У «Лилы» («С любовью ты умрешь»).
Я купил билет на ближайший плацкарт до Москвы. У меня было достаточно времени и денег, что бы позволить себе комфортную поездку в купе, но желание увидеть жену и детей пересилило все пижонское, что только было во мне. Я взглянул на часы и увидел, что могу еще посидеть полчаса за кружечкой пива в привокзальном кафе. Это было моей традицией - иначе поездка не клеилась. С рюкзаком за плечом, я зашел в свой вагон и сверился с билетом. Да, так оно и было: 12 место – не рядом с туалетом, не боковое и не на второй полке. Точно, как я люблю. Еще бы и соседи попались некапризные, как в прошлый раз, подумал я. Иначе я сойду с ума от духоты, и мне придется провести всю ночь в тамбуре с настежь открытым окном туалета.
Я осмотрелся. Никого, кроме небритого и патлатого парня. Он весь вжался в свое место, когда я вошел, и поэтому не избежал моего внимания. Обычно, когда едешь несколько часов, а не суток, брать постельное не имеет смысла. Обязательно появиться интересный попутчик и будет не до сна. В моем случае, как сначала ошибочно подумал я, мне предстояло ехать в одиночестве, уткнувшись в купленный на всякий случай сборник анекдотов.
- Вы боитесь сквозняков?- спросил я его, когда мы тронулись, и я кинулся к окну, что бы тут же его открыть.
- Нет,- ответил он, как не странно очень приветливо.
- Вы не будете возражать, если оно будет все время открыто?
- Нет.
Замечательно, обрадовался я, достал пачку сигарет и намеревался выйти в тамбур, что бы покурить.
- Постойте, я с вами,- сказал парень.
Мы закурили. Он оказался выше, чем я думал, хорошо сложен, но чрезвычайно худ. У него было длинное худое лицо, не лишенное привлекательности. Такая романтическая изюминка для любительниц нового. Он говорил очень правильно и красиво, без здешнего огубленного «г», хотя с виду я не в силах был распознать в нем интеллигента.
- По делам?- спросил он, когда мы начали уже оживленно обмениваться фразами.
- Да, приходиться иногда приезжать, только не говорите, что мы, москвичи, все к рукам прибираем, засмущался я, - так получается. Если уж лежит под ногами, почему бы ни поднять, тем более вам оно и не нужно было раньше.
- Я далек от политики. Мне все равно,- рассеяно заявил паренек.
- Да? И чем же вы тогда занимаетесь?
- Пишу музыку… Раньше писал,- поправился он, - а сейчас еще не решил чем буду зарабатывать.
Он не переставал меня удивлять.
-И что же тогда повлияло на вас…эээ….- я замолчал, потому что до сих пор не знал его имени.
- Данила,- представился он.
-Петр Анисимов.
- Очень приятно. Вам нравиться музыка?
-Да, вообще-то.
- Я хочу сказать, нравиться она вам так, что без нее вы чувствуете себя неполноценным, лишенным какой-то вещи, привычки, традиции, которая раньше наполняла вашу жизнь?
- Можно и так сказать,- пожал плечами я. У меня всегда с собой был плейер. Без него я был, как без рук, и даже хуже того: не мог наслаждаться жизнью без любимой мелодии.
- А что вы слушаете?
- В основном « deep purple», кое-что из «ДДТ». Всего и не упомнишь.
- Тогда вам легче будет понять меня.
Я вспомнил свою дочку. Ей нет и трех лет. Она без остановки лопочет, похожа на красивую живую куклу. Я ею очень горжусь. И горжусь ее вкусом в музыке. Мы часто с женой тихо умирали от смеха, когда она с очень серьезным видом слушала гитарные соло именитых гитаристов, когда с плачем и криком: « Фредди не умер!» вылетала из комнаты после просмотра концерта Меркьюри и Кабалье в Барселоне. Тогда он пел из последних сил. Мне очень хотелось бы поверить моей наивной девочке.
- Да, - согласился я с ним, очнувшись от раздумий.
Мы уже сидели в купе. Данила начал свой рассказ. Его голос оказался таким певучим, словно он рожден быть менестрелем и ходить по городам, рассказывая сказки и оживляя древние баллады. Его внешность этому безусловно способствовала.
* * *
Стойки бара давно уже опустели, бармены мыли стаканы. Табличку «Курить запрещено» у входа посетители не замечали, и поэтому в баре стоял густой табачный дым. За столиком сидели какие-то девицы. Они, судя по всему, собирались просидеть до закрытия: это было видно по тому, как они неторопливо тянули коктейль из пестро украшенных бокалов.
К тому времени мне уже порядком надоело надрываться в микрофон, да и клиентов почти не осталось. Я хлопнул пианиста по плечу и спустился вниз что-нибудь выпить. Мне было просто необходимо ощутить согревающий вкус коктейля, почувствовать, как вместе с кровью по телу разливается нега. С утра я был сам не свой, смиренно подмечая первые признаки осенней депрессии: стало трудно вставать по утрам, мучило ощущение, что я делаю что-то не то, а по ночам не мог долго заснуть и слушал радио. Даже начал завидовать ночным любителям езды – не хватало движения. Жизнь шла, а я оставался на периферии, отброшенным во времени, несвязанным с реальностью. Я старался ловить каждое проявление этого движения, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо, закатом и восходом Солнца, потоком рабочего люда, текущим по улицам. Но это не срабатывало. Не срабатывало, хотя раньше я справлялся.
- Мартини со льдом и ананасом, - заказал я.
Этот коктейль я попробовал несколько лет назад. Он мало кому нравиться, поэтому я и не спешил объявлять, что он - мое изобретение.
Я сильно устал. Так случалось всегда, когда я пел по вечерам в баре. Есть связь, которая возникает между тобой и слушателем. Она требует энергии, эмоций, напряжения. Без этого ее нет, как и нет музыканта и слушателя. Я ею не пренебрегал, и поэтому зал всегда был набит битком. Ребята приходили посмотреть на нас и главным образом на меня. Со мной был драйв (кстати, не люблю это слово) и полный вечер впечатлений. Уж в этом я мог преподать любому урок. Везде люди, это самая важная часть моей жизни, поэтому я не мог расстаться со страхом одиночества ни на мгновение. Я всегда отдавал им все самое лучшее, что было во мне. Вот и весь секрет.
Но в тот раз я, пожалуй, был чересчур подавленным и выбитым из колеи.
- Здорово поете, - сказала мне девушка, только что подошедшая к стойке бара. - Водку с апельсиновым соком.
Я окинул ее взглядом. В ее глазах блуждал сонный огонек, она казалась пьяной, но в силах держать себя на ногах. Русые волосы собранны в хвост. Я гадал, настоящий ли это цвет или она красит их. Глаза серые, пугливые, не очень выразительные, прямой аккуратный нос – ничего особенного. Обычная, подумал я, и не обратил на ее слова никакого внимания.
Дело в том, что большинство девушек знакомиться с тобой не от чрезмерной страсти к музыке. Я это прекрасно понимал и старался подыгрывать, получая взамен похвалу и приятное времяпрепровождение. Но сейчас не было никакого настроения.
Я равнодушно допил мартини. Она все еще сидела рядом, на сей раз даже ближе, как мне показалось после выпитого. Мартини сыграло свою роль, и я почему-то опять взглянул на нее. Теперь она показалась мне куда более симпатичнее, чем в первый раз.
- В первый раз тут? – спросил я.
- Да, - ответила она.
Я мог встать и пойти на сцену петь дальше и никогда больше ее не увидеть, если бы не внезапная мысль: девушке одиноко и она хочет познакомиться, в то время как я упрямо обхожу ее стороной. Я подмигнул пианисту, и он пошел по четвертому кругу играть попурри на «Битлз», хотя было уже все равно кто и что играет.
-Вы одна?
-С подругой.
- От чего же она в стороне?
-Не любит длинноволосых парней.
Забавная искренность, ни к чему не обязывающая и в то же время неприятная. Я наклонился к ней и почувствовал еле уловимый запах ее тела: запах дерева и шелка, как мне показалось.
- Мы уже уходим,- сказала девушка.
- Мы закрываемся через 15 минут. Если вы подождете меня, пока я помогу ребятам собрать аппаратуру…
- Только это ваша инициатива. Я вам ничего не предлагала, если что, - подмигнула она. Видимо приятельница этой девицы была нерасположена ко мне в особенности.
Я пошел в подсобное помещение, там мы хранили свою аппаратуру и часто собирались после концерта. По пути думал, дождется она меня или пойдет домой со своей подружкой.
- Как насчет выпить после трудового дня?- спросил басист Яша. Он всегда отличался организаторскими способностями.
Я отказался, сославшись на дела.
- Данила, когда ты был против, а?
- Слушай, девушка ждет, не могу я. Кстати, поменяй струны. Эти уже никуда не годятся.
Я схватил куртку и рюкзак, и уже когда выходил, услышал:
- Новые струны ему подавай! На репетиции поговорим, попробуй только опоздай!
Яша меня любил, все-таки давние друзья: еще в школе давали всем жару. Он был моим ангелом-хранителем и главным наставником. Он меня понимал, в то время когда я совершал бредовые вещи.
Я выбежал на улицу. Никого не было. Постоял немного на крыльце в надежде, что она может появиться, бросил сигарету и пошел домой. Она меня не дождалась.
Я не прерывал его. Хотелось было задать уйму вопросов, но догадывался, что в своем рассказе Данила ничего не обойдет стороной. В поезде зажегся свет, кто-то еще ходил по коридорам, готовясь ко сну, расстилались постели, пился ароматный чай. Наступала пора, когда путешествие в поезде становилось особо приятным: нет суеты, из окна льется животворящий поток воздуха и чуть клонит ко сну.
- А как ее звали?- спросил я.
- Ольгой.
- Вы еще встречались с ней?
- Много раз. Этот человек первый меня надоумил, что музыка- это что-то большее чем популярность и ее нельзя…Как бы это объяснить? Нельзя подвергнуть строгому анализу, она проявление души. Именно это и называется музыкой. Ты должен слушать сердце, оно первое подскажет и поможет.
- Яркий индивидуал, в общем, - сказал я. – И что было дальше?
Свой двадцать третий день рождения я даже не собирался праздновать. Звонки с поздравлениями я игнорировал, сотовый безжалостно отключил. Я твердо решил пожарить яичницу с колбасой и выпить бутылку «Невского». Не хотелось думать, что завтра придется оправдываться перед друзьями и знакомыми.
На улице шел один из последних осенних дождей. Он гудел на крыше, и ветви деревьев тряслись, словно их знобило.
К концу дня я устал от ничегонеделания, отставил гитару в сторону, накинул на себя куртку и пошел прогуляться. Идти к кому-нибудь в гости – такого намерения у меня не возникло. Не хотелось ни с кем из знакомых сталкиваться, поэтому просто брел, куда несли меня мои неспокойные ноги: по привычным переулкам и улицам.
Впереди замаячила вывеска «Лилы». В тот вечер там играла какая-то незнакомая мне группа. Музыканты были совсем свежими и неопытными, что аж плакать хотелось. Но все-таки в этом чувствовался слабый налет юности и неприкаянности. Внезапно я повеселел. Музыка, пускай и непрофессиональная, всегда нравилась мне.
- Как всегда, Дим, - махнул я рукой бармену. Несмотря на все, зал ломился от публики.
- Что за ребятки? – спросил я, облокачиваясь на стойку и перекрикивая музыку.
- А, черт его знает, - пожал плечами тот. Он сделал мне мартини и отошел от стойки.
Да, подумал я, не мог себе никогда представить, что буду смотреть на розовощеких юнцов с таким прискорбием и печалью. В их возрасте для меня были важны только три вещи: пиво, девчонки и гитара. Вот и они тоже хотят этого. Пьют не просыхая, меняют подруг напропалую и круглыми сутками воображают себя эдакими Пейджами и Тернерами. Они носят фенечки и не заправляют рубашки, не могут и дня прожить без музыки. Совсем, как я. Их мечта – покорить мир, зажечь глаза миллионов, подарить им долю секунды эйфории, которую рождает их музыка; да, я тоже этого хотел.
Они скакали по сцене, изображая из себя, то взбесившихся хиппи, то обкуренных панков, но так и не решились на окончательный выбор. Вокалист несколько раз откашливался после того, как брал неподвластную его диапазону ноту. Много курит, подумал я. Раньше я тоже сильно курил. Сравнивая себя нынешнего с собой прошлым, меня охватывало непривычное равнодушие, будто часть меня уже мертва, а остальная готова вот-вот отдать душу.
Неожиданно я увидел девушку, с которой мне так и не удалось познакомиться. Она сидела в самой гуще. Видимо была любительницей посидеть одной среди толпы неизвестных ей людей. На сей раз она уже не выглядела такой вялой и грустной. Я наблюдал за ней у стойки.
Она была очень женственной, правда движения немного резки, словно опасалась чего-то. Она сидела лицом к сцене, на которой буквально неделю назад играл я.
- Вы уже уходите?
Я перехватил ее возле самого выхода. Она сначала не узнала меня.
- Да, а что вам… А, это вы…- смутилась она.
Я помог ей надеть куртку.
- Как концерт? – полюбопытствовал я.
- Мне не нравиться такая музыка. Слишком приторная, не от души, - заявила она. Тогда я и понял, почему она так поспешно покидает клуб. Она из тех людей, которые сразу решают, что им нравиться, а нравиться им не многое. А еще эта разборчивость не даст никому поблажки. Раз оттолкнув от себя чем-либо, ты рискуешь никогда с ней не встретиться. Терпеть она тебя тоже не будет.
- Да, нет. По-моему, как раз от души, - ответил я, удивившись, что она на самом деле слушала музыку. Признаться, сначала я принял ее за обычную тусовщицу, которой просто скучно сидеть дома и перелистывать женские журналы. И уж совсем не ожидал, что девушка обращала внимание не только на внешность музыкантов.
- Они играют то, что модно. Штампы, если выразиться яснее.
- В этом возрасте нельзя играть не от души.
- Замечательно можно,- сказала она – только конечно не следует. Но люди это делают.
- Ошибаешься, это потом грань между тем, что хочешь играть и заказом публики стирается. Да и запал пропадает…
- А ты не думал, почему он пропадает?
- Нет,- ответил я, пожав плечами.
- Потому что до этого ничего не было. С самого начала. Не было основы, на которой выросла бы индивидуальность.
Все это время мы пытались прорваться к выходу. Я с трудом поспевал за девушкой. Ей было гораздо легче: она мастерски проскальзывала сквозь толпу праздно шатающихся из-за своей далеко неатлетической комплекции. Наконец мы вышли на улицу.
- Ты ведь так классно поешь и играешь – неужели ты считаешь это выступление хорошим? Да, это же клонирование одной и той же музыки!
- Слушай, давай поговорим о чем-нибудь другом.
На улице здорово похолодало, ветер с силой дул в лицо.
- Возьми мой шарф, - предложил ей я и протянул свой любимый шарф. У меня был теплый свитер и хорошая куртка, чего бы я не сказал про свою спутницу.
Мы стояли на улице в ожидании. Увидел ее глаза. Голубые, не серые, а зрачки будто из льдинок. Холодные, аж мурашки по телу. Я думал, что она отправиться домой. Ей было чуть больше восемнадцати. Взрослый ребенок. Тебя считают взрослым, но от этого ничего не меняется: как не было личной жизни, так и нет. Но она поступила иначе и с сомнением в голосе спросила:
- Остаться у тебя можно?
Мне было все равно. Так уж вышло, что в этот день мне было на все наплевать. Даже на то, что в холодную осеннюю ночь в моей холостяцкой квартире я буду спать не один. Я сказал, что может. Мы зашли в ближайший магазин и купили бутылку сухого белого вина, коньяк и кое-что из еды. На время я даже обрадовался тому, что не один встречаюсь в этот вечер лицом к лицу с моим двадцати трехлетием.
Я как не умел пить, так и продолжал скверно относиться к сему искусству, поэтому быстро ушел в осадок и крепко заснул на диване, не снимая одежды и грязных ботинок. За весь вечер мы произнесли буквально несколько фраз. Она даже не узнала, что у меня был день рождения. У каждого были какие-то свои причины сохранять молчание.
Когда я засыпал, в голове крутился мотив песни «Eye To Eye» Скорпов. На улице опять сгустились тучи, и лил последний осенний дождь, прощаясь со мной нынешним, встречая меня будущего. Но я об этом не знал.
- И вы…
- Хотите спросить, спал ли я с ней? Нет. В то время я глубоко погряз в себе. Не хотелось морочить голову еще и какими-нибудь отношениями.
- Вы странный человек.
- Музыкант,- усмехнулся Данила.- Многие сломали себе жизнь, пытаясь сосуществовать с музыкантами. Это сложно.
- Неужели так трудно мыслить в одном русле?
- Если бы вам на этот вопрос отвечала Ольга, она сказала бы, что трудно. Ведь каждый человек по-своему уникален и живет в мирке, подчиняющимся определенным законам. У каждого они свои.
- А если бы отвечали вы?
- я бы ответил, как она, - сказал Данила, немного призадумавшись.
- Любовь? – решил угадать я.
- Да.
- Так вот в чем дело! Потому и бросили все?
- Торопите события.
Час ночи. Спать не хотелось. За окном равнины и поля сменились уродливыми селениями, которые в ночном свете казались безжизненными и затхлыми. Мне не терпелось увидеть огни мегаполиса, почувствовать движение, вдохнуть запах выхлопных газов, услышать знакомые звуки большого города.
- Так что же было дальше?
К утру она исчезла. Точнее к тому времени, когда я проснулся, а это было далеко не утро. Я стал потихоньку привыкать к ее нелепым появлениям и исчезновениям. Прошел день, за ним другой. Весь день я пытался чего-то добиться от гитары, записывал партии, приносил их на репетицию, Яша говорил, что это все не то. Я обычно расстраивался и долго не унимался, ударник меня игнорировал, спрятавшись за наушниками. Вдобавок я заболел и не мог петь.
Ребята уже не встречали меня с улыбкой, как было раньше. Я их угнетал. Моя тоска и боль выливалась в музыкальные композиции: Яша не мог стерпеть и нескольких аккордов и просил сыграть что-нибудь старое. Старое я играть не хотел. Не интересно. Оно не переставало нравиться, но было уже давно отработанным материалом.
Яша и я были остовом группы. Остальные то приходили, то уходили. Мы с детства поклонялись музыке. Но даже закадычный друг впервые видел меня в таком состоянии. Он знал, что от меня можно было ожидать чего угодно. Я мог прийти в невменяемом состоянии на репетицию или концерт, нагрубить менеджеру или хозяину заведения, от чего нас не очень-то любили. Когда на меня находило, я по долгу отсиживался дома, восполняя дефицит общения прослушиванием любимого радио.
- Не знаю, что происходит, - жаловался я на одной из репетиций, не стараясь перекричать разъярившегося ударника Вову,- слушай, столько молотит, пора бы уже и шедевр склепать…Я не о том. Вокруг вакуум. Есть прошлое и то не мое, а настоящего и будущего – ноль. Тогда, в прошлом, были планы, а сейчас их нет. Нет мостика под ногами, не то, что даже твердой земли. Я живу 80-ми, а их давно нет.
- Ты опоздал немного во времени, - подсказал мне Яша.
- Да, опоздал. На опоздавших всегда смотрят с укором.
- Кто еще лучше тебя это знает! – усмехнулся он.
- Ну, скажи еще что-нибудь доброе, скотина! – ощетинился в свою очередь я.
- Да, живи своими 80-ми! Кто тебе мешает? Только, как бы ты не рвался время уже не то, надо идти вперед.
- Нет у этого времени ни фига. Пустое оно, - заворчал я в обиде,- Мне все надоело.
По- моему оно никому не нравилось, это время. Странно, подумал я. Смотришь на мир и видишь столько пятен, столько неприятных следов. Чувствуешь себя соучастником. А тем временем светлых пятен все меньше: люди похожи друг на друга, однотипная мода. Не хочу носить ботинки с длинными носами и расшитые белые рубашки ненавижу. Короткие филированные волосы – насмешка над мужчиной каких-то непотребных блюстителей капризной моды. Боже, как все однотипно.
- Чего тебе не хватает? – Яше надоел наш разговор, - вопреки себе и своему мнению, он пытался обратить меня в чужую нам обоим веру. – Что тебе надо?
- Веру в человеческие возможности. Были «Биттлз» - прорыв в музыке, пришел Хендрикс, и то, что раньше казалось невозможным, стало реальностью. Кумир был, а не мода. Люди чего-то стоили. Вот я играю и вижу, что делаю то же самое, что делали до меня. Избитые мотивы, те же проблемы… Точнее нет их, проблем. Пусто только.
- Нет, мы не совсем одно и то же играем. Все должно быть постепенно. Ты наверно не догадываешься, сколько гениев оборвалось, так и не став Хендриксом или Блэкмором. Это они рождали гениев и стоящих людей. Я понимаю, нам с тобой от этого не легче, что мы в конце концов оказываемся трупным материалом для прогресса. Хотелось бы самим быть звездой, а не звездной пылью. И все-таки ты чего-то хочешь. Чего-то определенного. Иначе в твоих глазах не играл бы этот безумный огонек.
- Другим хочу быть, новое нести. Завяз в старом, - вздохнул я.
- Что ты предлагаешь?
Рок-н-ролл мы уже давно отставили в сторону. Он не годился, как и примитивный блэк. Я обожал сложность и затейливость мелодий рок-н-ролла «Rainbow», но творчество этой группы стало для всех нас образцом высшего искусства. Больше здесь делать было нечего. Но мы и не соглашались идти на примитивизм. Это лишь мода, думал я, и все равно выживет сильнейший и наиболее талантливый. Это закон времени. Стоило ждать или испытывать его? Я боялся не справиться. Наверное, этого все боялись. Боялся не найти в себе то, что делает творчество человека неповторимым. И те слова, которые Ольга произнесла в «Лиле», когда мы выходили из душного и туманного от дыма сигарет помещения, крепко засели у меня в голове.
- Ждать, экспериментировать. Что угодно, черт его подери! – рассердился я. По правде говоря, что я мог сделать? Музыку не проанализируешь, не создашь правила, по которым она имеет право быть популярной. Даже стили и те условные. Все условное. Бедные «Creedance»! Как их музыку только не называли, а ведь всегда останутся в народе музыкой – кантри. А что играю я? Плаваю где-то между блюзом и металлом разных оттенков. Нутром чувствовал, что есть что-то еще, не закованное до сей поры в рамки условностей. Я должен пройти путем слепого. Найти то, чего мы еще не видим. То, к чему мы относимся с недоверием и воспринимаем лишь интуитивно. Этот путь далек от синтетического мира шоу-бизнеса. Шоу-бизнесу нужен четкий план, а его у меня не было. Больше я ничего не мог предложить.
Я часто встречал Ольгу в «Лиле». Она приятно одевалась, я улавливал тот самый запах, когда проходил мимо нее. Я ловил ее взгляд, оценивающий, но всегда приветливый. Баловень судьбы, думал я. Семья среднего класса, дорогие одноразовые шмотки и ворох навязанных стереотипов. Скучная светская жизнь. Может поэтому ее, как магнитом тянуло к творческим людям? Неприятно, наверное, ничего не иметь самому и жить внутренним миром другого? Так или иначе, она казалась интересным собеседником.
Мои дела становились все хуже. Кроме «Лилы» нас ото всюду гнали. Мы не вписывались в атмосферу элитных клубов и молодежных тусовок , стояли особняком, и в этом большую роль сыграла моя нетерпимость. Все, что с таким большим трудом удавалось сделать Яше, как менеджеру нашей группы, я разбивал в один момент.
- Не буду я играть перед этими придурками. Поставьте им модные «ля-ля, тополя», а я не буду издеваться над собой и насиловать свое самоуважение.
- Данила, - шипел на меня Яша, - уйди.
- Слушай, мы, что, клоуны ему? Я не в стриптиз и не в цирк нанимался.
Яша думал и соглашался, что рок - музыкантам не солидно вытворять дешевые трюки. Скрепя сердце, соглашался, что мы играем интеллектуальную музыку и она не подходит для такого рода людей, перед которыми нам приходилось выступать – в общем, соглашался со всякой чушью, которую я нес лишь бы не продавать себя с потрохами, забывая свои истинные цели.
Добился того, что, в конце концов, не мог без ущерба для бюджета заказывать мартини. Я подрядился работать грузчиком в первую смену, в полной мере ощущая справедливость высказывания: «Романтики всегда голодные».
Однажды я, как обычно, работал на складе строительных материалов. Мы разгружали новую партию товара. Бригадир указывал куда выгружать, а я отвлекся на минутку, чтобы передохнуть. Видимо предыдущая смена схалтурила и кинула последний ящик абы как. Я облокотился на груду ящиков и она пошатнулась. Никто даже не заметил, как меня придавило: шум машин, крики людей – неудивительно одним словом. Я не успел сгруппироваться, от испуга вытянул руки. Когда меня высвободили, я с трудом мог двигать рукой: любое движение причиняло мне дикую боль. Болела грудь и бока.
Я сначала не придал этому большого значения – подумаешь пара ушибов и ссадин. В травмпункте, куда меня привезли, я был несколько озадачен. Перелом двух ребер не так взволновал и огорчил меня, как сломанная рука. Теперь, в придачу ко всему, я не мог работать и играть.
- Это надолго? – спросил я, когда мне накладывали гипс. Шок прошел к тому времени, и любые вмешательства становились невыносимыми. Сквозь сжатые зубы я процедил:
- Когда я смогу снять его?
- У вас уже были переломы? – спросил хирург, не обращая на мои тревожные реплики должного внимания.
- Нет, - ответил я. – Только мениск рвал, когда в армии служил.
Он сказал, что я должен приходить к нему на прием каждую неделю, а что касалось сроков моего выздоровления – тут все зависело от индивидуальных свойств моего организма.
Черт бы побрал эти индивидуальные свойства организма, подумал я. Остался без работы минимум на месяц, что я мог с одной-то рукой?
Яша отреагировал на новость необыкновенно спокойно.
- Но ты же можешь петь, - сказал он мне.
- И как ты думаешь, я буду смотреться в гипсе? – засмеялся я.
- Но ты нам нужен не только в «Лиле». Мы нашли хорошую студию, я хотел сообщить это тебе вчера, когда ты не появился.
- Что за студия? – оживился я.
Мы давно мечтали снять хорошее помещение. Надоело путешествовать по гаражам и местным домам культуры. Но сейчас эта новость омрачалась тем, что я не мог платить за аренду.
- Хорошая, - ограничился малым Яша. Он знал, что рассчитывать на меня не может. Мне было очень жаль.
- Я тут подумал, - сказал он вновь, - ты рвешься в бой. Тебе не хватает самоутверждения. Мы играем песенки: чужие, свои – а кроме домашних записей у нас-то ничего и не было. Мне хватает этого. Но ты другое дело. Мои интересы – это не важно. Важно то, чего хочешь ты. Хочешь большего.
- Словом, ты предлагаешь попробовать? – спросил я.
- Ради тебя – хочу. А вдруг у нас получиться? Тогда я буду хвастаться, что тебя открыл я, - улыбнулся он. – Мы подождем. Ты выздоровеешь, и мы начнем.
- Спасибо, - сказал я и обнял его здоровой рукой.
Оставалось только подождать.
-Чаю хотите? – спросил я, чувствуя потребность в чем-нибудь согревающем. Ночь выдалась прохладная, поезд продувало насквозь. Я даже окно закрыл.
- Хочу.
Мы взяли горячей воды и заварили чай.
- Удивительно, что вы вообще после этого играли, после таких травм многие сдавались.
- Откуда вы знаете, что я потом играл, я же еще ничего не рассказал?
-Такие, как вы просто так не сдаются.
- Вот видите, вы сами ответили на свой вопрос.
- Хитрец, - усмехнулся я, - так что было дальше?
- Месяц терзаний…Много всего. Начну по порядку.
Раздался стук в дверь. Я никого не ждал в это время. Да и в другое ко мне вряд ли кто-то мог прийти без предупреждения. Постучали еще раз. Это оказалась Ольга. Теперь на ней была не спортивная куртка, а красивое синее пальто. Она мягко улыбнулась, когда я открыл ей дверь.
- Заходи, - сказал я.
- Решила тебя проведать. Это давно случилось?
- Недавно. Скоро должно срастись, - успокоил ее я.
Она сняла пальто и повесила его в коридоре. Она относилась к тому сорту людей, которые кажутся давно знакомыми и привычными после нескольких встреч. Я угадывал каждое ее движение, знал, о чем она думает. Сначала я списывал это на простодушность, считая ее попросту маленькой девочкой.
- Без тебя в «Лиле» скучно.
- А уж как мне скучно без «Лилы»! – заметил я.- Чай, кофе?
- Чай, без сахара.
- А сахара и нет, - опять успокоил ее я.
Я вел себя принципиально небрежно. Не знаю зачем, ведь она никогда не подавала повода, хотя у нее было больше причин на это.
- Яша сказал, что тебе сейчас приходиться туго.
Предатель, подумал я, наверно еще ее подговорил позаботиться обо мне. Это в его духе.
- Да, работать я не могу.
- Тебе помочь? – спросила она после некоторых колебаний.
- Угу, помоги мне закурить.
Я достал пачку «Winston» и спички из нагрудного кармана. Зажигалка потерялась, а прикурить одной рукой мне пока не удавалось.
- Ты всегда такой дерзкий?
- Нет, я на самом деле ни кому не пытаюсь понравиться. Кому надо, тот сам разберется, как ко мне относиться. Я веду себя так, чтобы ни у кого не создавалось иллюзий насчет меня.
- Нет, ты стараешься не понравиться. Это видно.
- Но кому-то же нравлюсь.
- Это исключения.
- И ты одна из них?
- Я вижу тебя таким, какой ты есть. А то, каким ты желаешь показаться совсем не одно и тоже с твоей реальной сущностью.
Она улыбнулась, крепко сжимая зубы. Я подумал, что ей не стоит улыбаться. Ее лицо было создано для грусти, а не для счастья. Да и вся она создана в облике печали, и всякая радость и улыбка казались неуместными для нее.
- Ты долго еще не будешь играть?
- Постараюсь побыстрее начать. Мы нашли студию, где собираемся записывать альбом.
- Стремишься к славе или хочешь попробовать себя, как музыкант-профессионал?
- Разница?
- Большая.
- Ну, и в чем же она, отличница?
- Ты сам должен для себя это решить. Хочешь славы или свободы от условленности? Найти себя, свой звук, свой стиль, свой образ – не твоя ли мечта? Ты же хочешь познать, что можешь все, не так ли?
- Я хочу реализовать себя, отличница.
- Как? С помощью затасканного ритм-энд-блюза или исчерпавшего себя брит-попа?
- Ну, панк тоже ничего, - попытался съязвить я.
- Хм, смешно. Только вот твоя проблема в том, что весь для тебя видеться огромным непобедимым врагом. Это тебе мешает, пока ты этого не понял.
- Глупая ты, - отмахнулся от нее я.
Чертова отличница, подумал я. Все, как по написанному и ничего своего. Кто-то это сказал, а она всю жизнь проживет с чужим мнением. Тогда я решил, что она начиталась умных журналов, переслушала музыки и, облучившись смертельной дозой депрессионного металла, тихонько увядает, как личность, под его гнетом.
Как не странно, существует чуть ли не прямая зависимость между сущностью человека и музыкой, которую он слушает. Кто сильнее, а кто гармоничнее – не мне решать. Но она вызывает изменения в сознании. Или же человек меняется, и музыка, которую он до этого предпочитал, теперь не подходит ему?
Образ Ольги не вписывался в мир музыки, в котором она обитала. Она выглядела чуть ли не феей, впорхнувшей в инферно тяжелых рифов. Потому, наверно, я и смеялся и подтрунивал над ней.
- Что ж, мне пора, - сказала она.
Закрывая за ней дверь, я решительно не мог понять, разочаровалась ли она во мне или опять появиться, что бы раздражать меня своим бескорыстным желанием помочь всякому страждущему.
Только через час я обнаружил новенькую стодолларовую купюру, зажатую между грифом и струнами гитары.
Она стала приходить все чаще. Я оборонял свою крепость около двух недель, а потом сдался и перестал нарочно отпугивать Ольгу. Потом смирился и с тем, что она приносила мне еду, помогала по дому, но от чего-то никогда не соглашалась помочь мне закурить. В общем, у меня не осталось ни одного серьезного повода прикидываться волком-одиночкой.
А когда рука уже почти срослась, мы впервые оказались в одной постели. Я поцеловал ее небрежно в губы, а она прижалась ко мне всем телом, словно ребенок, прося ласки. Тогда я усомнился смогу ли дать ей именно то, чего она хочет. Раньше я даже не задумывался над тем, что чувствует женщина, которой я обладаю. Мне были безразличны ее желания, надежды, безразлично, что она чувствует в момент близости. Наверно, я многое потерял, подумал я и увлек ее на кровать. Потом она спала в моих объятьях, а я перебирал пальцами ее волосы: они были обычного русого цвета, мягкие, волнистые, густые и очень приятно пахли. Серые глаза – что в ней особенного? Почему именно она? Нас тянет друг другу, бес сомнения. И это не только физическое влечение. Ей что-то нравиться во мне.
А от нее исходил все тот же знакомый запах – запах дерева и шелка…Запах свежей древесины и шелкового постельного белья.
Мы стали вместе показываться в «Лиле». Она неохотно рассказывала о своей семье, а точнее совсем избегала этой темы. Она была плодом среднего класса: даже если бы она оделась, как деревенская девушка, ее бы выдали движения, голос, манера говорить. Наверно это переходит с генами - воспитание обманчиво, нестабильно и неэффективно. А еще Ольга нервничала, когда мы вместе появлялись на людях, нарочито ведя себя раскованно.
Мы пили мартини, кажется месяц с какой-то даты, а может и день рождение именитого музыканта, Ольга за этим тщательно следила. Я наслаждался привычным вкусом коктейля, смеялся над ее рассказом о неудачном увлечении Ритчи Блэкмора стрельбой из рогатки и слушал знакомую мне группу. Она выступала примерно так же часто, как и мы. Ребята талантливые, работали в стиле индастриэл. Мне они нравились, но разочаровывать их своими прогнозами насчет будущего этого музыкального направления я не стал. Да, они и не рвались в дебри шоу-бизнеса. Хм, представители свободного творчества. Мне бы ваше стабильное отсутствие будущего, думал я, уже чувствуя, как от горла по всему телу разбегается ручеек расслабляющего тепла. Теперь я мог говорить и думать что угодно.
-Я сейчас, - сказал я Оле, - скоро вернусь.
Я пошел в туалет. В зале было душно, я вспотел, и мне хотелось сполоснуть лицо холодной водой, чтобы освежиться.
- Привет, - сказал мне парень в черной майке и синих джинсах, - как твоя группа, не развалилась?
Я его не узнал. Кто это, подумал я.
- Вы так и называетесь?
- Да, вообще-то. Как был «Непорядковый номер», так и остался.
- Советую сменить, тянет на древненькую советскую группу, неболее.
Да, что это за черт?
- Собственно, я пришел посмотреть, играете ли вы сегодня. Наслышан о тебе. Извини за столь фамильярное поведение, на самом деле мы не знакомы, - наконец сказал мне парень, увидев на моем лице крайнее недоумение.
- Я люблю дурачиться.
- Я же где-то тебя видел, - напрягся я.
- Угу, по телевизору. Андрей Зитцев, - он протянул мне руку, - будем знакомы.
- Данила, вообще-то я вас знаю.
Он был лидер – гитаристом нашумевшей панк-группы «Адреналин». Я панк не любил, но сольным творчеством Андрея был обрадован. Не пропащий человек оказался.
- Знаешь, я совсем случайно сюда пришел, был на гастролях, концерт сорвался, а делать нечего – решил прогуляться. Вот и забрел сюда. Потехи ради спросил, есть ли тут стоящие музыканты. Мне показали на тебя.
- Я уже месяца два не играю. Рука сломана.
- И нет никакого шанса послушать, что играешь?
- Нет, только домашние записи. Мы с ребятами выжимали из аппаратуры все возможное.
- Пройденный путь… - вздохнул Андрей, - я смотрю ты торопишься, не буду тебя отвлекать. Вот моя визитка. Хочешь, позвони, сконтачимся. Да, и пришли мне записи, если не против.
- Почему, не те ребятки, - указал я на любителей тяжеленького и трудно перевариваемого.
- Надо что-то новое, - покачал головой Зитцев, - а это из каждого утюга можно услышать. Новая форма, стиль, мышление. Ты понимаешь, да? Ну, до встречи.
Андрей пошел в направлении бара, а я, пораженный и оцепеневший, поспешил к крану с холодной водой. Бывают же в жизни сюрпризы!
Я хотел быстрее рассказать обо всем Ольге, представил, как она обрадуется , но за столиком никого не оказалось. Только пустой стакан из-под отвертки. Я решил посидеть, успокоиться и все обдумать, пока ее не было рядом.
К столику подошел странный тип. Новый русский на отдыхе. Слишком официальная, неподходящая к ситуации одежда и непробиваемый взгляд.
- Валерий Александрович, - он протянул мне руку и продолжил, - хозяин «Лилы» и дядя Оли.
- Чем обязан? – я знал, о чем будет дальнейший разговор, знал каждое его последующее слово.
- Оля сейчас сидит в моем кабинете и ничего не знает про наш разговор. Собственно и не должна узнать.
- Это не мое дело, ей решать. Я не заставлял Олю быть со мной.
- Хорошо, я опишу вам ситуацию, - сказал он спокойно и невозмутимо, - Олин папа – хозяин сети магазинов и клубов по всему городу. Она девушка из обеспеченной семьи, чего нельзя сказать о вас.
Он оглядел меня с ног до головы. Раньше я всегда думал, что одеваюсь со вкусом, хотя мой облик и выдавал любителя тяжелой музыки. Но его взгляд заставил меня усомниться в этом.
- Знаете, - в тон ему ответил я, - по-моему Оля уже достаточно взрослая девушка, которая выросла из того возраста, когда за нее все решают другие.
- Вы меня не правильно поняли. Я вас предупреждаю. Если вы женитесь на Оле, а такой девушке, как она нужен брак, то она останется без гроша и будет прозябать всю жизнь с местным хиппи. Вы поступите благоразумно, я в этом не сомневаюсь.
- Ей решать, мне все равно, - со злостью ответил я. И тогда он понял, что со мной бесполезно говорить. Дело на самом деле зависело только от нее. Как долго она протянет со мной, я не знал. Упрямая девочка, она сделает все, даже жизнь испортит из упрямства и чувства противоборства. Что ж, образ дочери – революционерки разбился в дребезги. Теперь я знал чего стоит ее мнение. И я не сказал бы, что достойно оценил это.
- Пусть Оля спуститься, нам пора уходить.
Он ушел к себе. Вернулась Ольга.
- Что-то не так? – спросила она.
- Все замечательно, - ответил я, допивая остатки мартини .
В эту ночь я забыл, что это та самая Оля, которая читала мне детские нотации о том, каким должен быть настоящий музыкант, забыл, что ее волосы казались мне обычными. Передо мной предстала незнакомая Оля – все ее тайны и слова, которые она хотела бы сказать, но побоялась, что они ее выдадут. Кто рядом со мной? Кто ты на самом деле? Слабая наивная девочка или непоколебимая женщина, чью силу я не смог оценить. Придется познавать тебя заново: вот лицо, созданное для грусти, шея с волнующей ямочкой, грудь, которая чуть заметно приподымалась, когда она дышала, и сильные крепкие ноги. Все представлялось иным в эту ночь.
- Вы правда встречались с Андреем? – спросил я.
- Угу, - ответил Данила. Он ненадолго прервал свой рассказ.
Он был уставшим, голодным. Парень сидел возле окна, изредка заглядывал за занавес весенней ночи. Он давно не брился, но выглядел достаточно опрятно. Теперь я разглядел, какие у него глаза. Красивые, большие, с длинными женственными ресницами. Наверно в спокойной жизни он на самом деле неотразим, как и рассказывал Данила. Сейчас он выглядел слишком изможденным.
- Мало времени осталось, через полтора часа подъезжаем, - торопил его я. Все-таки мне было интересно, чем все закончиться.
- Есть еще сигаретка? Мои уже закончились.
Я достал ему свой Winston .
- Хорошие сигареты, - сказал Данила.
Когда я принес новый материал в студию, где мы корпели над нашим диском, у многих начинало лопаться терпение. Вся работа впустую, от этого опускались руки.
- Ну, что, красавчик, делать будем? – поинтересовался клавишник.
- Не знаю, как вам это понравиться, - сказал я, доставая из кармана джинс диск.
Когда я слонялся по дому со сломанной рукой, мне ничего не оставалось, кроме как достать с полки целой и невредимой рукой старенькие и потертые книги. Среди них оказались «Мифы Британских островов», «Мифы кельтов» и несколько экземпляров популярных фэнтези в том числе и Толкиен. Перечитывал сначала без особого энтузиазма, но делать нечего – и так потянулись долгие дни до заветного снятия гипса. Круглые сутки я читал в постели и, хотя почти не двигался, сильно похудел.
Однажды перед сном, уже в дремотном состоянии, я услышал музыку. Райскую музыку. Такое бывает, когда долго слушаешь громкую или очень тихую музыку. Воображение само моделирует звуки, и ты слышишь их будто наяву. Я вскочил с кровати и , беспокойно шагая по комнате, напевал мотив. Кинулся к гитаре, но не тут-то было – я не мог еще играть. Я метался в страхе, что забуду мелодию. Тогда я решился на самый ненадежный, но зато хоть какой-то метод: написал слова. Первое, что приходило в голову.
С тех пор будто шлюзы прорвало. Я слышал звуки все время. Иногда в голове играл целый оркестр. Под вечер она уже кипела от усталости.
Я с нетерпением ждал освобождения от сковывающего меня гипса, ходил кругами по комнате и вспоминал забытое. Я видел воинов, идущих в бой, летящую со свистом стрелу, слышал пение девушек у пруда, ощущал слепящие лучи летнего кельтского Солнца и аромат изумрудной травы, по которой бродили древние племена воинов. Маги, волшебники и русалки – мне казалось, что я впадаю в детство, настолько реальными казались образы, созданные моим воображением.
Я устанавливал микрофон и записывал на черновую одну за другой композиции. Их – то я и достал из кармана. Слушали молча. Тикали часы. Я сварил себе кофе, выкурил сигарету, посидел немного на улице, потому что слишком нервничал, что бы оставаться внутри. Когда вернулся в студию, где находилась часть нашей аппаратуры (студию нельзя было назвать идеальной), диск был уже прослушан.
- Ну, как? – спросил я.
-- Дерьмо, - ответил Яша. Все остальные сидели молча. Я не верил своим ушам и пытался найти ответ в глазах присутствующих. Это ведь то, что я хотел всегда писать: моя жизнь, мое искусство, территория, в которой я был гением, а не попугаем-говоруном. Я не мог даже сглотнуть от досады. В горле стоял ком.
- Дерьмо, - повторил он снова и вдруг засмеялся, - но каково, а? Каково это гениальное дерьмо!
- Ах, вы гады! – завопил я.
- Все, записываемся, я уже знаю, как это должно быть, - поторапливал всех Яша.
Но он не знал. Я отверг идею использовать скрипку или флейту. Это был не фолк. Это было что-то качественно новое. В этот день мы записали первую песню, ту самую, с которой все началось. Я пришел домой в начале первого ночи.
- Хотите есть? – поинтересовался я, так как порядочно проголодался. День выдался тяжелым, он потребовал много усилий с моей стороны. Да и делать было нечего, самое что ни на есть подходящее время для вкусной и вредной пищи. Только я не считал пищу, которая нравиться, вредной. Приятная на вкус еда не может сказаться плохо на здоровье. Поэтому я достал из своего дорожного рюкзака походный набор продуктов: тушенку, сыр, немного хлеба и копченой колбасы. Вареная долгих поездок не выносит. Наученный горьким опытом, я организовывал свое питание идеальным образом. Данила не стал много есть, в то время как я уплетал за обе щеки. Я принес кипятка, и мы выпили вместе чая без сахара. В спешке забыл взять его с собой.
Но еда не мешала моему спутнику рассказывать про свою незаурядную жизнь. Только я знал, чем закончиться его рассказ. Это был логический конец его исканий. По другому выйти не могло. И я слушал его, как завороженный.
Она пришла с рюкзаком за плечами и не раздеваясь, села в мое кресло. По глазам я понял, что что-то случилось. Я догадывался о причинах, знал наверняка, если сказать честно, и мог бы предсказать это заранее, предупредив тем самым боль, которую могла испытывать она, впервые в жизни столкнувшись с трудностями.
Вопросов не последовало. На ее глазах появлялись признаки слез, а я не любил, когда плачут. Слезы – это бешеные капли. Они ставят в тупик, от них трудно избавиться, они проявление слабости и бессилия человеческого духа.
Она заговорила первой.
-Я ушла из дома.
Она смотрела на меня в упор. Желание заставить ее, маленькую девочку из высшего общества, ощутить, что теперь не она пуп земли, не центр Вселенной, вокруг которой вращается все по ее велению, было непреодолимым. С трудом я заставил себя промолчать.
- Разреши мне остаться с тобой.
- Глупая, несамостоятельная девчонка… - начал было я, но она перебила.
- Знаю. Я глупая, несносная, следующая чужому мнению – ты ведь так обо мне думаешь? Если ты разрешишь мне быть с тобой, я не дам тебе и малейшего повода думать обо мне так. Я не вернусь домой.
- А если я скажу, что ты не можешь остаться? Вернешься, как миленькая. Мне наплевать, переживают ли за тебя родители – это их проблемы. Я мог бы отвезти тебя к ним… Слушай, мне все равно. Знай, что жизнь со мной не будет раем.
- Я знаю, но ты единственный друг во всем свете. Мне некуда больше идти.
Тогда я почувствовал, что хватил с краем. Она не плакала, как обычно это делают девушки, а не мигая смотрела в пространство и молчала, когда к ней обращались. Потом я узнал, что она сдерживает себя из последних сил, чтобы не заплакать.
- Доставай вещи и сними, наконец, куртку.
Вещей было немного. Белье, джинсы, книга и два диска: избранное «Led Zepellin» и какая-то группа, которую я не знал
- Что будешь делать дальше? – спросил я ее за ужином. Я сомневался, что ей приходило в голову мысль, что ей самой придется зарабатывать себе на хлеб. Она ждала этого вопроса.
- Вон сколько чернорабочих нужно – это не проблема.
- Ха! Ты собираешься … Насмешила.
Ребенок. Совсем ребенок. Она и не подозревала, куда рвется. Свобода! Видал я эту свободу – выбираешь между пачкой сигарет и платой за аренду студии, перебиваешься с макарон на дешевые сосиски. Вот она твоя свобода, Олечка! Никакой романтики, гольная правда и та без майонеза.
На следующий день она пошла искать работу. Вернулась с сияющим лицом. Человеку присуще испытывать эйфорию, когда он впервые начинает опираться на свои силы, и это еще не успело надоесть.
- Представляешь, нашла! Сигареты продавать, на углу Братского и Большой Садовой.
Я кивнул, я знал это место.
С тех пор потекли будни. Я записывался с ребятами, играл время от времени в «Лиле», сменил несколько работ в погоне за хорошим заработком. Ольга тоже работала. По началу она сильно уставала и валилась с ног. Она готовила еду, которую я ел только из уважения к ее оптимизму, делилась своими мыслями по поводу новинок в мире музыки. Я удивлялся, что до встречи с ней многого не замечал. Не задумывался, что за сложными музыкальными мотивами и россыпью арпеджио и вертушек, скрывается личность самого музыканта. Не проводил сравнения между его творениями и его переживаниями, и, как оказывается, был далек от понимания взаимосвязи музыкант – шедевр.
Работа над альбомом закончилась спустя несколько месяцев. Не помню точно, сколько понадобилось времени на его запись. Но после нам все-таки пришлось столкнуться с проблемой, что делать с диском. Мы достали списки контактных лиц, музыкантов, адреса известных студий и продюсеров. Остальным занялся Яша. Мы немного приутихли, разбежались по домам и встречались только в «Лиле» или в редких случаях на маленьких концертах среди местных ценителей рока.
Мы как-то в очередной раз выступали на концерте, надо сказать мы принимали участие в любом маломальском концерте, в надежде засветиться, попасть на глаза нужному человеку, но эти попытки были тщетными, и это был последний наш концерт. На глаза попалась визитка Зитцева, по началу показавшаяся мне бесполезной. Предложение связаться с ним не вызвало былого восторга, однако на всякий случай Яша взял ее на заметку.
Я чувствовал, что скоро оборвусь, как многие до меня, и я стану очередной жертвой во имя будущего музыки. Меня это не устраивало. Меня это угнетало.
Жизнь текла: медленно, тягуче, не спеша, хотя когда-то хотелось, чтобы она была бурным потоком. Я оказался вынесенным на сушу, которую время обтекало с обеих сторон.
Я слишком был занят собой, чтобы заметить, что с Ольгой твориться неладное. Я встретил ее цветущей, привлекательной девушкой. Она была полновата и розовощека. Некоторое время спустя я заметил у нее темные круги под глазами. Такие круги появлялись у меня от бессонных ночей, которые я глушил пачками снотворных таблеток, без которых я вскоре был не в силах заснуть. Она побледнела. Ее лицо порой вспыхивало, словно в лихорадке.
Однажды ночью она тихо, чтобы не разбудить меня, встала с постели и вышла в туалет. До этого я слышал, как она ворочается, подминая под себя простыни и одеяла. Она вернулась не скоро, и я спросил, что с ней.
- Ничего, - ответила она.
- У тебя нос забит. Ты плакала. Что-то случилось?
-Боже мой, да что со мной может случиться? Наверно температура, - пожала она плечами.
Я прикоснулся губами ко лбу. Он был горяч, но не слишком, чтобы можно было заподозрить температуру.- ложись спать.
- Я это и собиралась сделать.
Она легла, но никто так и не сомкнул глаз до самого рассвета. Ко мне вернулось чувство, будто что-то мерзкое и страшное проникает в мою жизнь. Оно совсем незаметное, я даже не отдаю себе отчет каково оно на самом деле, но скоро оно проявиться и ударит. Ударит по самому дорогому.
Когда? Откуда? Почему?
Я перевернулся на спину и стал смотреть на Ольгу. Она лежала на животе, русые волосы разметались по подушке, лицо бледнее обычного. Она тяжело дышала, я не мог припомнить, чтобы она дышала так прежде. Почему именно она? На свете сотни девушек, которые отдадут пол жизни, чтобы оказаться на ее месте хотя бы на одну ночь. У нее обычная фигура, голос и лицо. В толпе и не заметишь.
- Ты плохо выглядишь, - сказал я утром, глотая подгорелую овсянку, - тебе нужно показаться доктору.
Она кивнула в отчет, а я в тысячный раз подумал: « скажи хоть что-нибудь, Ольга»
- Я сегодня пойду на репетицию. Вернусь к обеду.
Ложь. Я хотел прогуляться, посмотреть на строительство нового клуба, где мы собирались выступать. Это было очередное рок-кафе, одно из множества других, не выдержавших тяжелый имидж и стиль. Затем я намеривался зайти в Scafrego, мой старый друг назначил мне там встречу. Он стал излишне щепетилен по поводу того, где пить кофе, после двух лет пребывания в Москве.
Ольга кивнула, в глазах промелькнуло сомнение, но она тут же его отбросила. Она привыкла доверять мне, точнее верить в то, что я никогда не лгу зря.
Я вернулся позже чем обещал. По дороге купил свежие венские булочки к чаю. Захотелось сделать что-то приятное. На асфальте кружили пакеты, ветер сделал их совсем невесомыми – я вспомнил «Красоту по-американски» и подумал, что, либо у них нет чувства этой самой красоты, либо ее вообще нет в их мире. В этот день воздух был необычайно свеж, чувствовалось неловкое наступление весны, когда она немного смущенно и радостно заглядывает в твой дом. Я люблю весну.
- Мне надо с тобой поговорить, - сказала мне Ольга за столом. Тогда она показалась мне совсем девочкой: по-детски блестели глаза и тонкие хрупкие пальцы передавали мне кусочки неровно нарезанного хлеба. На ней было серое шелковое платье чуть ниже колен и теплый свитер из ангорки.
- Тебе бы еще косички с бантиками завязать, - улыбнулся я, - Так что ты хочешь обсудить? Только не музыку. И не творчество Рэя Бредбери.
Она его очень любила. Безумной любовью. Так не любят своих отцов, как она любила какого-то американского фантаста.
- С тобой что-то не так? Ты больна? – спросил я, увидев, что Ольга не одобрила моей шутки.
- Я на втором месяце беременности.
У меня кусок застрял в горле.
- Что?
- Я пыталась сказать, но ты всегда был не в духе.
- Ты соображаешь хоть чуточку? – спросил я, не отдавая себе отчета в том, что я говорю. Я был в растерянности, не зная, биться ли мне головой о стену или радоваться.
Я представил себе ребенка: этот розовый комочек с легким пушком на маленькой голове, розовые пухлые пальчики и еще бессмысленный взгляд. Меня передернуло. Ребенок, сейчас?
- Нет, ты хоть понимаешь? Понимаешь, какое у нас трудное время? Ольга, ты в своей инфантильности забыла обо всем.
Она молчала. Опять молчит.
-Хочешь поломать все мои мечты? Я в шаге от ее осуществления, в шаге от славы… и теперь, когда надо…
-Уже поздно что-либо исправлять. Мне нельзя делать аборт. У меня не будет детей
- Дура! – выпалил я и стремглав выбежал на улицу. Она осталась сидеть за столом. Я чувствовал на себе взгляде холодных, пустых от боли глаз.
Я направился прямиком в «Лилу». Опрокинул пару стаканов Мартини, и стало легче. Спустя некоторое время я подумал, что ребенок – это не так уж плохо. Веселье, игрушки – наверно как раз то, что нам с Ольгой не хватает. Мы были зациклены каждый на своем: я слишком занят собой, а она – мной. А ребенок смог бы объединить наши интересы, да и не всю же жизнь быть ветром в поле?
Пьяный и расслабленный, я вернулся домой. Надо было успокоить Ольгу, попросить прощение, чтобы не казаться самому себе дрянью и трусом.
Я тихо закрыл за собой дверь, но в этом не было необходимости. В квартире царила мертвая тишина. Я решил, что она наверняка спит, но в комнате Ольги не оказалось. Ушла? Нет, вещи на месте. Слишком горда, чтобы попросить помощи у отца и вернуться домой.
В ванной горел свет, когда я решил помыть руки. Я постучал.
- Ольга, ты там? Не молчи! Можно войти?
Дверь была не заперта, и я вошел. Она лежала в ванной. Сначала я подумал, что слишком много выпил, и у меня мутнеет в глазах. Вода чернела от крови. На ее запястьях виднелся тонкий след лезвия, которое валялось на краю раковины. Я в миг отрезвел, вытащил ее из воды, уложил на пол, но она уже была мертва. Лицо, как всегда строгое и спокойное – будто резала вены, словно огурцы к салату - равнодушно и отстраненно. Даже в смерти лицо Мадонны: мягкое и строгое одновременно.
Зазвонил мобильник, и я машинально нажал ответ:
- Да, - побледневшими от ужаса губами прошептал я. Во рту пересохло, и язык еле ворочался.
- Данила! Хорошая новость! Зитцев берет нас с руками и ногами. Диск понравился одному саунд - продюсеру. Это реальный шанс…
Я не слушал. Это был Яша.
- Данила, ты что, не рад? У тебя все нормально?
Я выключил телефон, и, опираясь на стену, опустился рядом с ее телом. Я закрыл ладонью ее глаза, не мог смотреть в них. Они глядели с укором. И тут меня прошибли слезы. Ольга, мой ангел-хранитель, которого я не ценил. Урок всей жизни всегда одинаков: цени пока есть, а не когда теряешь. Я прижал ее голову к своей груди и еще долго сидел так, целуя ее волосы и прощаясь с ней навсегда.
А потом вызвал скорую.
- Почему больше не играете?
- Бросил, как плохую привычку, - сказал мой спутник, затягиваясь новой сигаретой.
- Неспокойная душа с неспокойной совестью.
- Я был хорошим музыкантом, но не человеком. Моя задача, вернуть себе человеческий облик. Не бояться любить. Не выбирать между близкими людьми и любимым делом – теперь это едино для меня. Ничего не бояться. Жить счастливо, наконец.
- Из-за этого надо уезжать в Москву ?
- А как вы предлагает убежать от своей совести? Да и в Москве я не надолго – это первая ступенька.
- Так вы заключили контракт с лейблом?
- Нет.
- Зря.
- Это Ольгино сокровище, я не претендую на него.
Поезд прибывал в пункт назначения. Мы ненадолго прервали беседу, собираясь покинуть поезд. Когда мы с Данилой вышли на перрон, я спросил:
- А диск у вас с собой?
- Куча дисков.
- Дадите послушать?
- Пожалуйста.
Я не стал спрашивать его координаты, зная, что он сам не ведает, где окажется. Больше Данилу я не видел, но навсегда запомнил, как смотрел ему в след. Он описывал Ольгу с такой предельной четкостью, что я даже представил себе эту девушку. Наверно он не подозревал, что в его взгляде затаилась частичка Олиной грусти: ведь он так описывал тоскливый детский блеск ее глаз. Было за что жалеть и презирать Данилу, но я не стал его осуждать. Он удалялся, и вскоре я не мог различить его в толпе людей. По дороге домой я вспомнил про диск, который мне подарил Данила. Чтобы не заснуть, я включил плейер и тут же услышал неведомую мне ранее музыку. Это было ее послание миру. Частичка тебя во всем. Все разнообразие мира в тебе.
В последней композиции прозвучал его голос. Словно фразами из нагорной проповеди Иисуса, прозвучали слова: «Любовь – она одна. Любовь всегда с тобой. С любовью ты умрешь.»
Август – 13.09. 2004 год.