Как-то раз, решили Михаил Пришвин и Константин Паустовский навестить своего друга - Мамина-Сибиряка. Друг жил у мамы, в Сибири. Поэтому идти решили пешком. Путь не длинный, а заодно и природа красивая. А-ну-ка, - думают, - свежего воздуха в лёгкие насобираем. Взяли писатели в руги сапоги, карманы набили винтовками, взвалили на плечи лукошки, и двинулись в путь.
Идут, воздух собирают, на природу любуются.
Тут, вдруг, Паустовский и говорит человеческим голосом: -
- Да. - говорит - "Стояла осень в солнце и туманах".
Пришвин ему отвечает, мол, голубчик, зенки протрите и не лепите горбатого!.. "Весна движется, но медленно. В озерке, еще не совсем растаявшем, лягушки высунулись и урчат".
- Ничего подобного не наблюдаю! - возражает Паустовский – Это вы, пенсне протрите!.. Смотрите, красота-то какая!.. "Сквозь облетевшие леса видны далекие облака и синий густой воздух. По ночам в зарослях вокруг нас шевелятся и дрожат низкие звезды!"
- Да вы, мой друг, рехнулись! – вспылил тут Пришвин - Оглянитесь вокруг!.. "Орех цветет, но еще не пылят желтой пыльцой его сережки. Птичка на лету зацепит веточку, и не полетит от веточки желтый дымок. Исчезают последние клочки снега в лесу. Листва из-под снега выходит плотно слежалая, серая."
Паустовский на это, со слезами обиды, отвечает: – "По правде сказать, неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали вереницы белых облаков. В полдень облака стремительно рвались вверх, к зениту, и на глазах уносились и исчезали где-то за границами неба. Жаркий ураган дул уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, превратилась в янтарный камень."… А вы говорите, Весна!..
- Да вы, батенька, никак бредите?! – вскидывая пенсне к бровям, восклицает Пришвин – У-у-у! Да, у вас, поди, жар!..
Он приложил руку к ледяному лбу друга и обжёгся.
Тут в кустах что-то ухнуло. Раздался треск сучьев. Писатели обмерли.
- Медведь?!!! – одними губами прошептал Пришвин.
- Больше некому!.. – другими губами согласился с ним Паустовский
Из-за кустов, ломая валежник и разоряя гнёзда, вышел Мамин-Сибиряк.
- Вот те на! – удивился он, уставившись на перепуганных прозаиков – А вы зачем припёрлись?
Но писатели так обрадовались другу, что растерялись по кустам и не смогли сразу найтись.
- А мы к тебе, голубчик! Вот, в Сибирь вышли погулять! – улыбнулся из-за ольхи Пришвин.
- Да. Свежий воздух собираем, – подтвердил бледный Паустовский.
- То-то я смотрю, дышать нечем! – натужно просипел Мамин-Сибиряк, вытаскивая карманный ингалятор и затягиваясь самокруткой.
- "Дождя не было уже около двух недель, и солнце по утрам поднималось в дымном мареве, красное и громадное, точно только что раскаленное где-нибудь в кузнечном горне…" - закашлявшись от дыма, прохрипел он.
- Ну, что я тебе говорил!.. – вспомнив давнишний спор и злорадно свернув глазами, крикнул Паустовский Пришвину – Вот, и Сибиряк о том же. Уж, ему-то, ты веришь?!
Пришвин сделал озабоченное лицо.
- Я природу, всё равно, тоньше вас понимаю! Мне всякая мелочь приметна. И зверюшки меня уважают. Вон, смотрите!
И он стал нараспев цитировать:
- "Неустанно куковала в бору кукушка!"
- Ку-ку! Ку-ку! – донеслось откуда-то сверху.
Мамин-Сибиряк чётко среагировал на звук, и метнул палку. Пришибленная птица рухнула ему под ноги.
- "Цапля вымахнула из сухих старых тростников.!" – диким голосом взвыл Пришвин.
- Ф-ух! – снарядом, вымахнула из тростника цапля, едва не протаранив острым клювом Паустовского.
- "Болотная овсянка пикала и раскачивалась на одной тоненькой тростинке!" – продолжал бесноваться прозаик.
В кустах, подозрительно запикало.
- "Землеройка пискнула в старой листве!"
Мамин-Сибиряк проворно отскочил в сторону, когда под ногами, в листве что-то пискнуло.
А Пришвин всё не унимался:
- "И когда стало еще теплее, то листья черемухи, как птички с зелеными крылышками, тоже, как гости, прилетели и сели на голые веточки. Ранняя ива распушилась, и к ней прилетела пчела, и шмель загудел, и первая бабочка сложила крылышки…"
Атмосфера вокруг быстро накалялась. Откуда-то появились шмель, бабочка и пчела. Они стали кружить, и нацеливаться.
Паустовский, вращая глазами, следил за манёврами опасных насекомых.
- Сибиряк!.. У тебя верёвка есть? – обратился он к Мамину.
- А как же!.. – ответил тот, сапогом припечатав бабочку к стволу ели.
- Тогда, будем Пришвина вязать. Видишь, буйный он сегодня… Меня, давеча, за лоб трогал. Теперь вот всю живность против нас восстановил… Мочи его, Сибиряк!..
Мамин-Сибиряк молча развязал лукошко и достал ружьё.
- Зараз, свяжем! – загоняя пыж, уверенно заявил он – Медицина дело тонкое! Понимаем!..
Паустовский заткнул пальцами уши и скомандовал – Вяжи, его, Михайло!.. Пли!..
Прогремел выстрел.
- Чу-у! - вспорхнул Пришвин, увернувшись от пули.
Паустовский, наблюдая за его полётом с лёгкой завистью, сказал:
- Помню… "Так мы ловили разноцветных окуней. Они бились и сверкали в траве, как сказочные японские петухи. Мы вытаскивали оловянную плотву и ершей с глазами, похожими на две маленькие луны. Щуки ляскали на нас мелкими, как иглы, зубами"… Короче, изворотливый, гад!..
- Ничего! – выдохнул Мамин-сибиряк, взводя второй курок.
Он вдавил приклад в плечо, и стал водить дулом, пытаясь соединить Пришвина и чёрную мушку на стволе. Пришвин, соединяться с мушкой, явно не торопился. Он, как заяц, прыгал с кочки на кочку, и только голубоватое пенсне поблёскивало то тут, то там.
– "Растительность на таких мертвых озерах совершенно особенная, - приговаривал Мамин-Сибиряк, целясь - тоже какая-то мертвая: жесткая осока, ситник, белоус, мхи и разнообразный кустарник, начиная со смородины по краям и кончая вербой. Особенно замечательны болотные сосны и березы, по которым сразу узнаешь настоящее болото!.."… Здесь то мы его и положим!
Прогремел ещё один выстрел.
- Фьють! – просвистела пуля над головой скачущего Пришвина.
- По звуку, похоже, клёст! Но, не клёст, точно… Пуля?!! – догадался он, и заволновался себе в штаны.
- Бросьте, друзья, вы же не серьёзно! – выкрикнул Пришвин из-за пня – Давайте я вам лучше расскажу, что было дальше!
И не дожидаясь ответа, он продолжил:
- "Гусь запускал свою длинную шею в заводь, доставал себе воду клювом, поплескивал водой на себя, почесывал что-то под каждым пером, шевелил подвижным, как на пружине, хвостом. А когда все вымыл, все вычистил, то поднял вверх к солнцу высоко свой серебряный, мокро сверкающий клюв и загоготал"...
- Он опять колдует! – заорал Паустовский, наблюдая неизвестно откуда взявшегося гуся. – Мочи его, Сибиряк!.. Мочи, пока нас зверьё не растерзало!
- "Гадюка просыхала на камне, свернувшись в колечко. Лисица лохматая озабоченно мелькнула в тростниках…" – продолжал Пришвин, не обращая внимания на Паустовского.
В тростнике мелькнула тень. Паустовский ойкнул и на камень лёгло гадюжное колечко, легло и стало просыхать...
Мамин-Сибиряк заглянул в дымящийся ствол ружья, и задумчиво произнёс:
- "…Ближе к воде тянулась опушка из черемухи, рябины и тальника. Нужно было раздвинуть ветви низкой черемухи, чтобы попасть на неправильной формы лужайку, поросшую густой зеленой травой… "…
Паустовский, услышав эти речи, испугался.
– Что с тобой, Сибиряк?.. Он тебя околдовал?!!!.. Не слушай его!.. Со мной уже такое было!.. "Сидели мы жарили картошку, как вдруг зверь высунул из травы мокрый черный нос, похожий на свиной пятачок. Нос долго нюхал воздух и дрожал от жадности. Потом из травы показалась острая морда, с черными пронзительными глазами. Наконец показалась полосатая шкурка. Из зарослей вылез маленький барсук. Он поджал лапу и внимательно посмотрел на меня. Потом он брезгливо фыркнул и сделал шаг к картошке"… Сибиряк! Он тогда всю нашу провизию сожрал!.. Нам пришлось проводника съесть, чтобы выжить!.. Сибиряк, ты слышишь?!
Но Мамин-Сибиряк не слушал. Он ходил по лесу и люто любил природу. Вскоре к нему присоединился Пришвин, и они стали любить её вдвоём.
Глядя им вслед, Паустовский рассерженно плюнул себе на сапог. Потом он вытащил из лукошка сочок и пошёл ловить свежий воздух.
Так разошлись пути этих великих прозаиков, любивших природу, но по-разному. И природе это, откровенно признаться, нравилось. Как любая женщина, она любила разнообразие…
25.8.2007
© Copyright: Влад Лазарев, 2007