как бы прижимал их к срамным местам! Нюхал бы разьятыми, поросшими черной щетиной ноздрями эти слизистые мокрощелки! О-о-о-о! Что же делать, что, что же делать ... Заскулило от безысходности нутро его, сжалось каким-то особливо мучительным спазмом, закручинился тяжко, горемыка. Пришед домой, зарылся в одеяла, зажег в изголовье благовонную палочку - полегчало. Пришел пья-ный папик денег просить. Не дал. Залез головой под подуш-ку и тут во тьме слегка вздрочил. Отлегла мука-мученичес-кая. Ладно, суки. Пойти что-ли кроликов покромсать? И брал младенчески белоснежные головки кроличьи, дул на них,розовые пупырки в развеях виднелись, трепетали малень-кие сердчишка и - брызгала на клеть кровь зверюшечек, сте-кала по прутьям, капала жалкими капельками на землю ... Хватал алчно за тёплые лапки и, подвесив, - хряк! хряк! - мозжил в темячка, из ноздрей пузырилась кровь, пачкалась меховая полость возле пупка... Десять душонок кроличьих зависло шкурками, освежеванные тушки пахли живьём и молоками, раскачиваясь на перекладине. Отлегло, отлегло. Зуд в паху спал. Вытер окровавленные, густо поросшие шер-стью руки, заправил вылезшую рубашку. Накрапывал дождик и в пасмурной завеси над замком стыл закат.

 4 марта 2000г