Замечали ли вы, как удивительно пересекаются радостные и печальные тропинки нашей жизни?
Грустная моя история началась с очень радостного события. Меня назначили директором крупного отдела, хотя кандидатов на эту должность было предостаточно. Ещё бы, - оклад такой, что многим и не снился. Мне исполнилось тридцать два года, я светилась здоровьем и счастьем. И посему излучала на окружающих почти осязаемую уверенность, что и в их жизнях всё возможно.
А линия счастливой истории взяла начало промозглым осенним днём, когда в почти безлюдных гаражах мне пшикнули в лицо из баллончика со слезоточивым газом и выхватили сумку со всеми документами.
Хотя сейчас я уже и теряюсь в понятиях, которая из историй была лучше.
Мы всегда старательно окрашиваем эмоциями любые явления. Проявляем гнев и радость, удивление и любопытство. То, что понравилось, называем хорошим, и избегаем событий, которые сами же обозначили плохими. Наверное, это и есть жизнь, и так и положено людям.
Но однажды для меня всё происходящее стало абсолютно бесцветным. Нет, нет, не подумайте, что эмоции спрятаны лично мною куда-то глубоко и находятся, что называется, под контролем. Всё гораздо хуже, - их просто нет. Совсем.
Что солнце, что – дождь, что кнут, что – пряник. Нет радостей, нет печалей.
Посему разобраться в собственных историях и не могу. Даже не спрашивайте, нравится ли мне так жить. Я не знаю. Когда мне перестали быть доступными человеческие эмоции, я потеряла все жизненные ориентиры.
Итак, начинаю рассказ по порядку.
Природа в тот период меняла палитру своих ярких летних красок на золото осенних. Жара спала. Свежий воздух сентября остужал прогретые летним солнцем мысли и одаривал их новыми течениями и поворотами. В жизни многих людей открываются в это время интересные дороги и становятся досягаемыми невидимые доселе высоты. Я радовалась, что своё служебное повышение получила именно в этот период. И была убеждена, что всё соответствующее природным ритмам сулит удачу и процветание.
Я стояла у зеркала, примеряя купленный брючный деловой костюм. Рядом лежала коробка с новыми сапогами и две пустые из-под туфель. Одна пара из вышеупомянутых коробок элегантными лодочками на шпильке довершала мой превосходный вид. А вторая была настолько изящна и обильно украшена орнаментом каких-то замысловатых камешков, что её можно было надевать только в не менее нарядных помещениях и в очень торжественных случаях. Надежда и на эти экзотические случаи теплилась во мне. А, уж уверенность, что всё дальнейшее в моей жизни будет теперь идти только по нарастающей, просто-таки пропитала не только мою квартиру, но и весь подъезд, словно дивные и стойкие духи самонадеянной незнакомки, желающей одним визитом сразить сразу всех жильцов.
Я смотрела в зеркало, и мне нравилось всё, что я в нём видела. Нравилась новая стрижка, загоревшее отдохнувшее лицо, а главное, я уловила оттенок зарождающейся харизмы во всём своём облике. Не зря я взяла неделю отпуска и готовилась, готовилась…
Все денежные запасы я оставила в магазинах и салонах красоты. Не страшно, завтра, с выходом на работу, у меня начнётся другая жизнь, сулящая новые возможности.
Пошла показаться сыну. Мой десятилетний «начинающий оболтус», как называла я его, но только мысленно, всего лишь мысленно, как всегда сидел за компьютером и шпарил в какую-то игру.
- Ну, что, солнце моё? Как я тебе? – горделиво выгнувшись, спросила я.
Он обернулся. Я тут же рассмеялась и над ситуацией, и над своими харизматическими потугами. Не могу не улыбаться, когда вижу его умную мордашку с пухлыми губками.
- Класс! – сказал он серьёзно, поправив для большей убедительности очки на своём детском вздёрнутом носике.
- Похожа я на начальника? – допытывалась я уже у его затылка. Игра на экране набирала свои обороты.
- Ништяк! – произнёс он, обернувшись более для вежливости, нежели созерцания.
Я всегда испытывала внутреннюю гордость за его природный такт. И если бы ему не понравилось, он обязательно бы мягко просигналил об этом.
Получив от подрастающего поколения зелёный свет, я радостно вздохнула и решила, что пора бы и переодеться. И в это время в дверь позвонили.
На пороге стояли два серьёзных своим обликом мужчины.
- Наталья Васильевна Вешина? – их взгляды сканировали меня в новом костюме от головы с модной стрижкой до ног в новейших лодочках. Затем сканирующие взгляды поползли по всей квартире и замерли на виднеющихся через дверь комнаты разбросанных обувных коробках. На лицах незваных гостей появились понимающие ухмылки.
- Весёлкин Василий Сергеевич является вам отцом? Ведь так? Мы из банка МБРК. Вот наши документы и хотелось бы взглянуть и на ваш паспорт.
Я совершенно растерялась и от удивления, и от этой торжественно мрачной официальности. Каким-то шестым чувством поняла, что дверь моя открыта очень большим неприятностям. В надежде, что ситуация рассосётся, достала из внутреннего кармашка сумочки, лежащей там же в прихожей, свой паспорт и протянула, стараясь держать лицо. Вся моя уверенность как-то сразу померкла, хотя я абсолютно не понимала, в чём же суть этой встречи и что общего у меня или моего отца с вышеозначенным банком.
- Но мой отец умер пять месяцев тому назад, - попыталась я прояснить ситуацию.
- Мы в курсе. И более того, даже знаем, что именно вы и являетесь его единственной наследницей.
- Наследницей? – переспросила я совершенно дезориентированная.
- Почти, – произнесли они в унисон. Их лица при этом были совершенно непроницаемы. – Вот, ознакомьтесь!
В мои руки лёг довольно увесистый талмуд.
- Сверху вы найдёте график платежей, советуем вам не опаздывать с отчислением денег, - с этими словами они спокойненько повернулись ко мне спинами и зашагали к лифту.
- Подождите! – всполошилась я. – Но мой отец вроде бы не брал никаких кредитов, здесь, наверное, какая-то ошибка.
- А он и не брал. Он был поручителем.
Эти слова я слышала уже из-за смыкающихся дверей лифта.
Надо ли объяснять, что весь остаток дня я посвятила изучению этих бумаг, запивая горечь обрушившегося чаем с конфетами. Про здоровый образ жизни я сразу забыла, про ужин сыну тоже, чем несказанно его порадовала.
Я выискивала ошибки банка, надеялась, что не совпадут имена и адреса, и даже проконсультировалась по телефону со знакомым юристом.
Меня вразумили, что спорить бесполезно. Став единоличной собственницей нашей с отцом жилой площади, я должна была отвечать и по его обязательствам.
Засыпая, убаюкивала себя мыслью, что платёж не столь уж и велик, потяну, раз так вышло. Ремонт в квартире придётся на два года отложить, отдохнуть на дорогих курортах для меня важнее. И уже растворяясь в невесомости туманных иллюзий, встретилась лицом к лицу с отцом. Он улыбался мне робко и застенчиво. Его светлые, по-детски наивные глаза, смотрели на меня и на окружающий мир с восторгом удивления.
- Ничего, доча, справимся мы с тобой! Где наша не пропадала?! – он погладил меня по голове и взгляд его в радостном ожидании чуда устремился вперёд, в неведомое.
Мне стало понятно, что и даже смерть совсем не изменила его. Это был последний отблеск мысли, после которого я провалилась в мир, в котором полностью отсутствует течение времени и обозначенные цели.
В золотое осеннее утро меня возвратил звон будильника. Смирившись с ситуацией окончательно, я энергично подхватила все обязательные условия существования этого бытия, втиснутого в движущиеся стрелки часов, закрывающиеся за тобой, а, иногда - и перед носом, двери, в разрозненные детали содержимого сумочки или портфеля, которые, собранные воедино и должны были составить приблизительную картину дня. Особенно это касалось портфеля моего сына. У нас были разные взгляды по поводу этих самых деталей. Меня волновали его забытые тетради и набор фломастеров. Его – жвачки, набор мужественных лиц нашей сборной по футболу на каких-то этикетках, а особенно, запропастившийся куда-то магнит, который он задумал притащить в школу явно для сомнительных целей.
- Перестань его искать! Возьмёшь завтра. Сегодня, видимо, - не судьба, - пыталась я вразумить не в меру изобретательного школьника.
- Наоборот, - серьёзно ответил он. – Отсутствие магнита сделает сегодня судьбу – не судьбой.
С этими словами он распластался животом на полу и стал светить фонариком под диван.
Я, начинала заводиться, уже открыв входную дверь, строго прикрикнула:
- Александр, если ты сейчас же не оставишь глупые поиски, мы опоздаем! И об играх на компьютере сможешь забыть!!
Мгновенно он и оказался возле двери. И даже прошмыгнул на площадку первым, засовывая что-то в карман. Кнопку лифта нажал также он. Мордаха его светилась счастливым удовлетворением.
- Ты нашёл магнит? – выразила я вслух своё удивление.
- Нет. Но я нашёл какую-то другую штуковину. Надо будет с ней поразбираться, - мечтательный полёт его взгляда гармонично слился с направлением его приподнятого вверх носика.
Двери лифта перед нами открылись, он был почти полон. Прижимая к себе сына в полутьме уносящего нас вниз лифта, я прошептала: «Вечером покажешь».
А вечером меня ждал совсем иной сюрприз. Мою квартиру снова посетили. Опять – двое. Похожие, но другие. И название банка отличалось не сильно. И ситуация аналогичная. Мы по-прежнему были поручителями.
Надо ли рассказывать, что на сей раз неприятность я запивала не чаем, а коньяком, но опять с конфетами. Смирившись после коньяка с отсутствием в моей судьбе на ближайшие три года каких-либо курортов, расслабленная, утешающая себя мыслью, что всё-таки жизнь на этом не кончилась, я позвонила подруге.
Подруг у меня было не очень много. Если честно, то почти и не было. Но сейчас, после коньяка, перебирая довольно обширный круг знакомых женщин и мужчин, я поняла, что все они могли мне быть лучшими друзьями, просто не удосуживалась я уделять им время. Силы, затраченные на своё продвижение по жизни, тоже почему-то не сконцентрировались в подарок от материи, а разлетелись по белу свету, как коньячный дурман. Сейчас весь земной шар был мне лучшим другом. Но из всего нашего шарика выбор мой пал всё-таки на неё, на Юлию.
Молодая женщина, носящая это красивое имя, внешне совершенно до него не дотягивала. Но её это не заботило никак. Ещё со студенческих времён она слыла чудачкой и умницей. Не было на свете такого явления, с которым бы она не была знакома. Правда, знакомство это было каким-то до стыда интимным.
Упаси вас боже представить что-либо взращенное на почве сексуального опыта. Нет. Сексуальность и Юлия были несовместимы друг с другом от природы.
Она все явления знала так, словно работала изнутри этой системы, совершенно не замечая её внешнего воздействия на окружающий мир. Ну, словно нянька, вспоминающая только грязные пелёнки какого-нибудь великого Гения, или домработница при умопомрачительной Примадонне, наблюдающая только сор и грязное бельё, телефонные разговоры в раздражении, а не прекрасное пение.
Когда к ним приходил новый сотрудник, она уже к вечеру полушёпотом вещала восторженным женщинам отдела, сколько у него позади браков, оставленных детей, в каком районе столицы он проживает, какой ВУЗ счастливо прогуливал. Особо избранным удавалось услышать, что и даже выбор носков в его жизни диктуется исключительно мамой, которая до сих пор бьёт его по рукам при попытках ковырять в носу.
И все эти данные она получала только в результате наблюдений. И не более.
Если в преддверии холодов одна из сотрудниц, покручивая в увешенных златом пальцах карандашик по китайскому методу, вальяжно и вслух рассуждала: а не купить ли ей очередную норковую шубу? Или всё-таки потратиться на ремонт квартиры?
Юлия, сверля её взглядом, с резкостью хирурга бросала:
«Холода наступят лишь в январе. Ремонт делать бессмысленно. Твою квартиру всё равно затопят соседи в том же январе, прямо на праздник. Да и деньги пригодятся больше. Потому как начнутся у тебя, Галина, проблемы с желудком. В том же пресловутом январе. Аккурат после праздника с потопом».
- Типун тебе на язык! – меняющимся голосом, возмущалась Галина, сразу теряя и карандашик, и вальяжность.
Несмотря на посылаемые со всех сторон типуны, её язык был лишён шероховатостей. Она считала, что кто-то же должен работать духовным ассенизатором. И таково её предназначение в этом мире. Себя она также не ставила ни в грош. Видимо поэтому обид на неё никогда и никто не держал. Слишком уж нелепо она вписывалась в этот мир.
Одним словом, умозаключения Юлии были неприличны и асоциальны. Но они всегда сбывались. Хотя бы на половину.
С Юлькой у нас и до этого были тёплые отношения. Но сейчас мой голос был слаще съеденных конфет, а искренность в голосе равнялась количеству принятых внутрь градусов.
После такого горячего и сладкого повествования я сконцентрировалась на тишине в трубке. Я хотела дольше слышать её, эту многообещающую тишину. Пусть Юлия проинтуичит поглубже.
Пауза длилась не более двух секунд.
- То, что произошло дважды, обязательно случится и в третий раз! Это закон мироздания! – звучал бесстрастный голос «космического хирурга».
Я в сердцах нажала кнопку отбоя, послав ей очередной типун.
В этот раз её предсказание сбылось целиком и полностью.
Только третий банк не соизволил выслать своих лихих ребят. Мне позвонили на работу и посоветовали не затягивать с явкой.
- А то, сами понимаете, - проценты! – нежный голос девчушки произнёс это так, словно меня теперь могли задеть какие-то там проценты.
Человека уже намертво прижатого к стенке не может напугать лёгкий дождик над головой. А именно в таком положении я себя и ощущала.
В этот раз я действовала чётко и методично. Роскошь расслабиться переносилась на потом, может уже и не в эту жизнь.
Я ушла на час раньше с работы, забрала всю имеющуюся документацию в банке, вовремя вернулась домой. Накормив сына ужином, перемыла посуду и освободила кухонный стол ото всего для меня лишнего на данный момент. А волновали меня сейчас только придавившие меня, как букашку, договора и обязательства.
Часы уже били полночь. По стенам кухни ползли тени моих рук, переворачивающие листок за листком банковские приговоры под ярким светом любимой настольной лампы.
Что делать? Как из этого выбраться? Как выжить, не лишившись нашей двухкомнатной квартиры, – единственной ценности, что имели мы с сыном.
Я вглядывалась в эти страницы с упрямством осла. Мой взор то растекался по всей поверхности документа, то концентрировался на отдельных словах. Мне казалось – вот, вот, ещё чуточку надо напрячь свой мозг и соткётся решение, словно из воздуха. Простое и ясное. Мрак наваждения покроется трещинами и осыплется, превратив гадкое кривое зеркало в чистое прозрачное стекло. Я увижу свет и вздохну свободно.
Пупсов Вадим Александрович. Кто же вы такой? Что связало вас с моим отцом?
В моём внутреннем мире осталась от детства смешная привычка – проникать через звучание фамилии в суть человека, словно по надписи на упаковке предугадывать, что же за ней скрывается. Здравый разум мне подсказывал, что этот приём проходит только в сказках для ребят. Но сейчас, за полночь, в уме выплывало то, что всегда прячется днём за стеной официальности.
Пупсов номер один, с ударением на «у», перемещался с моём сознании, весело подпрыгивая и улыбаясь. Его глаза постоянно округлялись от удивления, он издавал короткие возгласы, типа «О!», «А!», «У-у-у…» и был великим путаником и растеряхой. Образ беззлобный и даже, – комичный.
Тогда, как Пупсов номер два, с ударением на «о», был коварен и хитёр, высокомерен, солиден и прочно стоял на ногах. Он прекрасно владел речью и знал все законы. Узкие, прищуренные глаза цепко выхватывали из окружающего мира нужные детали для построения своей, спрятанной от посторонних глаз, мощной крепости. Тип яркий, таинственный и опасный.
Конкретно сформулированной причины, почему г-н Пупсов В.А. прекратил платить по своим кредитам, в бумагах я не нашла. Зато адрес проживания и место работы повторялись много раз.
- Дай бог, что бы адреса были не мнимыми! – думала я. – Должны же банки проверять своих клиентов?
В сон я провалилась моментально, как только прислонилась головой к подушке.
Сразу и оказалась у красивых дверей со швейцаром.
- Это банк? – спросила я у него.
Он, таинственно кивнув, распахнул передо мною дверь. Я оказалась в полумраке какого-то ресторанчика. Народа не было. Только какой-то доморощенный музыкант фиглярничал на скрипке. Звук был отвратительный и до боли знакомый. Он резал уши, стараясь добраться до мозга. И когда я почувствовала, что в распил пошло уже и содержимое моей черепной коробки, передо мною возникли два кавалера, два Пупсова. Номер один подхватил меня в объятья и потянул танцевать, что-то попискивая на ухо. А я оглянулась на второго. Я пыталась заглянуть в его глаза, но его лицо всё время странно уплывало. Жуткое звуковое пиление доставало уже до центра головы.
Нет, я буду сильнее, - подумала я и попыталась схватить его за руку. Я хотела сказать нечто веское прямо ему в лицо. И в тот момент, когда, я увидела, наконец, его глаза, меня чем-то сильно ударило по носу. Свет потух. Голова была допилена. Страшный звук угасал. Я поняла, что жизнь моя закончена. Ужас заставил открыть глаза.
Родные стены и знакомая мебель окружили меня. Надо мною самое любимое лицо на свете.
- Мама! Ты заболела? – сын держал мобильник, выставленный в режим будильника, который сразу и смолк под его рукой. – Ты так кричала и взмахивала руками!
Жуткий мрак рассосался. Я жива! И даже резь в голове прекратилась.
- Господи! И присниться же такое! – повторяла я, успокаиваясь утренними хлопотами.
Чувствовала я себя весь день нормально. Но погрузиться в свои служебные обязанности не очень-то получалось. Мне предстояло решить множество вопросов, а я не могла сосредоточиться.
Когда пройтись по адресам? В выходные дни? Пожалуй, следует начать с его дома. Да, в субботу и пойду. Или лучше в воскресенье?
Я не очень надеялась что-либо откопать в конторе, в которой числился вышеозначенный Пупсов на момент взятия кредита. Но это был самый лёгкий вариант, который можно было решить даже по телефону. Я закрылась в кабинете, предупредив своих девчонок, чтобы меня не беспокоили. Подходя к столу, в третий раз за сегодняшний день споткнулась о стоящий на полу фикус. Так всё неудобно! Так не по мне! Мои мысли устремились по сладкому руслу перестановки и наведению уюта. Есть же на свете счастливые люди, которым доступны такие радости, а тут…
Стоп. Беру себя в руки. Концентрируюсь на делах первостепенной важности.
- Пупсов! Если вы живы, вам от меня не спрятаться! – объявила я свой лозунг на ближайшее время.
В обозначенное в бумагах ЗАО я дозвонилась. Уволился он полгода назад. Один путь отрезан. Что даст посещение квартиры? Я старалась обдумать детали своего прихода. Но мне что-то мешало. Не давал ясно мыслить этот самый сон, который постоянно выплывал в видимо уже нездоровой моей голове. И больше всего меня удивляло несоответствие временных процессов. Всем ненавистен звон будильника, особенно на не выспавшуюся голову. Но почему в моём сне он угас раньше, чем наяву? Почему мне посчастливилось услышать его угасание дважды?
Я понимала, что это очень глупая мысль, которую не стоит и обдумывать. Но после этого заключения она с ещё большим упорством лезла в мою голову.
Легче всего было списать эту напасть на начинающийся грипп. Что я и сделала, составив план быстрого излечения. Как хорошо, когда составишь план! Словно почти всё уже и свершил. Так хочется, чтобы в жизни была полная ясность.
И я, как и большинство людей спряталась от непонятных реалий за этим самым планом и якобы «здравыми» рассуждениями. Ах! Как я ошибалась! Как ошибалась!
Холодный душ осеннего дождя периодически сменялся не менее неприятными порывами ветра. Так сегодня воплотился объявленный накануне прогноз метеоусловий: малооблачно и без осадков, ветер слабый. Удерживая в ледяных руках зонт, подхватываемый шквалами «слабого» ветра, я проклинала архитекторов, расположивших подъезды этого грандиозного панельного жилого сооружения по трём сторонам света. Понимая, что опять попала не на ту сторону, обходила всё здание заново. Когда мои ноги вымокли окончательно, нужный подъезд и явился передо мной во всём своём исписано-искромсанном великолепии.
Меня всегда мучил вопрос: к обличию подъездов прикладывают руку сами жильцы, которые в порыве дизайнерского вдохновения выходят из квартиры наружу, ограниченные в своём размахе метрами, или лепту уже вносят ориентированные на творческие находки пришлые люди за неимением собственных стен?
Ответа я не знала. Но разница между приложенными силами и полным отсутствием вкуса в данном «творчестве» вводила в содрогание. Не без брезгливости я добралась до нужного этажа.
Мне навстречу метнулся мальчуган лет шести, стукнувшись лбом о дверь холла. Потирая набирающую жизнь шишку, он влетел в закрывающийся лифт и грязно выругался. Вдогонку ему неслась не менее нецензурная брань. Лифт унёсся вниз, вместе с обложенным последними словами отпрыском. К моему содроганию добавилось омерзение. Я стояла на площадке одна, но одиночества не ощущала, так как за приоткрытой для меня дверью ко всем четырём квартирам в ароматах свеже-жареного лука кипела бурная жизнь.
Из одной по-прежнему неслась брань. Самая правая дверь с громким смехом открылась. Полная хохотушка в чёрных брюках и немыслимо яркой блузе выставила в общий коридорчик большой полупрозрачный пакет с мусором и вернулась в нутро развесёлой квартиры, продолжая своё, видимо, зажигательное повествование, так как второй дамский голос тоже взрывался безудержным и вульгарным хохотом. Две смешливые дамы видимо собирались покинуть квартиру, весело топчась у самого её выхода.
Я заглянула глубже в этот оживлённый мир чужих дверей, чтобы понять по номеру, которая же из них нужна мне.
Самая левая дверь резонировала в такт бешеным и умопомрачительным африканским ритмам, торжествующим в недрах сего жилья.
И только одна дверь - между бранящейся и гогочущей квартирами, таила в себе напряжённую тишину. Я сразу почувствовала, что здесь меня ждёт подвох, хоть и разглядела уже нужный мне номер как раз над квартирой весёлой дамы в яркой блузе.
Предчувствие не обмануло меня, я попала в глупейшее положение.
Бесшумно открылась дверь молчаливой квартиры, оттуда нарисовалось странное существо, немного похожее на мужчину и, прихватив чужой мусор, шмыгнуло обратно, как привидение. Я бы решила, что мне это почудилось, если бы не пропавший пакет и не ударивший в нос запах уже сгоревшего лука. В это же время громко распахнулась дверь вожделенной для меня квартиры, и обе веселящиеся подруги в плащах и с зонтами выкатились как раз на меня.
Я дёрнулась к лифту и нажала кнопку вызова. Но было поздно.
- Так! И зачем же ты спёрла мой мусор? – недоумённо и даже озлобленно прижала меня к стенке габаритная дама с воротником немыслимой блузки из-под плаща, подперев руками бока, - шпионишь, падла?!
- Ах, ты, - дрянь! Шалава паскудная! – вторила с другой стороны вторая дама, уступая первой габаритами, но лидируя в физическом и словесном напоре.
Открывшийся лифт ждал меня, но я была крепко прижата к противоположной стене двумя разъярёнными особами.
Мгновенный переход от их заливистого смеха к такой яростной злобе из-за какой-то ерунды был подобен уносящемуся вдаль вихрю, затягивающему всё живое за собой. Воздуху мне явно не хватало. И если бы не их мощные бюсты, то вертикальное положение должно было меня оставить.
Глоток воздуха. Мне срочно был нужен хоть один его большой глоток. Мои карманы выворачивали чужие руки.
- Зина! Ты ещё у неё сумочку просмотри!
На этих словах моё сознание начало меркнуть. И мне была безразлична участь моих карманов, кармашков и отделений сумочки. Я уже смирилась с роковой судьбой под давящей массой тела и неприятным чужим дыханием, нагревавшим сверху моё ухо. И вдруг меня пронзила мысль, что, сколько бы высших образований я не получила, каких постов и зарплат бы не добилась, - всё это фикция рядом вот с этой живой народной силой, легко меняющей вершину бегущей волны разнузданного веселья на таинственный омут неуправляемых страстей. Я ощутила себя где-то в полёте над всем огромным земным шаром, ярким и цветущим, раздираемым ненавистью его обитателей и ласкаемым откровенным и неудержимым хохотом. Всё на нём бурно жило и плодилось, выстаивая в любом климате и утверждая миру свою первородную мощь.
А я была одна, совсем одна, высоко над бурлящими эмоциями в разряженной атмосфере тёмного космоса. Чернота горя открывшейся передо мною потери заполнила меня целиком. Моя душа, потерявшись в этой темноте, выкристаллизовалась в светлую влагу глаз.
- Смотри-ка! Она плачет!!!
Это были последние слова, которые я слышала.
Потом был пузырёк с нашатырём, испуганные и заботливые лица двух непонятных для меня тёток. Их искренняя жалость и сочувствие. Мы сидели в небольшой кофейне где-то неподалёку от жуткого подъезда. Меня поили горячим чаем и извинялись, рассказывая свою историю, в которой действовали ревнивые жёны, шпионящие сёстры и даже один настоящий, но подкупаемый с двух сторон милиционер. Я не могла уловить нить их рассказа, мне казалось, что страшнее моей истории нет уже ничего. Ко мне они отнеслись, как к малому ребёнку. Мои жалкие блеяния были им неинтересны. Квартиру они снимали, а хозяин жилья, носящий какую-то яркую украинскую фамилию, приобрёл свою недвижимость всего три месяца тому назад.
Расплатиться за чай мне не дали, сунули в карман шоколадку, предложили крепкую дружбу и расцеловали на прощанье.
Раздавленная морально и физически я вернулась домой. Ловить в той стороне было нечего.
Мне бы тогда ещё задуматься, что не будет нормальный человек, хулигански прижатый к стене чужого подъезда, мыслить на уровне покидающей Землю ракеты. Что уже начало происходить со мною нечто странное. Но - нет.
Как же мы мало анализируем нашу жизнь и особенно – мысли!
Я лежала на тёплом уютном диване, свернувшись калачиком. Меня, блаженную и расслабленную после горячей ароматной ванны, обнимал мягкий плед. Под ярким светом люстры, торшера, бра и настольной лампы, направленной лучом в самый цент паркетного пола происходил малолетний брейк-данс. Оказалось, что ни у кого из одноклассников моего сына не было такой большой свободной от мебели комнаты, да ещё и с зеркалом в полстены. Я в их глазах не сходила даже за предмет обстановки. Многие вообще не заметили, что на диване что-то лежит.
Я лениво щурилась от света, периодически закрывала глаза и наслаждалась детскими голосами. Энергия от них разлеталась, как сумасшедшая. Но я находилась вне светящейся и брызжущей жизнью ситуации. Я была, как ядро ореха, окружённое скорлупой блаженного комфорта. Меня не доставало ничто. И мыслей было не больше, чем в орехе, причём пустом. До меня не могла дотянуться даже сама мысль о том, что бывают на свете какие-то мысли. И в этот момент меня пронзил какой-то сладкий ток. Я стала блестящим световым шаром и взлетела под потолок. Всё остальное освещение комнаты сразу и померкло. Я мягко вращалась, посылая во все стороны лучи, и понимала, что совершаю нужное и полезное дело. Затем я устала вращаться и хотела лететь дальше, но мешал потолок. Он давил мне на плечи. Наконец, мне надоело это давление, и я открыла глаза. Уже было утро. Следующего дня. Шея моя затекла на подлокотнике дивана. Я приподняла голову и поняла, что сегодня – воскресенье, ещё один свободный день в моём распоряжении. И тут весь поток мыслей, прерванный ещё вчера в подъезде чужими руками, забурлил с новой силой и удвоенной энергией. До меня дошло, что именно сегодня я и смогу правильно расставить все силы в борьбе со смеющейся надо мною судьбой.