Йокогама. Выпускной класс. Мие не была первой, в кого я влюбился. Пятой или шестой за день, но точно не первой. Прохожу мимо наших стрекоз, люблю Аико, иду из парка – начинают дрожать колени при виде Масако. И кадык ходуном, и руки в карманы. Цветет сакура, пьянит голову.
Каждый вечер гоняю в башке, кого все-таки люблю, ну то есть с кем есть шанс.
"Дело времени и подхода", - учит отец и оказывается прав. Завоевать Мие сложней, но приятней. Именно в ее присутствии я становлюсь особенно тупым. Сбивается дыхание, обнаруживается неведомая доселе неуклюжесть и руки становятся длинней и плечи костлявей.
Помог Эйзенштейн. Иностранные фамилии вообще труднопроизносимы, но чего не сделаешь ради впечатления о себе. Фамилию этого иностранца я учил три дня и с тех пор произносил без запинки, как если бы с детства дружил с его родителями.
Итак, урок подходит к концу. Тяну руку, знаю, что Харуна-сан меня вызовет, потому как до того вызывала только моих родителей.
- Ну, Джин, мы тебя слушаем, - говорит, глядя не без интереса на мое внезапное увлечение мировым кинематографом.
- Эйзенштейн, - без запинки произношу я, победно глядя на Мие.
Самое поганое, что она даже не посмотрела. Поправляла гольфы, расправляла складки на юбке, тихонько хихикала с дурой Ванако и ноль внимания на меня. Еще одного идиота, но у доски.
- Эйзенштейн, - голос предательски дернулся, обмяк и притянул, казалось, всю тишину класса.
- Ну-ну, - подбодрила Харуна-сан. – Что Эйзенштейн?
Как мог, взял себя в руки, решив - ни за что не буду смотреть в сторону Мие. Любовь закончилась.
- Чем же интересен Эйзенштейн миру? – не унималась поклонница режиссера.
- Нет никакой разницы – написать статью, переспать с женой, перебрать книги, привести в порядок стол или переговорить десять раз по телефону. Удовольствие одно! – выпалил я. – Неопубликованные дневники.
…
Отца вызвали снова.
Приятелям приврал, что после этого случая Мие втрескалась в меня по уши. Она знать не знала, кто такой Эйзенштейн и потому все слова, что сотрясли воображение Харуна-сан, для нее остались пустым звуком.
После она краснела при слове "эрос" и негодовала при упоминании "танатос". Я говорил глупости и был счастлив.
май 1938.
P.S. В июле 1945 Джин переехал в Нагасаки.
Харуна-сан пережила своих учеников на двадцать лет.