В скитаниях моих попал я в подмосковный поселок Свердловский, распола-гавшийся между лесом и шоссе на Черноголовку. Приютил меня психически больной Миша Пешков, долговязый, сорока пяти лет, с острой бородкой; одно веко наполовину прикрывало глаз его и это придавало ему вид дурашливый, безобидный. Обитал он в шлакоблочной избе, из стен которой торчали булыги, щепы. Вокруг громоздился разный хлам.
Как-то вечером пили мы чай и неспешно беседовали. В приемнике тихо мо-лебствовал «Радонеж». Пованивало из помойного ведра, стоявшего возле руко-мойника. Вдруг раздался стук в дверь. Мы повернулись. Вошел седой старичок в тулупе, с рюкзаком.
Миша налил ему горячего чаю. Пригубив, тот заговорил:
- Пустоверство есть почитание Ничто. Оно близко буддизму, существенная разница, однако, в том, что российская нирвана ищется внутри самой жизни, конструируется из материалов природы и общества. Место, где должно быть достигнуто спасение и разоблачение пестрого наряда Майи, находится в физическом пространстве и историческом времени. Но это не значит, что оно смешивается со временем, возвышается над ним, как светлое царство сверхистории (или подлинной истории). Точно так же место нирваны в этом мире не может быть суммой или конфигурацией каких-то конкретных мест, обладающих различным рельефом, ландшафтом, климатом, - это должно быть одно сплошное место, географически доступное и достоверное, но наделенное безграничностью Абсолюта в его вечном равенстве себе.
Он сделал паузу и отпил из кружки.
- Ты откуда будешь, дядя? - спросил Миша, склонив голову набок.
Старик не ответил, сосредоточенно хлебал чай и как-то странно оглядывал комнатку. Затем продолжил:
- Такое помещение нирваны внутрь пространства и времени приводит (в отличие от собственно буддийского их отторжения) к широтным модусам религиозного существования. Хроносом этого ровного состояния мира является царствование одного неумирающего вождя, а топосом - протяженность одной нескончаемой равнины. А посему специфической формой русской религиозности пустоверцы считают врожденный инстинкт пустоты. Пустота при этом трактуется не как простая ничтойность, зряшное отрицание, а безразличная всейность, где все растворяется во всем и перестает быть чем-то в особенности.
Он замолчал. Миша налил еще чаю, с рубиновым отливом, - настоящего, купеческого.
- А я тебя вспомнил, касатик, - сказал Миша, теребя бородку. - Ты не иначе как с Чкаловска будешь. Лекцию в клубе читал о мирах иных. Эк тебя занесло куда. Пустоверство. Ну-ну.
- Продолжайте, господин, - робко вмешался я.
- В каждой вещи важнее всего ее широта, - глухим баском вещал гость. - Идеальный мир не знает глубин и высот, в нем ничего не сокрыто от человека. С одного места можно видеть все остальные, голос внятно разносится по равнине и каждый слышен каждому. Это и есть высшая мера развития, конечный пункт в эволюции миров, когда все, бывшее внутри, станет снаружи. Каждая вещь, запрятанная в свои выси и бездны, выйдет из темницы первобытного греха, снимет печать постыдной тайны, - развернется во всю могучую ширину свою, станет степью. В каждой вещи есть своя степь, но какие силы нужны, чтобы из конца в конец пройти ее, чтобы стать равным всему! - воскликнул пришлый и цапнул кружку.
- Еще чайку? - спросил Миша.
- Конечно!
- И мне тоже, Михаил Александрович, - напомнил я о себе.
Миша взял чайник с плиты. Запахло душисто, уютно. Возникло чувство тайны, некоего приобщения к непостижимому. Чаек веселил, колотилось сердце, и мы жаждуще слушали.
- Так вот, среди вариантов будущего, прозреваемых пустоверцами, - возв-рат к доисторическому кочевью. Скорость - одна из немногих подлинных форм трезвого расширения. Передвигаясь с места на место, человек ощущает свою беспредельность уже не за гранью реальности, а в ней самой... Россия будущего - это общество «бегунов», где каждый находится не там, где был вчера. Человек, находящийся в пути, трезв, потому что его опьяняет сама скорость. Низшая, алкогольная форма опьянения вытесняется высшей, апока-липтической. Если индус приобщается к пустоте созерцанием, то русский - предельной отдачей скорости. Он верит в пустоту, которая открывается ему повсюду, ибо скорость есть высшее откровение пустоты, которая затягивает в себя, подобно смерчу, но хранит в целости и несет все дальше и дальше. Он сжигает в своей душе пространство и время, зависая в неподвижной точке Всегда-и-Здесь. Для скорости нет преград, нет ничего нового: все - здесь - все - сейчас... Достаточно коня или мотоцикла, чтобы сжечь груду навязчивого, давящего вещества, вылететь в вечность, оставаясь во времени.
- Ишь, как умно излагает, - заметил Миша, возбуждаясь, отчего левое веко почти прикрыло глаз. - Так ты, дедушка, нас в свою веру, пожалуй, обратишь.
- Все может быть, - поддакнул я, пытаясь постичь куда клонит Миша.
Приятель мой иногда впадал в буйство, иногда в задумчивую меланхолич-ность, длившуюся неделями. Он был, как природа, непредсказуем. Он мог среди ночи разбудить меня и предложить погулять в лесу. Или мы отправля-лись в сторону деревни Авдотьино, где был монастырь и громадная колоколь-ня. Или могли поехать в Сергиев Посад, в ту же Москву на ВДНХ, или пойти на свалку в ста метрах от нашего жилья. Да мало ли куда мы могли отправить-ся, не имея заранее готового маршрута, - свободные, неприкаянные.
Примолк, отдуваясь, а затем перешел на шепот:
- В понятии «степь» выражен религиозный опыт человека, которому не нужно алкогольное забытье, так же как и метафизическое инобытие - ибо в самом пространстве и времени он достигает уничтожения пространства и времени, проникает в пустотность самого бытия. Безграничная даль - это нирвана, раскрывшаяся в реальности здешнего мира.
Он сбросил тулупчик и заковылял по шершавому полу.
- Пустоверцы проводят свою инициацию, которая называется «обхождение пустоты». Обряд проводится на ровном месте, желательно как можно более открытом со всех сторон, в поле или степи. Нет никаких ориентиров: правое - такое же, как и левое, спереди то же, что и сзади. Посвящаемый совершает круги, которые сначала расширяются, потом сужаются к исходной точке, после чего он считается принятым пустотой. Отныне пустота, которую он обошел, будет внутри него. Обычно представление о тайне связано с закрытостью. Но есть еще более непостижимое - это вседоступность тайны. Именно бесконечная равнина дает почувствовать, что тайна не там, а здесь: ее можно коснуться, но она не убывает. Плоская земля, везде одинаковая, простертая на все четыре стороны в бесконечную даль...
Дедок подбежал к Мише, навис над ним и крикнул в лицо:
- Поймите! Разве Вселенная в целом, в избытке своего пространства над веществом, - не такая же равномерная пустота? И если в каких-то удаленных друг от друга пунктах Вселенной и скапливаются массивы «заслоняющего» вещества, то это лишь капля в море бесконечной однородности! Вселенная везде одинакова, ни в одной ее крупной части плотность вещества не больше и не меньше, чем в другой. И вот эта одинаковость - величайшая загадка для человека, который привык ощущать себя личностью, ни на кого не похожей...
- Ну, будя, будя, - с доброй улыбкой сказал Миша. - Не гоношись. Испей чайку, мил-человек.
Он налил чаю и перекрестился. Гость задремал, наклонив седые космы. Он словно бы впал в забытье. Миша осоловел от выпитого чаю и общей благодат-ности происходящего. Мне дивно представлялось услышанное, я был сонлив, разнежен. Наконец, он пошевелился и спросил:
- Где я?
- В смысле? - переспросил я.
- На Москву что-то не похоже.
- В поселке Свердловском, Лесная, 21. А что?
Дедка смутился. Испуганно посмотрел на нас и сказал:
- Прощайте, други.
- И ты прощай, голубчик, - ответил Миша и поклонился в пояс.
Мы провели его за калитку. Над лесом, мигая бортовыми огнями, заходил на посадку самолет.
4 декабря 2005 г