Я позвонила Свете. Трубку взяла Светланка.
- Халло, гутен таг! – прощебетала она, как всегда, в трубку.
- Здравствуй, Светочка, - сказала я. – Как дела?
- Здравствуйте, хорошо, - ответила она, после небольшой заминки переключившись на русский.
- Как школа?
- Хорошо, - сказала она застенчиво.
- Мама дома?
- Да.
- Можно мне с ней поговорить?
- Да, - почти прошептала она еще застенчивей и закричала звонко:
- Мутти!
- Света, - услышала я в отдалении строгий голос матери, - я сейчас не могу, разве ты не видишь?
- Она сейчас не может, - сообщила Светланка вежливо.
- Ну тогда я попозже позвоню, ладно?
- Ладно, - согласилась она тихо и бросила трубку.
Телефон тут же зазвонил.
- Алло?
Это была Света.
- Ну, Светланка ничего не поняла, не дослушала меня. Я ей говорю, подожди минуточку, сейчас я трубку возьму, а она даже не слушает... Я обою на стене держала, не могла бросить. Здравствуй! Как дела?
- Так может мне попозже позвонить, если ты занята?
- Да нет, отдохну как раз!
- А где вы клеите обои?
- В спальне. Начали ремонт во всей квартире. Кроме детской, конечно. там мы и так недавно сделали.
- Ты же говорила, что хочешь квартиру поменять.
- Хотела. Посмотрели мы множество квартир, есть очень хорошие, но такие дорогие... Мне очень хотелось поменять свою квартиру, очень. Ничего не получается. Тогда я решила вместо этого сделать капитальный ремонт.
Уже неделю этим занимаемся. Во-первых, у нас во всей квартире потолки были оклеены декоративной плиткой. Мы это все сдираем и клеим обои на потолок, потом белим их. Со стен обои тоже все ободрали, клеим новые. Надоели уже старые обои. Я хотела бы изменить стиль полностью. Все эти цветочки, блестки кажутся теперь безвкусицей.
- А какие обои вы клеите?
- Бледно-салатные, однотонные.
- В спальне?
- Во всей квартире одинаковые клеим. Ковровые настилы содрали, будем стелить ламинат, уже купили.
- Вы же ковровый настил в зал совершенно недавно купили и постелили!
- Ну, если уж ремонт делать, так делать. Мы решили всюду ламинат постелить. Уже купили, буковый. Кроме этого, нам разрешили сломать стену, отделяющую кухню от зала. Тогда у нас будет кухня вместе с залом и можно будет купить наконец-то новый большой кухонный гарнитур. Я уже присмотрела в каталоге. Светло-бежевый или светло-зеленый, еще подумаю, какой именно. В такую кухню, как сейчас, ничего не поместится, поэтому и ломаем стену.
- Да, - сказала я в раздумье. – Грандиозная перестройка. Наверное, и мебель поменяешь после ремонта? Не только на кухне?
- Это я еще не знаю. Мягкий уголок точно поменяем. Он мне не нравится. Шкафы, может быть, оставим, еще даже не знаю. А, может, отвезем в комиссионку, там видно будет. Я бы все заменила, но ведь денег столько нет. Кухню уже в кредит будем брать, иначе не хватит.
- А я хотела тебя в гости позвать. Теперь вижу, что ты занята.
- Да, работы еще месяца на два, мы уже прикинули, поэтому пока что не до гостей.
- Ну что же, бог в помощь!
- Спасибо, - ответила она.
***
У меня кончился хлеб. Я обнаружила это утром, собираясь завтракать. Посмотрев с сомнением в окно: шел мелкий дождь - я прикинула, что проще: сбегать в магазин или испечь хлеб самой. На то, чтобы замесить тесто, у меня ушло бы минут десять. Поход в магазин длился бы дольше. Посмотрев еще раз в окно, за которым мокли темно-зеленые тополя, я достала муку, коробку с дрожжами, банку с сахаром и соль и, отмерив, сколько нужно, вывалила отмерянное в миску. Часы мешали, я сняла их и положила на стол, подальше от муки.
Часов у меня было четверо. Одни из них мне подарила мама, старые стальные дамские часики с металлическим браслетом, с циферблатом, неосторожно отмытым до чистого ровного блеска при очередной чистке. Я помнила, что было нарисовано на нем раньше: арабские цифры изящной старомодной каллиграфии, мелкая надпись “Сделано в СССР” и слово “Луч” с красивым росчерком на конце. Все это смылось без следа, избавив старые добропорядочные часы от ненужного многословия.
Вторые мне подарил брат - тяжелые шикарные офицерские часы с массивным маховиком внутри, подзаводящим часы при каждом движении руки. Я надевала их, когда хотела похвастаться. Не заметить их было невозможно.
Третьи мне подарила Верочка, эти часы были маленькими, овальными с синим циферблатом и с литым вороненым браслетом, украшенным двумя листочками, скрученными из проволоки. Один из листочков был выгнут больше, чем другой. Когда-то я с силой зацепилась им за край барабана стиральной машинки, вытаскивая из нее белье. Закаленная сталь потянулась, но не сломалась, точечная сварка на концах листочка тоже выдержала удар, браслет остался при своих украшениях.
Четвертые часы мне подарила дочь, и это были, в отличие от всех прежних, не механические часы, а кварцевые. Я не люблю часы, не нуждающиеся в заводке. Их независимость от человека граничит с высокомерием. Батарейка, вставленная внутрь, пресекает возможность дружбы между механизмом и пальцами, берущимися за колесико и вращающими его осторожно ( только пружину не сорвать!). Кварцевость дочкиных часов искупала их форма: часы были сделаны в виде цветка. Носить цветок полагалось как подвеску, на цепочке, что я и делала частенько в дополнение к часам, надетым на руку. Идея носить несколько часов одновременно не смущала меня нисколько. В особо плохие времена я надевала все свои часы за раз, не озабочиваясь тем, что окружающим это могло показаться странным. “Слишком много” часов все равно не было. Их было слишком мало, потому что одних часов не хватало точно: часы отца бесследно исчезли после его смерти. Тщательные поиски ни к чему не привели.
***
- Ай-яй-яй, это тьфу, кАка! – присев на корточки перед маленькой Кристиной, Неля выговаривала сердито, дергая ее за рукава красной курточки. Кристина смотрела на мать, слегка насупившись и поджав пухлые алые губки, не сводя с нее ясных блестящих глаз.
- Что случилось? - спросила я с подозрением. Дерево, возле которого мои подружки обсуждали проблему с “кАкой”, было тисом, а значит, было ядовитым.
- Сунула ягоду в рот! – пожаловалась Неля, вставая. - Я же ей только что объясняла: ” Вот эти ягоды есть нельзя! Это – кака!” Десять раз повторила, показала ей как следует, чтобы она поняла, что я имею в виду. И что же? Только мы отошли, она развернулась и бегом назад. Я за ней, а ее нигде не видать. Я думаю: “Да где же она? Неужели на дороге?” Выбегаю на дорогу, ее там нет. А она спряталась под дерево и ест там, представляешь? Я к ней, вижу, что у нее что-то во рту, сразу сунула пальцы ей в рот и вытащила то, что она жует - ягоду. Ягода раздавилась, теперь я не знаю, проглотила она что-нибудь или нет.
Я испугалась.
- Ты уверена, что она только одну ягоду в рот сунуть успела?
- Не знаю, - Неля посмотрела беспомощно на меня. Кристина, шмыгнув независимо носом, попыталась освободить свою руку из цепкой хватки матери.
- Нет уж, дорогая, - сказала Неля решительно, - ты у меня теперь никуда не пойдешь, - она присела и, ухватив дочку поудобней, выпрямилась, взяв ее на руки.
- Что делать-то? - спросила я.
- Не знаю.
- Про ядовитость тиса всякие легенды рассказывают. Что можно отравиться, если тисовые палочки как шампуры использовать и съесть мясо, которое на них жарилось. Что якобы садовник может умереть после того, как подстрижет живую изгородь из тиса.
- А это точно тис? - спросила Неля, пугаясь.
- Точно. Я интересуюсь книжками про растения, поэтому точно знаю.
- Господи, зачем же такие ядовитые деревья в городе сажают?
- Никто их не сажает, они в Европе всегда росли. Пошли ко мне. Я позвоню своей подруге, она аптекарь, спрошу ее, как нам быть.
Усадив на диван Нелю, начавшую явно нервничать, я порылась в записной книжке и набрала номер телефона Евы. Кристина слезла с колена матери и, отбежав от нее, остановилась посреди комнаты, знакомясь с обстановкой.
- Алло? - сказала Ева.
- Ева, у меня к тебе срочный вопрос. У меня тут ребенок, который сунул в рот ягоду тиса. Ягоду вроде и вытащили, но она раздавилась во рту. И не знаем, может, это не единственная ягода была.
- Сколько лет ребенку?
- Полтора года.
- О! – Ева удивилась неприятно. – У меня тут у соседей юбилей, я вообще забежала за посудой, тебе повезло, что ты меня дома застала. Я сейчас посмотрю в справочнике и перезвоню тебе. Как растение называется?
- Тис.
- Рот пока ребенку промойте, - Ева бросила трубку.
- Рот надо промыть, - сказала я Неле. Она подхватила Кристину на руки и отправилась с ней на кухню.
Через пять минут позвонила Ева.
- Так, я посмотрела, дерево очень ядовито. Берите ребенка и везите в детскую городскую больницу.
- Спасибо, - я положила трубку.
- Надо в больницу везти. Это, кстати, рядом. Пешком можно дойти.
Неся Кристину по-очереди на руках, мы добежали до больничных ворот.
- Кажется, это здесь, - сказала я, читая вывеску. Нервничая, Неля тоже прочла вслух: “Детская клиника”. Кристина, не понимая причин всеобщего беспокойства, вертелась у нее на руках.
- Наверное, туда, - я указала на старинное здание красного кирпича. Войдя в автоматически открывшиеся двери, мы подошли к стеклянной кабинке посреди обширного вестибюля.
- Вот, девочка взяла в рот ядовитую ягоду, - я указала дежурной на Кристину, безмятежно рассматривающую вывески на стенах.
- Вот с этого дерева, - я вынула из кармана лапку тиса, сорванную по дороге в больницу.
Дежурная привстала и, держась одной рукой за очки, посмотрела внимательно на ветку.
- Все ясно, - сказала дежурная, садясь. – Влево по коридору и в кабинет номер 2. Там вас примет врач.
Еще сильней нервничая оттого, что у дежурной не возникло сомнения
по поводу целесообразности нашего появления в больнице, Неля прерывисто вздохнула и, бледнея на глазах, прошла со мной в кабинет. Следом забежал врач, шумно здороваясь и с грохотом подвигая стул маме с ребенком.
- Какое растение?
Я опять показала ветку.
- Что съел ребенок?
Мы объяснили подробно.
- Когда?
Мы посмотрели друг на друга.
- С полчаса назад.
Врач кивнул.
- Кто из вас мать?
- Я, - сказала Неля робко.
- Разденьте ребенка, осмотрим.
Личорадочно стягивая с Кристины одежку за одежкой, Неля отвечала на вопросы врача:
- Вы уверены, что была только одна ягода? А хвою она не жевала? В этих ягодах есть косточки. Косточку вы у нее изо рта вытащили или она ее проглотила?
- Косточку вытащила, - ответила Неля испуганно, суя мне Кристинкину одежду.
- Это хорошо, - одобрил врач. – У тиса очень ядовиты косточки и хвоя. Мякоть ягод не так уж и ядовита.
Он осмотрел Кристину, отводя все время ее ручки, хватающиеся за стетоскоп.
- Ну, что, - сказал он, оканчивая осмотр, – выглядит не плохо, но домой я вас не отпущу. Оставайтесь до утра под наблюдением. Если ночью не появится признаков отравления, значит, пронесло.
Неля кивнула.
- Сейчас придет сестра и отведет вас в палату, - он попрощался и вышел, оставив нас в пустом кабинете.
- Хоть, слава Богу, кажется, пронесло, - сказала Неля, одевая Кристину.
- Тебе что-нибудь принести сюда?
- Да что там... Это же всего на ночь. Телефон у меня с собой есть, я мужу позвоню, приедет. Как же это ты так? - обратилась она строго к Кристине, застегивая ей пуговички на кофте. – Говоришь ей, говоришь, а она такая своенравная, - сказала она, качая головой. – А если бы ты отравилась? - она снова обратилась к Кристине строго. – Что тогда? Ну что тогда?
- Что с ребенка возьмешь? - я подала Неле башмачки. – Красивые ягоды, красные. Да еще запретные. Разве она может понять, что это опасно?
***
Мне позвонила Оля, оторвав меня от подсчитывания монет в кошельке.
- Ты, конечно, знаешь слова “русак” и “русачка”? - спросила она. – Что ты думаешь об этих словах?
- Ничего хорошего, - ответила я, высыпая монеты на стол. - Я не желаю, чтобы меня так обзывали. Я не русачка, у меня есть национальность, и она по-другому называется. Придумали, тоже.
- Ага! – сказала Оля с удовольствием. – А что ты на это скажешь: Афанасий Никитин называет себя и своих спутников русаками. Процитировать? - она процитировала.
- Какой Афанасий Никитин? “Хождение за три моря”?
- Да! Я занялась историей этого слова и похоже на то, что это и есть древняя форма понятия “русский”. Хотя спешить не буду с выводами, я набрала очень много материала, надо систематизировать и анализировать.
- Ты хочешь сказать, что это совершенно нормальное старое русское самоназвание?
- Да!
- А я это слово новым считала. И к тому же жаргонным каким-то, вроде клички.
- Да что ты! Это слово используется в классической русской литературе, и не раз! Процитировать? - она процитировала.
- Странно, когда я эти книги читала, я это слово там не заметила.
- Ну кто же это будет каждое слово замечать? Я и сама обратила на него внимание уже здесь, в Германии, когда увидела, что оно активно используется переселенцами из России в качестве самоназвания. Многим оно не нравится, кстати, не тебе одной. Многие считают, что у него есть отрицательная окраска. А я тебе говорю: совершенно нормальное слово, литературное. Можешь его спокойно использовать.
Я досчитала монеты и отправилась в магазин подержаных вещей.
Магазин был полон русаков и русачак. Женщины всех возрастов перебирали одежду и осматривали посуду, выставленную на столах, советуясь друг с другом.
- Ну что, посмотрела я в магазине большие кастрюли. Двадцать пять евро! Двадцать пять евро за одну кастрюлю! Пришла сюда, купила за три. И что? Все равно без дела стоит. Никто борщей моих больше не хочет, перестала варить. Все колбасой питаются, йогуртами. А если бы я за двадцать пять купила?
Слушательница кивнула головой, совершенно одобряя, и взяла в руки глазурованную глиняную миску, чтобы оглядеть ее со всех сторон.
- Хорошая кофта, хорошая, можно брать, - произнес рядом старческий голос. Полная приземистая старушка обернулась на голос и, смутившись, ничего не ответила.
- А я вот куртку себе смотрю, - продолжил ласково старичок, снова обращаясь к ней. – Вот, не знаю, не маловата ли? - он развел руками, демонстрируя куртку на себе.
- Нет, не маловата, хорошо сидит, - возразила старушка.
- А здесь вот тесновато застегивается вроде.
- Хорошо выглядит, хорошая куртка, - возразила бабушка снова.
- Может, еще и шляпу взять?
Порозовев в лице и от этого помолодев, бабушка подхватила свою кофту и отправилась вслед за ним к шапкам и шляпам.
Я приходила в магазин как в музей ненужных вещей. Все эти вещи, выставленные на продажу, были сданы сюда владельцами за ненадобностью. Магазин при церкви принимал их даром, и корысти в том, чтобы сдать их сюда, не было никакой. Вещи были просто не нужны владельцам. Разбирая их, я гадала, кто сдал их сюда.
Люди бедные сдавали одежду, заношенную донельзя, и посуду с трещинами. Они полагали, что найдется кто-то, у кого и этого нет, и кто купит за гроши этот хлам. Очевидно, они были правы, потому что магазин принимал и такие вещи без возражения. Кто-то действительно покупал их.
Люди среднего пошиба сдавали добротную одежду с явными следами носки и сервизы, утратившие свою ценность по причине того, что одна из чашек разбилась.
Богатые люди сдавали дорогую одежду без малейших следов употребления и керамику, купленную ими за границей в качестве сувениров во время очередного отпуска. Восторженное настроение летнего пребывания на южном песке под пальмами улетучивалось без следа с наступлением серой, скучной немецкой зимы. Сувениры, выставленные в парадных комнатах в витринах из красного дерева, утрачивали свою прелесть, начинали выглядеть чужеродно в сумерках коротких декабрьских дней и отправлялись сюда, в магазин.
За этими несостоявшимися сувенирами я и охотилась. Моя страсть к керамике, почти такая же старая, как и я сама, родилась в песке проходного двора прииртышского города в виде белого фаянсового черепка с пузатой розой на выпуклом боку. Чистая песчаная почва сохраняла древности в первозданном виде. Черепки, выуженные на свет божий при систематических раскопках детской лопаткой, протертые пальцем или подолом платья, сверкали, как драгоценный хлам торговых побережий.