Тишина. Стук шагов по асфальту. Моих шагов. Утро.
Прохладное осеннее утро, накрытое одеялом тишины. Тишина согревает, просачивается в мозг и убаюкивает как мягкая постель. Монотонность шага усыпляет не хуже. Просто тишина.
Не давящая, не угрюмая и не опасная, просто тишина. Какая-то немного страшная, немного уютная, а в основном обычная и просто привычная для этого времени года и суток – тишина. С ней тяжело бороться.
Лучшее оружие – наушники с чем-нибудь быстрым и громким. Включаю плеер. Затыкаю уши от тишины и иду дальше. Летящими пулями воет гитара, и барабаны равномерным артиллерийским обстрелом заставляют утреннюю тишину и сонливость отступить.
Плачет телефон. Какая – то заунывно – траурная, стандартная мелодия заставляет мурашки бегать по коже. Номер неизвестен. Снимаю наушники, на миг тишина снова забирается в мозг, но потом подношу трубку к уху.
- А знаешь сейчас осень. – Молчу и слушаю. Голос незнаком, но это лучше чем слушать мёртвую запись или тишину.
- Сейчас такое же утро, как и сотни других. Такое же угрюмое серое утро. Обычное. – На том конце слышен вздох, через который прорывается тишина, царящая с той стороны.
- Просто утро. И знаешь ведь так приятно говорить с кем-то, чтобы разрушить тишину. – Что-то странное есть в этом незнакомом голосе, проникающем в самую глубину мозга и вызывающем эхо разных мыслей.
- Представляешь, утро ведь это рождение нового дня. Рождение чего-то нового. А это утро, оно какое-то странное. Я знаю, что этим утром ничего не родится. Бесполезное утро. И день этот будет таким мертворожденным, как и сотня других дней. Знаешь как это страшно? Целый мёртвый день. И люди об этом даже не догадываются. – Голос начинает звучать в диссонанс с моими мыслями. Всё энергия от музыки куда-то испаряется. Тишина заполняет каждую пустоту в черепе, разговор становится каким-то неприятным, будто слушать этот монолог является для меня необходимой, но ненавистной обязанностью.
- Очень тяжело вот так вот сидеть и видеть как люди спешат по улице в мёртвый день. И, знаешь, они ведь даже этого не замечают. И я боюсь, что скоро тоже перестану замечать это. – Палец тянется сбросить непонятного собеседника, но как-то гипнотически голос его останавливает.
- Не бойся я не займу много времени. Наверное, уже сейчас пора заканчивать. Просто я хочу пожелать тебе удачи на этот мёртвый день. Наверное, я хочу отдать тебе и свою дозу удачи. Вот. – Снова тяжёлый вздох и быстрая атака тишины, вонзившейся раскалённой иглой куда-то в темя.
- Ну что же, прощай.
В трубке слышен свист, будто ветер неожиданно подул в микрофон, а потом странный, электрический разряд, словно маленькая искра проскочившая между проводами. Словно маленькая молния ударившая на том конце трубки. А потом, тишину разгоняют короткие гудки телефона. И маленькая эта молния кажется какой-то незавершённой, словно вспышка света в небе не реализовавшаяся громом. Какое-то чувство горечи поселяется в мозгу, и там же возникает другое – радость от окончания неприятного монолога с явно неуравновешенным рассказчиком, раздувающим в себе осеннюю депрессию.
А вечером в новостях показывают изломанное, уже не детское, но и не взрослое, тело девушки лежащей возле серой панельной девятиэтажки, в какой-то грязной луже. И, словно, из телевизора, начинаются далёкие раскаты грома от той утренней, нереализованной, молнии.