9
«Спасибо. Я – Рок-Звезда»
Так подгадали, что заключительные американские концерты «Нирваны» должны были быть в Сиэтле. Поддерживаемая стыдливо сокращённой «BH» [«Butthole] Surfers», группа закончила тур домашними концертами 7 и 8 января 1994 года. Кобэйн сохранял своё приподнятое настроение. Патрику МакДоналду из сиэтлской «Times» сессия «Unplugged» показала, что «Нирвана» - «забавная, безопасная группа», а сам Кобэйн «не только здоров, но и достаточно красив, чтобы быть сердцеедом». По словам внештатного корреспондента «People», «Нирвана» - это и «старый рок-н-ролл», и «грув «Led Zeppelin»». Майкл Эндил видел Кобэйна и Лав, стоящих за кулисами перед первым из этих двух концертов. «Я сказал ему, что мне понравился концерт Мии Сапаты прошлым летом. Курт не мог вспомнить этот концерт, пока Кортни ему не напомнила. Тогда он будто просиял. «О, - сказал он. – Миа»». По словам диск-жокея Марко Коллинза, «он был в другом мире, но он был счастлив. Какие бы искушения не преследовали Курта, в начале января их там не было». Кобэйн вышел на сцену под продолжительные аплодисменты, подошёл прямо к микрофону, зажёг сигарету и начал говорить, обращаясь не только к полному залу, но и к огромной радиоаудитории. Речь, обращённая к фэнам, о том, как сильно он их любит, продолжалась всего две минуты. Кобэйн говорил медленно и осторожно, его снова и снова прерывали аплодисментами, шесть раз прежде, чем он закончил. После концерта Элис Уилер снова оказалась за кулисами. Кобэйн был «скромен, приветлив» и страстно желал увидеть фотографии со своего концерта на новогодний сочельник. «Насторожившаяся» Лав сказала Уилер, что семья планирует переезжать, и что они пришлют карточку с новым адресом. Она так и не пришла.
Новый дом Кобэйнов был на бульваре Лэйк-Вашингтон Ист, 171, в Мадроне, богатом районе Сиэтла. Как и для других домов на этой улице, были детально разработаны меры безопасности. Серый покосившийся особняк скрывался за кирпичной стеной, покрытой густой завесой кустарников. Вывеска гласила: «Берегись Собаки». Обособленный гараж, над которым Кобэйн застрелился, был, однако, полностью виден с дороги. Из трёхэтажного дома, стоящего на аккуратно подстриженном участке, озеленённом рододендронами и азалиями, открывался вид на горы и леса на другом берегу западного центра Вашингтона. Если Кобэйны захотели, они могли бы наблюдать восход солнца над покрытыми снегом Каскадами из своих окон по фасаду.
Кобэйн любил говорить об этом месте как о «бревенчатой хижине». Она была действительно сделана из брёвен, цельного кедра. Дом был построен шведскими плотниками, остановившимися в Сиэтле специально для развития этой области для первой в городе мировой ярмарки в 1909 году. В предметах роскоши не было недостатка. Дубовые полы были покрыты дорогими коврами. Как и в доме на Лэйксайд, комната была оставлена для того, чтобы Кобэйн её покрасил. В подвале был знакомый беспорядок из книг, плёнок, деталей сломанных гитар и винных бутылок. Дорого переоборудованная кухня была размером с квартиру-студию. Большой камин (из-за отсутствия защиты представлявший опасность для ребёнка, как думали некоторые) потрескивал в гостиной. Несмотря на благоприятное расположение дома, посетители находили его странно угнетающим местом. На стенах не было картин. Как и прежде, на окнах вместо занавесок висели полотна. Деревья драпировал чёрный пластиковый брезент, чтобы помешать фотографам.
Кобэйн купил эту собственность через своего адвоката, Аллен Драэра, 19 января 1994 года. Отпускная цена была 1 485 000 $. По словам одного из близких друзей, «Курту нравилось, что его соседи - врачи и инвестиционные банкиры. «Солидные, успешные люди», как он их называл. К тому времени тот, кто делал деньги, казался ему более стоящим, чем панк-рокер». Чувство уважения было взаимным. «Они были образцовыми соседями, - говорит Уильям Бэйлларджен, чей дом был смежным с домом Кобэйнов. - Мы были очень рады, что здесь живут творческие и интересные людей». Всего месяцем ранее Кобэйн сказал репортёру, что «[в детстве] я охотнее тусовался с теми детьми, которых не отбирали для бейсбольной команды». За многие годы его ненависть к спорту переросла в добродетель. Теперь в драматичном подвиге возрастающей ассимиляции Кобэйн написал в Сиэтлский Теннисный Клуб, находящийся в нескольких улицах от его дома, с просьбой о членстве для себя и своей семьи.
Кобэйн принимал свою славу как бремя. Его песни часто говорили о разрушающем влиянии славы. Несмотря на то, что он тратил десятки тысяч долларов на наркотики, для рок-звезды он оставался до скромности ординарным в своих привычках. Его личные вкусы не были экстравагантны. «Я по-прежнему ем макароны и сыр «Крафт» - мне они нравятся, я к ним привык», - сказал он Дэвиду Фрикке. Гардероб Кобэйна был, как известно, скуден. За несколько недель до своей смерти он поменял свой «Лексус» на серый «Вольво» (он обычно волновался, что его номерной знак, 175 EYA, в сумме составлял тринадцать). Тем не менее, имея дом на Лэйк-Вашингтон, Кобэйн на шаг приблизился к тому, чтобы стать богатой американской знаменитостью. К 1994 году он был богат; он должно быть, никогда и не чувствовал себя состоятельным, но его жизнь в Сиэтле было не сравнить с богемным существованием всего два года назад. Некоторые друзья, такие, как Трэйси Мэрандер, отчуждённые богатством Кобэйна, начали говорить о том, что ему «наплевать» на свой старый круг. «Для него было невозможно через это пройти, - говорит Уилер. - Курт сам по себе – это одно. Со своими закадычными друзьями он был совсем другим».
Таким был Кобэйн за три месяца до самоубийства: успешным, преуспевающим, эмоционально удовлетворённым, конкурентоспособным. В начале нового года он объявил, что «Нирвана» будет ведущим исполнителем тура Лоллапалузы 1994 года, своего рода передвижного Фестиваля в Рединге, с противоречивой остротой: «Но мы должны продать больше альбомов, чем «Pearl Jam»». Ни один из тех, кто видел его заключительные концерты в Сиэтле, не заподозрил кризиса. «Как раз наоборот, - говорит один из друзей. - Впервые Курт фактически приобрёл какой-то энтузиазм к жизни. Он взял себя в руки».
Когда разрастался момент рецидива, Кобэйн тепло говорил о своём счастье в качестве мужа и отца. Он подчёркивал свою лояльность к «Нирване». С присоединением второго гитариста, обречённость, казалось, отступала от Кобэйна на сцене. Возвращался юмор его самых ранних концертов. Он регулярно между номерами машинально набрасывал тему «Сумеречной Зоны». Он принимал заявки. Он даже добавил в концерт «Нирваны» неподходящую «If You`re Going To San Francisco». Перед тем, как уйти со сцены 8 января, он посвятил возрождённый «Teen Spirit» «Сиэтлу - самому пригодному для жизни городу в Америке». Потом он сорок минут стоял под дождём, раздавая автографы.
На вечеринке в тот вечер Кобэйн говорил о смерти. Не своей собственной, а о смерти тех четверых только что умерших образцов для подражания: Фрэнка Заппы, актёров Ривера Финикса и Фреда Гуинна (Герман Манстер из «Munsters», и губернатора-радикала Вашингтона семидесятых, Дикси Ли Рея. «В этом не было ничего патологического, - говорит Майк Коллиер. - Курту было жаль, что они ушли из жизни, он не намеревался присоединиться к ним». Ещё один гость на той вечеринке вспоминает, что Кобэйн мурлыкал мелодию – «настолько легко запоминающуюся, словно это была «Abba» - которую он планировал включить в следующий альбом «Нирваны». По словам Коллиера, было ощущение, что это «семейный человек на вершине блаженства, на пике своих возможностей», который только полушутя говорил о том, чтобы быть «следующим Полом Маккартни».
Что было не так? Предполагалось, что благодаря своей семье и успеху «In Utero» Кобэйн, наконец, избавился от имиджа прошлого - «стервозного, жалующегося, обалдевшего шизофреника». Тщательное изучение его поступков в том месяце показывает, что это было не так. После того, как он вернулся с вечеринки после концерта, Кобэйн заметно ослаб, будто он опустошил себя тем, что был общительным. Друзья посчитали его хронически угнетённым и несчастным в перспективе тура, «снова в дозор», как он выражался. В конце января, вспоминает Хэйг, «Курт всё время казался больным. Его энергетический уровень вовсе не был таким уж большим. Пламя искрилось. Он считал, что отбывает срок». Начали распространяться слухи, что с браком Кобэйнов не всё в порядке. Тот цикл, который появился в начале их отношений, сохранился уже в условиях больших стрессов. Кобэйн делал или говорил нечто необдуманное, что обижало Лав; её обида приводила её в раздражительное настроение; а её плохое настроение потом раздражало его. Он однажды пообещал, что отдаст всё оружие в доме. Она рассказала одному из друзей, что он пожертвует его Матерям Против Насилия. Он так и не сделал этого. Когда Кобэйн вернулся домой, Лав кричала так, что «можно было оглохнуть», что раздражало его. Лав противилась тому, чтобы в её доме было заряженное оружие. Кобэйн сказал, что оно нужно ему для защиты, и из-за его врагов. «Слава была для Курта крепким вином, - замечает ещё один друг. - Слава привела к паранойе. А с ней пришло оружие». Все, на что могла надеяться Лав, это то, что вино закончится.
Кобэйн также продолжал принимать наркотики в неимоверных количествах. По словам Элис Уилер, «ходили слухи, что он больше не употреблял их просто для того, чтобы помочь своему желудку. Лечение стало болезнью». Мэрандер позвонила Уилер, чтобы обсудить здоровье Кобэйна, и была «шокирована рассказами об общем интересе Курта и Кортни к героину». По словам журналиста Дэвида Гарднера, однажды днём на бульвар Лэйк-Вашингтон прибыл посыльный. «Такая сцена могла быть почти в любом доме среднего класса в США. Через несколько минут дверь открыла взъерошенная молодая женщина с ребёнком на руках. Она дала посыльному чек на 250 $ и ещё 150 $ наличными. Потом, схватив пакет, который он ей отдал в ответ на её щедрость, она обернулась и позвала своего мужа, который был наверху: «Милый, вот твоя наркота».
«У Курта была серьёзная привычка, - говорит тридцатитрёхлетний бывший компьютерный аналитик, который продавал ему героин. - Я принимал наркотики с ними и одним другом, который часто бывал в доме. Со стороны этот дом выглядел впечатляюще, но изнутри он походил на свинарник. Повсюду была разбросана одежда. Курт нуждался в ком-то, кому он доверял, но он по-прежнему был довольно наивным. Иногда он платил мне по чеку. Но мы знали, что у него достаточно денег. У него были такие доходы, что он не знал, что с ними делать».
Сэм Мэйн, постоянный посетитель «Tacky Tavern» на Капитолийском холме в Сиэтле, говорит, что он видел, что Кобэйн заключал «три или четыре сделки наличными» в комнате у бара. По словам Мэйна, «Курт входил, одетый в смешную шляпу с наушниками, передавал деньги из рук в руки и приводил себя в порядок прямо тут, в углу». Другой источник говорит, что «Курт принимал снотворные таблетки и транквилизаторы, но в таких огромных количествах, что он фактически был наркоманом. Мы всегда называли их «успокоительными» для Курта, и он тоже, чтобы одурачить себя, но это было не так».
Дело в том, что в течение последних двух лет своей жизни Кобэйн был умственным калекой. Его докторам понадобилось четыре-шесть недель, чтобы подготовить его к туру, и даже тогда всё пошло не так, как надо: фильм о последних концертах «Нирваны» в Европе показывает немощного человека, страдающего амнезией, который с трудом мог вспомнить даже известные броские фразы своих собственных песен.
Кобэйн вышел с бульвара Лэйк-Вашингтон 28 января и провёл три дня с «Нирваной» в студии. 31 января он сделал последнее усилие, чтобы улучшить свои отношения со своим отцом, проговорив с Доном час по телефону, о чём Дженни Кобэйн говорит: «Ему даже удалось сказать Курту, что он его любит, и потом он чувствовал себя хорошо и плакал». Но примирение было лишь обманом. На «Serve The Servants» Кобэйн пел: «Я всячески старался заполучить отца / Но вместо этого у меня был папа / Я просто хочу, чтобы ты знал, что я больше не испытываю к тебе ненависти / Мне больше нечего сказать из того, о чём я думал раньше». Как бы он ни утверждал обратное, чувства Кобэйна к своим родителям были в лучшем случае двойственными, в худшем – непримиримо враждебными. Сам Дон признаёт, что «ничего никогда не решалось». Когда Кобэйн 2 февраля садился в самолёт на Европу, он сказал одному из друзей, что «иногда в нём кипела ярость, и он больше никогда не хотел видеть свою семью, только в тот момент, когда они уходили, он оказывался одиноким и несчастным». Кузина Кобэйна сравнивает его с «человеком, сидящим на печи, кричащим на айсберг, который после часа в холоде страстно желал снова вернуться на печь. Он никогда не мог определить, как он относился к людям».
К началу 1994 года «Gold Mountain» забыли о своих более ранних высоких чувствах. Они забыли своё обещание никогда не намечать столько концертов «Нирваны» за границей, идущих подряд. И при этом они не приняли во внимание слова одного из сиэтлских друзей, который настаивал, чтобы Кобэйна не освобождали от своей опоры. «Этого было слишком много, слишком быстро, - говорит Майк Коллиер. - Было глупо снова посылать Курта в тур, и я так и сказал». Звукозаписывающая компания и руководство «Нирваны», казалось, игнорировали риск того, что здоровье Кобэйна могло не выдержать испытание из тридцати восьми концертов, охватывающих дюжину европейских стран. На самом деле даже на своём выступлении на телешоу во Франции он жаловался на то, что он измучен и не расположен петь. К тому времени, как тур начался в Лиссабоне 6 февраля, Кобэйн был напряжён, замкнут, путешествуя в автобусе отдельно от Новоселича и Грола, и показавшись даже Алексу МакЛеоду «усталым». Несмотря на свою хорошо подкреплённую документами способность к самолечению, по-прежнему казалось маловероятным, что он справится с этим туром без посторонней помощи. Когда десять дней спустя, следуя через Францию, Кобэйн начал терять голос, слышали, как второй член группы комментировал этот типичный пример тем, что «для того, чтобы выступать, за Куртом [нужен] уход».
Лав впоследствии сказала о настроении Кобэйна в Европе: «Он ненавидел всё, всех. Ненавидел, ненавидел, ненавидел. Он звонил мне из Испании, плача. Меня не было сорок дней. Я занималась своими делами со своей группой впервые за нескончаемо долгий период времени». Наряду с тем, что один из членов группы называет «полной скукой, ностальгией и откровенной усталостью», маниакальное поведение Кобэйн в предыдущих турах вызвало ожидания, которые он не имел никакого желания удовлетворять – «сея ветер, чтобы пожинать ураган», как выразился Хэйг. На ощущаемое Кобэйном восхваление наркотиков для своих фэнов теперь пролился новый свет. «Он звонил мне из Испании, - рассказала Лав в интервью «Rolling Stone». - Он был в Мадриде и проходил сквозь толпу слушателей. Дети курили героин с фольги и говорили: «Курт! Героин!» и показывали ему большие пальцы. Он звонил мне, плача…. Он не хотел стать идолом героинщиков».
Когда «Нирвана» была в Париже, фотограф по имени Юрий Ленкетт попросил Кобэйна принимать различные позы с недавно купленным спортивным пистолетом. (Он был «совершенно под кайфом», по словам Лав). В зловещем предзнаменовании своего собственного самоубийства Кобэйн вложил ствол себе в рот, притворился, что спускает курок, и мимически изобразил воздействие выстрела на свою голову. Это было наиболее широко разрекламированным примером поведения, которое колебалось между маниакальным и депрессивным, с приводящей в замешательство скоростью. Часть той же самой изменчивости была заметна в музыке. К тому времени, как «Нирвана» выступала в Риме 22 февраля, концерт сменился бутафорией из комиксов и сценографией, которыми стал образ группы для публики, когда все пятеро музыкантов играли длительные соло произвольной формы и отвешивали глубокие ироничные поклоны после каждого выступления. Голос Кобэйна деградировал до гортанного, стилизованного рыка. Его комментарии между номерами некогда ловившиеся почти так нетерпеливо, как сами песни, менялись от обычных («Вы очень тихие сегодня вечером»), и шаблонных («Это – одна из песен с нового альбома») до причудливой разновидности самолюбия, которое он сам пародировал («Спасибо. Я – рок-звезда»). Но ничто не заставляло Кобэйна казаться таким странным, как его собственная наивность в комбинации с его упрямой решимостью. Находясь в Париже, он познакомился с врачом-гомеопатом, который демонстрировал свой удивительный аппарат, «трансфузер», который, как он утверждал, электрически вычищает все следы наркотиков из крови. Кобэйн был готов расстаться с вознаграждением в размере 10 000 $, чтобы пройти такое лечение, когда вмешались те, кто был разумнее. То, что столь ярый циник, как Кобэйн, попался на удочку столь очевидного мошенничества, едва ли удивляло. На протяжении своей жизни он сдерживал парадокс скептика, иногда делавшегося доверчивым из-за своего сильного желания экспериментировать. И Кобэйн был автоматически благоприятно расположен к любому, кто был, как этот человек, исключён из «L`Ordre des medecins»*.
Мити Адхикари, инженер «Би-Би-Си», который дружески относился к Кобэйну, был на концерте «Нирваны» в Любляне, в Словении, 27 февраля. К тому времени, говорит он, «было достаточно очевидно, что Курт шёл ко дну. Если кто-то и руководил, то это Новоселич. Он был тем, кто командовал, представляя свою семью, обсуждая войну в Боснии, как некто из Государственного Департамента. Всё это время Кобэйн сидел за кулисами и не ничего не говорил. Он напоминал призрак. Бледный. Съёжившийся. В конце концов, он действительно пробормотал что-то о том, чтобы встретиться в Лондоне, но я дал бы сто очков вперёд, что это никогда не произойдёт. Он был так смертельно бледен, и ему явно было больно говорить, не говоря уж о том, чтобы петь».
Адхикари, который продюсировал «Нирвану» в 1991 году и записывал их триумфальное возвращение на Фестиваль в Рединге, было огорчён «грубой, бесцельной болтовнёй на концерте в Любляне. Это был «ошеломляющий отход» от тех стандартов, что были всего восемнадцати месяцев назад. По словам Адхикари, «было непохоже, что это был дикий, странный концерт, который не сработал. Он был хуже: посредственный». Было несколько знакомых штрихов - хард-рок-ударные и отрывистая гитара (не Кобэйна, а Смира) - и виолончель выдвинула на первый план достоинства группы: мелодичность, смелое содержание, новаторские аранжировки. Но слишком часто лучший материал с «Nevermind» и «In Utero» вырождался в ленивые экспромты, которые никогда не считались достойными выпуска на оригинальных альбомах. Первоначально «Нирвана» была лучше вживую, чем в записи, теперь она была хуже. Трёхминутные классические произведения вроде «Drain You» и «Rape Me» стали длительными, стихийными джемами, и сами музыканты, казалось, не имели цели выше, чем заполнить требуемый час на сцене. Казалось, говорит Адхикари, им «было всё равно». Как написал Кобэйн всего несколько недель спустя: «Когда мы за кулисами, и гаснут огни, и начинается безумный рёв толпы, это больше не трогает меня так, как и Фредди Меркьюри».
Во вторник 1 марта «Нирвана» выступала в «Terminal Einz» в Мюнхене. Кобэйн потерял голос после третьей песни, провыл несколько импровизированных текстов, и на следующий день отправился на приём к ларингологу. «Ему велели отдохнуть две-четыре недели, - говорит Алекс МакЛеод. - Ему прописали аэрозоль и [лекарство] для его лёгких, потому что у него был обнаружен серьёзный ларингит и бронхит». Затем группа изменила сроки оставшейся части европейского тура. В то время как большое внимание уделялось тому факту, что «Нирвана» отложила, а не отменила несостоявшиеся двадцать три концерта, личный врач Кобэйна полагал, что ему нужно «взять, по крайней мере, два месяца отдыха и научиться петь правильно». Его ответом было самолечение героином. Хотя Кобэйн был знаком с этим наркотиком в течение почти десяти лет, только теперь он переступил порог постоянной, окончательной рабской зависимости. В то время как Новоселич полетел обратно в Сиэтл, а Грол принимал участие в видеосъёмках фильма «Backbeat», их коллега целыми днями искал заведения, где можно купить крэк, и обитал в подземных переходах Мюнхена. 2 марта он улетел в Рим. Не было никакой возможности, чтобы возобновить тур сейчас, сказал он одному из репортёров. Кобэйн слышал «безумный рёв» в последний раз.
История развивалась по знакомому кругу: сиэтлская рок-звезда с наркотическим прошлым стала жертвой передозировки в своём европейском гостиничном номере. Вечером 2 марта Кобэйн остановился в номере 541 в римском «Эксельсиоре», напротив американского посольства. На следующий день из Лондона приехали Лав, Фрэнсис и няня ребёнка. В тот же вечер Кобэйн отправил посыльного, чтобы приготовить по рецепту роипнол, транквилизатор, похожий на валиум, иногда применяемый для лечения признаков героиновой абстиненции. Потом он заказал в номер две бутылки шампанского.
О том, что случилось ночью в номере Кобэйнов, рассказывалось по-разному -как «ошибка», «случайная передозировка» и полный упадок сил, «связанный с серьёзной усталостью». Рано утром 4 марта Лав обнаружила своего мужа без сознания. «Я потянулась к нему, а у него из носа текла кровь», сказала она в интервью «Select», добавив: «Я и раньше видела его очень удолбанным, но никогда не видела, чтобы он практически питался этим». (Лав рассказала Роберту Хилберну о том, какой она испытала ужас, когда обнаружила Кобэйна, упавшего на пол спальни: «Я думала, что за эти годы я пережила много трудностей, но это было самым трудным»). Сначала этот инцидент выдавался за несчастный случай. Впоследствии выяснилось, что Кобэйн развернул и проглотил не менее пятидесяти таблеток и оставил предсмертную записку. Хотя кризис брал своё начало в супружеской потасовке и его страхе развода, истинная причина, как сказала Лав Дэвиду Фрикке, была более приземлённой:
«Он подарил мне розы. Он подарил мне кусочек Колизея, потому что он знает, что я люблю римскую историю. Я выпила немного шампанского, приняла валиум…. Я заснула.
Я повернулась около трёх или четырёх утра, чтобы заняться любовью, а его не было. Он был в конце кровати с тысячей долларов в кармане и запиской, гласившей: «Ты меня больше не любишь. Я скорее умру, чем переживу развод …».
Я могу понять, как это случилось. Он принял пятьдесят чёртовых таблеток. Он, наверное, забыл, сколько принял. Но было явно самоубийственное желание глотать, глотать и глотать. Чёрт побери, чувак. Даже если я была не в настроении, я должна была просто переспать там с ним. Всё, что ему было нужно, это перепихнуться».
Кобэйна быстро доставили в римскую Многопрофильную Больницу Умберто I, а затем перевели в Американскую Больницу. Спустя двадцать два часа он вышел из комы и набросал свою первую просьбу для жены: «Вынь эти чёртовы трубки у меня из носа». «Вернулись признаки жизни, и он открыл глаза, - сообщила Джэнет Биллиг из «Gold Mountain» 5 марта. - Я не знаю, внятно ли он говорит, но он шевелит пальцами. С ним его жена и дочь».
Рим никогда не был идеальным местом для знаменитости, чтобы наслаждаться «полным миром и покоем», утверждала Биллиг в защиту Кобэйна. Эта особенная знаменитость уже собрала толпу фотографов, когда он лежал без сознания в машине скорой помощи, мчащей его в больницу. Теперь, когда врач Кобэйна Освальдо Галлетта уверял прессу, что его пациент не получил «никаких необратимых повреждений» («Я надеялся на него, - добавил хирург. - Некоторые люди, навещавшие его, были немного странные»), папарцци активизировались. «Raiuno TV» показал драматические кадры, как Кобэйна увозят из гостиницы и Лав выкрикивает ругательства репортёрам. «Си-Эн-Эн» прервала выпуск последних известий, чтобы ошибочно объявить, что певец умер. Эта история попала на первые полосы сиэтлских газет. А в Абердине мать Кобэйна умерила свою радость от его выздоровления убеждением, что «он занимается такой профессией, заниматься которой он не имеет стойкости». «Это была очень плохая ночь, - сказала Венди Клоду Иоссо. - Я бросила один взгляд на кадры Курта (в Риме) и увидела его глаза, и потеряла. Я не хочу, чтобы мой сын уходил».
Руководство Кобэйна быстро подало выгодную для них информацию, изобразив Рим как несчастный случай. «Это была определённо не попытка самоубийства, - сказали в «Gold Mountain». - Он хотел отпраздновать встречу с Кортни после долгой разлуки». Как и многие из его близких друзей, Чарлз Питерсон сожалеет, что ни Кобэйн, ни его семья не сказали ему, что он уже пытался покончить с собой – «я бы, по крайней мере, попытался его увидеть». Слим Мун также полагает, что после Рима «просто прервалась связь». По словам Коллиера, «тот Курт, которого я знал, бесследно исчез, и не было никакого способа связаться с ним». В течение оставшегося месяца своей жизни идеализм Кобэйна превратился в фатализм («Нирвана» приобрела «нацистский статус», сказал он одному из друзей) и его прежнее саморазрушение вернулось в значительно большей степени. Он договорился о покупке оружия, чтобы заменить конфискованное полицией. Дэвиду Хэйгу пришлось остановить его, чтобы на оживлённой улице не вступить на полосу встречного движения. Одна из служащих «Gold Mountain» зашла на кухню Кобэйна и увидела, что он крутит в руке хлебный нож, потом он посмотрел на неё «убийственным взглядом» перед тем, как выйти из комнаты. В конце 1993 года Кобэйн и Лав проводили время в Каньон Рэнч, курорте, где врач Кобэйна сказал ему: «Ты должен выбирать - жить или умереть». Теперь, казалось, решение было принято. Уильям Берроуз - не единственный, кто горько сожалел, что «никто не взял на себя ответственность» за то, чтобы оставить Кобэйна в больнице после Рима. Вместо этого всего пять дней спустя его посадили в самолёт на Сиэтл и предоставили самому себе.
Среди тех, кто знал правду о Кобэйне, была, конечно, его жена. Спустя девять месяцев после этого происшествия она рассказала в интервью «Rolling Stone»: «Да, он точно оставил записку в [гостиничном] номере. Мне велели молчать об этом». (Это письмо на бумаге для записей «Эксельсиора» было написано на трёх страницах). Обвинение в небрежности, выдвинутое против Лав, несомненно, неуместно. У неё были свои собственные проблемы с наркотиками, и была своя карьера, чтобы отвлечься. Было бы неправильно предполагать, что она могла бы предвидеть результат. Однако то, что Лав опасалась худшего, показывает её просьба после возвращения из Рима, чтобы Кобэйн заморозил свою сперму для её будущего использования.
Один из друзей, который встретил Кобэйнов в марте того года, вспоминает, что Лав «предлагала Курту проекты, как ребёнку, которому покупают книжку-раскраску, для того, чтобы она, Кортни, могла продолжать дело». Часто в этом отвлечении внимания не было необходимости, потому что Кобэйн дремал и спал в течение дня. Ему стало понятно, говорит Коллиер, «что Кортни считала, что быть в «Hole» предпочтительнее, чем быть его нянькой». 18 марта сиэтлский полицейский по имени Вон Левандовски, отвечая на срочный телефонный звонок, «обнаружил, что Курт закрылся в ванной, скрываясь от Кортни» - на спине Курта были царапины – на бульваре Лэйк-Вашингтон. По словам Левандовски: «Я спросил Курта, что происходит, а он заявил, что сейчас в их отношениях много напряжения. [Кобэйн] сказал, что они будут искать семейного консультанта, и я посоветовал ему так и сделать». Месяц спустя сама Лав сказала полиции: «Наши отношения переживали трудные времена из-за частого употребления Куртом наркотиков и того факта, что [я] пыталась заставить его остановиться». Том Грант, частный детектив, нанятый Лав в апреле, добавляет, что «Кортни и Курт не ладили. Они говорили о разводе. За несколько недель до смерти Курта Кортни позвонила одному из своих адвокатов, Розмэри Кэрролл, и велела Розмэри нанять самого блестящего, самого порочного адвоката по разводам, которого она сможет найти. Кортни также спросила Розмэри, можно ли аннулировать добрачный контракт».
По словам Беверли Кобэйн, «Курт впал в маниакальную депрессию и, как большинство страдающих от неё, не искал помощи». Поскольку его состояние было «общей» болезнью, оно поражало не только его настроение, но и то, как он ел и спал. Один из служащих, который посещал бульвар Лэйк-Вашингтон, вспоминает, что Кобэйн был «оцепеневшим от усталости» и «ходил с места на место, как зомби». Майк Коллиер сомневается, что «Курт что-нибудь ел, но с жадностью пожирал суррогатную пищу» в течение своего последнего месяца жизни. Со своим пониженным физическим сопротивлением и своими насмешками над собой, ставшими мазохизмом, вряд ли было удивительно, что Кобэйн был восприимчив к влечению мэйнстримовских американских хобби - среди них, конечно, наркотики и оружие.
После смерти Кобэйна его вдова говорила о его «приятной стороне, как у Джимми Стюарта» и его любви к телепрограммам шестидесятых, которые «олицетворя[-ли] его потерянное детство». Но искренний человек отошёл от дисфункционального взрослого. В течение многих лет песни Кобэйна были усеяны едкими ссылками и на друзей, и на врагов. Ему всегда было неловко из-за того, что некоторые фэны относились к нему с почитанием, как к богу. Теперь, когда они вернулись в Сиэтл, Кобэйны были завалены факсами и телефонными звонками от озабоченных последователей, большинство из которых были обеспокоенными, другие полностью ненормальными. Большую часть перехватывала Лав, но Кобэйн видел некоторые и был ошеломлён: десятилетний мальчик написал, спрашивая: «Если ты умрёшь, как буду жить я?». Та самая «доступность», на которой настаивал Кобэйн, привела к сотням сообщений от людей, которым он чувствовал себя неспособным помочь, но о которых он постоянно беспокоился. Лав вспоминала, как Курт «обнаружил скрытый тайник [статей о себе], которые я спрятала, трёхмесячной давности. Мы подрались. Я пыталась их отобрать. Он разорвал страницы и бросил на пол…. Я пробовала сказать ему: «Это – дым; это пройдёт». [Кобэйн сказал]: «Чёрт возьми, это пройдёт. Я больше никогда не буду писать чёртову музыку. Я не собираюсь, чёрт возьми, быть здесь и видеть, как это проходит».
Кобэйн хотел если не оставить рок-бизнес в целом, то стать действующим музыкантом, тем, кто обладает уважением, а не лестью, свободным для сотрудничества со старыми друзьями, такими, как «Mudhoney» и «Melvins». Грант Олден называет его «самой непокорной суперзвездой со времён Фрэнсис Фармер». Если легенда Кобэйна набиралась сил от своего сходства с историей позора и деградации актрисы, в опыте Фармер была ещё одна черта, которая в равной степени хорошо представлена. Хотя местом его жительства был Сиэтл, а не Голливуд, Кобэйн имел типичную амбивалентность восходящей звезды по отношению к зрителям. Он волновался из-за них и из-за того, как они его видят; но его мучило, что они были, в сущности, деревенщины, трясущие кулаками идиоты, не имеющие никакого представления о его послании. Примечания Кобэйна на «Incesticide» были способом проверить своих фэнов путём противостояния им. Они также проявляли мастерство саморазрушения высокого порядка.
Отчаянно плывущий по течению своей карьеры, Кобэйн обратился к своей семье. 28 февраля он позвонил своему кузену, Арту Кобэйну, чтобы сказать, что «он становится, по правде говоря, сыт по горло своим образом жизни». Среди его многочисленных забот было «предательство панк-этики» (Элис Уилер также вспоминает, что Кобэйн так говорил), и то, что он становится не лучше «лизоблюда-карьериста», каким он считал Эдди Веддера. По словам ещё одного родственника, Кобэйн произнёс страшную фразу: «Я - просто Леннон, возвращённый в оборот». Действительно, должно быть, казалось, что, от выступления на сцене, как у Пита Тауншенда, до пристрастия к наркотикам, как у Кита Ричардса, не говоря уж о личной привязанности Кобэйна к «Beatles» и «Sex Pistols», все, что был сделано, было искусной подделкой. «Грув «Led Zeppelin» вернулся, чтобы преследовать его.
Трудно думать о Кобэйне, элегантно стареющем. Разбавление своих величайших хитов и адаптация «Teen Spirit» для кабаре удалили бы из его жизни последний остаток смысла. «Я не могу заглянуть в будущее и сказать, что буду способен играть песни «Нирваны» через десять лет, - сказал Кобэйн репортёру. – Это невозможно. Я не хочу, чтобы мне пришлось прибегать к тому, что делает Эрик Клэптон». Лав сказала о самоубийстве своего мужа: «Это могло случиться, когда ему было бы сорок». Сам Кобэйн обычно утверждал, что жизнь заканчивается в тридцать два и, подсчитав свой ИНН (536 90 4399) тем же способом, каким он изучал свой номерной знак, клялся, что он «наверняка умрёт» в сорок восемь лет. Он обычно жаловался, говоря: «к чёрту всё, что на это указывает». Кобэйна невыразимо угнетало, что за те три года, которые «Нирвана» провела на вершине, хотя и при открытии таких групп, как «Hole», первоначально на грани хардкора, они не сделали ничего, чтобы пустить под откос подобных «Rolling Stones», «Pink Floyd», «Eagles», «Fleetwood Mac», Элтону Джону и Барри Манилоу, каждый из которых в 1994 году играл в переполненных залах. «Я чувствую себя так, словно возвращаюсь назад», - сказал он своей кузине.
Те, кто знал Кобэйна и Лав, опасались за рассудок обоих. На бульваре Лэйк-Вашингтон каждый день происходили семейные потасовки, и был как минимум один случай, когда Лав сбежала из дома, чтобы спастись от сумасбродного поведения своего мужа. Когда Хэйг встретил его в гостинице в центре города, он обнаружил, что Кобэйн напряжён и эмоционален, и открыто плачет при обсуждении его брака. Он также жаловался на частичную потерю памяти, бессонницу, усталость и «гудение вверху в моей голове». «Можно было размышлять над ослаблением критики [после Рима]», - говорит доктор Дэвид Бэйли, заведующий кафедрой психиатрии Калифорнийского Университета. Один человек, встретивший Кобэйна в середине марта, помнит его «сквернословие и вульгарный язык». Он полагал, что его музыка запрещалась ЦРУ, и что он чрезмерно устал, потому что «на меня ополчилась вся Америка».
18 марта полиция среагировала на очередной срочный телефонный звонок от Лав. Полицейский, который прибыл на бульвар Лэйк-Вашингтон, обнаружил, что Кобэйн закрылся в ванной, прячась от своей жены и утверждая, что он не хотел ни покончить с собой, ни планировал причинить себе вред. Из-за «неустойчивой ситуации» полиция, однако, конфисковала четыре ружья, двадцать пять коробок различных боеприпасов и бутылку неустановленных таблеток. С Кобэйном поговорили, освободили, и он провёл остаток уикэнда в Карнэйшне один. Лав впоследствии рассказала в интервью «Rolling Stone»: «Причина, по которой я вышла из себя [18-го], состояла в том, что прошло шесть дней с тех пор, как мы вернулись из Рима, и я больше не могла это терпеть. Когда он вернулся из Рима под кайфом, я вышла из себя…. Господи, как бы мне хотелось, чтобы я этого не делала. Как бы мне хотелось, чтобы я просто вела себя так, как всегда, просто терпимо по отношению к этому. Это заставило его чувствовать себя таким никчемным, когда я разозлилась на него».
Четыре дня спустя Кобэйны появились на парковке автомашин «Американская Мечта» на Уэстлэйк-авеню, где они показались её владельцу Джо Кенни «расстроенными», а Лав - «неуравновешенной», уронившей бутылку таблеток, когда она шла в уборную. Ещё один человек слышал, как супруги «рычали друг на друга, как дикие псы», гуляя со своей дочерью возле своего дома.
К четвёртой неделе марта семья, коллеги и руководство Кобэйна – все признали то, что обычные фэны знали в течение многих лет. По словам Стивена Чатоффа, советника по интервенции из Порт-Гуенеме, штат Калифорния, «меня вызвали, чтобы посмотреть, что можно сделать. [Кобэйн] употреблял наркотики, там, в Сиэтле. Он всё отрицал. Это было очень беспорядочно. А они опасались за его жизнь. Это был кризис». Как выражается Тэмми Блевинс, представительница «Нирваны», «люди, близкие к нему, определённо не хотели, чтобы он принимал наркотики». Один из друзей Кобэйнов более прямолинеен. «Послание, обращённое к Курту, от высшей инстанции – «приведи себя в порядок или попрощайся со своей карьерой».
25 марта Лав, Новоселич, Смир, Джон Силва, Дэнни Голдберг, Джэнет Биллиг и давний друг Кобэйна Дилан Карлсон организовали свою собственную специальную интервенцию. Все один за другим угрожали, соответственно, бросить или уволить его. Кобэйн, который, как говорит его жена, к тому времени «с ума сошёл», невозмутимо сидел на протяжении пятичасовой сессии. (По словам одного из присутствующих там, «все мы сделали свои попытки. Проблема была в том, что никто не указал, что отказаться [от героина] было в самых лучших интересах и Курта тоже»). От услуг Чатоффа отказались, Лав убедила своего мужа снова обратиться в Центр «Эксодус» в Марина дель Рэй. Однако же в аэропорту Кобэйн передумал и отказался садиться в самолёт. Лав полетела в Лос-Анджелес одна со своим менеджером. Она больше никогда не видела своего мужа живым. В 1985 году Венди О`Коннор пыталась шокировать Кобэйна действием, выставив его вещи из дома на Ист-1-стрит. Девять лет спустя история повторилась с теми же страшными результатами. «Та ерунда о жёсткой любви восьмидесятых - она не работает», - сказала Лав на ночном бдении в честь Кобэйна две недели спустя. «Я разозлилась, и это со мной вообще впервые, - сказала она в интервью «Rolling Stone». - Я даже не поцеловала и не удосужилась попрощаться с моим мужем».
Семья Кобэйна в самый последний момент прибегла к решительным мерам. Они слишком опоздали со спасением человека, который шестью месяцами ранее пел: «Взгляни на светлую сторону – самоубийство» на «In Utero», и который показался своему собственному дяде «невыносимо недовольным» и «угнетённым каким-то ощущением того, что он сделал в жизни что-то неправильно». Лав, Новоселич и другие, по крайней мере, пытались провести медиацию. В те дни после смерти Кобэйна, когда трезвость ума, понятное дело, могла быть ослаблена эмоциями, самые тяжёлые слова были адресованы тем, кто знал правду и отрицал её. И «Gold Mountain», и «Geffen» опровергали обвинения в том, что сделали слишком мало, слишком поздно. Были также обвинены посвящённые лица индустрии. В августовском выпуске «Request» Джерри МакКалли упрекнул Поунмэна за его лестное интервью в «Spin» с Кобэйном и Лав за восемнадцать месяцев до этого. По словам МакКалли, «была проигнорирована объективность и журналистская этика». Он также упрекал Майкла Азеррада и Роберта Хилберна из «Los Angeles Times». В горький момент несколько месяцев спустя сама Лав отметила, что с её мужем могли бы обходиться и получше: «У него вообще не было настоящих друзей».
Кобэйн провёл последнюю неделю марта один в Сиэтле. Он показался Алану Муру, пьянице в «Linda`s Tavern» (совладельцами которой были Поунмэн и Пэвитт) выглядящим так, словно ему всё надоело. Его «органическая связь» с жизнью порвалась, и всё, что осталось, жаловался он, были кассовые сборы. Кобэйн, по словам представителя «Gold Mountain», «рехнулся». Сиэтлская полиция полагает, что он бродил по городу без определённой цели в течение нескольких дней. Вечером 26 марта Кобэйн появился в доме своей торговки наркотиками на Капитолийском холме и спросил у женщины: «Где мои друзья, когда они мне нужны? Почему мои друзья против меня?». На следующий день его видели в книжном магазине комиксов «Ohm`s» на Пайн-стрит. Он говорил о том, что полетит в Атланту, погостить у Майкла Стайпа.
Позже в том месяце «Los Angeles Times» сообщила, что «Нирвана» отказалась от участия в туре Лоллапалузы. «Rocket» пошла ещё дальше, объявив, что группа распалась. Спустя годы Кобэйн потерял себя из-за своего искусства, позволяя ему справиться с болью и суицидальными фантазиями. Теперь он казался разочарованным не только «Нирваной», но и «явной однотипностью» своей музыки. Как отголосок своих примечаний на обложке «Incesticide» Кобэйн оставил сообщение в Интернете, предупреждая фэнов: «Если вы ожидаете того же самого куплета-припева-куплета, у вас есть только две альтернативы. Не покупайте [следующий] альбом … или привыкайте к тому факту, что группа меняется». Один из руководителей «Geffen» сообщает о «панике на небесах», что выигрышная формула «Nevermind» стала «более авангардистским китчем» с закономерным уменьшением продаж. На момент смерти Кобэйна ни одного из альбомов «Нирваны» не было даже в Топ-10 Сиэтла. Негативная реакция критики началась в Великобритании, где группа отменила тур, намеченный на середину апреля. Это должно было раздражать Кобэйна, человека, который боялся отторжения, читая сообщения о том, что «Нирвану» бросила собственная студия звукозаписи, и их заменила на Лоллапалузе та самая группа во главе с бывшим приятелем Лав Билли Корганом, человеком, которого она хвалила в печати как «просто классного в постели».
Днём 30 марта Кобэйн и Дилан Карлсон подъехали к проезду у «Stan Baker Sports», сборной лачуге в тени высокого рекламного щита на северо-востоке Лэйк Сити-уэй, зоны индустриальных оштукатуренных домов, закусочных быстрого питания и разорившихся салонов красоты. Ассистент Бэйкера Дэл Олсон говорит, что в этих двух мужчинах с длинными волосами, которые вошли в магазин и попросили посмотреть винтовки, не было ничего подозрительного. «Они походили на совершенно обычных молодых людей», - говорит Олсон. Сам Бэйкер вспоминает, что «спросил, что, чёрт возьми, эти ребята будут делать с таким ружьём? Сейчас не сезон охоты». Однако и его это не встревожило. По просьбе Кобэйна Карлсон сделал покупку, заплатив наличными 308.37 $ за винтовку «Ремингтон M11» 20 калибра. Он хотел приобрести её для защиты, говорит Карлсон, который утверждает, что «ни Курт, ни кто-то близкий к Курту» не сказал ему, что в Риме была попыткой самоубийства. По сообщению сиэтлской полиции, «Кобэйн не хотел покупать оружие на своё имя, поскольку полицейские недавно конфисковали четыре из его ружей…. Карлсон попросил Кобэйна подождать [перед тем, как покупать оружие], но Курт хотел купить оружие сейчас».
Кобэйн снова страдал от боли в желудке и говорил о том, что «Gold Mountain» «принуждает» его начать лечиться от наркотиков. «Он чувствовал, что у него нет никакой привычки, - говорит Карлсон. – Похоже, что больше всего руководство хотело, чтобы он это сделал». В оставшиеся несколько часов 30 марта бульвар Лэйк-Вашингтон был местом бесконечного волнения. За короткое время Кобэйна посетили служащий «Geffen», его агент, врач и его героиновый дилер. Он ответил на телефонные звонки Новоселича и Лав, наконец, согласившись с ультиматумом своей жены, что он снова обратится в «Эксодус», или ему будет грозить развод. Позже тем вечером водитель лимузина по имени Харви Оттингер после того, как он час ждал у дома, отвёз Кобэйна с бульвара Лэйк-Вашингтон в аэропорт. По пути его пассажир сказал ему, что он только что купил оружие, что у него с собой коробка патронов, и он беспокоился, как войдёт в самолёт с боевыми патронами. Оттингер говорит, что взял эти пули на хранение.
Уже в Лос-Анджелесе Кобэйна встретили Смир и один из менеджеров «Gold Mountain», которые отвезли его в «Эксодус». Он провёл два дня в комнате 206 клиники на двадцать коек. Два года назад Кобэйн рассказывал об этом учреждении как «отвратительном» и укомплектованном «сорокалетними консультантами-хиппи, давними героинщиками», к которым он не испытывал «вообще никакого уважения». Время никак не изменило эту мрачную оценку. Одетый в оливковую пижаму и халат, но без пояса, чтобы предотвратить любую попытку самоубийства, Кобэйн шагал по своей палате девять на шесть футов. Ему позволялось всего два приёма пищи и пачку сигарет в день, он был замучен постоянным ярким сиянием отраженного света, настроенного так, чтобы он светил прямо в его комнату ночью, когда он пытался уснуть на очень твёрдом матраце. 1 апреля, в Страстную Пятницу, няня Фрэнсис Джэкки Фэрри принесла ребёнка, чтобы навестить отца. По словам одного из служащих «Эксодуса», «Курта раздражало, что Кортни [в нескольких милях оттуда, в «Пенинсуле» на Беверли Хиллс] так и не приехала». Позже в тот же день Кобэйн позвонил Лав в гостиницу. «Он сказал: «Кортни, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала, что ты записала очень хороший альбом»*, - впоследствии рассказала она сиэтлскому «Post-Intelligencer». - Я сказала: «А что ты имеешь в виду?». А он сказал: «Просто помни, что бы ни случилось, я люблю тебя»». Это был последний раз, когда Лав говорила со своим мужем. Позже тем вечером, после визита Гибби Хэйнса (из «Butthole Surfers») и женщины, о которой в «Эксодусе» рассказывают как о «злом гении» (той, кто поощряет пациента принимать наркотики), Кобэйн оделся, перелез через стену высотой шесть футов, окружающую внутренний двор центра, и поехал в аэропорт.
Минуя обычное туристическое агентство «Нирваны», Кобэйн купил билет в первый класс на рейс 788 «Дельты» на Сиэтл, расплатившись по своей кредитной карточке. Перед посадкой в самолёт он позвонил в компанию лимузинов, чтобы его встретили по прибытии. Потом он попытался снять наличными 150 $, в результате обнаружив, что Лав, рассказав о бегстве Кобэйна, заблокировала его карту и наняла частного детектива, Тома Гранта, чтобы разыскать его. На следующее утро в час Линда Уокер из компании «Сиэтлский Лимузин» видела, что Кобэйн нормально разговаривал с другими пассажирами после выхода из самолёта, и подошёл к ней со слабой улыбкой. Уокер высадила своего пассажира у ворот бульвара Лэйк-Вашингтон и наблюдала, как он шёл по дороге. Бывший нянь Фрэнсис Майкл Де Витт, который находился в доме, проснулся, обнаружив, что Кобэйн сидит у него на кровати. «Я говорил с Майклом, который сказал, что видел Курта в субботу [2 апреля]», - говорит Карлсон, добавив, что Де Витт рассказал, что Кобэйн «плохо выглядел и вёл себя странно».
В 7.30 тем утром Кобэйн взял такси в город, чтобы поискать пули. В его кармане была обнаружена квитанция из магазина «Сиэтлские Ружья» на двадцать пять патронов для винтовки. После завтрака урывками и посещения своего героинового дилера Кобэйн потратил шесть минут, безуспешно пытаясь связаться с Лав в «Пенинсуле» на Беверли Хиллс. (Коммутатор гостиницы, которому велели удерживать все звонки, кроме звонков от мужа Лав, был не в состоянии установить связь). Позже днем на Капитолийском холме он встретил подругу, отдал ей ключи от своего «Вольво» и показал ей жест рукой, изображая оружие, приставленное к его голове. Когда Кобэйн выходил из бара, он остановился у платана, наклонился, подобрал одно из его семян и положил себе в карман. Он провёл ночь, гуляя по улицам на Капитолийском холме. Менеджер «Нирваны», Джон Силва, мельком видел Кобэйна 3 апреля, в пасхальное воскресенье. Один из соседей встретил его в Виретта-Парке, открытом пространстве на бульваре Лэйк-Вашингтон, он плохо выглядел и был одет в пальто, несмотря на погоду не по сезону. Чарлз Питерсон также видел Кобэйна в центре Сиэтла и подумал, что он «конченый».
В полдень какой-то мужчина позвонил в банк «Сифёрст» по круглосуточному номеру и попытался сделать несколько покупок по кредитной карточке Кобэйна. Дебет в 1 100 $ был отклонён в 15 часов, как и несколько более поздних попыток снять наличные. Кобэйн, теперь одетый в тяжелую военную куртку под своим чёрным пальто и охотничью кепку, потом встретил на Бродвее женщину по имени Сара Хоэн. Он был в «скверном настроении» из-за сообщения, что 40 000 фэнов выстроились тем утром на улице, чтобы купить билеты на концерт «Eagles» в Лос-Анджелесе. «Нас могло бы вообще не быть», - вспоминает Хоэн его слова. Потом Кобэйн исчез из Сиэтла на сорок восемь часов. Полиция полагает, что какая-то женщина отвезла его в Карнэйшн. По словам Лав, в доме был обнаружен синий спальный мешок, которого она никогда раньше не видела, а также остатки еды и компакт-диски. Рядом с ними чернилами было нарисовано солнце поверх слова «веселей», и находилась пепельница с сигаретными окурками. Одни сигареты были той марки, которую предпочитал Кобэйн, другие, со следами помады, были другой марки.
В 9 утра 4 апреля Венди О`Коннор сообщила в полицию о пропаже человека. Согласно официальному заявлению, «Кобэйн сбежал из калифорнийского учреждения и прилетел обратно в Сиэтл. Он также купил винтовку и, возможно, хочет покончить с собой». Далее в сообщении говорится о том, что Кобэйн может быть в одной квартире на Капитолийском холме, которая описывается как «место, где есть наркотики». Подразделения полицейского патруля начали периодически проверять бульвар Лэйк-Вашингтон и обнаружили там только рабочих-строителей. Рабочих попросили сообщить властям, если Кобэйн появится. Для Брента Уингстранда, командующего Восточным Округом Сиэтла, «было не удивительно, что он вот так исчез…. Я думал, что он мог на самом деле и не быть пропавшим человеком, а человеком, который не хотел, чтобы его нашли». Эрнест Барт, частный детектив, работающий на Тома Гранта, также установил наблюдение на бульваре Лэйк-Вашингтон и снаружи того, что он называет «наркодомом» на Капитолийском холме. Никто, кто бы соответствовал описанию Кобэйна, не появился. Бюрократическая сложность американской интервенционной системы, достаточной, чтобы посылать четырёх полицейских на Лэйксайд-авеню, когда, в июне 1993 года, Лав жаловалась на поцарапанную руку, полностью нарушилась.
В разительном контрасте с описанием полиции своей цели как «не опасной» было собственное признание Кобэйна одному из друзей в Карнэйшне: «Другие заставляют меня браться за оружие». После Рима он обнаружил, что может терпеть человеческую компанию, только если он был накачан наркотиками. «Как противостоять жизни, если ушло веселье?», - задал он риторический вопрос вечером 4 апреля. Кобэйн нашел ответ в шприце с героином. «Это веселит меня несмотря на глупость людей», - сказал он своему другу, у которого осталось последнее воспоминание о Кобэйне, покидающего обед, волоча ноги по Энтвистл-стрит: «Его лицо было мрачным, напряжённым и неподвижным, и он подволакивал ноги».
Во вторник 5 апреля Джиллиан Гаар пыталась взять интервью у Лав по телефону в Лос-Анджелесе. Гитарист «Hole» Эрик Эрландсон сказал ей, что «Кортни больна и не отвечает на звонки». Фрэнсис Кобэйн была в гостинице со своей матерью. В Абердине Венди O`Коннор, между ответами экспромтом на вопросы и предложениями помощи и поддержки, ходила к своему психоаналитику и «попросила её совета по поводу того, что я должна делать, если Курт мне позвонит. Она ответила, что я должна сказать ему, как я и другие любим его, спросить его, где он, немного вежливо поболтать, попытаться выяснить наверняка, планирует ли он покончить с собой - потом повесить трубку и немедленно вызывать полицейских». Следующие три дня мать Кобэйна провела у телефона.
К полудню 5 апреля два электрика, посланные, чтобы установить систему аварийной сигнализации, внимательно осмотрели владение на Лэйк-Вашингтон и ушли. Эрнест Барт сдал дежурство в 7.30 тем утром. Майкл Де Витт был где-то в другом месте в Сиэтле. Никто не видел, как Кобэйн вернулся в дом. Был облачный день, смягчённый редким дождём - типичная весенняя погода для этого региона*. Кобэйн сидел в своём кабинете, смотрел телевизор. К вечеру, когда дождь усилился, и озеро стало тёмно-серым из-за тучи и тумана, он отправился в комнату над гаражом. Кобэйн был одет в белую рубашку с длинными рукавами поверх футболки с какой-то надписью по-японски, синие джинсы и пару свободно зашнурованных спортивных ботинок. У него в руках была винтовка.
Кобэйн забаррикадировался, заперев одну застеклённую створчатую дверь и подперев табуретом другую. Он набросал записку на одной странице, адресованную «Бодде», своему невидимому другу детства, выкурил полдюжины сигарет и отпил из банки пива из корнеплодов. Достав коробку из-под сигар, в которой находились шприцы, обгоревшие ложки и вата, он ввёл 1.52 миллиграмма героина, втрое больше обычной смертельной дозы, в изгиб своей правой руки. Потом Кобэйн подставил стул к окну, бросил свою маскировочную охотничью кепку и солнцезащитные очки на пол, постелил на пол два полотенца и коричневое вельветовое пальто и открыл свой бумажник, чтобы показать свои водительские права. Даже если он видел огни, зажжённые на том берегу в Беллвью, или слышал голоса школьников, идущих по бульвару Лэйк-Вашингтон на занятия танцами, ничто не удержало его от того, чтобы поднести ствол винтовки ко рту и свободным большим пальцем нажать на курок.
6 апреля Барт, частный детектив, занял позицию в автомобиле у дома. Двое служащих «Veca Electric» работали в саду. К двери доставили газету и письма. Майкл Де Витт то приходил, то уходил. Из патрульной машины из Восточного Округа сообщили, что на месте нет «ничего необычного». В другом месте в Сиэтле какая-то женщина пыталась снять кредит наличными в 1 517 $ по кредитной карточке Кобэйна, последняя попытка оплатить его неоплаченный счёт за наркотики.
На следующий день рано утром Том Грант*, залез внутрь через открытое окно и дважды проверил дом Кобэйна, во второй раз - с Диланом Карлсоном. Они были не в состоянии обнаружить комнату над гаражом. Однако Грант нашёл на лестнице записку от Де Витта, советуя Кобэйну «позаботиться о бизнесе» и обвиняя его в жестоком обращении со своей семьёй. В 13:30 Барт сменился, и дежурство переместилось в Карнэйшн. Снова приходила полиция и не обнаружила ничего плохого. Позже тем же днём Де Витт, возмущенный, что «Кортни обвинила меня в том, что я прячу Курта», полетел в Лос-Анджелес, чтобы заявить о своей невиновности. К тому времени, как он приехал, саму Лав забрали в Больницу Сенчури-Сити, очевидно из-за передозировки, наряду с арестом за владение наркотиками. (Все обвинения против неё были впоследствии сняты). После внесения залога в размере 10 000 $, Лав немедленно поехала в «Эксодус», в то же самое учреждение, из которого сбежал её муж шесть дней назад. Она провела там всего одну ночь.
Утром 8 апреля в 8:40 Гэри Смит из «Veca Electric» приехал на бульвар Лэйк-Вашингтон. После проверки главного здания он поднялся наверх к балкону у гаража, заглянул внутрь и через открытое стекло в двери увидел тело. «Сначала я подумал, что это манекен, - говорит Смит. - Потом я заметил, что у него кровь в правом ухе. Потом я увидел винтовку, лежащую поперёк его груди, упирающуюся в подбородок». Смит поднял тревогу после связи по пейджеру со своим боссом, который в свою очередь связался с сиэтлской радиостанцией «KXRX-FM». К тому времени, когда в 8:56 прибыла полиция, уже сообщили новости, что в доме Кобэйна было обнаружено тело, и строятся предположения относительно личности покойного.
Двое полицейских вошли в комнату и визуально подтвердили, что Кобэйн мёртв. При взломе застеклённой створчатой двери стеклянные фрагменты разлетелись, и некоторые из которых поранили и порезали тело. По словам патолога Николаса Хартшорна, «Курт был мёртв, на ранних стадиях гниения, и кожа уже сокращалась». Доктор Хартшорн также отметил, что между пальцами левой руки Кобэйна был след от ствола винтовки. К поддону для растений красной ручкой была прикреплена предсмертная записка. Детективы провели на месте происшествия всего несколько минут, в течение которых предприимчивый фотограф сиэтлской «Times» сделал снимок поверх стеклянных дверей гаража, показывая тело Кобэйна от пояса вниз, сжатый кулак его правой руки, открытую коробку из-под сигар рядом с ним. Тело, которое было вывезено из дома судебно-медицинским экспертом округа Кинг, было впоследствии идентифицировано через отпечатки пальцев.
Новость о смерти Кобэйна первой сообщила «KXRX», которой «Veca» сообщила, что у них есть «сенсация века» и что «вы будете должны [нам] за неё несколько очень приличных билетов на «Pink Floyd»». После того, как станция связалась с «Associated Press», ТВ- и радиостанции по всей стране начали передавать экстренное информационное сообщение. Сиэтлская «Times» выпустила первое печатное сообщение. Позже днём судебно-медицинский эксперт выпустил пресс-релиз, указав, что «тело Курта* Кобэйна было безошибочно идентифицировано по отпечаткам пальцев». Лав через адвоката Кобэйна заказала чартерный рейс из аэропорта Ван Наис до Сиэтла. Взглянув на тело, она отрезала локон волос своего мужа и, заметив, как же он ненавидел шампунь, тщательно вымыла эти волосы. Лав три дня сохраняла пятна крови на своих руках. Мать, отец, и сестра Кобэйна - все услышали эту новость по радио.
Следующие две недели открыли многое о работах СМИ под давлением. 10 апреля сиэтлская «Times» выпустила шуточную рекламу на своей первой полосе под заголовком «Деловые Перспективы»:
«Требуются дистрибьюторы. Я могу вылечить бессонницу по своей специальной формуле, разработанной за многие годы экспериментов. Вы будете спать как ребёнок в течение многих дней: Свяжитесь с Куртом Кобэйном, передайте в любую больничную палату, где я сейчас нахожусь»
- описка, за которую газета впоследствии извинилась. 18 апреля «People» выпустил мрачный обзор «Come As You Are» Майкла Азеррада, аналогично намекнув объявлением в рамке о предельных сроках в следующем выпуске. В то время как британские фэны «Нирваны» устраивали искренние панихиды, выражая своё горе по поводу утраты Кобэйна, колонки в прессе оставляли читателей чувствовать досаду от ряда несвоевременных комментариев. На следующий день после смерти певца «Guardian» был не в состоянии убрать своё интервью с Лав, которая резюмировала римскую передозировку Кобэйна словами: «Кааакая разница - он мог бы стать легендой». Спустя более недели после самоубийства Кобэйна «Sunday Mirror» выпустил полностраничный анонс (отменённого) концерта «Нирваны» в Академии Брикстона, который предупреждал: «Берегитесь низколетящих гитар и не забудьте свою капу». Июньский выпуск «Q» включал интервью с Риком Нилсеном из «Cheap Trick», в котором он сообщил, что двое отсутствующих коллег были «в итальянской больнице с Куртом Кобэйном». Песня калифорнийской группы «Sleestacks» под названием «Кобэйн Мёртв», также комментарий относительно Рима, была выпущена вовремя и за неделю продала 300 000 экземпляров. В британском «New Woman» вышла статья, прописывающая Кобэйну «шампунь для волос и тела, чтобы избавиться от этой грязи».
Похороны состоялись в сиэтлской Церкви Единства Правды 10 апреля. По словам священника Стивена Таулза, место сбора предложила менеджер «Soungarden» Сьюзен Силвер, которая была не в большом почёте у Кобэйна. «Она подготовила мою встречу с Венди и Кортни в субботу. Мы провели службу на следующий вечер, не столько как поминки, сколько для того, чтобы разделить чувства друг друга. Никакого гроба не было; тело Кобэйна было всё ещё под присмотром доктора Хартшорна. 200 приглашенных гостей слушали, как Таулз рассказывал о самоубийстве как «словно ваш палец зажат в тиски. Боль становится такой большой, что вы не можете её перенести». Новоселич, одетый в тёмный костюм, произнёс краткий панегирик. «Мы помним Курта за то, каким он был: заботливым, щедрым и милым», - сказал он. Дилан Карлсон читал стихи одного буддистского монаха. Брюс Пэвитт произнёс короткую речь своему покойному другу: «Я люблю тебя. Я уважаю тебя. Конечно, я опоздал на несколько дней, чтобы выразить это». По словам Эллис Уилер, «было примечательно, что давние близкие друзья вроде Дилана, Брюса и Слима Муна - все были там, но не было ни одного из так называемых друзей Курта с тех пор, как он стал знаменит». Таулз продолжил службу 23-м псалмом и попросил Лав прочитать отрывки из Книги Иова и рассказать истории о своём муже. Дэнни Голдберг в заключение сказал: «Ты прочно завладел нами, Курт. Несправедливо уходить вот так», и поставил кассету «Beatles» «In My Life» («В Моей Жизни»). Когда Лав выходила из церкви, она остановилась у двери, чтобы поговорить с отцом Кобэйна. По словам жены Дона Дженни, «Кортни считала важным сказать, что она хочет, чтобы он больше виделся со своей внучкой. Фрэнсис улыбнулась ему и назвала его папой».
В то время как Таулз встречался с Лав и Венди О`Коннор, диск-жокей Марко Коллинз организовал публичные поминки, «чтобы помочь детям излить своё ощущение того, что их предали». Тем же вечером, что и похороны, 6 000 скорбящих собрались у Флаг-Павильона у подножия Спейс-нидл. Когда по акустической системе передавали «Serve The Servants» и другие треки с «In Utero», плачущие фэны ныряли в ближайший фонтан, выставляли напоказ татуировки «к-у-р-д-т», вырезанными на своих руках бритвой и, возможно, в качестве последней ритуальной жертвы, публично сжигали свои фланелевые рубашки. По сообщению «Spin», «это был действительно устрашающий момент стихийного, языческого катарсиса. «Курту бы это понравилось, - говорит Коллинз. - Это было просто что-то вроде антиистеблишментского жеста, ради которого он жил».
Позже для толпы передали профессионально записанную плёнку. Голос Лав был печален и почти неслышен, когда она начала: «Я действительно не знаю, что сказать. Я чувствую то же, что и вы. Если вы не думаете, что я сижу в его комнате, где он играл на гитаре и пел и чувствую, что это такая честь – быть рядом с ним, вы сумасшедшие». После того, как Лав обозвала своего мужа «козлом», она зачитала отрывок из предсмертной записки Кобэйна, перемежая его мысли со своими собственными, будто они спорили.
«Я не представляю худшего преступления, - написал Кобэйн, - чем насаживать людей, дурача их и притворяясь, будто я оттягиваюсь на все 100 процентов». (Нет, Курт, я не представляю худшего преступления, если бы ты просто продолжал быть рок-звездой, когда ты так чертовски это ненавидишь)…. «Я не могу справиться с разочарованием, чувством вины и сочувствием, которые я чувствую к каждому. Во всех нас есть что-то хорошее, и я просто думаю, что слишком люблю людей - (Так почему ты просто не остановился, чёрт возьми?) - настолько, что это заставляет меня чувствовать себя крайне, чертовски ужасно…. Мне повезло, очень повезло, и я благодарен. Но с 7 лет я стал ненавидеть всех людей вообще только потому, что людям кажется, что жить так легко и иметь сочувствие - Сочувствие! – думаю, только потому, что я слишком люблю и слишком жалею людей. Спасибо вам всем из глубины моего пылающего, тошнотворного желудка за ваши письма и участие в последние годы. Во мне слишком много от эксцентричного, капризного ребёнка, и во мне нет больше страсти, поэтому помните - (И не делайте этого, потому что это - чёртова ложь) - лучше сгореть, чем угасать. (Боже, ты придурок). Мир, любовь, сочувствие. Курт Кобэйн».
О части записки, не прочитанной публично, Лав рассказала как об «очень удолбаной писанине», и заканчивалась она так: «Ты знаешь, что я люблю тебя, я люблю Фрэнсис. Мне очень жаль. Пожалуйста, не следуй за мной». Также, как Кобэйн предрекал рок-звёздное клише Нила Янга «лучше сгореть» в своей строчке на «Nevermind»: «Забавнее умереть, чем притворяться», поэтому личная часть его записки перекликается с темой этого альбома о развращённой невинности. «Она - о Фрэнсис и Курте, не желающем видеть, что она становится такой, как он», - говорит одна женщина, которая читала её. «У меня есть дочь, которая слишком напоминает мне того, каким обычно был я», - написал Кобэйн.
Николас Хартшорн, производивший вскрытие трупа Кобэйна, называет это «поступком того, кто хотел уничтожить себя, буквально став ничем». Хартшорн был уверен, что никаких подозрительных обстоятельств по поводу этой смерти не было. Тот факт, что выстрел патроном винтовки в рот не оставило никакого выходного отверстия раневого канала – что использовалось сторонниками теории заговора как доказательство того, что Кобэйн был убит другими способами - Хартшорн описывает как «случайность». 9 апреля, на следующий день после того, как было обнаружено тело, судебно-медицинский эксперт провозгласил, что это было самоубийство, а именно «самопричинённый контакт винтовки, причинивший ранение головы». Как часть своего расследования, сиэтлская полиция сравнила письмо на трёх страницах, адресованное Лав в Риме, с запиской, найденной рядом с телом, поспешно заключив, что оба были написаны Кобэйном. За исключением токсикологического отчёта – скрываемого доктором Хартшорном, но, по общему мнению, содержащий доказательство наличия героина и похожего на валиум препарата диазапана – это завершило формальную экспертизу смерти Кобэйна.
Тем временем Лав договорилась со Стивеном Таулзом, пастором Церкви Единства, произвести «очистительную» церемонию в комнате, где застрелился Кобэйн. «Я, Кортни и мать Курта сидели на полу с зажжёнными свечами и пели», - вспоминает он. Сама Венди вспоминает, что она «так увидела [Кобэйна] со времени его смерти. Он был в таком ярко-синей мантии, и у него было такое знакомое выражение лица, слегка самодовольное, но вроде как у Иисуса, и эйфорическое. Во время пения я издала такой гортанный звук, и видение полетело, как ракета, всё дальше и дальше от моей души. Теперь я больше не могу его видеть». Спустя несколько дней после экзорцизма Таулз написал вдове Кобэйна, предлагая придти, но краткий опыт Лав в Церкви Единства, видимо, отторг её от западной религии. С тех пор она для удобства всегда обращалась к своей буддистской вере.
Отданное коронером тело Кобэйна лежало в помещении для гражданской панихиды на Блейц, после этого 14 апреля было кремировано. Часть пепла Лав послала в место захоронений в Индии, часть предполагалось рассеять на общественном кладбище в Сиэтле, если можно было бы уладить проблемы со стоимостью и сдерживанием толпы. Остальное она поместила в фигуру Будды у своего изголовья. Путём сложной процедуры оружие, из которого застрелился Кобэйн, было передано его адвокату, который в свою очередь предоставил его «KIRO Television», пожертвовавшим его группе давления «Матери Против Насилия», которая потом возвратила его властям (которые уничтожили его), всё, за исключением того оружия, физически оставленного под присмотром полиции.
Были различные точки зрения и различные объяснения смерти Кобэйна. Для большинства его одиннадцати- и двенадцатилетних поклонников, и их было много, это стало их первым столкновением со смертью. В своей наибольшей крайности реакция его фэнов отражала отрицательные качества самого Кобэйна, его эмоциональное отчуждение и агрессивное затаенное чувство собственной изоляции, одиночества и отчаяния, его страх того, что его используют, а потом бросят – так же, как его семья «бросила» его в Абердине. «Он оставил нас», - так считала одна плачущая девушка, стоящая на бульваре Лэйк Вашингтон. Сиэтлская Кризисная Клиника получила более 300 звонков в день, когда было обнаружено тело Кобэйна, что приблизительно вдвое больше обычного числа звонков. Спустя несколько часов после возвращения из Флаг-Павильона мужчина по имени Дэниел Каспар покончил с собой, застрелившись из винтовки. Двое подростков, один в Австралии, другая в южной Турции, покончили с собой, явно воздав дань Кобэйну. Для тех, кому было за тридцать, день 8 апреля 1994 года напомнил те дни, когда умерли Хендрикс, Джэнис Джоплин или другие, более ранние идолы рок-музыки. Кэрен Дайсон, коммерческий директор сиэтлской «Tower Records», сказала, что это напомнило ей то, «когда Элвис отдал концы». Альбомы «Нирваны», сказала Дайсон, «просто испарялись».
Из тех, кто присутствовал на поминках в тот уикэнд у дома Кобэйна, Лора Митчелл, которая рассказывала о себе как о «ярой» фанатке, сказала, что «Нирвана» «затронула что-то глубоко внутри меня». Её подруга Рене Илай, тоже одетая в чёрное, дрожала так сильно, что почти не могла говорить. «Курту было что сказать, особенно молодым людям, - рыдала она. - Он помог открыть людям глаза на то, как мы боремся». По словам Джима Селларса, двадцатилетнего помощника по уходу за больными, «эту связь [было] трудно описать, но он был автором, который мог чувствовать то же, что и мы. Я всё еще в шоке, я чувствую себя настолько ошеломлённым, что тот, кто помог нам понять, что к чему, мёртв». Одна женщина по имени Кэти Хесс выразила популярное мнение в своём письме в «Post-Intelligencer»:
«Я не буду судить об обстоятельствах или боли от ухода Курта, хотя эта боль, должно быть, малопонятна. Он был таким красивым и одарённым, что, возможно, не было никого, кто мог бы заставить его признать это самому, или вывести из своего отчаяния. Я не буду ни судить, ни быть толерантной к тем, кто будет это делать. Скорее, я на стороне тех, кто обожал этого поэта, мудреца, дивного менестреля, каким был Курт Кобэйн. Я восхваляю яркую и мимолётную звезду, которая вознаградила планету песней ангелов».
Также появилась более циничная интерпретация смерти Кобэйна.
Его самоубийство вручило важное оружие семидесятипятилетнему Энди Руни, который спросил, достаточно уместно: «Когда выразитель мнения своего поколения прострелил себе башку, что же должно думать это поколение?». По мнению Руни, в жизни было относительно мало интереса, а в смерти - вообще никакого. Сам Кобэйн всегда говорил, что ни один из тех, кому больше тридцати двух, не мог его понять, и многие из этого поколения теперь любезно возвратили его недоверие. Жалуясь в «60 Minutes», что Кобэйн не переживал ни войну, ни депрессию, Руни затем высказал мнение, что «если бы Курт Кобэйн применил к своей музыке тот же мыслительный процесс, который он применял к своей перенасыщенной наркотиками жизни, для разумного человека разумно думать, что его музыка, возможно, не имела вообще никакого смысла». Негативную реакцию продолжили такие личности, как Раш Лимбо, «McLaughlin Group» и многочисленные газетные обозреватели (многие из которых признавались, что они никогда не слышали о Кобэйне, «Нирване» или даже о грандже), каждый из которых гневно отвергал мёртвую рок-звезду. Для Руни и остальных не было способа извратить слово «образец», кроме как превратив Кобэйна в «образец для подражания» для своего поколения. В Великобритании, воспользовавшись форумом «Times», Бернард Левин написал: «Всем нам нужны кумиры, и некоторые из нас находят их в самых экстраординарных ситуациях. Почему бы десяти миллионам молодых людей не найти своего кумира в сквернословящем, грубом, жестоком певце-гитаристе, по уши накаченном наркотиками и ненавидящем самого себя и свой образ жизни?».
Немногие ожидали бы, что Левин или Руни будут льстить Кобэйну. Более впечатляющая критика исходила от тех, кому было двадцать и младше, для которых его самоубийство брало своё начало в отсутствии угрызений совести и предпочтении брать более низкие ноты человеческого масштаба, а не более высокие. По словам восемнадцатилетней Сэры Мюррей, «моей первой мыслью было то, что это довольно эгоистично со стороны Курта из-за его семьи, его дочери и его жены. И это также было эгоистично музыкально, потому что «Нирвана» только начиналась. Он оставил всех в удручённом состоянии». «Он умер трусом, - рычал один сиэтлский диск-жокей, - и оставил маленькую девочку без отца». Среди сверстников Кобэйна были и те, кто в его уходе не видел ничего благородного, ещё меньше оригинального. «Всё это попахивает клише, - сказал Крис Дорр, двадцатитрёхлетний студент сиэтлского колледжа. - Это заставляет вас задаваться вопросом, запрограммированы ли наши кумиры генетически на саморазрушение к концу своего второго десятка». Даже Лав после периода уединения после смерти своего мужа видела это событие в более беспристрастном свете: «В том, что он сделал, есть явный нарциссизм. Это было очень гнусно с его стороны».
Тем временем в Лоренсе Уильям Берроуз сидел, сосредоточенно изучая листы с текстами «In Utero». Несомненно, во взгляде восьмидесятилетнего автора, самого не избежавшего трагедии, была острота, когда он искал в песнях Кобэйна ключи к его самоубийству. В этом событии он отыскал только «общее отчаяние», которое он уже отмечал во время их единственной встречи. «То, что я помню о нём – это мертвенно-серый цвет его щёк. Покончить с собой не было для Курта актом воли. Для меня он был уже мёртв». Берроуз - один из тех, кто чувствует, что Кобэйн «подвёл свою семью» и «деморализовал фэнов», совершив самоубийство.
Сила информационного освещения в печати была преувеличенной, иногда заискивающей, часто истеричной, неизменно самоуверенной. «MTV», канал, который рос с Кобэйном, впал в траур на двадцать четыре часа, побудив «Time» сравнить их информационный охват с тем, который последовал за убийством Кеннеди за тридцать лет до этого, «с Куртом Лодером в роли Уолтера Кронкайта». Неистовство СМИ началось на уикэнд 8 - 10 апреля, благодаря репортёрам из «Inside Edition», «20/20», «Hard Copy», двум авторам «Rolling Stone», продюсеру «First Person» на «Эн-Би-Си» и Джонни Додду из «People» - все они прочёсывали Сиэтл в поисках историй. Три национальных сети, «Си-Эн-Эн» и «Fox», начали прямую трансляцию с бульвара Лэйк-Вашингтон. Впервые за два года грузовики со спутниковыми передатчиками возвращались на парковку к востоку от «Крокодила», в то время как внутри него репортёр из «Globe» - газеты, которая в 1992 году сделала из Кобэйна козла отпущения - размахивал чековой книжкой. Гэри Смиту, электрику, который обнаружил тело, «Current Affair» заплатила 1 500 $, и он сказал сиэтлской «Times»: «Я отчасти жду, чтобы понять, чего хотят другие журналы, или остальная часть индустрии развлечений» в деловых терминах. Одного фотографа пришлось выгонять из конторы судебно-медицинского эксперта при попытке определить местонахождение трупа.
Жизнь Кобэйна в значительной степени игнорировалась серьёзными СМИ даже после выхода «Nevermind», но его жестокая смерть попала на первые полосы во всём мире. Согласно «ABC News», он был «очередной жертвой успеха». «New York Times» выпустила эту историю на своей первой полосе, над заметками о Руанде и отставке японского правительства. По ту сторону Атлантики о смерти Кобэйна сообщили и «Би-Би-Си», и «News At Ten», сразу же после истории о сломанной ноге Пола Гаскойна. «Times» и «Telegraph» выпустили длинные, хотя и фактически некорректные некрологи. Где-то в другом месте была сдержанность таких изданий, как лондонская «Standard», для которых смерть Кобэйна была лишена «эпической трагедии» Хендрикса или Леннона, и слишком острая реакция других, заклеймённых в одной газете под заголовком «Smells Like Dead Rock Star» («Попахивает Мёртвой Рок-Звездой»).
В Великобритании лицо Кобэйна появилось на обложках «Melody Maker», «New Musical Express», «Face», «Vox», «Raw», «Spin» и «Q». Как и в случае с Ленноном в 1980 году, целый выпуск «Rolling Stone» был посвящён жизни Кобэйна (доказывая, по крайней мере, что «Gold Mountain» по-прежнему отрицали, что в Риме была попытка самоубийства), наряду с очерками в «Time» и «People». Эту шайку возглавлял «Newsweek», у которого появился патологически хороший шанс заполучить в срочном порядке статью о суициде, иллюстрация к которой дана на обложке журнала, когда сообщили эту неприятную новость. «Entertainment Weekly» успешно завершила нелёгкое дело критики «полнейшей спекуляции», которая последовала за смертью Кобэйна, через две страницы напечатав рекламу «предметов для коллекции «Нирваны»». И в этом, и в других массовых изданиях были обнаружены достоинства, которые почему-то не смогли появиться ранее. Разрыв между тем, как Кобэйна судили за всю его жизнь, и как его изображали в смерти, был не просто необычно широк, он был опасно широк. Теперь было ясно, что серьёзные комментаторы и в Великобритании, и в Америке, разных полов и возрастов, обращались с этим жестоким, ненавидящим самого себя героиновым наркоманом так, как немногие когда-либо подозревали. Его ценили, любили и им восхищались. С известными исключениями, мэйнстимовые СМИ относились к Кобэйну с уважением, которое было столь же преувеличено, насколько месяц назад это было удивительно.
Многие из приятелей-музыкантов Кобэйна также говорили о нём, а трибьюты имели тенденцию быть неискренними. «Я думал, что он был одним из самых красивых, тихих людей», - сказал Кёрт Кёрквуд, певец-гитарист, который примкнул к «Нирване» на их концерте «Unplugged» прошлой осенью. По словам друга Кобэйна Марка Лэйнгана, «он был удивительным парнем, настоящим джентльменом». Кевин Мартин из «Candlebox» приходит в восторг «от всего того, о чём когда-либо писал Курт. Он брал лёгкую аккордовую прогрессию и превращал её в замысловатое путешествие через жизнь». Когда «Pearl Jam» вышли на сцену в Фэйрфаксе, штат Вирджиния, вечером 8 апреля, о самоубийстве Кобэйна уже было известно шесть часов. «Я не думаю, что кто-то из нас был бы сегодня вечером в этом зале, если бы не Курт», - сказал Эдди Веддер, таким образом драматизировав отношения, которые в прошлом были непостоянными. Шесть месяцев спустя в альбом «Pearl Jam» «Vitalogy войдут строчки, по-видимому, вдохновлённые смертью Кобэйна, включая упоминание о коробке из-под сигар на полу, вроде той, которую нашли рядом с его телом, в которой Кобэйн хранил свои героиновые принадлежности. Из старшего поколения Дэвид Боуи называет «смерть Курта одним из по-настоящему сокрушительных ударов в моей жизни». «Судя по тому, как его цитировали, он говорил то, с чем я полностью солидарен, - сказал Эрик Клэптон. – Находясь за кулисами и слыша толпу, и думая: «Я не стою этого. Я - кусок мусора. А они - дураки, если знали бы, что эта правда была обо мне, я бы им не нравился». Я соглашался с этим миллион раз».
Были музыкальные трибьюты, включая «Sleeps with Angels» («Спящий с Ангелами») Нила Янга, ответ на ужасное искажение Кобэйном текста самого Янга. Сид Стро представил трогательную песню под названием «Almost As Blue As Your Eyes» («Почти Такой Же Синий, Как Твои Глаза»). Старый преподаватель гитары Кобэйна Уоррен Мэйсон написал не требующую объяснений песню «Good-bye» («До свидания»), в то время как британская «Нирвана» предпочла записать «Lithium» своих тёзок. Шинед O`Коннор, которая отметила, что смерть Кобэйна означала, что ей самой не следует совершать самоубийство, сделала кавер «All Apologies» на своём альбоме «Universal Mother». Позже в том же году «Monster» «R.E.M.» включил трек под названием «Let Me In» («Впусти Меня») и ещё одну песню, «Crush With Eyeliner» («Сражённый Карандашом для Глаз»), широко трактуемую как намёк на Лав.
Некоторые не согласились. Абердинские друзья Кобэйна «Melvins» создали у Клода Иоссо впечатление, что они были «совершенно не увлечены» его самоубийством. По словам Гилби Кларка из «Guns N`Roses», «это был акт эгоизма». Мик Джаггер на нью-йоркской пресс-конференции сказал, что смерть Кобэйна была «неизбежна», в то время как даже Кит Ричардс, прототип привыкшей к наркотикам рок-звезды шестидесятых, презрительно предположил, что у него «было подсознательное желание умереть».
Скептицизм, который последовал за самоубийством Кобэйна, также отразился вблизи от дома. Попытки Сиэтла почтить память своего покойного сына последовали всего в горстке отдельных проектов. В октябре 1994 года художница по имени Эми Джо Меррик показала выставку скульптур под названием «Never Fucking Mind» («Не Ваше Чёртово Дело»); происходило чтение под открытым небом текстов Кобэйна; успешный сиэтлский спиритуалист и оккультная индустрия рекламировали сеанс «связи с Куртом». Не удивительно, что главная реакция исходила от тех, кто знал Кобэйна профессионально. «Здесь это совсем другое дело, с этой рок-сценой, - говорит Нилс Бернстайн из «Sub Pop». - Смерть Курта - продолжающееся событие». Сама «Sub Pop» много дней осаждалась репортёрами, ни для одного из которых не было приемлемо ледяное «без комментариев» на ресепшне. По причуде выбора времени, суббота после смерти Кобэйна давно намечалась как шестая юбилейная встреча этой студии звукозаписи. По словам Джиллиан Гаар, в тот вечер в «Крокодиле» было «довольно угнетающее ощущение – «Это должно было случиться, и это случилось»». Представитель студии по имени Пэт Райли подвёл этому итог, когда, в какой-то момент мероприятия он пробормотал Поунмэну через стойку: «Как поживаешь?». «Очень дерьмово», - был ответ. Райли спокойно улыбнулся и поднял свой стакан. «За завтрашний день!», - сказал он.
Кстати, к следующему утру смерть Кобэйна была вытеснена с первой полосы ближайшей презентацией первого «Боинга-777» и открытием бейсбольного сезона.
Любовь – это эмоция, столь же эфемерная в Сиэтле, как и где-то в другом месте, но даже Кобэйн со своим жестоким отречением от своей славы, возможно, удивился бы последовавшей апатии. «Чёртов Курт, я не могу найти работу» - вот мнение одного местного юноши. После того, как первый шок постепенно прошёл, наступило что-то вроде безразличия, даже среди ярых фэнов Кобэйна. Ровно через год после его смерти в Виретта-Парке, на открытом пространстве, окружающем дом на бульваре Лэйк-Вашингтон, собралась маленькая группа. «Мы здесь, чтобы собраться с мыслями, чтобы восхвалять Курта», - сказала одна девушка. В другое время в течение года парковые скамейки, ограда и деревья, окружающие дом, были испорчены и разрушены теми, кто придерживался другой интерпретации истории Кобэйна. «Вы не можете обвинять детей в том, что они не увлечены, - говорит Марко Коллинз. - Всё, что я знаю – это то, что люди на всех уровнях общества желали участвовать в публичных поминках». Однако их готовность не простиралась до того, чтобы собирать средства на памятник Кобэйну – возможно, это неудивительно для города, всё ещё обдумывающего планы относительно музея Хендрикса.
СМИ обрушились на Абердин в течение нескольких часов после смерти Кобэйна в поисках не только цитат, но и признаков ненормальности «Твин Пикс». Они нашли истории, которые хотели. В «Rolling Stone» Микэл Гилмор определил более чем гнусную среду, также отмеченную Азеррадом. Из Лондона прилетели «специальные корреспонденты» «Guardian» и «Observer». Клод Иоссо написал некролог на первой полосе «Daily World». Он нашёл «немой» ответ даже от друзей Кобэйна, для которых он стал «эмблемой неудачи, а не успеха», и предсказуемой враждебности в Здании муниципалитета. Заголовки «World» вскоре целиком были посвящены предложению, чтобы Хоквиэм стал одним из городов, принимающих тур Лоллапалузы 1994 года, отчасти в честь Кобэйна, и власти немедленно наложили вето на этот план. Единственным заметным местным трибьютом, который понравился бы его субъекту, были написанные спреем граффити на стене банка в центре города ПОКОЙСЯ С МИРОМ, КУРТ КОБЭЙН.
Тем временем одна женщина из Абердина, Рэнди Хаббард, работающая в магазине глушителей, принадлежащий её мужу, изваяла «цементное воскрешение» Кобэйна и предложила его муниципалитету. Это также было отклонено. На одной из стадий дебатов Хаббард оказалась на живом радиошоу с Новоселичем, который угрожал разбить скульптуру, если она когда-нибудь будет публично установлена (а потом покинул студию со словами: «Я люблю тебя, Рэнди»). В другом месте в Абердине старые преподаватели Кобэйна, Роберт Хантер и Ламонт Шиллингер, были удивлены, услышав планы относительно «Стипендии Курта Кобэйна В Области Изобразительных Искусств», переданные по «MTV». «Его руководство только посмеялось, когда я спросил их об этом, - говорит Шиллингер. - Лично я не надеюсь, что это когда-нибудь случится».
Возможно, самым горьким комментарием из родного города был тот, что сделала мать Кобэйна, ссылавшаяся на пантеон рок-звёзд, умерших в своём расцвете: «Теперь он ушёл и вступил в этот идиотский клуб».
Лав всегда утверждала, что из смерти Кобэйна выйдет что-то хорошее. Так и вышло: новый бум продаж альбомов «Нирваны» и новый национальный форум по суицидам. «Newsweek» был в авангарде со своей статьёй, иллюстрация к которой была на обложке, под названием «Почему Люди Убивают Себя?». Связывая субъект со спорами об эвтаназии, самоубийство, по заключению журнала, было «просто очередным человеческим выбором» в 1990-х. Смерть Кобэйна сравнивалась со смертью таких личностей, как Эбби Хоффман, Мэрилин Монро и Эрнест Хемингуэй. Попытки «Newsweek» «объяснить» грандж и поместить Кобэйна «в контекст» показали признаки поспешности и ничего крайне одобрительного: «99.9 % американцев не убивают себя. Что бы там ни было, они придерживаются этих правил – негласного «договора», который все мы заключаем друг с другом, чтобы подтвердить жизнь даже, возможно, когда остаётся немногое из того, что осталось подтвердить».
Сьюзен Истгард, директор Сиэтлской Кризисной Клиники, отмечая, что в день, когда было обнаружено тело Кобэйна, количество звонков туда удвоилось, говорила о «импульсе желания смерти» среди белых мужчин в возрасте между двадцатью и тридцатью девятью годами, чтобы покончить с собой. Где-то в другом месте самоубийство Кобэйна разожгло шквал предположений о том, что происходит с поколением тринадцатилетних в Америке. Одно заключение: «Они [были] первыми, кто испытал феномен «Один Дома» - дети, предоставленные самим себе…. Они росли, чувствуя себя ограниченными, и это сделало многих из них злыми». Потом были оружие и наркотики. В то время как наличие и того, и другого долго обсуждалось, что всего год или два назад было бы невероятным ходатайство с двумя миллионами подписей, требующее запрещения точно такого же оружия, из которого застрелился Кобэйн, или чтобы законодательное собрание штата Вашингтон озаботилось тем, чтобы рассмотреть легализацию «дегламурных» наркотиков. По словам одного из конгрессменов, «эти вопросы были поставлены именно из-за Курта». Со своей кампанией, таким образом ставшей жизнеспособной, обе Палаты начали извлекать выгоду из историй о Кобэйне и интерпретировать его смерть как свой мандат к действию.
***
Двадцать пять лет назад слухи о смерти Джими Хендрикса не показывают никаких признаков серьёзного уменьшения. На сегодняшний день существуют противоречивые теории о событиях 18 сентября 1970 года, когда подружка Хендрикса Моника Даннеманн вызвала скорую в лондонскую Гостиницу «Самарканд» - по одной версии, спустя шесть часов после того, как он перестал дышать. Ещё в 1994 году детективы из Отдела Международной и Организованной Преступности пытались установить, была ли задержка подъёма тревоги, и были ли какие-нибудь предметы вынесены из номера Хендрикса до прибытия полиции. Новое расследование назначили после того, как Генеральный прокурор изучил досье по этому делу, собранное другой бывшей подружкой Хендрикса, Кэти Этчингэм. Она всегда утверждала, что гитарист «оказался не в том месте не в то время». По словам ещё одной возлюбленной Хендрикса, Гэйл Фрэнк, «мы можем никогда не узнать, убил ли он себя, или это сделал за него кто-то ещё. Действительно ли он умер? Это - довольно беспроигрышный вариант, что таблоиды в конце каждого года будут выпускать, по крайней мере, одну историю из серии «Джими видели в Аризоне»».
Самоубийство Кобэйна притягивало почти такие же предположения. По одной часто слышимой версии, Кобэйн умер не в результате самоубийства или небрежности, а был застрелен неизвестным убийцей по причине, спрятанной где-то в безумии его двадцати семи лет жизни.
Первым из теоретиков заговора в прессе был сиэтлец Ричард Ли, который вёл своё собственное открытое телевизионное шоу, «Был Ли Убит Курт Кобэйн?», и безосновательно размышлял о том, была ли Лав «психологически способна» на убийство. Ли также был поражён смертью сиэтлского полицейского, Антонио Тэрри, от выстрела в июне 1994 года. Тэрри был среди тех, кто искал Кобэйна в те несколько дней между его уходом из «Эксодуса» и обнаружением тела и, возможно, по словам Ли, был последним, кто видел его живым. Впоследствии в 1994 году Том Грант, частный детектив, который обыскивал дом Кобэйна, но был не в состоянии проверить комнату над гаражом, утверждал по радио, что «Курт был накачан наркотиками и застрелен… тем, кто хотел повысить стоимость его альбомов». Назвать имя он отказался. Грант скептически относился к тому, что предсмертная записка, найденная рядом с телом, которую полиция сравнивала с той, что была написана в Риме, на самом деле была оставлена Кобэйном. Одним аспектом расследования, подмеченным только Грантом и больше никем, было то, что это письмо было подделано кем-то знакомым с мыслительным процессом Кобэйна, и певец был убит, чтобы сохранить легенду и увеличить до максимума его состояние.
Более экзотическая теория была представлена организацией под названием «Друзья, Понимающие Курта». Согласно этой теории, в последние дни своей жизни Кобэйн проявлял интерес к так называемой «Машине Грёз». Это устройство, описанное как «воздействующий на психику галлюциногенный пульсатор коры головного мозга» (по существу, проблесковый огонь), разработанное покойным Брайоном Гизином и запатентованное Уильямом Берроузом, было предположительно отправлено Кобэйну в Калифорнию. По словам «Друзей», «Курт тут же начал ежедневное, возможно, маниакальное использование «Машины Грёз», потом взял её с собой в их с Кортни сиэтлский особняк, где он расположился с этим устройством в комнате над гаражом. Мы мысленно представляем себе, что его тело было обнаружено распластанным на полу, символ тьмы, компенсированный последним, хотя неправильно истолкованным сообщением к жизни». Однако объяснение этой группы не попало в Сообщение О Происшествии сиэтлской полиции, которая не смогла внести в список предметов, найденных на месте смерти, жужжащую чёрную цилиндрическую коробку. Сам Берроуз, указав на акроним, который образуют инициалы «Друзей»*, подозревает, что это «анархическая шутка».
Теория Ли и другие теории, предложенные в обычной форме вопросов, а не ответов, ставят вопрос, почему Кобэйн должен был выбрать винтовку наряду с невероятной передозировкой. Одно объяснение предлагается Венди О`Коннор: «Случилось то, что незадолго до того, как он умер, я просила его не позволять наркотикам убить его, как они убили всех остальных [Хендрикса, Джоплин и других]. Ну, Курт есть Курт, я полагаю, что он решил, что не хочет следовать за ними. Он хотел сделать это по-своему и застрелился, чтобы быть другим…. Раз я велела ему не вступать в тот клуб, он мог совершить передозировку, как делал это раньше, и мы могли бы найти его и спасти. Оружие – это и вправду уже конец».
В последние три года жизни Кобэйна признаком кризиса его умственного здоровья была жалоба, что «шакалы» эксплуатируют его имя. Этот процесс ускорился после его смерти. С одной стороны были добрые трибьюты вроде повторяющейся трансляции концерта «Unplugged», дизайна Беверли Кобэйн «рубашки Курта» для его фэнов, и учреждения Проекта Памяти Курта Кобэйна в детской больнице в Миннеаполисе. С другой - была продажа с аукциона, за 17 000 $, разбитой гитары с кровью Кобэйна на ней.
В течение как минимум года после этого события Сиэтл наводнили журналисты, сценаристы и авторы в поисках нездоровой драматизации смерти Кобэйна. Некоторые возвращали к жизни миф о «тупом чуваке-рокере», который отвергал Кобэйн; другие обнаруживали, что панк-этика откровенности и искренности не расширялась до сотрудничества с неуправомоченными биографами. В итоге «Rolling Stone» смог выпустить подарочное издание большого формата в память о жизни Кобэйна. К концу 1994 года появились слухи о голливудском «биографическом фильме» с Брэдом Питтом или Стивеном Дорффом (Стюарт Сатклифф в «Backbeat») в главной роли. Тем временем фэны хардкора могли носить футболки с напечатанным последним посланием Кобэйна: «Лучше сгореть, чем угасать», или купить цветные постеры, показывающие труп от пояса вниз.
Сама «Нирвана», Новоселич и Грол, сообщили о планах относительно живого альбома с тридцатью песнями, потом передумали, сославшись на трудность работы над этим проектом так скоро после самоубийства Кобэйна. «Я приступил к [этому] с чувством оптимизма и с абсолютно хорошим предчувствием», - говорит Новоселич; однако «эмоциональный тормоз» оказался слишком большим. Чарлз Питерсон, который тогда сидел рядом с Новоселичем и Гролом на рейсе на Лос-Анджелес, полагает, что «снова слышать голос Курта – это их просто ошеломило. Они оба были ужасно потрясены». В итоге вышел альбом (временно названный, в очередной раз, «Verse Chorus Verse»), в ноябре 1994 года, как «MTV Unplugged In New York». Он был не то чтобы плохим; просто у группы не было ни навыка, ни тренировки, чтобы выступать перед аудиторией без опыта и приукрашиваний. «Нирвана» напоминала профессиональных футболистов, которые нечаянно забрели на футбольное поле начальной школы. Неправдоподобного успеха и удивительных обзоров «Unplugged», соединённых с волной массовой поддержки коллег Кобэйна, было достаточно, чтобы заслужить Альбом Года на Ежегодном Вручении Призов «MTV» и Грэмми 1995 года.
«В том, что вы больше никогда не увидите этого человека снова - или больше никогда не будет альбомов «Нирваны – не было ничего очень подавляющего», - говорит друг Кобэйна Мэк МакКоган. Возможно, он был удивлён. Наряду с двойным живым альбомом, по-прежнему обещанным в будущем, как минимум с пятнадцатью невыпущенными песнями, какие-то были отданы друзьям вроде Майкла Стайпа, другие сохранены «Geffen» в просторном хранилище «Нирваны». Должна быть вероятность, что, как и работа Хендрикса, работа Кобэйна будет регулярно перерабатываться, чтобы появляться в течение многих лет, если не десятилетий. Сессия Элбини привела по крайней мере к двум купюрам, «Two Bass Kids» и ещё одной песни, со вкусом названной «Moist Vagina», вероятно, предрекая множество «недавно обнаруженных» записей. Имеется десять часов «брака» только эпохи «Nevermind». В конце 1994 года Лав стала играть одну из невыпущенных песен своего мужа, «Drown Soda» («Разведённая Сода»). По мнению одного из друзей, уже началась «современная напасть индустрии звукозаписи, переупаковывание и выскабливание студийных погребов»*.
В то же время, что и «Unplugged», «Geffen» выпустил видео «Live! Tonight! Sold Out!!», случайную смесь концертных съёмок, телепередач и ерундовых съёмок с гастролей самой «Нирваной». Ни один из этих продуктов не умалил репутацию Кобэйна - они, возможно, даже увеличили его место в поп-истории. Однако с этим видео стало формироваться мнение, что «Нирвана», после Кобэйна, была не более «альтернативной», чем она должна была быть. Шутка в Сиэтле - «в чарты с пулей» была несправедлива, но цена этого фильма (выше, чем у новых релизов «U2» и Мадонны) и использование в названии фразы «продажный» по крайней мере были задуманы иронически. И «Unplugged» и «Live! Tonight!» были значимыми хитами, в то время как продажи «Bleach», «Nevermind», «Incesticide» и «In Utero» - все увеличились втрое через несколько недель после смерти Кобэйна.
Главным бенефициарием всей этой деятельности была вдова Кобэйна. 11 апреля второй альбом «Hole», названный по самой жестокой из насмешек «Live Through This» («Пережить Это»), был выпущен с бурным одобрением критиков. От песен Лав и хуков на альбоме, подобных «Nevermind», не требовалось ничего говорить, в нескольких обзорах сработал голос симпатии: сострадание из-за потери её мужа и из-за сурового испытания, из-за которого она пострадала в другом месте в СМИ. Даже будучи вдовой, Лав являлась одной из самых противоречивых личностей в роке. Для миллионов она стала ангелом мщения, идолом феминисток и в худшем случае объектом любопытства и уважения; для других (некоторые из которых, спустя несколько дней после самоубийства Кобэйна, щеголяли в футболках с лозунгом: «Это Сделала Кортни») была, очевидно, возможна другая интерпретация. Чего никто не делал, так это не игнорировал её.
После самоубийства Кобэйна его мать начала опасаться, что Лав может попытаться присоединиться к нему. «Я так беспокоилась за неё, что оставалась в её комнате», сказала Венди в интервью «Entertainment Weekly». Проведя неделю на бульваре Лэйк-Вашингтон, Лав поехала куда глаза глядят, и провела весну в буддистском монастыре в северной части Нью-Йорка. Даже завуалировавшись, она сумела привлечь внимание жадной до сенсаций прессы. Одна газета узнала, что Лав «тратит тысячи» на экзотическое дамское бельё в Манхэттене, в то время как другая сравнивала её употребление наркотиков как не намного отстающее от своего бывшего мужа. («Я принимала героин, - призналась она. - После смерти Курта»). К середине мая Лав решилась снова начать выходить в свет. Она посетила «MTV Movie Awards» с Майклом Стайпом. Её сфотографировали лежащей в кровати одной гостиницы с одним из друзей Кобэйна, Эваном Дэндо. Затем 16 июня 1994 года басистка «Hole» Кристен Пфафф была найдена умершей от передозировки наркотиков в своей ванной. Ей было двадцать четыре года. Полиция и пожарные, взломав её дверь, увидели до боли знакомую сцену. Пфафф лежала на спине, её руки свесились через край, возле неё была коробка с наркотическими принадлежностями. Во второй раз через десять недель пресса нагрянула в Сиэтл, одни в поисках «объяснить» склонность к героину, другие, не столь успешно, чтобы взять интервью у Лав. Смерть Пфафф ещё раз сделала будущее «Hole» шатким, и летом появлялись сообщения, что группа будет расформирована.
Такие слухи недооценили честолюбие, способность к быстрому восстановлению и потребность Лав - почти патологическую - во внимании. В июле «Hole» наняли новую бас-гитаристку, и в августе хаотично выступили на Фестивале в Рединге. 11 сентября группа играла в Сиэтле впервые после смерти Кобэйна и Пфафф. Лав сказала притихшей толпе, что её покойный муж слышал, как она пела версию «Where Did You Sleep Last Night» («Где Ты Провела Прошлую Ночь»). Фэны, прижавшиеся поближе к сцене, утверждали, что они видели слезы у неё на глазах. На несколько вечеров посетители концерта столкнулись с женщиной, о которой рассказывали как о «смущающе неуправляемой», на других – с «самой влиятельной, яркой женщиной-рокером» Америки. Обе индивидуальности проявились на концертах «Hole» той осенью. В Кливленде Лав отложила свою гитару, задрала свою рубашку и сорвала лифчик. «Она почти полностью вернулась к тем временам, когда была стриптизёршей, оголяя живот и извиваясь», - писал «Spin». Но «New York Times» был в восторге от концерта «Hole» в этом городе. «Эти песни уравновешивали ярость, вызов и мастерство как лучший панк-рок», - писал Джон Пэйрлесс. Он назвал Лав храброй и ранимой, «панк-антигероиней на шпильках». На втором сиэтлском концерте в ноябре Лав вышла, бросила своё пальто на груду кукол, набивных медведей и игрушек, заполнявших сцену, зажгла сигарету и велела телевизионному оператору в яме «отвалить». Сделав это, она надела свою гитару и вымучила аккорды из трёх нот песни «Plump».
Некоторые панк-рокеры, хотя и достаточно сильны вживую или в записи, необычайно стесняются продвигать свои взгляды на общество. Лав не была одной из таких музыкантов. Через год после смерти Кобэйна она выражала свои взгляды на наркотики, секс, оружие, славу, феминизм и материнство. Она часто брала на сцену двухлетнюю Фрэнсис, поднимая вопросы о том, разумно ли разрешать своей дочери рассматриваться как поддержка для сочувствия. Лав редко обходилась без драматического жеста или колкостей. За кулисами на концерте в Нью-Йорке охранник попросил её показать пропуск. «Как насчёт следов моих слёз», - сказала Лав и прошла. Никого не удивило, что она получила роль в фильме «Чувствуя Миннесоту» и «Баския», или что «Time» описала её как «беспроигрышную ставку» на будущую славу на большом экране.
За одну только зиму 1994-95 года Лав появилась на обложках «Entertainment Weekly», «Rolling Stone», «Q», «Spin», «Village Voice» и – невероятно - «Vanity Fair», одетая или в дамское бельё, или в кукольные платья, что она описывала как свой образ «малолетней шлюхи». В редкие моменты, когда она не выступала на сцене и не давала интервью, она начала размещать сообщения на компьютерной доске объявлений «Америка Онлайн». Бессвязные и усыпанные ругательствами, они выражали весь гнев, боль, желчность и разочарование, которые чувствовала Лав в первые месяцы вдовства. Среди её многочисленных целей были репортёры и биографы («Все те из вас, что когда-либо порочил или поносил Курта… бойтесь, очень бойтесь, чёрт возьми»), её отец («биологический папа») и наркоторговцы Сиэтла. Где-то в другом месте она пренебрежительно отзывалась о Новоселиче, Гроле и Эдди Веддере. В низшей точке раздражения Лав была вызывающе пьяна на церемонии Оскара. Потом она гналась по улице за бывшей подружкой Кобэйна Мэри Лу Лорд, рассказывая о ней как об «одной из пяти человек, которых я бы убила к чёртовой матери». Привлекательность имени Лав была такой, что начались серьёзные дебаты относительно того, были ли её постинги на Онлайн приправлены наркотиками, применяя глубокий Джойсовский поток сознания, или (как утверждала сама Лав) продукт «липкой, бешеной клавиатуры».
Лав также часто и трогательно говорила о своём муже. Она считала его жертвой успеха. «В конце концов, его самой большой проблемой в жизни была неспособность сказать: «Пошли вы!», - сказала она Дэвиду Фрикке. «У Курта было много личных внутренних чёртовых соблазнов, много недостатков и физических недомоганий», - написала Лав в Онлайн. «Он не хочет быть известным как неудачник», - сказала она обезумевшим фэнам, разбившим лагерь в Виретта-Парке. Лав продолжала носить обручальное кольцо, подаренное Кобэйном, пока его не украли из её нью-йоркского гостиничного номера. Она также выступала в коричневом вельветовом пальто своего мужа, которое полиция обнаружила на месте самоубийства. («Я смыла с него кровь», - сообщила она Фрикке). Лав даже спала в опустевшей комнате над гаражом. Если её решение остаться в доме на бульваре Лэйк-Вашингтона было и смелым, и донкихотским, у некоторых было ощущение, что Лав так и не осознала ни своего статуса вдовы Кобэйна («Люди будут ссылаться на рок-союзы не только Сида и Нэнси и Джона и Йоко, но и Курта и Кортни. Мы находимся в пантеоне»), ни осталась безразличной к его вознаграждению (Кобэйн оставил своей жене и дочери имущество на 1.2 миллионов $). Была также цена, которую надо было заплатить за то, чтобы остаться в Сиэтле. Ещё один бюллетень Онлайн описывал затруднительное положение в доме Лав: «в окружении весьма необходимых круглосуточных охранников… новый циклонический электронный забор с датчиками, ротвейлером, немецкой овчаркой». И такие письма от фэнов: «Больше нет обаятельных, бесхитростных детей. Теперь это – оправданно, крайне ненормальные люди… те, кто пишет такие письма, те в крови, те дьяволы.
Легенда Кобэйнов черпала силу из своей согласованности с феминистским идеалом слабого мужчины и сильной женщины. Для Эммы Форрест из «Sunday Times» самоубийство Кобэйна было «окончательным актом предательства…. Его жена, по праву влиятельный музыкант, умерла бы за него. Правда в том, что она сильнее, чем был он. Она боролась с той же героиновой зависимостью, с теми же личными соблазнами, тем же скудным воспитанием». Он предпочёл покончить с собой «в решающий момент в карьере Кортни». По словам Энн Пауэрс из «Village Voice», «распад партнёрства Лав – Кобэйн [был] артистической трагедией. Эти двое вместе исследовали мужскую - женскую динамику, как музыканты и как общественные деятели…. Также, как жестоко и несправедливо обвинять Лав в смерти Кобэйна, возможно, бестактно указывать, что он совершил самоубийство на той неделе, когда должен был выйти её альбом». Среди прессы стало аксиомой быть на стороне или Курта или Кортни; поп-психиатры писали колонки о том, какой непоправимый психологический вред он причинил своей жене и дочери. Поспешно пересмотрев миф Кобэйна, «Rolling Stone» теперь полагал, что «его трагедия была в его неспособности чувствовать собственную силу; достижение Лав - быть способной, сквозь чёрное пространство своего горя, сохранять чувство собственного достоинства». Только публика, казалось, могла держать в своей голове одновременно мысли, что Кобэйн был исполненным благих намерений человеком, который сделал всё, что было в его силах; что Лав была разумной оппортунисткой, которая переживала тяжёлые времена и жаждала внимания; и что они, возможно, никогда не должны были вступать в брак.
Среди эксцентричных выходок Лав были такие безрассудства, которые заставили Мадонну выглядеть поистине благородно. В январе 1995 года «Inside Edition» «Эй-Би-Си» передало примеры её «эксцентричного и непредсказуемого поведения», включая то, что она упала в обморок на пол в ночном клубе, и снятый на камеру совет отца Лав: «Если ты не получаешь помощи, Кортни, перепихнись». Было сообщение, что Лав была близка к самосожжению после того, как заснула с сигаретой в руке. В конце 1994 года она была арестована на рейсе в Австралию за то, что обругала стюардессу, которая попросила её убрать ноги. Мировой судья постановил, чтобы Лав хорошо себя вела в течение месяца или заплатила штраф в размере 380 $. Летом следующего года она была снята с рейса на Сиэтл из-за «случайной передозировки» и сразу же арестована по обвинению в оскорблении. Она попала в список Десяти Самых Плохо Одевающихся Женщин 1995 года. Наконец, была близкая дружба Лав с Дэндо и Майклом Стайпом, и роман с Трентом Резнором из «Nine Inch Nails», предположительно укрепившийся во время романтического уикэнда в Новом Орлеане.
Если Лав восставала против фэнов-подростков, которым она кричала: «Я выросла, вы – нет», это не относилось к тому, кто элегантно старел. Она презирала наивность, но боялась увядания среднего возраста. «Её пугает любой признак старения», - говорит один из друзей. «Ей отчасти так и осталось шестнадцать лет», - добавляет Майк Коллиер. По словам Дэвида Хэйга, можно уже завязывать с «образом малолетней шлюхи». 9 июля 1995 года Лав исполнилось тридцать лет, на два года меньше, чем возраст, в котором, как однажды настаивал Кобэйн, а она никогда не отрицала, «всё кончается».
Среди прочих, к жизни которых имел отношение Кобэйн, были, конечно, члены «Нирваны». Новоселич и Грол присутствовали на похоронах, бледные, в костюмах – появившиеся не столько из скорби, сколько глубоко потрясённые - и отдали трогательную дань уважения своему другу. «Заботливый, щедрый и милый», - были слова Новоселича. Его единственные публичные комментарии по поводу Кобэйна - угрозы уничтожить статую Рэнди Хаббард и отговорить Лав от установки подобного памятника. Мать Новоселича, Мария, рассказывает, что он «всё ещё взволнован». Сам Грол сказал телевизионной аудитории в сентябре 1994 года: «Я думаю о Курте каждый день». Спустя год ничего не было слышно - не считая краткого воссоединения, чтобы поддержать протеже Кобэйна Саймона Фэйра Тимони, редактирования «Unplugged» и «Live! Tonight!», выступления Новоселича в трио «Sweet 75», и необоснованном слухе, что Грол примкнул к старым врагам Кобэйна «Pearl Jam» - превзойдённом его успехом с «Foo Fighters». Когда один репортёр спросил музыкального журналиста Дэна Лотиана о будущем «Нирваны», Лотиан просветил публику сообщением, что «эксперты говорят, что в этой группе было всего три человека, и без лидер-вокалиста [который также играл на гитаре и писал песни], сомнительно, что «Нирвана» продолжит своё существование, как она была известна в прошлом».
Мнения меняются в зависимости от того, «сделал» ли Кобэйн «Sub Pop» или наоборот, но друзья вроде Чарлза Питерсона и Элис Уилер соглашаются, что реклама этой студии звукозаписи была жизненно важным фактором в продаже мифа «Нирваны». Комментарий Пэвитта репортёру «Sounds» в 1989 году был весьма уместен. «Я хочу, чтобы вы знали только одно, - сказал он. – Даю голову на отсечение, что Курт добьётся успеха». Это было личное обязательство, и ответ был личным. До того дня, когда его честолюбие, наконец, компенсировало его талант, Кобэйн говорил о «Sub Pop» с почти трогательной благодарностью. Они дали ему «жизнь», сказал он однажды Коллиеру. Кобэйну обеспечили вполне достаточную возможность применить таланты, что привело к тому, что люди называли его «восходящей звездой» вслед за теми, кто так отчаянно хотел быть стармэйкерами. Слим Мун вспоминает, что, когда в доме на Норт Пир-стрит Кобэйн начинал жаловаться на свою карьеру, он всегда говорил о Пэвитте и Поунмэне как о «единственных двух людях, которые понимали его».
Пять лет спустя «Sub Pop» могла «больше не иметь никакой связи с группой», как было сказано репортёрам, но и номер в офисе пентхауза, и процветающий сувенирный магазин были свидетельством значительного денежного потока с первых трёх альбомов «Нирваны». Мысль, что «Sub Pop» питала собственные коммерческие амбиции, столь очевидно шокирующая в 1989 году, была подтверждена в 1994. На то Рождество студия продала 49 процентов капитала «Warner Music US», одному из отделений гиганта «Warner Music Group». Согласно договору, «Sub Pop» присоединялась к студии «Warner» «Electra», по словам Поунмэна, «продолжая функционировать как совершенно автономный [бизнес]». Фальшивый номер «Fortune» 500 «Sub Pop» долго был внутренней шуткой фирмы, с этими двумя руководителями, одетыми в костюмы на своих рекламных снимках и хвастающимися об «ограниченном издании в 500 000 экземпляров» сборника демозаписей «Grunge Years». Но со сделкой с «Warner» фантазия стала реальностью. В то время как некогда Поунмэн и Пэвитт продавали альбомы из картонных коробок на улице, теперь они наняли штат из сорока человек в сиэтлском офисе, ещё троих в Бостоне и шестерых в Европе. Почтовые продажи студии составили 7 миллионов $ в 1994 году. По словам Пэвитта, «партнёрство с [«Warner»] помогает нам достичь нашей цели - превратить «Sub Pop» в студию звукозаписи, объединяющую видение инди с ведущим влиянием». Это также фактически гарантировало, что в следующем столетии Сиэтл останется центром рок-бизнес-деятельности.
Поскольку легенда Кобэйна крепла, его родной город был осторожен, измеряя расстояние между его жестоким, негативным самоизображением, и его собственным, более взвешенным. В обзорах конца года в сиэтлских «Times» и «Post-Intelligencer» присутствовала похвала музыки «Нирваны», но критики говорили о «волне отвращения» из-за жестокости смерти Кобэйна и сообщения, которое она послала своим фэнам. Местные музыкальные опросы читателей возглавляли группы вроде «Pearl Jam», «Soundgarden» и «Hole», дополнительное доказательство, что андеграунд стал мэйнстримом, где различные телешоу показывали миллионам мрачных, одетых во фланелевые рубашки рокеров. От классического сиэтлского образа, который Лав изобразила как «грандж, капуччино и героин», до места съёмок популярного фильма и туризма, заманчиво видеть прогресс города от отдалённого поселения без всяких законов до фешенебельного курорта. К середине 1995 года Пайонир-скуэр сменила своих передвижников и панков на бесконечную очередь вычурных, сознательно трендовых магазинов. В течение многих лет величайшее честолюбие самого Кобэйна проявлялось в том, чтобы быть ведущим исполнителем в «Central Tavern». Это было до передозировки Эндрю Вуда, и остатки «Mother Love Bone» стали «Pearl Jam», альбом «Alice In Chains» «Dirt» стал дважды платиновым, грандж-мода мода была представлена в модных коллекциях, и даже «Central» был снова открыт как блюзовый клуб. В конце 1993 года Кобэйн сказал в интервью «Rolling Stone»: «Несколько лет назад в Сиэтле было Лето Любви и это было так здорово. Можно было просто спрыгнуть в самую толпу со своей гитарой и быть подхваченным и доставленным к концу зала и потом вернуться обратно безо всяких повреждений - это было празднование того, что никто не мог правильно понять». Также как было бы неправильно обвинять коммерциализацию Сиэтла в депрессии Кобэйна, возможно, несправедливо указывать, что в течение по крайней мере года перед своей смертью он горько сетовал, что то, что некогда было «новым, свежим и оригинальным», стало «старым и несвежим», и что ко всем его порокам и болезням он теперь, вероятно, добавил ещё один: скуку.
Мать Кобэйна, Венди О`Коннор, нарушила своё молчание по поводу его смерти, рассказав «Entertainment Weekly»: «У Курта постоянно были проблемы, и мы много лет боролись с ними. Я говорила с ним на протяжении стольких вечеров. У него, возможно, была неопределённая или неправильно диагностированная депрессия, когда он навещал мою семью…. Я объясняю это так – вас когда-нибудь ударяли в живот так, что у вас сбивалось дыхание? Это - ужасная паническая ситуация. Можете ли вы представить себе нахождение в таком душевном состоянии, в таком состоянии беспокойства и страха в течение многих лет? Он был замечательным человеком, но просто не мог больше терпеть эту боль. Вот почему я не злюсь на Курта».
Сама О`Коннор пережила развод, рак груди и самоубийство своего единственного сына. Она по-прежнему живёт в маленьком, выкрашенном в зелёный цвет доме на Ист-1-стрит, и как полагают, пишет книгу. После первого шока и горя она стала думать о смерти Кобэйна как о чём-то ужасающем, но не совершенно нелогичном: «Мы все молились, чтобы Фрэнсис спасла его, - говорит она. - Но в конце концов, я думаю, что она отчасти была причиной, по которой он сделал то, что сделал. Видеть, как кто-то медленно умирает от пристрастия к героину – это отвратительный опыт. Он не хотел, чтобы она прошла через это…. Из-за своего собственного воспитания Курт также боялся быть отцом. На самом деле ему это очень хорошо удавалось – хотя я рассказываю о нём больше как о матери для Фрэнсис, как он всегда обнимал её и показывал ей любовь - но никогда не чувствовал, что он может дать ей достаточно». Сам Кобэйн затронул эти опасения в личной части своей предсмертной записки, говоря, что жизнь его ребёнка будет «гораздо счастливее» без него.
Дон Кобэйн переехал в Беллингэм, к северу от Сиэтла, где, сменив карьеру, что подтвердило самые худшие опасения его сына, он вступил в Патруль Штата Вашингтон. Он время от времени общается с Лав и своей внучкой. За исключением одного сознательного упущения, Дон отказывается ото всех предложений поговорить о своей семье, полагая, что пресса заклеймила его как «большого злодея» в жизни Кобэйна.
Тем временем в доме на бульваре Лэйк-Вашингтон трёхлетняя девочка учится жить без своего отца. По словам O`Коннор, «Фрэнсис на первой неделе понимала, что случилось что-то очень плохое. Потом через некоторое время она начала драться и щипаться. Как будто: «Ну, ладно, я уже достаточно грустила, а теперь верните папу». Сама Лав рассказала «Rolling Stone»: «Несколько ночей она звала [Кобэйна]…. И я думала, что она ничего не знала. Поэтому я каждые несколько дней упоминаю о нём». O`Коннор и Лав полагают, что однажды, когда она будет достаточно взрослой, чтобы понимать, Фрэнсис разрешать «узнать» своего отца по видеоархивам и кассетам. Тем временем, несмотря на периодические угрозы похищения ребёнка и вынесение судебных запретов относительно одного фэна, её по-прежнему можно встретить в Сиэтле со своей няней, играющей на маленьком прибрежном пляже, зовущую своих невидимых родителей, с пронзительным голосом, криком и со знакомыми пронзительными синими глазами.
В бесплодном поиске ключей к смерти Кобэйна теоретики заговора представили большую часть своей теории, резюмированной в лозунге: «Это Сделала Кортни». Их вторая теория, возможно, даже ещё более захватывающая. Кобэйн, как утверждают, был скрытым гомосексуалистом, юношеские флирты которого маскировали неистовое и беспорядочное либидо, причиняя ему несказанную печаль и приведя прямиком к его самоубийству.
Это мнение глубоко взволновало либеральный Сиэтл, где гомофобия считается недостатком только после женоненавистничества и расизма. Вполне достаточные доказательства намекают на то, что Кобэйн в юности экспериментировал с различными сексуальными опытами. В Абердине был индийский мальчик по прозвищу Хард-Рок, с которым он, как думали, был чересчур дружен. Каким бы ни был последующий разрыв отношений, он испытывал влечение к откровенно гомосексуальному Майеру Лофтину. Потом были развлечения Кобэйна в закоулках Сиэтла, Лондона и Берлина: у него была склонность к ношению платьев и дамского белья, и публичному разглагольствованию о своей «лесбийской стороне». Лав задумывалась о том, что её муж «перетрахался с половиной парней в Сиэтле». «Что ещё я должен сказать / Все геи», - пел сам Кобэйн на «All Apologies». «Я, возможно, мог бы быть бисексуальным, - сказал он в интервью «Advocate». – В душе я, определённо, гей».
Предполагалось, что это были шутки, знакомое поддразнивание Кобэйном прессы или, в лучшем случае, юношеские развлечения, уже забытые к тому времени, когда он познакомился с Лав. С другой стороны, в его семье были определённые типы, которые, возможно, сделали Кобэйна более предрасположенным к гомосексуальному образу жизни. Один из членов семьи Дона теперь считает себя «активным геем», а сестра Кобэйна Кимберли объявила о своём лесбиянстве. Один гомосексуалист из Лос-Анджелеса сказал в интервью «Penthouse», что Кобэйн за год до своей смерти был любовником одного знаменитого артиста. Этот артист «боготворил Курта, - говорит источник. - Курт говорил о Кортни как о «тупой суке», и у меня создалось впечатление, что он сожалеет об этом браке». Ещё один человек в Сиэтле, также говоря анонимно, утверждает, что «Курт был разочарован, пытаясь жить честно. Он ужасно хотел избавиться от этого брака… он убивал его».
Журналы вроде «Penthouse» могут предложить множество мотивов, по которым Кобэйн мог застрелиться, но никакой определённой причины. Её может и не быть. Будучи белым мужчиной в страшной возрастной группе от двадцати до тридцати девяти лет, имея в прошлом и депрессию, и злоупотреблению наркотиками, он почти в точности соответствовал профилю жертвы самоубийства. Был также его пожизненный контакт с оружием (упоминаемом в трёх песнях на «Nevermind»), и семейный порок, который кузина Кобэйна называет «ирландской любовью к саморазрушению». Дед Венди О`Коннор пытался покончить с собой, и в конце концов, умер от своих ранений. В июле 1979 года один из дядей Дона, Бёрл Кобэйн, убил себя выстрелом в живот. Пять лет спустя брат Бёрла Кеннет совершил самоубийство тем же способом. Беверли Кобэйн полагает, что «другие биполярные жертвы» были из обеих линий семьи. В самом использовании слова «жертва» заключена одна из самых больших проблем, с которой столкнулся Кобэйн: что почти каждая форма недопустимого поведения могла быть оправдана на том основании, что у него плохое состояние здоровья. Это основание могло освободить его от ответственности и преобразовать угрозу возмездия в просьбу о помощи. Исполненные благих намерений друзья и послушные сиэтлские торговцы наркотиками должным образом снабжали его, со временем установив порочный круг маниакальной депрессии, боли и пристрастия к героину. Добавьте славу, богатство и успех – те самые вещи, на которые сетовал Кобэйн - и единственный удивительный аспект его самоубийства - то, что оно должно было произойти столь поздно в его нисходящей спирали.
Кобэйн считал себя неуместным в очереди жизни. Не только он имел несчастье происходить из депрессивной семьи, он выбрал профессию, печально известную краткостью своих успехов. «Было трудно представить Курта стареющим и довольным», - говорит ассистент «Нирваны» Крэйг Монтгомери. Сам Кобэйн никогда не мог представить себе, что он будет «делать то же, что и Клэптон». Перспектива играть «Teen Spirit» для толпы пузатых фэнов средних лет в году этак в 2020 была невероятна для человека, который утверждал, что жизнь заканчивается в тридцать два года. Ожидания Кобэйна, возможно, были невысоки, но его суицидальное воображение имело драматический поворот. Как доказывают его последние слова, Кобэйн полагал, что лучше уйти молодым, до наступления увядания и самопародии, не с хныканьем, а с приятным возбуждением. Если он не хотел покончить с собой раньше, то это было потому, что он чувствовал, что может сказать ещё много важного, и он по-прежнему нуждался в сцене, чтобы высказать это. В двадцать семь лет у Кобэйна больше не было таких планов.
То, что он чувствовал себя творчески истощённым, вряд ли нуждается в повторении. Как и Хендрикс в том же возрасте, Кобэйн устал от необходимости в пародировании самого себя на сцене, излишне подчёркивая всё более яркую внешнюю сторону при частном лоббировании возвращения к основам. «Мы дошли до такой точки, когда всё становится скучным. Уже нет того, к чему можно было бы стремиться», - сказал он в интервью «Rolling Stone». Кобэйн был не первым музыкантом, который чувствовал себя пойманным в ловушку формулой, но несомненно, это способствовало окончательному кризису. Одним из постоянных слухов в Сиэтле было то, что он покончил с собой из-за творческого кризиса. В своей предсмертной записке Кобэйн отчаивался, что его вдохновение ушло навсегда – «я не могу представить себе худшего преступления, чем насаживать людей, дурача их и притворяясь».
То, что Кобэйн считал себя закоренелым неудачником, наложило на него неоправданно высокий стандарт и весьма способствовало его окончательному краху. В некотором реалистическом смысле он был достаточно непослушен, но Кобэйн не мог жить очень долго с самим собой, также хорошо оплачиваемым и успешным. За последние два года своей жизни он постоянно искал гарантию, что ни он, ни те, которыми он восхищался, не продались - и постоянно разочаровывался. Известно, что в марте 1994 года, всего за несколько дней до своей смерти, Кобэйн увидел фотографию своего друга Майка Миллса из «R.E.M.», с удовольствием участвующего в соревнованиях по софтболу «Rock n`Jock» «MTV» на калифорнийском пляже. Он был не просто удивлён, он был шокирован; Кобэйну казалось, что игры с пожилыми актёрами и знаменитостями были самым худшим видом предательства панк-этики. Он чувствовал, что его собственный успех слишком легко ему достался, и был слишком восприимчив к такого рода вероломствам. Даже «Лексус» Кобэйна казался ему недопустимым символом богатства. Он вернул машину обратно. Кобэйн обычно страдал из-за относительной роскоши дома на бульваре Лэйк-Вашингтон и говорил о жизни среди бездомных на Капитолийском холме. Он пользовался любой возможностью, чтобы упрекнуть свою собственную известность, на «In Utero», когда пел: «Я не хочу того, что у меня есть» и «Что со мной не так?». Проще говоря, Кобэйн находил в реальном мире условия, которые были не такими, как он себе придумал. Он так и не примирил свою жизнь со своим мифом.
Были другие теории и другие причины смерти Кобэйна, от мифической (он принёс себя в жертву, чтобы отомстить за Фрэнсис Фармер); астральной (гороскоп Кобэйна на апрель 1994 года говорил о том, что он был «вовлечён в постоянную борьбу между выражением личных желаний и подавлением их…. Друзья на некоторое время отвернутся от вас. Имеет место кризис, потому что вы слишком погружены в себя»); и очевидной (героиновая зависимость). Один факт, на который слишком мало обращают внимание, был в том, что Кобэйн мог, как в буквальном, так и в переносном смысле, дойти до точки. Из Абердина в Олимпию и Сиэтл, его путешествие было постоянным движением наверх из глухомани до относительно ярких огней и толерантной культуры самого пригодного для жизни города Америки. В своём идиллическом доме на берегу озера Кобэйн пытался излечиться от своего собственного укоренившееся отвращение к человечеству. Ему удалось, как он признаётся в своей предсмертной записке, только усугубить его.
Наконец, был тот факт, что Кобэйн разделял точку зрения, что «когда ты умираешь, ты совершенно счастлив, и твоя душа где-то живёт…. Я не боюсь [смерти]». Он назвал свою группу «Нирваной» в первую очередь потому, что для него это означало «полный покой после смерти». У Кобэйн, возможно, были свои моральные причины для самоубийства, включая веру, что это защитило бы его дочь, но был несомненный пафос в его строчке на «In Utero»: «Взгляни на светлую сторону – самоубийство», и в заявлении как раз перед своей смертью, что «стать кем-то другим – это моя самая большая надежда».
Кобэйн боролся за согласование своей любви к безупречности со своим музыкальным слухом. С того момента, как «Нирвана» выпустила мэйнстрим-кавер-версию в качестве своего первого сингла, вплоть до компромисса «In Utero», вся его карьера была тренировкой, как выразился Грант Олден, «вкрапления мелодии в ярость». Заманчиво задаться вопросом, куда бы мог привести Кобэйна этот конфликт, будь он жив. Насколько он понимал, он был уже глубоко разочарован формулой «Нирваны». «Мне хотелось бы быть способным играть с другими людьми и создавать что-то новое, - сказал он Азерраду. - Я не хочу продолжать переписывать этот музыкальный стиль, я хочу начать делать что-то совсем другое». Чарлз Питерсон соглашается, что Кобэйн «уже бредил», и «чего он на самом деле хотел, это вернуться к своим корням». Слим Мун полагает, что неустойчивая химия написания песен Кобэйна - энергичный оптимизм в нелёгких сговорах с малоподвижным цинизмом - предполагает, что его репутация увеличивалась бы.
Так ли это? Необработанный талант, такой, как у него, часто нуждается в благоприятном времени и благоприятной среде для процветания, и будучи таким творчески одарённым, как он, Кобэйн был также тем, что он больше всего отрицал, удачливым. В первую очередь он рос с рок-н-роллом. Его повод быть в жизни не таким, как все, встретился с такой возможностью. Он также жил в Сиэтле, городе, который, к концу 1980-х, получил ту же репутацию рок-Мекки, однажды приданную Ливерпулю. Кобэйн был ещё более удачлив, случайно встретив двух крайне внимательных людей, которые перевели его через кишащие акулами воды панк-музыкальной сцены. Без Пэвитта и Поунмэна он почти наверняка никогда бы не привлёк внимание «Geffen». Без «Geffen» его имя, возможно, никогда не появилось бы из массы достойных, но малоизвестных культовых групп начала девяностых. У Кобэйна была способность к пению и дар написания песен, но его самый большой талант, возможно, заключался в его последовательном, пусть и непреднамеренном, удачном выборе времени.
К тому времени, как Джими Хендриксу исполнилось двадцать семь лет - возраст, в котором умер Кобэйн – слабость к наркотикам и группиз и полная скука в подражании самому себе на сцене привели его к деморализующему кризису: в течение последнего года своей жизни он сделал гитарный стиль, который взбудоражил Лондон акустической блюзовой и свободной джазовой традицией Майлза Дэвиса. Кобэйн, как можно предположить, из-за ряда неблагоприятных высказываний о его группе, также порвал бы с «Нирваной».
Предлагается два результата. Первый - то, что Кобэйн, возможно, так или иначе сочетал явную силу своей музыки с жизненно необходимым чувством отрешённости. Было бы несправедливо предположить, что на него могла повлиять типично американская страсть своей работы с иронией, более часто замечаемой в Европе, но на ум приходит именно британский музыкант, Пол Уэллер, как образец для подражания. Вторая возможность состоит в том, что Кобэйн, возможно, установил эстетическую связь с битниками 1950-х. Идея, что керуаковское понимание бунта и вечного движения было передано от поэтов-хиппи панк-рокерам, таким, как он сам, была очень привлекательна для Кобэйна. Даже тотемичная фланелевая рубашка была общей для обоих поколений. Кобэйн мог отказаться от укомплектования ансамбля чёрными высокими воротниками и полусферическими очками, но для него было бы совершенно логично следовать родной традиции Пита Сигера и Вуди Гатри.
Когда Кобэйн жаловался в своей предсмертной записке, что «безумный рёв толпы не трогает меня так, как когда-то Фредди Меркьюри», его вдова вставила замечание: «Так какого чёрта, Курт? Не будь рок-звездой». Правда в том, что он был хронически неудовлетворён для того, чтобы быть кем-нибудь ещё. Его карьера в музыке была трудна, но работа без неё была бы невозможна. Снова и снова Кобэйн подчёркивал свою непригодность к обычной работе, его ненависть к тяжёлой работе и поту. Никто не может сказать о направлении, в котором могла бы продолжаться его карьера; но очевидно, что если бы Кобэйна когда-либо уговорили бросить свою работу, альтернативы увеличили бы его собственные чувства глубокого отчаяния.
Кобэйн часто утверждал, что считает критические обзоры своей работы болезненными и никогда их не читает. Сообщение Лав о разорванных журнальных статьях почти не поддерживает это утверждение, хотя он, конечно, находил даже лёгкую критику неприятной. Правда в том, что ко времени его смерти репутация Кобэйна потеряла своё значение с упоительных времён «Nevermind». Первые три места в чартах «Rocket» в апреле 1994 года занимали «Soundgarden», «Alice In Chains» и «Pearl Jam», отражая местное ощущение, что «Нирвана» уступала миру художественного шума, более типичному для Нью-Йорка. Большинство критиков считали, что Кобэйн стал непостижимым и, по мнению некоторых, неуместным: больше не было панк-идола и образца бессовестно свободного духа, а было чудовище, самовлюблённое, лживое и тщеславное, чье отчаянное и странное поведение основывалось на патологии, которая была жадной, управляемой и безжалостной. Американские журналисты, приехавшие в Сиэтл зимой 1993-94 годов, были в равной степени язвительны. «С «In Utero» «Нирвана» откатилась назад в заслуженный мрак», - писала чикагская «Tribune». По мнению Грэма Райта, «звезда Курта клонилась к закату. Он стал «выразителем мнения поколения» только после своей смерти». Согласно этому толкованию, для того, чтобы возродить к жизни имя, связываемое некоторыми с ранней, почти забытой эрой Джорджа Буша, войны в Персидском заливе и «Nevermind», потребовалась трагедия самоубийства Кобэйна
Заголовки в уикэнд 9-10 апреля 1994 года резко контрастировали с несколькими некрологами Ли Брилле, вокалиста «Dr. Feelgood», который умер на следующий день после Кобэйна. Брилле, наименее претенциозный человек в музыке, провёл двадцать лет, лая бесхитростный R&B для зрителей, перебравшихся на остров Кэнвей и Слау, иногда угрожая национальным прорывом, и прокладывая путь для любителей «Buzzcocks», Эдди и «Hot Rods», и панку - хронологическое, логическое развитие. Когда Брилле в сорок один год умер от рака горла, он был забыт критиками, но всенародно любим за то, что он покончил с подшучиванием рока над «Mud», «Sweet» и остальными в начале семидесятых. Это был значимый, земной человек, которому было удобно в собственной шкуре, который не представлял «сцену» и ни кончал с собой, которого не заметили в массовом наплыве СМИ в Сиэтл.
Однако Кобэйн, уловив народную драму своего времени, добился успеха там, где потерпел неудачу Брилле. «Нирвана», как выражается Уильям Берроуз, возможно, «не бог весть что по сравнению с Луи Армстронгом»; это уж точно, тем не менее, что Кобэйн докажет своё бессмертие так же, как и Хендрикс, и что поток книг, статей и когда-либо-переработанных альбомов будут гарантировать ему тот же высокий статус. Это было не просто чувство, побудившее «Rolling Stone» в 1994 году назвать «Нирвану» «артистом года», а «Spin» - внести группу в список «десяти самых значимых» за десятилетие 1985-95 годов. Это были существенные достижения, в значительной степени основанные на дистанции, которую музыка Кобэйна прошла вдоль и поперёк, связав поп с новой волной, шестидесятые с девяностыми. Даже его критики признавали, что Кобэйн чувствовал прошлое так, как немногие в его возрасте. Если и существовал посредник между поколениями, то он был среди самых влиятельных артистов своего времени. Добавьте его печальный образ жизни и жестокую смерть, и можно понять, как он привлекал общественное внимание и почему, когда Америка была в трауре по своему прославленному покойнику в 1994 году, имя Кобэйна было рядом с именами Никсона и Онассиса.
Когда Лав сказала, что из жизни Кобэйна может выйти «что-то хорошее», она, возможно, имела в виду сети радио колледжей, студии звукозаписи и клубы, которые появились отчасти благодаря «Нирване»; внезапную доступность семейных телешоу для альтернативных групп вроде «Hole»; или тот факт, что «Nevermind» восстановил веру в рок, в значительной степени утраченную при господстве Майкла Джэксона и Мадонны. Менее благотворными были гибель, пораженчество и отчаяние, которые были главным наследством грандж-революции. Жизнь и смерть Кобэйна между ними формируют то, что Джон Пил называет «окончательной историей этики рок-н-ролла». «Курта запомнят ни как неудачника», - говорит Слим Мун; ни как «выразителя мнения поколения», добавляет Питерсон. Весьма вероятно, что репутация Кобэйна разовьётся в одну из этих крайностей. История забывает большинство из нас, потом слишком балует тех, кто остаётся. Слава хоронит человеческие противоречия: одарённый человек, безоговорочно преданный музыке; жертва и отшельник; наркоман; циник, причиняющий боль самому себе; молодой активист, Кобэйн обычно с ностальгией вспоминал те дни, когда всё ещё было в будущем.
Кода
Сиэтл конца восьмидесятых: толстый, кататонически тупой и счастливый; «волосатая фермерская» каша по «MTV» и Майкл Джэксон, прибравший к рукам радио: грандж-музыка хорошо обслуживалась своими врагами. Курт Кобэйн, справлявшийся с отторжением намного лучше, чем со славой, вложил достаточно гнева и вины в «Bleach», чтобы оказать губительное воздействие на целое поколение. Этот альбом явно искрился ненавистью к самому себе, будто междоусобная война между Кобэйном-шутником и Кобэйном-самоубийцей просочилась в винил. Когда дебют «Нирваны» закончился, покупатели наслаждались видом человека, запоздало показывающего меткий палец приличному обществу. Именно этот момент был решающим и для группы, и для Курта. Восемнадцать месяцев спустя группа и окружение стояли очарованные, наблюдая, как Кобэйн придумывает гораздо более вычурные вариации той же основной темы на «Nevermind». Конечно, он был таким бойким и запредельным, что даже скрытые поп-чуваки (как и сам Курт) не проглотили его. А! Но с достаточно крутым ритмом почти любые сапожники могут стать песенными классиками. В течение года за альбом должным образом было получено пятьдесят миллионов баксов. Курт протянул мост между яростью и мелодией в последующем «In Utero», где большая часть текстов была наполнена тирадами против славы: для альбома о рождении он казался опасно одержимым ликвидацией. В один из весенних дней шесть месяцев спустя Кобэйн забаррикадировался в комнате над своим гаражом, взял винтовку и застрелился.
Три LP, приблизительно два часа музыки плюс нескольких всевозможных повторений – то немногое, что осталось от знаменитого Рупора Поколения. Однако спустя более десяти лет после его смерти и тринадцати лет со времён «Nevermind» Кобэйн упрямо доказывает своё бессмертие, как Хендрикс или Леннон. Рок-идолы приходят и уходят, и впоследствии их подражатели изо всех сил пытаются дублировать сверхъестественную расстановку сил, с которой «Pepper» или «London Calling» привлекают большое число почитателей, согласно среднестатистическим показателям. В его время никто не исполнил эту роль лучше, чем Курт, парадоксальная способность которого к забаве и новаторству и кредо «жизнь – дерьмо» вело его вперёд по кривой, пока самопародия не дала дуба. Добавьте наркоманию, клиническую паранойю, несчастный брак и знание того, что рок-долговечность требует жертв, которые он не был готов принести - и это возможно, даже просто понять, почему Кобэйн дошёл до точки в апреле 1994 года.
В королевстве гранджа самое большое и самое маленькое, преходящее и продуктивное, гнилое и плодородное живёт рядом. Названия на старых постерах «Sub Pop» маячат, как иероглифы на стене гробницы: «Blood Circus», «Cat Butt», «Fucks». Среди этой переклички чэнсеров страшной комической оперы только Курт и компания имеют какое-либо серьёзное притязание на долговечность, не говоря уж о постоянстве. Лучше ли они, как он когда-то похвалялся, чем «Beatles»? Действительно ли «Nevermind» - штука круче, чем «Let It Be»? Я серьёзно сомневаюсь в этом, но они близки.
Как и в случае с Ленноном, всё, что люди ищут и знают о попе - главный шум жизни - дистиллирован в Курте Кобэйне. Если какая-то личность космического масштаба вроде Батча Вига должна была налечь на микшерный пульт и - пфффф! - удалить всё известное о музыке, оставался только Курт, вы всё ещё могли восстановить от него каждый основной элемент, каждый образ и каждую позу, внёсшую вклад в рок. Так он был хорош.
Из-за различных корешей и верных слуг «Sub Pop» сама интегрировала в знакомые корпоративные слияния и личные пререкания; Дэйв Грол и Крис Новоселич исчезли, соответственно, в «Foo Fighters» и в глубокой яме; Кортни Лав заново открыла себя как актрису, которой восхищаются за её выдающееся мастерство, профессиональный класс, отсутствие честолюбия, чистотой её души и изящным вкусом - особенно последним, благодаря фильму «Народ Против Лэрри Флинта». Из-за печального отречения от этики группы все три стороны ссорились из-за выпуска незаконченных песен Курта, и в начале 2004 года Лав и употребляла наркотики, и в очередной раз боролась за опеку над своей дочерью. Тем временем она продала семейный дом и переехала в Беверли-Хиллс. Сам Сиэтл пережил городской психоз, вызванный дотком-волной, словно накаченный виагрой, и неизбежно последовала быстрая детумесценция.
Клубы и помещения без надлежащих путей для эвакуации, где Курт впервые усиленно занимался своим делом, возможно, всё ещё там, но тогда под этими сводами можно было услышать «Layla» или «Satisfaction», незащищённые от ветра, отзывавшиеся эхом среди банок пива «Бад» и скучных программ, в то время как официально толерантные старпёры вроде Клэптона или «Stones» прихорашивались на середине дистанции. Когда «Нирвана» включилась в «Крокодил» в 1989 году, казалось, большинство элиты шестидесятых уже умерло. Спустя пятнадцать лет «Крокодил» - то место, куда сиэтлские банкиры приходят на ланч, и все виды динозавров вернулись бродить по земле. Этого никогда не происходило со мной, когда я впервые подписал контракт с «Sub Pop» в тот день, когда я смогу написать эпилог Курту Кобэйну, одновременно наслаждаясь живым видео Бон Джови в прайм-тайм, мечущегося на «MTV». За год или два «сиэтлская сцена» действительно, казалось, изменила весь удельный вес рока, но затем она согласилась на рециркуляцию карьер недавно ушедших сыновей, которые жили одурманенной жизнью плохо адаптированных людей. Эта сцена может быть круче, чем когда-либо, но большинство номеров - не просто театр абсурда - это - предательство дела. Что исчезло из самого гранджа, это насмешливая тупость, банальность и мэйнстрим, мало чем отличающаяся от приютившего его города.
Так случилось, что я провёл некоторое время в часто посещаемых Куртом местах старого Сиэтла в 2003 году, слушая розовощёких, безупречно стильных тридцатилетних, выросших из своих длиннющих, как у Эдди Бауэра, пальто и желтовато-коричневых слаксов «Докер», обсуждающих фашизм в Америке. Казалось, все всегда говорили о полицейской репрессии и о тревоге и страхе жизни при Буше-младшем. Я никогда не мог в этом разобраться. Дело было не только в деньгах, снова вкладывающихся в Сиэтл в таком масштабе, от которого у Билла Гэйтса глаза лезли на лоб, тридцатилетние по-прежнему были злее и свободнее, чем любое поколение, в любом городе, в истории. К тому же сам Сиэтл только что был устроителем маленького протеста против второй войны в Персидском Заливе, сжигая чучело президента под лозунгом, остроумно провозглашающим: ПОШЁЛ ТЫ, БУШ! Власти, как нам сказали, были проинформированы обо всём этом. Однако беспощадная облава Секретной Службы почему-то упустила организаторов этой выходки, которые с умом спрятались на пивной вечеринке на Капитолийском холме. Прошёл слух, что там определённо были штурмовики, но отважные ситуанисты продолжали, не отрываясь, пить «Ред Хук» и тралить буфет, пока к рассвету большинство были не в состоянии улизнуть в свои дома на берегу озера с удалёнными рабочими местами, полами из твёрдой древесины и непрочитанным «New Yorkers», вклинившимся за скандинавский аппарат для изготовления кофе-латте.
Так или иначе, для них стук в дверь так и не раздался.
Дела плохи; но это то, о чём нас предупреждали. «Яппи в своих «BMW», подпевающие «Teen Spirit» были той сценой, которая преследовала Кобэйна до самой смерти. Даже, или особенно, в эпицентре Сиэтла, влияние Курта в настоящее время широко, но не очень глубоко сократилось. Нет никакого избавления от «Nevermind» и всего остального – никакого избавления от жадности или пустоты, или от больших затруднений войны и страдания и несправедливости, которые будто бы символизируют Буши, отец и сын. Настоящий захолустный бунт в пользу (одно из любимых слов Курта) подлинности мог бы, конечно, спасти рок от когтей Майкла Джэксона. Он бы не сделал вообще ничего для более широкой перспективы.
Наконец, признание. Десять лет назад, когда я впервые написал биографию Кобэйна, я хотело спасти его от клеветников и похожих подпевал. Я восхищался талантом Курта. С другой стороны, полёты его воображения походили не столько на яркий успех, сколько на визг человека, не соответствовавшего повседневной жизни. Я был, как мне казалось, сочувствующим.
Когда книга была опубликована, возле меня постоянно тёрся частный детектив, мой телефон прослушивали и делали записи. К этому привыкаешь. Становилось поперёк горла то, что бомбардировка перегруженных кофеином сиэтлских писак моего тогдашнего редактора, Лиз Найтс, беззастенчиво продолжалась, хотя они знали, что она боролась с раком в последней стадии. (Лиз, которая часто и красноречиво защищала право своих авторов на собственное мнение, умерла в ноябре 1996 года). Насколько эти мудрецы когда-либо пришли к консенсусу, это известно - что книга «не внушает доверия» (точная формулировка одной жалобы), её автор - расист, женофоб, тугоухий головорез, который предположительно лгал, обманывал и - как будто могло быть что-то худшее - слушал «Rolling Stones» на полную громкость. В целом, казалось, книга о человеке, посвятившего себя принципу самовыражения, была неуместна для свободы слова.
Из многих и разных угнетающих побочных линий жизни Кобэйна безусловно самое худшее – это что-то вроде левого апартеида, принятого частью его старого окружения. (И я имею в виду, как и я сам, старого: если бы Курт был жив, ему было бы тридцать восемь, и многие из тех подхалимов, которые делали на нём деньги, спокойно проскочили средний возраст). Эти дерзкие радикалы и вольнодумцы очевидно полагают, что любой, критикующий этот образ жизни - не только фашист, нацист и прочие такие умеренные эпитеты, но не человек. Меня нужно было бы «убрать», написал один из апологетов «Нирваны» с причёской «конский хвост», когда книга «Курт Кобэйн» была впервые опубликована. Ещё один бард ссылался на меня в печати как на «пиявку» за то, что «изверг [sic] книгу преступной клеветы». Фактическое доказательство этой преступности было, по-видимому, трудно найти, но моему критику удалось, наконец, справиться с одним примером: «Сэндфорд сравнивает Кобэйна-рок-звезду с… Миком Джаггером».
Виновный, как и обвиняемый. Согласно этой трактовке, автор книги «Курт Кобэйн» был не только нравственно дефектен, он дерзнул поднять проблемные противоречия жизни одновременно принца гранджа и двадцатипятилетнего избалованного миллионера. То, что сам Кобэйн хорошо и болезненно осознавал это противоречие, не нуждается ни в каком повторении. Также до боли очевидно, что, за некоторыми редкими исключениями, Курт был бесконечно лучше, чем его последователи, для которых подвержение сомнению личность и мотивы своих оппонентов принимает форму настоящего спора. В общем, у этих людей есть немного фактических обязанностей в почитании такого огромного наследия с такими увлечёнными слушателями, лидер которых должен казаться, как и сам Кобэйн, и интеллигентным, и полутолерантным. В целом они оказались неспособными к чему-то ещё, но в остальном они всё ещё любят его.
В культуре, где любой голосующий за консерватора или бог знает за кого, за республиканца, обычно сурово критикуется как находящийся где-нибудь справа от Дарта Вэйдера, я могу только сказать, что в том году, когда я писал «Курта Кобэйна», у меня был самый забавный, самый добрый и самый по-настоящему анархический друг, семидесятитрёхлетний Эл Мейерсэм, легендарный консерватор, который воплотил больше принципа свободы, чем любой из задыхающихся от безделья грандж-магнатов со своими идеологически правильными разглагольствованиями. Как и в случае с Лиз Найтс, это - желание отдать дань Элу, американскому классику, который умер в декабре 1999 года.
У Курта Кобэйна точно был один хороший момент с тех пор, как он покончил с собой, и он наступил спустя всего через несколько недель после этого события. Этим событием был выпуск «Unplugged in New York», который по своей сути, заставляющей задуматься, был одним из лучших альбомов, «Нирваны» или кого-либо ещё в этом роде. Большинство остальных проектов, включая печальное видео «Live!», уже давно метастазировали просто в очередную рок-кустарную промышленность. Продолжающиеся злословия, высокий темп работы и теории заговора о Курте оказались манной для СМИ и джемом для консерваторов. Они вообще ничего не сделали для Кобэйна. Что касается крупномасштабных трибьютов: они не ахти какие, но в качестве модели патологии восхищённого созерцания знаменитостей они не имеют себе равных. В октябре 2002 года Курт вернулся на обложку «Newsweek», чтобы рекламировать свои неблагоразумно изданные дневники. Тем временем режиссёр Ник Брумфилд наскоро сделал фильм, а Чарлз Кросс из «Rocket» - новую «полную» биографию. Я её не видел, не читал.
Искупление грехов Курта, такое, какое оно есть, началось буквально с первого трека «Bleach» и закончилось последними примечаниями к «Unplugged». В юности он был редким, пусть и неустойчивым музыкальным специалистом. Сознательно увеличивающееся производство «Nevermind» навредило ему так же, как и помогло, и Кобэйн закончил погоню за несколькими фальшивыми номерами «Led Zep». Но даже тогда лучшие песни, включая потрясающую «Polly», являлись напоминаниями о его выдающемся даре. Тем временем критики «In Utero» воспользовались случаем, чтобы с жаром обсудить Курта-идола, и ни один не сделал это более трогательно, чем Уильям Берроуз, который сказал мне, что «Кобэйн поднял планку того, как люди относятся к поп-музыке…. Он всецело посвятил себя тому, чтобы позволить детям узнать друг друга через их различия, а не покупке лимузинов и всякого прочего барахла».
Как подтверждает быстрый взгляд в чарты, рынок, даже в Сиэтле, задушил в объятиях многих суб-«Нирван» и личностей вроде Кобэйна, которые последовали за ним. Однако Берроуз был прав только наполовину. До «Bleach» рок-н-ролл посвящал себя беспрестанной рекламе и был изнутри ужасен (будучи раскрытым) дурацкими поразительными позами. Эта пляска смерти, начавшаяся с Элвиса, как часто думают, закончилась Джонни Роттеном и первыми панками. Но пятнадцать лет спустя был Кобэйн и маркетинговые структуры, лихорадочно вкалывающие от его имени. Его ужасная репутация, которая (изменила всё, что отстаивал Курт), зависит от грубой нетерпимости любого инакомыслия, показывает уродливую сторону индустрии, которая, в более тонкой форме, сохраняется по сей день.
К.С.
2004
Приложение 1
Хронология
20 февраля 1967 года Курт Дональд Кобэйн появляется на свет в
городской больнице Грэйс-Харбор, Абердин, штат
Вашингтон.
Август 1967 года Семья переезжает в Абердин, на Ист-1-стрит 1210,
почти что постоянный дом, который будет у
Кобэйна.
24 апреля 1970 года На свет появляется сестра Кобэйна, Кимберли.
1 марта 1976 года Отец Кобэйна, Дон, уходит из дома.
9 июля 1976 года Дон и Венди Кобэйн разводятся. Опека над детьми
предоставляется матери.
1977 год Первое осторожное соприкосновение Кобэйна
с панк-роком посредством «Ramones» и «Sex
Pistols».
14 июня 1979 года Дон Кобэйн ходатайствует в Высший
суд Грэйс-Харбор об опеке над своим сыном,
который теперь живёт попеременно у своих
родителей, бабушек и дедушек и других
родственников.
20 февраля 1981 года Кобэйну дарят его первую гитару,
подержанную, с шестью струнами «Lindell». По
словам его преподавателя музыки, его главная цель
– выучить «Stairway To Heaven».
1982 год Кругозор Кобэйна расширяется, когда
вокалист «Melvins» Базз Осборн знакомит его
с группами новой волны, такими, как «Flippers»,
«MDC» и «Butthole Surfers».
1983 год Кобэйн знакомится с Крисом Новоселичем, парнем,
неотступно следующим за «Melvins» и
честолюбивым панк-рокером, с которым он
совершает граффити-набеги в Абердине.
Август 1984 года Кобэйн, наконец, слышит панк-рок-группу,
играющую вживую, по совпадению в тот самый
день, когда «MTV», с документом о продаже,
обещающим «освещение новой волны и новых
талантов повсюду», выходит на рынок.
Май 1985 года Кобэйн бросает Абердинскую Среднюю Школу
всего за несколько недель до её окончания. Он
переезжает из дома в дом, проводит несколько
ночей под Северным Абердинским Мостом и
впервые пробует героин.
1986 год Кобэйн начинает репетировать с Новоселичем и, во
время редких экскурсий в реальный мир, находит
работу по техническому обслуживанию возле
«Полинезийского Прибрежного Отеля».
Сентябрь 1987 года Кобэйн переезжает в квартиру своей подружки
Трэйси Мэрандер в Олимпию, на Норт Пир-стрит,
114. Он, Новоселич и ударник Эрон Бёркхард
образовывают множество недолговечных групп,
наконец выбирают название «Нирвана».
23 января 1988 года Трио (с Дэйлом Кровером, сменившим Бёркхарда)
записывает сессию из десяти песен на
«Reciprocal Studios» в Сиэтле с «крёстным отцом
гранджа», Джеком Эндино.
Весна 1988 года В ходе текучки кадров, достойном «Spinal Tap»,
Бёркхард возвращается на ударные в «Нирвану»,
снова уходит, вновь приходит, только чтобы в свою
очередь быть заменённым на Чэда Чэннинга.
Ноябрь 1988 года «Sub Pop» выпускает первый сингл «Нирваны»,
«Love Buzz» / «Big Cheese», ограниченным
тиражом 1 000 экземпляров.
Тем временем сборник «Sub Pop 200», включающий
«Spank Thru» «Нирваны», восхваляет Джон Пил в
«Observer».
25 февраля 1989 года «Нирвана» играет в Вашингтонском Университете и
других местах проведения мероприятий на
западном побережье.
18 марта 1989 года Эверетт Трю из «Melody Maker», прилетев в Сиэтл
за счёт «Sub Pop», рассказывает о «Нирване» как о
«классной вещи» а о Курдте Кобэйне [sic] как о
«выдающемся мелодисте, [который] владеет
риффом со страстью».
15 июня 1989 года На «Sub Pop» выходит дебютный альбом
«Нирваны», «Bleach».
Группа отправляется в свой первый большой
американский тур.
30 октября 1989 года «Нирвана» начинает свой первый европейский тур в
Ньюкасле, присутствует при падении Берлинской
Стены и играет триумфальный
концерт в «Astoria», в Лондоне 3 декабря.
1 апреля 1990 года Группа начинает второй значительный
американский тур, на сей раз с услугами дорожного
менеджера и двух помощников. Чэннинга
увольняют, и Дэйл Кровер возвращается за
барабаны.
22 сентября 1990 года «Нирвана» выступает на «Motor Sports
International», о котором некоторые рассказывали
как о наивысшей точке расцвета «Сиэтлской
Сцены». Три дня спустя очередной ударник, Дэнни
Питерс, заменён Дэйвом Гролом.
Октябрь 1990 года Изменённый состав - Кобэйн, Новоселич и
Грол - совершают краткий тур в Великобританию.
1 декабря 1990 года «Sub Pop» выпускает второй сингл «Нирваны»,
«Sliver» / «Dive», в то время как Кобэйн
возобновляет свой поиск ведущей студии
звукозаписи.
Зима 1990-91годов «Нирвана» завершает переговоры с «David
Geffen Company», в конечном счёте согласившись
на аванс в 290 000 $. В качестве части контракта
«Sub Pop» получает начальный выкупной взнос в
размере 75 000 $, процент от будущих продаж
группы и возможность выпустить последний
сингл «Нирваны», «Molly`s Lips».
30 апреля 1991года «Нирвана» формально подписывает контракт с
«Geffen».
Май-июнь 1991года Сессии на Sound City Studios», штат Калифорния,
для альбома, который станет «Nevermind». Кобэйна
посещает в Калифорнии Кортни Лав.
20 августа 1991года «Нирвана» играет европейский тур из девяти
концертов, включая поворотное выступление на
Фестивале в Рединге.
20 сентября 1991года Начинается шестинедельный американский тур.
24 сентября 1991 года «Geffen» выпускает 46 000 экземпляров
«Nevermind». К Рождеству альбом продаётся в
количестве 400 000 экземпляров в неделю и
за год собирает 50 миллионов $.
31 октября 1991года «Нирвана возвращается, чтобы играть в
«Paramount», в Сиэтле.
4 ноября 1991года Группа играет в Бристоле, после других
концертов в Великобритании и Европе.
И «Nevermind», и сингл «Smells Like Teen Spirit»
поднимаются в чартах. Музыка, которую Кобэйн
предпочитает слушать в тур-автобусе- «Abba`s
Greatest Hits».
12 января 1992 года «Nevermind» занимает Номер Один.
24 февраля 1992 года Кобэйн женится на Кортни Лав на Гавайях.
Август 1992 года В связи с распространяемыми слухами об
употреблении супругами наркотиков, «Vanity Fair»
выпускает статью, рассказывающую о Лав как о
«личности-железнодорожной катастрофе» и о той,
кто«не особенно интересуется последствиями своих
действий … вызывая опасения за здоровье их
(будущего) ребёнка».
18 августа 1992 года В Лос-Анджелесе появляется на свет Фрэнсис Бин
Кобэйн, в то время как её отец подвергается
детоксикации в той же больнице. Ведомство по
Защите Детей немедленно отменяет опеку над
ребёнком, это действие длится до марта 1993 года.
30 августа 1992 года Кобэйн, через несколько дней после выписки из
больницы и угрозы покончить с собой, выступает с
«Нирваной» на Фестивале в Рединге в качестве
ведущей звёзды.
9 сентября 1992 года Кобэйн говорит международной телевизионной
аудитории: «Очень трудно поверить всему, что
читаешь». За кулисами на той же самой церемонии
награждения он участвует в стычке с Экслом
Роузом.
30 октября 1992 года «Нирвана» играет для 50 000 фэнов в Буэнос-
Айресе, концерт, о котором Кобэйн рассказывает как
о «самой большой демонстрации половой
дискриминации, которую я когда-либо видел за один
раз».
15 декабря 1992 года «Geffen» выпускает «Incesticide», сборник оборотных
сторон, купюр и треков с сессий «Нирваны» на «Би-
Би-Си»
Февраль 1993 года «Нирвана» записывает свой третий альбом, «In
Utero», на «Pachyderm Studio», штат Миннесота.
Основные треки записываются за шесть дней - спор о
выпуске длится шесть месяцев.
9 февраля 1993 года Кобэйн говорит в интервью «Advocate»: «Я,
возможно, мог бы быть бисексуалом» и «В душе я,
определённо, гей».
Март 1993 года Кобэйны покупают одиннадцатиакровое имение в
Карнэйшне, к востоку от Сиэтла, и арендуют дом на
берегу озера в самом городе.
9 апреля 1993 года «Нирвана» перегруппировывается, чтобы играть
на благотворительном концерте в «Cow Palace»,
в Сан-Франциско.
2 мая 1993 года Кобэйн госпитализирован в Сиэтле, пострадав от
передозировки героина.
4 июня 1993 года Сиэтлская полиция арестовывает Кобэйна за
нападение на свою жену. Впоследствии обвинения
снимают.
23 июля 1993 года У Кобэйна снова передозировка, на сей раз за
несколько часов до выхода на сцену с «Нирваной» в
Нью-Йорке.
21 сентября 1993 года «Geffen» выпускает «In Utero». Альбом дебютирует
в чартах «Billboard» под Номером Один.
18 октября 1993 года «Нирвана» начинает американский тур из 45
концертов в поддержку «In Utero».
Октябрь 1993 года Кобэйн посещает Уильяма Берроуза в доме
последнего в Лоренсе, штат Канзас, показавшись
писателю «застенчивым» и «привлекательно
потерянным».
18 ноября 1993 года «Нирвана» играет концерт «Unplugged» в Нью-
Йорке. Альбом в больших количествах выпущен
через год.
7-8 января 1994 года «Нирвана» выступает в Seattle Center Arena»,
их последние американские концерты.
Январь 1994 года Кобэйны переезжают в Сиэтл, в дом в восточной
части Бульвара Лэйк-Вашингтон, 171.
2 февраля 1994 года «Нирвана» вместе с двумя дополнительными
музыкантами летит в Европу.
1 марта 1994 года Группа играет в «Terminal Einz», в Мюнхене, их
самое последнее выступление.
3-4 марта 1994 года У Кобэйна передозировка из-за сочетания
шампанского и похожего на валиум роипнола,
о которой его руководство рассказывает как о
несчастном случае, но фактически это первая
попытка самоубийства.
18 марта 1994 года Полиция реагирует на очередной звонок о домашних
беспорядках Кобэйнов снова из дома в Сиэтле.
30 марта 1994 года Кобэйн и его друг Дилан Карлсон покупают
винтовку «Ремингтон M11» 20 калибра в «Stan Baker
Sports» в Сиэтле. Кобэйн летит в Лос-Анджелес и
проводит два дня в Реабилитационном Центре
«Эксодус» в Марина дель Рэй.
1 апреля 1994 года Кобэйн перелезает через стену, сбегая из «Эксодуса».
Он летит в Сиэтл.
4 апреля 1994 года Мать Кобэйна заявляет в полицию Сиэтла о пропаже
человека, рассказывая, что её сын вооружён
винтовкой, и возможно, хочет покончить с собой.
5 апреля 1994 года Кобэйн, ускользая от полиции, частного детектива и
электриков, работающих в саду, баррикадируется в
комнате над гаражом на бульваре Лэйк-Вашингтон,
пишет предсмертную записку, вводит себе героин,
подносит ствол винтовки ко рту и спускает курок.
Приложение 2
Дискография
Синглы и EP «Нирваны»
Великобритания США
«Love Buzz» / «Big Cheese»
«Blew» / «Love Buzz»/ «Been A («Sub Pop»,1988)
Son» / «Stain» («Tupelo», 1989) «Sliver» / «Dive» («Sub Pop», 1990)
«Sliver» / «Dive» («Tupelo», 1991) «Molly`s Lips» («Sub Pop», 1991)
«Sliver» / «Dive» / «About A Girl» «Here She Comes Now»
(Live) («Tupelo», 1991) («Communion», 1991)
«Smells Like Teen Spirit» / «Smells Like Teen Spirit» /
«Drain You» («DGC», 1991) «Even In His Youth» / «Aneurysm»
(«DGC», 1991)
«Smells Like Teen Spirit» /
«Even In His Youth» / «Aneurysm»
(«DGC», 1991)
«Smells Like Teen Spirit» /
«Even In His Youth» / «Aneurysm» /
«Drain You»
(«DGC», 1991)
«Come As You Are» / «Endless, «Come As You Are» / «School»
Nameless» («DGC», 1991) (Live) / «Drain You» (Live)
(«DGC», 1992)
«Come As You Are» / «Endless, «Lithium» / «Been A Son» (Live) /
Nameless» / «School» (Live) («DGC», 1991) «Curmudgeon» («DGC», 1992)
«Lithium» / «Curmudgeon» («DGC», 1992)
«Lithium» / «Been A Son» (Live) /
«Curmudgeon» («DGC», 1992)
«In Bloom» / «Polly» (Live) («DGC», 1992)
«In Bloom» / «Sliver» (Live) / «Polly»
(Live) («DGC», 1992)
«Oh, The Guilt» («Touch And Go», 1993)
«Heart-Shaped Box» / «Marigold» «Oh, The Guilt»
(«DGC», 1993) («Touch And Go», 1993)
«Heart-Shaped Box» / «Milk It» /
«Marigold» («DGC», 1993)
Альбомы и CD «Нирваны»
Великобритания США
«Bleach» («Tupelo», 1989) «Bleach» («Sub Pop», 1989)
«Nevermind» («DGC», 1991) «Nevermind» («DGC», 1991)
«Incesticide» («DGC», 1992) «Incesticide» («DGC», 1992)
«In Utero» («DGC», 1993) «In Utero» («DGC», 1993)
«MTV Unplugged In New York» «MTV Unplugged In New York»
(«DGC», 1994) («DGC», 1994)
Смежные Записи и Сборники
«Spank Thru» «Нирваны» на «Sub Pop 200» («Sub Pop», 1988)
«Mexican Seafood» «Нирваны» на «Teriyaki Asthma Vol 1» («C/Z», 1989)
«Bikini Twilight» «Go Team» с участием Кобэйна («K», 1989)
«Do You Love Me» «Нирваны» на «Hard To Believe» («C/Z», 1990)
«The Winding Sheet» Марка Лэйнгана, с участием Кобэйна
на «Where Did You Sleep Last Night» («Sub Pop», 1990)
«Bureaucratic Desire For Revenge» «Earth», с участием Кобэйн («Sub Pop», 1991)
«Beeswax» «Нирваны» на «Kill Rock Stars» («Kill Rock Stars», 1991)
«Return Of The Rat» «Нирваны» на «Eight Songs For Greg Sage»
(«Tim Kerr», 1992)
«The «Priest» They Called Him» Уильяма С. Берроуза, с участием Кобэйна
(«Tim Kerr», 1993)
«I Hate Myself And I Want To Die» «Нирваны» на «The Beavis and Butt-head Experience» («DGC», 1993)
«Houdini» «Melvins», сопродюсер - Кобэйн («Altantic», 1993)
«Verse Chorus Verse» «Нирваны» на «No Alternative» («Arista», 1993)
«Pay To Play» «Нирваны» на «DGC Rarities Vol. 1» («DGC», 1994)
Источники и Примечания к Главам
Не секрет, что книга, подобная этой, основывается на пониманиях, идеях и воспоминаниях большого количества людей. Следующие примечания показывают, что в каждой главе использовались основные источники в письменной форме. Я также взял интервью у множества лиц, которые предпочитают быть неназванными. Там, где источники просили об анонимности - обычно ссылаясь на дружбу с вдовой Кобэйна – были сделаны все усилия, чтобы убедить их записаться на плёнку. Когда это не было возможно, я использовал фразу «очевидец» или «коллега» соответственно. Я сожалею, что таким образом не появляется никакого подтверждения огромной помощи, поддержки и доброты, которую я получил от множества людей. Там, где цитируется сам Кобэйн, источниками являются его опубликованные интервью, мои собственные примечания или воспоминания тех, кто говорил с ним.
Глава 1
Убедительная информация о самоубийстве Кобэйна и последующих событиях, появившаяся в газетах и журналах во всём мире. Я должен особенно упомянуть о версиях, которые опубликованы в «Guardian», « Times», «Today» и «Q». Личный комментарий был предоставлен Беверли Кобэйн, Джиллиан Гаар и Патриком МакДоналдом. За остальную часть главы полностью в ответе моя собственная память.
Глава 2
Различная информация о детстве Кобэйна была опубликована ранее, большей частью в «Come As You Are» Майкла Азеррада («Virgin Books», 1993 год); это - желание признать, что я в долгу перед этим, самая всесторонняя история «Нирваны», когда-либо написанная. «Never Fade Away: The Kurt Cobain Story» Дэйва Томпсона («Pan Books», 1994 год) также восполняет множество пробелов.
За личный комментарий относительно периода 1967 – 86 годов я благодарен: Лесу Блюзу, Беверли Кобэйн, Дону Кобэйну, Эрнесту Кобэйну, Айрис Кобэйн, Лиланду Кобэйну, Тони Кобэйн, Фрэнсис Колин, Эми Григгс, Тони Гроувсу, Рэнди Хаббард, Роберту Хантеру, Клоду Иоссо, Бетти Калльз, Меган Керн, Донне Кесслер, Уоррену Мэйсону, Марии Новоселич, Джеффу Сэнфорду, Майклу Шеппу и Ламонту Шиллингеру. Майер Лофтин пролил свет на половое своеобразие Кобэйна-подростка.
Другой материал собран из: абердинского «Daily World», Абердинской Средней Школы, Окружного Суда Грэйс-Харбор, Средней Школы Монтесано, сиэтской «Times» и сиэтлского «Post-Intelligencer».
Я благодарен Джону Принсу и Джиму Мейерсэму за то, что помогли мне сориентироваться в родном городе Кобэйна.
Глава 3
Главные источники этой главы: Патрик Кэмпбелл-Лайонс, Беверли Кобэйн, Джек Догерти, Роберт Хантер, Майер Лофтин и Дэйл Пур. Работа по описанию «Сиэтлской сцены» конца 1980-х была бы значительно труднее без помощи Гранта Олдена, Тима Арнолда, Джиллиан Гаар, Патрика МакДоналда и Ноэла Тайлера. Друзья Кобэйна Слим Мун и Элис Уилер дали представление о его жизни в Олимпии.
Идея относительно раннего влияния «Нирваны» на Великобританию была предоставлена Джеффом Гриффином, Джоном Пилом и в ходе изучения старых номеров «Melody Maker» и «Sounds». Чарлз Питерсон, у которого я взял интервью в Сиэтле, захватывающе рассказывал и был откровенен относительно профессионального прорыва Кобэйна. В этой теме я также полагался на примечания, которые я сделал самостоятельно при проживании в Сиэтле в 1988 году.
Опубликованные первоисточники включали: «Nirvana» Сюзи Блэк («Omnibus Press», 1992 год), «Nirvana And The Sound of Seattle» Брэда Моррелла («Omnibus», 1993 год), журналы, включая «Rolling Stone», «Q», «Fase», «Vox», «Raw», «People» и «Spin», и снова «Come As You Are» и «Never Fade Away».
Глава 4
Чарлз Питерсон, человек, с которым Кобэйн связывал популяризацию гранджа, снова был главным источником этой главы. Грант Олден, Черил Хэн, Джулия Леви, Патрик МакДоналд, Слим Мун, Лайза Орт, Джон Пил, Джефф Сэнфорд и Элис Уилер - все они сделали моё исследование более полезным, чем оно было бы при других обстоятельствах.
Опубликованные источники снова включали релевантные выпуски «Melody Maker» и «Sounds» и эссе Джиллиан Гаар, «Тёмная Сторона Невинности: «Нирвана» и Происхождение Сиэтлского Саунда», опубликованное в «Goldmine» в декабре 1993 года.
«About A Girl» (Кобэйн) @ 1989, «Virgin Songs, Inc» / «The End Of Music».
Глава 5
Среди источников, с которыми я консультировался, были Чак Ливелл, Слим Мун, Кэрен Пелли, Джон Пил и Кейт Раус. «Sub Pop» была очень молчаливой по поводу своих деловых отношений с Кобэйном, я полагался на анонимные, но подтверждённые источники - и на воспоминания Лайзы Орт и Элис Уилер - для необходимого материала. Три женщины, Рэнди Эдлин, Джералдин Хоуп и Джулия Леви, говорили со мной о своих отношениях с Кобэйном.
Опубликованный материал был отобран из «New York Times», «Vanity Fair», «BAM», «Billboard», «Melody Maker», «Rolling Stone» и «Rocket». Множество цитат Кобэйна и о Кобэйне из этой главы впервые появились в «Come As You Are».
Джиллиан Гаар предоставила мне плёнку с различными комментариями Кобэйна о Виктории Кларк и Бритт Коллинз.
Глава 6
Неоценимая помощь оказали Грант Олден, Майк Коффи, Рэнди Хаббард, Фрэнк Халм, Патрик МакДоналд, Фрэнк Медина, Слим Мун, Чарлз Питерсон, Кейт Раус, Тони Селмер, Элис Уилер и Грэм Райт. Дон Кобэйн, не заходя дальше формального интервью, позволил себе множество комментариев о своём сыне, также, как и Венди О`Коннор в беседе с Клодом Иоссо.
Цитаты и первоисточники Кортни Лав взяты из «Come As You Are» и из большого количества её опубликованных интервью, особенно «Rolling Stone» от 15 декабря 1994 года.
Свою помощь оказали и Мити Адхикари, который записывал «Нирвану» в Лондоне, и Патрик Кэмпбелл-Лайонс, который спорил с группой.
Полезный, но отнюдь не всесторонний профиль «Нирваны» в эти годы можно найти на видео «Geffen» «Live! Tonight! Sold Out!!». Я должен также упомянуть «Tribute To Kurt Cobain» «Music Collection».
Дополнительное исследование имело место в «King» и «Paramount Theatres», оба в Сиэтле, и в здании лотереи Штата Вашингтон.
«Smells Like Teen Spirit» (Кобэйн) @ 1991, «Virgin Songs, Inc» / «The End Of Music».
«Come As You Are» (Кобэйн) @ 1991, «Virgin Songs, Inc» / «The End Of Music».
Глава 7
Реакцию Кобэйна на внезапную славу и деньги ярко вспоминали Мити Адхикари, Грант Олден, Фрэнк Халм, Патрик МакДоналд, Чарлз Питерсон, Селия Росс и Грэм Райт. Я благодарен источнику в Медицинском Центре Харборвью в Сиэтле, а также покойному Фрэнку Заппе.
Опубликованные сообщения о жизни Кобэйна в 1992 были предоставлены абердинским «Daily World», «Globe», «Rocket», «Spin» и «Vanity Fair». Источник в Вашингтонской Коалиции Музыкальной Индустрии предоставил в моё распоряжение мнение этой организации о Кобэйне.
Мое собственное исследование для этой главы привело меня в Гостиницу «Олимпус» в Такоме, в Таверну «Pourhouse» в Абердине, и «Quaglino ` s» в Лондоне.
Снова выражаю полную признательность «Come As You Are» Майкла Азеррада и «Cobain» редакторов «Rolling Stone» («Little Brown», 1994 год).
«On A Plain» (Кобэйн) @ 1991, «Virgin Songs, Inc» / «The End Of Music».
«All Apologies» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs, Inc» / «The End Of Music».
Глава 8
Среди самых больших удовольствий книги - брать интервью у Уильяма Берроуза. Я благодарен и ему, и его секретарю, Джеймсу Гроерхольцу, с которыми мне пришлось обменяться двумя дюжинами телефонных звонков зимой 1994 – 95.
Майкл Эндил и Джиллиан Гаар - оба предоставили личные воспоминания о последнем выступлении «Нирваны» в качестве трио в августе 1993 года.
Другие источники: Грант Олден, Беверли Кобэйн, Майк Коллиер, Дэвид Хэйг, Фрэнк Халм, Лайза Орт, Чарлз Питерсон, Ламонт Шиллингер и Элис Уилер. Монти Деннисон и Джейн Фэррар предоставили помощь в поисках домов Кобэйна в, соответственно, Карнэйшне и на северо-востоке Лэйксайд-авеню в Сиэтле.
Опубликованный материал согласовывался со статьями в «Advocate», чикагской «Tribune», «Face», «Los Angeles Times», лос-анджелесской «Weekly», «Newsweek», «New York Times», «Rolling Stone», сиэтлской «Times» и «Select». Цитаты Джо-Энн Грин впервые появились в «Never Fade Away» Дэйва Томпсона. Было бы трудно преувеличить долг перед Майклом Азеррадом.
Документальный материал об упадке сил Кобэйна в мае 1993 года и о его аресте в следующем месяце был предоставлен Сиэтлским Полицейским Управлением.
«Heart-Shaped Box» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«All Apologies» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«Serve The Servants» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«Frances Farmer Will Have Her Revenge on Seattle» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«Milk It» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
Глава 9
Анализ последних недель жизни Кобэйна был предоставлен источниками: Мити Адхикари, Майклом Эндилом, Майком Коллиером, Джиллиан Гаар, Сэмом Мэйном, Чарлзом Питерсоном и Элис Уилер. К тому же, работа по восстановлению фактических событий апреля 1994 года была бы труднее без помощи Сиэтлского Полицейского Управления и их юрисконсульта, Лио Пурта.
За сообщения через несколько недель после смерти Кобэйна я благодарен Марко Коллинзу, Джиллиан Гаар, Николасу Хартшорну, Клоду Иоссо и Стивену Таулзу.
Другие источники: «Cobain», «Си-Эн-Эн», «Face», «Melody Maker», «New Musical Express», «Newsweek», «New York Times», «People», «Q», «Raw», «Rolling Stone», Сиэтлский Отдел Строительства и Землепользования , сиэтлская «Times», «Vox» и Министерство здравоохранения Штата Вашингтон.
Множество цитат Венди О`Коннор впервые появилось в «Today».
Сводки жизни Кобэйна были предоставлены Грантом Олденом, Уильямом Берроузом, Беверли Кобэйн, Дэвидом Хэйгом, Рэнди Хаббард, Слимом Муном и Джоном Пилом.
«Serve The Servants» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«All Apologies» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«Radio Friendly Unit Shifter» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
«Milk It» (Кобэйн) @ 1993, «Virgin Songs Inc» / «The End Of Music».
Волнующая сага об успехе и упадке одного человека и группы «Нирвана», разрекламированная Джоном Пилом как «последняя поучительная история рок-н-ролла».
Это первая биография, которая исследует, со смелыми и шокирующими подробностями, драму, сформировавшую эту беспокойную, трагическую рок-звезду. Ни извинений, ни порицаний, «Курт Кобэйн» представляет собой выразительный взгляд посвящённого лица на жизнь и смерть человека, который гальванизировал поколение и породил «грандж»-революцию со своей группой «Нирвана».
Сэндфорд изображает провокационного, провинциального мятежника с талантом Джона Леннона, и показывает его в работе на концертных площадках Сиэтла, Нью-Йорка и Лондона. Читатели следят за борьбой эмоциональной жизни Кобэйна - его беспокойными отношениями с семьёй и своими товарищами-членами группы, его наркоманией и половым влечением, его бурным браком с Кортни Лав и рождением его дочери, которая, как написал Кобэйн в своей предсмертной записке, «слишком напоминает мне о том, каким обычно был я».
В течение своего исследования Сэндфорд общался с семьёй Кобэйна, его коллегами, его бывшими друзьями и возлюбленными, и даже с писателем Уильямом С. Берроузом, который, как считал Кобэйн, оказал на него «величайшее влияние». Выпущенное на десятой годовщине смерти рок-звезды, это недавно переработанное издание – живое изображение жизни, которая привела к тому дню в апреле 1994 года, когда Кобэйн направил на себя винтовку и стал мучеником для разочаровавшейся молодежи во всём мире.
«Эта многослойная биография имеет особую остроту и содержание…. Сэндфорд убедительно извлекает и соединяет малоприятные истины.
- «Entertainment Weekly»
Кристофер Сэндфорд - автор пятнадцати книг, включая бурно приветствуемую критикой «McQueen and Keith Richards: Satisfaction» («МакКуин и Кит Ричардс: Удовлетворение»). Музыкальный журналист, работы которого выходят по обе стороны Атлантики, он живёт в Лондоне и на Тихоокеанском Северо-Западе.
Ольга Фёдорова – рок-музыкант, переводчик нескольких книг о Курте Кобэйне, писатель.
fabiehynd@mail.ru
Страницы в Интернете: www.proza.ru/author.html?fabiehynd
www.stihi.ru/author.html?fabiehynd
music.lib.ru/o/olxga_f/