Перекати-поле

Анна Кочергина
Он последний раз затянулся сигаретой и выбросил окурок в окно машины. Мы оба молчали. О чём нам говорить, когда уже нельзя обмануть друг друга? Мы врали постоянно. Я – по мелочам, чисто для антуража. Например, врала, что иду гулять, а сама сидела в одиночестве дома и читала книжку. Или говорила, что не испытываю к нему никаких чувств, кроме чувства юмора. Он врал намного масштабнее. Говорил, что у него нет другой. Интересно, как же он обходился без женщины, если мы встречались раз в полгода?.. Или заявлял, что никого не приводит на ночь, а меня вот привёл. А я к своей досаде не могла вспомнить, так ли застелила постель в прошлый раз или по-другому. Он врал, что купил дом, а сам жил в квартире друга. Он врал, что ему звонят по работе, но эти «коллеги» почему-то просили его позвенеть чайником на кухне в доказательство, что он всё-таки дома… И этим своим «коллегам» он на прощание говорил: «Я тебя тоже».

Я всё время говорила себе: «Вот и всё. На этот раз мы расстались навсегда». Но потом изыскивала способы вернуть его. Или он возвращался сам. Я лежала в его объятьях и думала, что нельзя вот так всё спускать ему с рук. И начинала что-то говорить. А он слушал. В это время кто-нибудь звонил. И потом возвращаться к прерванному разговору было неуместно.

У нас были глупые способы мириться. Мы ждали праздников, пусть даже самых мелких, чтобы появился повод поздравить друг друга и начать всё заново. Ещё были случайные встречи, которые ни к чему не приводили. Мы болтали, как старые знакомые, которые давно не виделись и которые не расстроились бы, не встреться они ещё десять лет. Я при таких встречах делала вид, что не очень-то и рада. Он, наверное, действительно не очень радовался. Словом, у меня была надуманная, а у него искренняя и полная уверенность, что мы прекрасно проживём друг без друга.

И вот сегодня мы решили устроить прощальный вечер. Точнее, решила я, а он позволил мне встретиться с собой. Я вскоре уезжала на стажировку за границу, и хотела оставить всё ненужное здесь, в России. Он, понимала я, был пережитком, который можно тащить за собой постоянно. Но тратить жизнь на такие «глупости» я не хотела.

Он ждал. Повернул ко мне своё несколько грубоватое и брутальное лицо и молчал. Я смотрела на его ресницы. Они были длинные и пушистые, как у тургеневской девушки. Я никогда не видела ни одну тургеневскую девушку, но почему-то была уверена, что у неё непременно должны быть именно такие ресницы. «Интересно, - думала я, - зачем ему такие ресницы? Я вот, например, часами колдую над своими, чтобы они стали хоть чуточку длиннее, а тут…» Скорее всего, сама природа позаботилась о маскировке. Ресницы у него – как яркое оперенье тропических птиц. Или нет: как растение, которое манит насекомых своими пёстрыми цветами, а потом ам! – и цветочки захлопывают лепестки прямо над головами бедных букашек. Я смотрела про это в «Мире животных». Не будь таких ресниц, его лицо стало бы просто лицом бандюгана или подлеца.

Он неправильно истолковал мой пристальный взгляд.
- Поехали ко мне.
- «К тебе»? – передразнила я. – У тебя и дома-то своего нет. Ты же кочевник… Перекати-поле. «Перекати-поле, перекати-по-ооо-ле» - запела я на манер Надежды Чепраги.
Он обиделся.
- А что, быть кочевником так уж плохо?
- Как тебе сказать… - я перешла на свой обычный насмешливый тон. Я позволяла себе это лишь потому, что знала: терять уже нечего. – Развитые народы всегда характеризовала осёдлость. А кочевниками издавна были азиаты, то есть стоящие ниже по уровню развития нации.
- Хватит умничать. Много ты понимаешь. Дурочка. Вот уж верно говорят: длинные волосы – короткий ум.

На этот раз обиделась я. У меня правда были очень длинные волосы. Я могла простить любую шутку, но сомнения в моих умственных способностях не допускала.
- Эту поговорку придумали лысые, - буркнула я. – У которых нет денег на пересадку волос.

Он засмеялся и снова закурил. Мне хотелось думать, что он нервничает, но я знала: он просто много курит.

Когда-то он был женат, развёлся, и у него осталась дочка. Я частенько представляла, какой бы стала хорошей мачехой. Если бы у нас появился свой ребёнок, я никогда бы не делала разницы между ними. Я любила детей. И они, как правило, любили меня. Меня всегда любили дети и собаки.
- Ну так что, едем? – снова спросил он.

Я вдруг взорвалась.
 - Что я тебе – девочка по вызову?!
Как будто не я час назад позвонила и предложила встретиться.
- Ничего ты не понимаешь, - опять сказал он.
- Как же тебя понять, если ты ничего не говоришь? – не отдавая себе отчёта, я повторила фразу Грозного из «Иван Васильевич меняет профессию». Я обожала этот фильм и весь его растащила на цитаты.
- Тебя отвезти домой? В отличие от меня, ты осёдлый гражданин и имеешь собственную крышу над головой! – съязвил он.

Машина остановилась возле моего подъезда. Кстати, машина тоже была не его, а друга.

Дома мама смотрела телевизор. Увидев меня, она удивлённо подняла брови:
- Ты же собиралась ночевать у Тани?
- Передумала, - ответила я, скидывая босоножки. – Валерка ехал в мою сторону, ну и подвёз.
- А-ааа, - протянула мама и снова стала смотреть телевизор.

Валерка и Танька – жених и невеста. В сентябре у них свадьба. Из всех моих подруг одна Танька была «пристроена», и судьба прочила ей тихую семейную жизнь и уютную старость. Остальные, как и я, метались по жизни или шли по кругу, усеянному граблями. И добросовестно наступали на каждые.

Я пошла в ванную, предварительно поставив телефон на беззвучный режим. Чтобы была надежда после выхода из ванной увидеть присланное сообщение.

Моюсь я долго. Точнее, моюсь-то я не очень долго, но люблю не спеша разглядывать в зеркале своё лицо, корчить рожи, мазаться кремами… Сегодня я мылась дольше обычного.

Когда вышла, мама уже спала. Фильм, который она смотрела, давно закончился.
На телефоне не было ни СМС, ни пропущенных вызовов. Я легла спать.

Через неделю в это же время я ехала в вагоне на стажировку, и улыбчивый проводник восхищался моими длинными волосами.