10.
;;;
В школе у меня не было друзей. Был один человек. Не друг. Но был же. По имени Эпер-ти. Худой и бледный очкарик на инвалидной коляске. Он страшно заикался, когда нерв-ничал. Но со мной говорил смело и быстро. Слушая его, я забывал о том, как он внешне непривлекателен. В такие моменты он казался мне чуть ли не Аполлоном. Я искренне любил его и жалел. Даже в моменты его злости. Как все больные люди, он осознавал не-излечимость своего недуга. Это страшная обреченность отравляла его душу и делала обозленным на всех и вся. В гневе, в бессильном бешенстве Эперти страшно ругался, махал руками и потом резко замолкал, словно отключался. Я, как мог, поддерживал его. Но не думаю, что это хоть что-то значило для него. Мы не были друзьями. Мы были одиночками. Одиночка один и одиночка два. Великий бунтарь и злой гений.
Однажды Эперти сказал мне вроде бы глупую такую фразу. Я плавал в бассейне, а он си-дел на шезлонге и пил ананасовый сок. Когда я вынырнул из воды и подошел к нему, он протянул мне полотенце со словами:
- Я так хотел, чтобы ты утонул…
- Чего? – улыбнулся я.
- Чтобы твое тело плавало на воде, как умершие рыбы плавают вверх брюхом…
- Сдурел! – засмеялся я, а он ловко перебравшись с шезлонга на инвалидное кресло по-
ехал в сторону. Пару раз на меня оглянулся. Через много лет я понял те слова по-другому. Эперти ненавидел меня за ту жалость, которую я к нему испытывал. В его ис-калеченном природой теле скрывалось поистине «нарцистическое» самолюбие. Его душа была создана не для обличья «маленького уродца». Но это было ненадолго…
11.
;;;
Всё это было до тебя. Жизнь, смех, радость, счастье, слезы, любовь. И всё это казалось было таким настоящим и брутальным. Я и не знал, как всё поменяется с твоим приходом. Станет на миллионную долю ничтожным, обесценится, уравняется, стерется…
А была ведь любовь? Была…В 14 лет. Кровавая и безответная. К главному плейбою рай-она Дункану Джеймсу. Он встречался со старшей сестрой Эперти – Лорой. Она входила в категорию «элитных» девушек – блондинка, высокая, длинноногая и тупая по самое никуда. В то время я особенно не осознавал, что испытываю к нему. Мне нравилось смотреть на него, разглядывать, перекидываться парой фраз и, если удавалось случайно прикасаться. А он был старше меня почти на десять лет и работал инструктором по пла-ванию в спортивном комплексе. Инструктором по плаванию. И я ходил туда. Специаль-но. На душе витала что-то сладкое и нестерпимо приятное, когда он встречал нас у раз-девалки и, похлопывая по плечу, советовал не забыть одеть плавки. Я единственный сме-ялся над его шутками. Остальные парни хмуро ухмылялись. И так, как мужская разде-валка это тоже своего рода место для «мужских» сплетен, то я, занимавший позицию не-мого слушателя, знал многое. Например, то, что парням Дункан не нравился. И очень.
- Да он педик! – как-то услышал я. Спросил, как это, педик? Парни долго смеялись надо мною, но объяснили. То ли от этого, но с этой минуты что-то прошло. Он больше не был мне нужен. Он стал еще одним в моей бесчисленной коллекции. В моем засушенном гербарии. В моем собрании впитанных душ. Сколько их там было до тебя? Не знаю…
12.
;;;
- Я заказал это небо для тебя…- сказал мне Марио. Мы стояли на балконе шикарного номера пятизвездочного отеля в центре Милана. Внизу проносились машины, брели лю-ди, мигали огни. Милан был у моих ног. Я смотрел на него с широко раскрытыми глаза-ми. Я пожирал его, как сумасшедший Нерон, хохотавший в пламени огня. Рядом был Марио. Он налил мне шампанского. Я отпил глоток. Оно золотистое. Дорогое. «Кри-сталл».
- Вкусно? – спросил Марио. Я кивнул и еще глотнул. Марио спросил -, Я попробую?
- Пробуй…- я протянул ему бокал, но губы Марио направились отнюдь не туда. Он по-
целовал меня. Быстро. Остро. Отошел в сторону. Он был печален. Я отпил шампанского.
- Понравилось? – подошел я к Марио.
- Да…
- Это хорошо…
- Да…
Больше Марио ничего не говорил. Он ушел внутрь. Разговаривал по телефону. Потом пришла целая толпа его друзей, с которыми он познакомил. Причем называл «мечтой Ботиччели» или «драконом» за раскосые глаза. Я чувствовал его опеку. Порой мне каза-лось, что он любит меня. Но я сразу же отгонял эти мысли, поднимая их на хохот. Я и Марио? Да это же чушь! Он Марио Ачарри и этим всё сказано…
Проснулся я на следующий день в общей наваленной постели. Со мной лежали три ка-кие-то девицы, два парня и пятнистая собачка Марио. Вокруг валялись бутылки, разби-тые бокалы, разбросанная еда и спящие люди. Кто где и кто с кем – непонятно. Единст-венный неспящий человек был давний друг Марио – Тони. Он сидел в кресле и смотрел арабский канал «Аль-Джазира», поедая баночку детского питания и запивая всё пивом.
- Где Марио? – спросил я.
- Ушел давно…
- Давно?
- Ну да…Утром!
- А сейчас?
- Близится к вечеру, Дракончик…
- Он мне что-то передавал?
- Да-а…что ты мразь и сукин сын!
- Да пошел ты! – я ухожу. Чего злиться на человека, который к своим сорока годам
Перепробовал всю аптечку, чем только не кололся, что только не нюхал и не пил.
Ждать Марио я не стал. Взял плащ в руки и пошел гулять по городу. На улице шел дождь. Мелкий-премелкий…Как уколы иглами по всему телу. Боль. Сладость.
13.
;;;
Летом на два месяца я покидал вас. Я уезжал на ферму. К деду. Но, он видел меня так же, как и родители, что оставались в городе. Дни напролет, начиная с того момента, как моя нога ступала на землю цвета ржавчины, я упаивался этой свободой. Настоящая жизнь и реальность исчезали. Они уступали место моей реальности. Где я был и Богом, и Дьяво-лом и самой последней птичкой. Там царило счастье и спокойствие. Там было всё так, как того хотел я и лишь я. Это была утопия самообмана, но до чего приятная…Я сидел на пурпурном троне и рядом восседал мой отец. Он был в орденах и улыбался. Он гор-дился мной, нежно держал за руку маму и весело шутил со стоящим поотдаль тем самым Динго Томасом, живым и невредимым…
Яркие лучи солнца приводили меня в реальность. Я опять спал на кукурузном поле. Лицо безжалостно горит, а на ферме ждет дед. Он хитро подмигнет мне и предложит поспать в более человеческих условиях. Звонил отец и дед, как всегда сказал, что я сплю. И я вправду ложился спать и сквозь тростниковые полупрозрачные двери видел его. Он рас-пустив чуть длинноватые седые волосы садился в кресло-качалку и начинал курить. Но не обычные сигареты, а длинную узкую трубку-тоббака, что раньше, когда здесь проно-сились со свистом гремящие сорняки, раскуривали индейцы и дымок клубился, улетая куда-то вдаль. Мама часто-то говорила, что в их роду были индейцы из аризонской ре-зервации. Для истинно католического отца это было шоком и он запрещал ей вести такие разговоры на людях, ну и при мне. Я же ничего предосудительного в этом не видел. И даже гордился, что в моих жилах течет кровь этих гордых и бесстрашных людей. В этой истории бледнолицых я презирал.
Однажды я спросил у деда:
- Как бы меня звали, если бы я был индейцем?
Дед ответил:
- Бродячий волк…
- Почему?
- Потому, что ты Динго…
На остальные мои вопросы он не ответил и молча раскуривал трубку. Я с полчаса отпля-сывал перед ним, и когда мне надоело ожидание, я пошел в кабинет. Там среди громад-ных полок откопал энциклопедию и нашел обозначение термина «динго». Дикая австра-лийская собака темно-оранжевой окраски. Мне так понравилось обозначение моего до-селе казавшегося странным имени, что в этот же вечер я убежал на поле, где носился, как угорелый. Я становился на четвереньки, поднимал голову вверх и начинал выть на луну. А один раз кто-то положил мне руку на плечо и я с перепугу отпрыгнул вперед на доб-рых десять метров. Чего можно ожидать ночью в густых зарослях кукурузы?! Какого-нибудь обезумевшего фермера или знаменитых детей кукурузы с громадными топорами. Но я ошибся. Это был всего лишь мой дед. В сером плаще, шляпе и с керосиновой лам-пой в руке. Смотрел он на меня с нескрываемой улыбкой. Глянув на луну, сказал:
- Сегодня полнолуние, малыш…
- Да и поэтому…- начал было я, но он меня перебил:
- Динго никогда не воет на луну!
- Почему? – спросил я.
- Потому, что динго – это одиночки…они ни к кому не привязываются и не тоскуют!
они бегут по бескрайним просторам и ищут добычи, вместе стаей, но всё равно по оди-ночке…
- И динго всегда будет один? Он никого не полюбит?
- Почему же? Он полюбит того кто сможет его приручить. Динго дикая собака…но,
если полюбит, то на всю жизнь…
- И как динго найдет того, кто его приручит?
- Этого никто не знает, малыш…он может и не найти и умереть вот так вот в одино-
честве…- дед замолк. Подняв с земли лампу, проговорил. – Пошли, малыш. Уже поздно.
Я побрел за ним. Он шел быстро. Я еле поспевал за ним. Порой отставал, запутываясь в кукурузных зарослях и падая, спотыкаясь об корни. Тогда приходилось разыскивать деда по слабому желтому сиянию вдалеке. Когда же догонял и шел вровень с ним бешено дыша, видел, что он спокоен. Дед как-будто не замечал моего отсутствия, или был уве-рен, что я догоню. И я догонял и начинал вести расспросы про динго дальше. Безрезуль-татно. Дед ничего не говорил. Так мы с ним и брели до дома…
14.
;;;
Меня посещает двойная боль. Когда я злюсь и хмурю брови. Первая боль от внутреннего дискомфорта, вторая от шрама, пересекающего левую бровь. Шрам этот небольшой. Он делит бровь на две полосы, не доходя до глаза. Этакая сбритая линия. Зато он глубок и заживание проходило долго. Врач сказал, что он слегка задел какое-то нервное оконча-ние и поэтому до сих пор побаливает. Это шрам, как отметина. Отчет даты, возраста. Ровно пятнадцать лет, подросток, Динго Рафер. Так отметили меня, когда привезли в больницу с рассеченной бровью, изливающегося кровью. Наложили швы. Прибежал ка-кой-то врач, стал расспрашивать, кто меня побил. Я ответил, что сам ударился. Врач по-качал головой, зачем обманывать, ты сам бы так никогда не смог удариться. Я настаивал на своем, а когда он мне надоел, то послал его к чертовой матери. Врач ушел, шепнув медсестре, что скорее всего я получил по заслугам от местной шпаны. Ну и ладно, по-думал я, фантазируйте дальше. Я не хотел и не мог ничего сказать. Худой окровавлен-ный мальчик с бешено горящими раскосыми глазами. Я отбивался от медсестер, расца-рапывал до крови итак изувеченную бровь. Растерзывал наложенные швы. Приводил всех в ужас. Я звал мать. Я плакал. Это был мой первый нервный срыв…
…К ночи приехала мать. С покрасневшими от слез глазами. Увидев меня она кинулась обнимать меня, целовать и что-то шептать сквозь слезы. Ее появление подействовало на меня, как транквилизатор. Я был спокоен, как удав. Хотя внутри всё еще продолжало что-то колыхаться. Но я не позволял себе слабости. Я должен быть сильнее, твердил я про себя. Голова сильно болела. На спине была ссадины и синяки. Во рту пекло от крови.
- Что с тобой? – спросила она.
- Упал – ответил я.
- Как упал?
- Ну так вот…
- Ты сильно ушибся?
- Да нет, мам, всё в порядке…
- Врачи говорили, что ты…
- Увези меня отсюда!
- Что?
- Увези меня отсюда, пожалуйста!
- Но ты же…
- Мне уже лучше, намного! Мама!
- Ну ладно…
- Мама! – я крепко обнял ее.
- Я сейчас позвоню отцу…
- Не надо! – закричал я.
- Что?
- Не надо, мама, его беспокоить…мы сами поедем домой. А он на ферме. Мам…
- Какой-то ты странный – вздохнула она. Я промолчал. Мама ушла. Вернулась через
пару минут, чтобы забрать меня. В машине я немного вздремнул и проснулся, когда мы сворачивали у столба с желтой табличкой. Мы ехали на ферму, осенило меня. Я вскочил и начал трясти ее за плечи. Мама затормозила и обернулась назад. Я отвернулся.
- Что такое, Дин?
- Почему мы едем на ферму, а не домой?!
- Потому, что уже поздно и я подумала, что нам лучше переночевать у деда, а с утра,
выспавшимися поехать в город…вот и всё…
- Нет, поехали сразу домой!
- Не понимаю…
- Я хочу домой! – перешел я на крик.
- Успокойся, Динго! Мы едем к деду и точка! Я устала и не смогу вести машину! – она
нажала на газ. Автомобиль поехал дальше по темному шоссе. Я минуты две сидел не двигаясь. Вдруг меня сквознуло острой болью. И отпустило. Я прыгнул на руль. Мама пыталась отпихнуть меня в сторону, но я крепко вцепился в руль. Помню ее крики, мета-ния машины из стороны в сторону. В какой-то момент я увидел, что мы несемся прямо на грузовик. Расстояние было милиметрическое. Я видел лицо водителя грузовика. Мо-лодой парнишка, видимо заснувший за рулем. Он пробудился от звуков сигнала нашей машины. Он буквально окаменел. Его глаза полные страха были похожи на замерзшее стекло. Он был мертв до столкновения. Он не пытался ничего сделать. Я смотрел ему в глаза, а мои руки повернули руль, чуть ли не выдернули его с мясом. Машину отнесло в сторону. Она ударилась об деревом, но не сильно – слегка помялся бок. Я откинулся на заднее сиденье. Где-то в метрах двадцати затормозил грузовик. Хлопнула дверь. К нам бежал тот парнишка. Я тронул за плечо маму. Она сидела прижав сумочку к груди. Я ви-дел, что она то плачет, то смеется. Она была так бледна, что я испугался.
- Как вы? – стал стучаться к нам водитель грузовика. Я вылез из машины, и не обращая на него внимания, помог выйти маме. Парнишка размахивал фирменной бейсболкой красного цвета. Я смотрел сквозь него. Небо гуляло среди нас. Мама заговорила:
- Лучше мы поедем домой…
Я молчал.
-Я могу подвезти вас! – проговорил парнишка. Мы согласились. Машину катилась вслед за нами, прицепленная к грузовику тросом. Мама заснула. Я курил, выпуская дым в окошко. Водитель в тысячный раз просил не заявлять на произошедшем. Его слова сли-вались в общую массу и бродили где-то на задворках моего сознания…
- Меня уволят, если узнают…это в первый раз…просто я устал…в две смены…уже двое суток, как не сплю…мне просто деньги нужны, понимаешь? Если, что, то я заплачу за ремонт…меня зовут Роб…
- Пока, Роб! – сказал я, захлопывая дверцу грузовика. Мама уже открывала калитку. В доме было не огонька. Я пошел отцеплять машину. Роб стоял рядом. Я отдал ему сверну-тый трос. Он переминался с ноги на ногу. Хотел что-то сказать, а может спросить.
- Не нужно денег…- сказал я ему. Роб вопросительно глянул на меня. Я усмехнулся:
- Лучше подари мне свою бейсболку!
- Чего? – заулыбался тот.
- Я всегда хотел быть водителем грузовика «Кока-Колы»! В детстве, конечно…
- Ты шутишь!
- Нет!
- Шутишь!
- Да нет же!
Роб повторил эту фразу губами, я отрицательно замотал головой.
- Бери! – он снял бейсболку и протянул ее мне.
- Новая?
- Ага, всего два дня относил!
- Жалко…
Роб сщурил глаза. Они светло-зеленые.
- Она не пахнет тобой…- тихо сказал я. Зрачки его светло-зеленых глаз расширились. Он слегка улыбнулся и потащил трос в грузовик. Я остался стоять у машины. Роб сел в гру-зовик. Завел его. Поехал. Через метров десять грузовик остановился. Я улыбнулся. Он выпрыгнул из кабинки и медленно, будто обдумывая каждый шаг, приблизился ко мне.
- Кроме бейсболки тебе ничего не надо от меня? – спросил он.
- Надо…
- Что?
- Догадайся сам…
- Потом…- сказал он.
- Потом! – согласился я.
Роб ушел. Исчез в темноте. Я не знаю, что это было. Минутная страсть? Искра? Отчего? Почему? Зачем? Я так и не заснул. Всё думал. Размышлял. Это было так непохоже на меня. Повести себя так почти с первым встречным, сблизиться с человеком абсолютно его не зная. Засыпая где-то под утро, я прошептал себе, чтобы это не было, это было пре-красно. А за окном пролетали голуби. В парке кто-то играл на флейте…