Население барака, в котором сразу после войны пришлось жить моему приятелю, по его словам, было мирное. Все друг к другу относились дружелюбно, за одним исключением. Жил там один плюгавый старикашка, который про себя говорил, что раньше он был техником. Техником чего - он не уточнял.
Так вот этот безобидный с виду старикашка ухитрялся ежедневно портить всем настроение. Он постоянно лез ко всем с советами, которых у него никто не спрашивал. Ещё он имел привычку, просыпаясь утром раньше всех, занимать единственную на весь многонаселённый барак, уборную. Занимал надолго и устраивался там со всеми удобствами. Он брал с собой книгу «Жития святых», садился «орлом» на унитаз, закуривал папиросу и принимался внимательно изучать, как жили святые.
Постепенно у дверей уборной выстраивалась длинная очередь и те, кого особенно припирало, начинали стучать в дверь. На стук старик суровым голосом отзывался одним словом «занято» и продолжал читать свою любимую книгу. Вздорный был старикашка, и, понятно, что остальные жильцы его молча ненавидели, но чувств своих открыто не проявляли.
Жила в этом бараке одна молоденькая девушка Ниночка, которую все жильцы искренне любили и уважали. Нина была круглой сиротой, работала на Трёхгорке ткачихой, жить ей было трудновато, но никто никогда не слышал от неё ни единого слова жалобы на трудности жизни. Она всегда была весёлая и приветливая.
В это время в Москве в моду вошли крепдешиновые платья и шёлковые прорезиненные плащи вишнёвого цвета. Нина долго копила деньги, ограничивая себя во всём, даже в питании, и, наконец, купила и платье, и плащ. Все жильцы от души радовались за Нину, поздравляли её с обновками и в один голос утверждали, что и платье, и плащ ей очень к лицу. И это было чистой правдой.
Как-то летом, в выходной день, молодёжь фабрики, на которой Нина работала, поехала за город. Нина тоже поехала и ради такого случая нарядилась в обновки. День был жаркий. За городом Нина какое-то время посидела на большом нагретом камне, не снимая плаща.
А когда вернулась домой, то обнаружила, что платье намертво прилипло к плащу. Пришлось плащ снимать вместе с платьем. Она не стала отрывать платье от плаща, боясь их повредить, и решила посоветоваться со знающими людьми, как это лучше сделать.
На её беду, первый их жильцов, которого она увидела, был тот самый вредный старикашка. Узнав от Нины, что произошло, он сказал:
- Дело это плёвое. Купи чистого бензина, желательно авиационного, налей в таз, положи туда свои наряды и пусть ночь пролежат. К утру всё отмокнет, отойдёт и следа не останется.
Почти до самой ночи Нина бегала по городу, доставая бензин, и сделала всё так, как ей посоветовал «знающий» человек.
Ночью Нина спала плохо. Всё время просыпалась и думала, как будут выглядеть её вещи после бензиновой ванны.
Проснулась Нина раньше всех, поглядела в таз и заплакала. В бензине, который стал розового цвета, лежали какие-то бесформенные комки материи, совсем не похожие на то, чем были раньше, да на дне лежало несколько металлических пуговиц от плаща. Но долго плакать не было времени. Нина отжала от бензина то, что было раньше платьем и плащём, завернула в газету, положила на пол в углу комнаты, бензин вылила в уборной в унитаз и, забыв второпях спустить воду, побежала на работу.
Как всегда, первым уборную занял вздорный старикашка. Усевшись поудобнее, как обычно «орлом», закурив папиросу и бросив горящую спичку в унитаз с бензином, он в следующую же секунду с криком «диверсия» рванулся с унитаза, головой вышиб дверь и упал в коридоре на колени, упершись руками в пол. Естественно, что во время выполнения этого кульбита, штаны поднять он не смог, и, стоя в такой странной позе, продолжал кричать: «Диверсия, скорей зовите НКВД!» Задница и её окружение выглядели, как хорошо прожаренный бифштекс. Жильцы смотрели на этот «бифштекс» и смеялись недобрым смехом.