Кажется, что это было давно…
Пять часов не вечер, но и день не тот… Я спешу домой. Много дел, впереди дни радостных студенческих каникул. Как бы сказал остроумный отец – планов громадьё. Надо бы успеть заскочить на филателистическую выставку – и домой.
Мог ли я в тот момент вообразить, что это мероприятие в обыкновенном доме старинного вида, красующееся логотипом «ФилМакс» будет позднее вспоминаться как жуткий сон, из которого выползаешь весь в холодном поту, как один из тех причудливых знаков Судьбы, которые переворачивают наши представления. Не о жизни, нет – о себе самом…
Со вкусом размещённые экспозиции с почтовыми марками, открытками, целыми и цельными вещами напоминало о том, как ярок и многообразен мир. Нет, я не был таким уж фанатом почтовых марок, каким был мой отец: тот мог часами сидеть за своими огромными кляссерами, которые листал с величайшей осторожностью и показывал лучшим друзьям только из своих рук. Но мои детские воспоминания сотканы не только из старого мяча, вечно в налипшем песке, или поездок с родителями на курорты с солёным морем и первой остро-пахнущей пойманной рыбкой, а и со сказочно-красочными французскими журналами про филателию, которые бывало брал с собой под подушку. Мне всегда казалось поразительно-интересным, почему взрослые дядьки и целые толпы молодёжи возятся с этими крошечными бумажками, а марки поблеклей и побесцветней иногда ценятся гораздо больше, чем яркие глянцевые паровозы, бабочки или эпизоды из футбольного матча…
О выставке сообщалось заранее по телевизору и мне хотелось посмотреть на это богатство тем, серий и номиналов. Они были аккуратно наклеены на стендах, а некоторые коллекции размещались под стеклом на своеобразных «витринах». Я подошёл к столу, где несколько небрежно были расставлены какие-то старинные марки и конверты. Почему-то меня заинтересовала крошечная картинка с птицей. Разглядывая миниатюры некоторое время, я неосторожно махнул рукой и обнаружил, что дощечка сбоку смещается, - похоже это был виды видавший выставочный стол с рассохшимися деталями. Я машинально оглянулся. Посетителей выставки было не много, и в тот момент они были на достаточном расстоянии от меня…
Нет, странные, неуместные мысли не озаряют, они легко, словно вдох, появляются и тут же исчезают, сделав своё дело. Двумя пальцами я осторожно достал марочку с белой птицей и стараясь быть как можно более незаметным сунуть её в пустой спичечный коробок, оказавшийся в кармане. «Я только посмотрю по каталогам, что это за марочка и из какой страны, завтра зайду и суну назад, никто конечно не заметит. А что если я совершу какое-нибудь открытие, разглядывая эту птичку?..»
Вечер дома был довольно обычным – моя девушка с её подругой, музыка, ужин, телевизор, компьютер… Положив на стол помятый коробок, я как-то забыл о нём, думая поначалу заняться изучением странной марочки наутро.
Сон был настолько туманным, что ни одного образа мне вспомнить не удалось. Похоже, меня разбудил звонок в дверь. Увидев, что один в квартире, я поплёлся открывать. На пороге стоял милиционер. Обычный милиционер, в меру вежливый и в меру медлительный…
- Это квартира Косарева? А Николай сейчас дома?
- Да, а что случилось?
- Да не беспокойтесь, у меня только один вопрос: вы были вчера на Лосева пятнадцать на выставке «ФилМакс»?
Это можно сравнить с прикосновением чьего-то огненного пальца к макушке, когда обнаруживаешь в себе что-то очень нехорошее, лживое, и проваливаешься в некое болезненное состояние, где чувствуешь рядом дьявольскую усмешку.
- Нет, я там не был, - почему-то сразу выпалил я.
- Где вы были в семнадцать тридцать?
- Я был дома и смотрел телевизор, - тут я лихорадочно стал вспоминать, какие передачи могли показывать в такой момент, но милиционер быстро попрощался и ушёл.
«Как они могли узнать, что это сделал я! – пронзали меня неприятные молнии мыслей. – Камеры наблюдения? – да, там должны быть камеры наблюдения… А вообще, что я собственно сделал? Кто решил, что я что-то сделал? Ну, я просто взял посмотреть эту маленькую марочку, я ведь её положу назад, сегодня же… Постой-ка, а как я туда теперь приду?.. А что если эта крошечная бумажка стоит миллион долларов?! И что же получается, я грабитель? И так глупо, и так нелепо…»
Отряхнувшись от шока я бросился в свою комнату. Марки, этикетки, купоны, талоны, какие-то бумажки неизвестного назначения – почему-то я вечно сую в спичечные коробки, которых накопилось у меня большущая коробка, да ещё валялись кругом на письменном столе, в шкафу… Коробок с вчерашней маркой должен был быть где-то на видном месте, и я лихорадочно стал перебирать спичечные коробки, но о ужас! – нужной марки в них не было…
Радио негромко играло на кухне, но до меня стали долетать странные слова из новостей:
- …Похищен уникальный раритет… «Базельская голубка»… тысяча восемьсот сорок пятый год… кантон Швейцарии… первая в мире трёхцветная марка… сто тысяч долларов… ведётся поиск преступников…
Светило солнце в окна, но я как в полутьме рылся в свалке коробков, тщетно открывая и бросая содержимое на стол, на пол… Весь этот хлам, да и всё имущество нашего дома не стоило той единственной крошечной марочки, которую надо во что бы то ни стало найти и вернуть…
Мои родители честные работящие люди, и в нашей семье слово «кража» было идентично слову «позор», а «вор» в моём представлении должен был наказываться отрубанием руки, как в древности… Эти представления были до сегодняшнего дня и казалось простыми и стройными. Сегодня я сам должен чувствовать себя вором, грабителем, обманщиком, хитрецом…
«Но почему? – я не желал сделать ничего плохого! – да нет, я сделал плохое, я совершил преступление, а теперь ещё хочу перехитрить самого себя, убедиться в своей невиновности…»
Терзания были тем более мучительны, когда я представлял, что будет с отцом, когда он узнает, - а он конечно же узнает!..
…Этот кошмарный день закончился намного проще, чем я думал в тот момент, когда рылся в поисках «Базельской голубки». Марка оказалась на дне коробка перевёрнутой, потому я не сразу её заметил. Пришедшему позднее следователю я сразу же всё объяснил и передал марочку, тот обнадёжил тем, что при наличии поручительств и согласия владельцев коллекции уголовного дела могут не возбуждать… Родители назначили смехотворное в сравнении с моими терзаниями наказание – месяц не гулять, друзей домой не приводить… Но – глаза отца, этот невыразимый укор честнейшего человека, которого я опозорил, останется жгущими частицами в моей душе на долгие годы.