Фантазия по сценарию Алена Роб Грийе "В прошлом году в Мариенбаде".
Английский сад замер, как безукоризненно одетый, чопорный слуга перед своим господином. Ни один листик, казалось, не шелохнулся на ровно подстриженных прямоугольных и округлых кустах и деревьях, будто бы они были вылиты из чугуна и выставлены здесь, как символы человеческой прихотливой воли. Облокотившись на мраморную балюстраду, молодая женщина в облегающем черном платье, подчеркивающем ее статную фигуру, смотрела отрешенно на мраморные статуи внизу у фонтана, на бесшумные струи воды. Ее неподвижность, ее бледное лицо с тонкими чертами, темные немигающие большие глаза – весь ее облик выглядел такой же статуей среди глубоко уснувшей природы.
Ничто не могло нарушить этот мертвенный покой. Будто веками пейзаж с женщиной оставался неизменным; даже струи фонтана выглядели, как мозаика из граненого сверкающего хрусталя на металлическом панно…
И вдруг послышались сперва очень тихие, но все нарастающие шаги. По прямой аллее, уходящей от огромного серого здания отеля с пышным псевдоклассическим фронтоном, нависшим над пилястрами, балконами и глянцевыми в предвечернем освещении окнами, направлялся к балюстраде с безмолвной женщиной мужчина во фраке. И хотя выглядел он еще не старым, чувствовалась в его тяжелой поступи, в согбенной фигуре, в склоненной седеющей голове, в глубоко запавших глазах – безмерная усталость. Он вошел в беседку и встал в двух шагах за спиной у женщины. Она вздрогнула голыми плечами, почувствовав его, поежилась, будто ей стало зябко в этом оцепеневшем пространстве парка, и медленно повернулась к нему. Он робко улыбнулся ей и сделал движение навстречу, желая поцеловать ей руку, но она глядела на него так безразлично и чуждо, как если бы он был кустом, деревом или статуей, и он вновь замер, опустив голову, мрачно мерцая взглядом исподлобья.
- Что вам угодно? – равнодушным голосом спросила она.
- Вы по-прежнему такая же, - хрипло, с усилием пробормотал он. – Будто с вами я расстался только вчера. Такая же прекрасная. Вы не вышли замуж?
- Нет, зачем? Я хочу чувствовать себя свободной, - с легким удивлением глядя на него, отвечала она.
- Но, кажется, вы ничего не помните! – он вновь подался к ней, но, сделав над собой усилие, остался на месте.
- Помнить – значит ограничивать себя. Кстати, как вас зовут?
Она открыла темно-синюю бархатную сумочку, медленно достала из нее сигарету, - он, нервно порывшись во внутреннем кармане фрака, вынул зажигалку и, сделав неуверенный шаг вперед, протянул ее, зажженную, женщине…
Поигрывая длинной сигаретой в гибких пальцах, она пустила струйку сизого дыма вверх - на лице ее наконец выразилось чувство, похожее на удовлетворение.
- Первый раз, когда я вас увидел, - продолжал мужчина, отступив на свое прежнее место, - вы были в этом зимнем саду. Вы были одна, в стороне от других. Вы стояли здесь, над бассейном, возле колоннады, увитой плющом. Вы чуть отвернулись в сторону и не видели, как я подошел к вам по центральной аллее. Только шум моих шагов по гравию привлек ваше внимание, и вы повернули ко мне голову.
- Я не думаю, что речь идет обо мне. Вы меня с кем-то путаете.
- Вспомните! Вы спросили меня про античные статуи у фонтана. И я вам рассказал о них. Я предположил, что это вы и я. И тогда вы рассмеялись.
- Ха, это действительно смешно, - она запрокидывает голову и смотрит в небо, которое кажется отражением огромного круглого бассейна, расположенного в середине парка.
- Мне всегда нравилось слышать, как вы смеетесь, - мужчина приблизился к ней на шаг.
- А разве я смеялась?
- Ну, только что.
- Ха, это забавно.
- Не мучьте же меня, - жарко прошептал он, придвинувшись к ней вплотную.
Но в этот момент к ним подошли другие гости отеля: разодетые дамы, надменные джентльмены с восковыми лицами. Они поднялись по гранитной лестнице, ведущей от бассейна с фонтаном к беседке. Они обступили женщину в черном платье, натянуто и неестественно улыбаясь, и что-то стали рассказывать ей; она отвечала им и тоже неестественно смеялась, запрокидывая голову к небу. Не людьми представились все они в этот миг печальному мужчине, но призраками людей или сомнамбулами, которые движутся и говорят, как будто исполняют заученные, но давно потерявшие смысл роли. Они появлялись и исчезали в огромном, подавляющем сознание и чувства, призрачном здании отеля – мужчины в смокингах или фраках с белыми, надменными лицами, шикарные ирреально отрешенные дамы.
- Вы меня больше не слушаете, - позвал ее печальный мужчина.
- Вас? – удивленно посмотрела она на него. – Я вас не знаю…
Она уходит по центральной аллее под руку с каким-то кавалером в таком же черном, как ее платье, фраке, на лице которого такая же безразличная, как у нее, улыбка-маска.
- Боже мой, - шепчет ей вслед печальный мужчина. – Столько лет, как я увидел тебя, и все одно и то же. Как будто начали писать пьесу и бросили. А мы лишь недописанные, разделенные вечным антрактом персонажи…
Он сам идет по аллее, на расстоянии от них, по направлению к отелю. За его спиной остается мраморная беседка, колонны которой увиты плющом, за беседкой холодный, металлический блеск – там, внизу, огромный круглый бассейн, на который она так любит любоваться, опершись о балюстраду, а посередине бассейна мраморный античный юноша с лирой в руках в мольбе обращает свой взор к мраморной нимфе…
По длинной прямой аллее, обсаженной пирамидальными кипарисами и кустами лавра, подстриженными в виде правильных геометрических фигур, мужчина шел к огромному, серому зданию отеля - к его центральному входу, который поддерживали мрачные от старости и сгущавшихся сумерек кариатида и атлант. Громоздкое безвкусное здание венчал высокий фронтон с фантастически пышной лепниной.
Сам отель, подумалось невольно ему, это не место, предназначенное для жилья, но музей, вернее, богатый склеп. По вечерам здесь устраивают балы - кавалеры и дамы танцуют, словно в гипнотическом трансе. Они смеются, но смех их сливается со звоном хрусталя и быстро затихает в толстых и тяжелых гобеленах и коврах, в роскошной обивке, в непроницаемых стенах. Эрмитаж мертвых фигур, статуй и картин. Из его бесконечных комнат, зал и анфилад невозможно выйти. Какой злой ум построил его? Зачем? Если это только не метафора на его собственную жизнь…
Он шел по уходящему во мрак коридору, и шаги его заглушались таким глухим пространством, переполненным мертвой утварью, что никакой шум не мог достичь его собственного слуха. Он уходил все дальше и дальше сквозь бесконечные двери, анфилады и коридоры, как будто блуждал в глубинах собственного сознания, желая отыскать что-то сокровенное – то, чего нельзя найти. Он все шел и шел, презрительно и напряженно вглядываясь вперед, и все ждал конца пути с долгой мукой в глазах…
Вот он оглядывается, надеясь еще раз увидеть ее. В сумраке дальних проемов она действительно идет следом за ним. Он улыбается ей. Но ее лицо бесстрастно, оно подошло бы к лику Смерти, хотя Смерть, наверное, эмоциональнее ее. Через несколько мгновений она исчезает в сгустившемся мраке. Он продолжает настойчиво брести, чтобы вновь встретить ее среди этих переходов, зал и порталов. Он по-прежнему верит, что когда-нибудь неминуемо обретет ее навсегда и навсегда успокоит боль утерянного смысла…