«ЗА РОДИНУ! ЗА СТАЛИНА!» Владимир БУШИН – М.: Алгоритм-Книга, 2007. – 592 стр. Тираж 3000 экз.
Владимир Сергеевич Бушин родился в селе Глухово Богородского (Ногинского) района Московской области. С 1942 года – на фронте. В составе 54-й армии прошел от Калуги до Кенигсберга, затем была Маньчжурия, война с японцами… Окончил литературный институт им. Горького и Московский юридический институт экстерном.
С начала 90-х – активнейший автор газет «День» и «Завтра», «Советская Россия», «Правда», «Патриот» и других патриотических изданий.
В.С. Бушин не изменил идеалам своей молодости – он и сегодня, как и прежде, на передовой, сражаясь против литературных приспособленцев, против искажений истории, против лжи и предательства.
Например, он пишет: генерал-майор Ю.А. Бабаян, учившийся в разведшколе вместе с Владимиром Резуном (более известным как Виктор Суворов), сообщил, что тот в своих книгах заложил более двухсот наших сотрудников, имена которых являются военной тайной.
Валерия Новодворская тут же окрысилась: «Жаль, что двести, а не две тысячи!.. Жаль, что Резун написал лишь несколько книг, надо бы еще шкафа четыре…»
И это еще не предел подлости, льющейся на всю страну с экрана.
Артист Гарик Сукачев на обсуждении сказал о Резуне «предатель, сволочь и дерьмо».
Сейчас модно провозглашать идею установки единого памятника «всем погибшим во Второй мировой войне».
Такую идею озвучил известный телеведущий Вл. Познер.
Был в Польше писатель, педагог, врач Януш Корчак, настоящее имя Генрих Гольдшмидт, автор книги «Как любить детей». Он старался спасти детей в Варшавском гетто и вместе с ними в 1942 году погиб в лагере смерти Треблинка. И был некто Одило Глобочник, бригаденфюрер СС, начальник всех лагерей смерти на территории Польши. Он, правда, не расстрелян, а покончил жизнь самоубийством, но все равно жертва войны: если бы не она, он не застрелился бы. Так вот, соорудим памятник и напишем на нем: «Вечная память писателю Янушу Корчаку и бригаденфюреру СС Одило Глобочнику – жертвам Второй мировой войны».
Вам нравится?
Полезно вам сообщить: немецкие историки пишут, что Германия захватила в плен около 5 миллионов советских солдат и офицеров.
А после войны вернулись из плена лишь 1836 тысяч.
Самая главная причина, почему Россия не Америка – чудовищное соотношение людских потерь во Второй мировой войне у них и у нас: 405 тысяч и 28 миллионов.
На другой день после объявления войны Японии президент Рузвельт пригласил нашего посла Литвинова и сказал, что американцы ожидают немедленного вступления в войну и Советского Союза. Поразительный образец чисто американского гуманизма! В те дни, когда фашисты стояли у стен Москвы, он навязывал СССР войну на два фронта!
А сами, после многочисленных обещаний Сталину, отважились открыть Второй фронт в Европе только в июне 1944 года, меньше чем за год до капитуляции Германии.
За счет Ивановых спасали рядового Райана.
Очень внимательно вычитывает Владимир Бушин мемуары А.И. Солженицына.
Александр Солженицын обстоятельно и вдохновенно рассказывал нам о своем героическом участии в Великой Отечественной войне. Ну, во-первых, говорит, «я и мои сверстники воевали четыре года». Это, надо полагать, в том смысле, что «от звонка до звонка», ибо война, как известно, четырех-то лет не длилась. И все эти четыре года, говорит, «месили мы глину плацдармов, корчились в снарядных воронках» под градом снарядов и бомб. А когда бил час наступления, говорит, то «еще в темноте, в траншее, одна банка американской тушенки на восьмерых и – ура! За Родину! За Сталина!»
Читатель может подумать, что все «четыре года» Солженицын служил в пехоте.
Действительно, кто же еще бросается в атаку из траншеи или окопа. Но нет, он этого не утверждает, а говорит о себе так: «всю войну провоевавший командир батареи».
Остается предположить, что в траншеях, в рядах пехоты командир-артиллерист оказывался лишь время от времени.
Но некоторые исследователи обшарили все архивы 1941 года, все штабы и фронты Отечественной войны, но лейтенанта Солженицына А.И. там не обнаружили.
Да и в 1942 на фронте его не было.
Только в автобиографии для Нобелевского комитета Александр Исаевич уточнил: «С начала войны я попал ездовым обоза и в нем провел зиму 1941-42 года».
Исследователи опять уточняют:
«Во-первых, был он не ездовым. Тут необходимо умение обращаться с лошадьми, - а откуда оно у маменькиного сынка, только что окончившего университет. Был он конюхом, точнее, подсобным рабочим на конюшне: задавал лошадям корм да убирал навоз, о чем и жаловался в письмах жене.
Во-вторых, обоз, в котором он служил подсобником, не снаряды возил на фронт, не раненых с фронта под бомбежками и обстрелом, а совсем другое, притом – в Приволжском военном округе, бывшем упомянутой зимой глубоким тылом.
В-третьих, все-таки с самого ли начала войны оказался Солженицын в армии?»
Александр Исаевич, как видим, настаивает, что с самого. И в брошюре «Сквозь чад», обращаясь к другу юности К. Симоняну, писал: «Началась война – я зашел к тебе попрощаться… Я горел: так могу не успеть защитить ленинизм». Впечатление такое, словно это было если не 22-го, то уж наверняка 25 июня 41-го года. А между тем, хотя Александр Исаевич и горел синим огнем нетерпения, но в добровольцы защищать ленинизм не побежал, а уехал из Ростова в Морозовск преподавать в школе астрономию, и там, любуясь по ночам на звезды, дожидался, когда призовут. И случилось это 18 октября 41-го года, то есть лишь через четыре месяца после начала войны, когда многие его сверстники не за ленинизм именно, а за родину уже сложили головы.
Отрицать это он теперь не решается, но говорит, что из тылового обоза его направили в артиллерийское училище, которое он окончил «к 7 ноябрю 42-го года», и был назначен командиром батареи. И вот уж «с этого момента провоевал, не уходя с передовой, до ареста в феврале 1945-го года».
Получается, что воевал не четыре и не три года, а несколько меньше, чем объявил по ошибке с лёту. Но уж зато, говорит, все время на передовой, ни на миг не отлучаясь. То, мол, у орудий, то в траншее.
И опять исследователи пишут:
«Ни в ноябре и декабре 42-го, ни в январе, феврале, марте и апреле 43-го никаких следов пребывания на фронте лейтенанта Солженицына А.И. не обнаружено. Выходит, что двух самых страшных лет войны, как, впрочем, и трех самых упорных последних ее месяцев, Солженицын не видел». Опять скандал! Ни дать ни взять живой классик, а такое мелкое вранье даже в месяцах…
Но, может быть, даже меньше двух лет без отлучки на передовой командиром батареи стоят четырех лет в пехоте? Сколько пушек было у Солженицына? Какого калибра? Какого назначения?
И опять раздается голос неугомонных антипатриотов:
«Во-первых, он дважды отлучался со своей «передовой» в отпуск, последний раз в марте 44-го, не пробыв на фронте и года. Миллионам это ни разу не удавалось за всю войну. Во-вторых, в его батарее, в отличие, допустим, от батареи подпоручика Толстого на Четвертом бастионе Севастополя, не было никаких пушек. Ни единой.
Дело в том, что Александр Исаевич командовал батареей звуковой разведки, и ему не приходилось не только с боевым кличем «За Родину! За Сталина!» сигать из траншеи, но и давать команду «Огонь!». Он «всю войну» имел дело только с приборами да инструментами. И, наконец, последнее: за все время его пребывания на фронте фактов посещения им передовой хотя бы из любопытства не зафиксировано».
«Да что же это за передовая, если Солженицын не раз приглашал туда погостить своего школьного товарища?»
И вот, рассказывает со слов гостя тогдашняя жена офицера-окопника, «живет Кока у Сани как на курорте, лежит в тени деревьев, слушает птиц, потягивает чаёк да курит папиросы». Словом, как говаривали на фронте, кому война, а кому фуёвина одна. Позже по фальшивым документам, раздобытым ей мужем, в незаконном обмундировании она и сама в сопровождении ординарца мужа прикатила из Ростова к нему в траншею и жила там под снарядами и бомбами до тех пор, пока командир дивизиона не потребовал ее удаления.
Все это понуждает несколько усомниться как во фронтовом героизме, так и в качестве патриотизма Александра Исаевича.
В своих писаниях Солженицын путает даже знаменитый автомат «ППШ» с противотанковым ружьем «ПТР», не знает, как из автомата стрелять, полагая, что, как в винтовке, там следует «дослать патрон». Да и пишет-то как слова военного обихода: «немецкий асС», «военная кОмпания», «РККА обладалО»…
И несть этому конца.
Безбожно путается и в том, когда какие сражения произошли, когда какой район оставили или освободили. Не знает даже, когда началась Курская битва. Уверяет, что наши войска вступили на немецкую землю в январе 45-го, а на самом деле – еще 18 октября 44-го.
Рассказывает, что некоего Аникина освободили в Бухенвальде американцы и отправили в советскую зону оккупации. Но кто же не знает, что трагически знаменитый Бухенвальд заняли не американцы, а мы, и освободили там не только загадочного Аникина, а 80 тысяч действительных узников, коих не было необходимости отправлять в советскую зону, поскольку к ней Бухенвальд и принадлежал.
А вот, поди ж ты, при всем при этом был офицером, командовал, распоряжался людьми. Сам признается: «Моя власть быстро убедила меня в том, что я - человек высшего сорта. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «вы», конечно)… Денщика понукал следить за моей персоной и готовить мне еду отдельно от солдатской. Заставлял солдат копать мне особые землянки на каждом новом месте и накатывать туда бревнышки потолще, чтобы мне было удобно и безопасно».
Уж какая опасность ему грозила, мы знаем.
Примерно такой же риск для жизни, как и у охранявшего Кремль Владимира Солоухина, который до конца войны сторожил, чтобы не уволокли Царь-колокол, прочищал Царь-пушку и гонял ворон с Успенского собора. Но, тем не менее, побалакать о войне, о ее ужасах и потерях любил не меньше Солженицына.
Очень интересны авторские рассуждения о добросовестности знаменитого историка-философа и профессора-генерала Дмитрия Антоновича Волкогонова. В четырехтомнике «Триумф и трагедия» есть такой военно-исторический пассаж: «Гитлер выехал на Восточный фронт. Он пересек бывшую границу и остановился в Кульме».
При звуке знакомого названия у Волкогонова начинается приступ патриотической декламации: «О, Кульм, Кульм!.. В 1813 году генерал Барклай де Толли разгромил французского генерала Д. Вандама под Кульмом».
Действительно, разгромил фельдмаршал Барклай генерала Вандама. Но произошло это не там, где через сто лет по Версальскому договору проложили Польский коридор, не к востоку от Берлина, а к югу – в Чехии (Богемии), недалеко от Теплице, под тем Кульмом, который теперь называют Хлумец…
Любопытно замечание Вл. Бушина о том, что в 1927 году (после выведения из состава ЦК и Политбюро, исключения из партии) за Троцким оставалась только одна должность, за которую сейчас зубами держится Чубайс, - начальник Главэлектро. Какая выразительная гримаса истории или, лучше сказать, параллель: Чубайс в кресле Троцкого!
Для полного сходства только ледоруба не хватает…
Книга заканчивается строками Пушкина:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья…
Россия вспрянет ото сна.
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!