Дорога домой
Луша всегда любила индейцев. Странной патологической любовью. Родители бросили ее давно, когда она еще не ходила; после чего уехали спиваться к бабке в село, на юг Украины. Цепкая, истинно индейская Лушина память хранила неясные очертания настоящих смуглых красивых родителей, вероятно, живущих в жарких прериях. Поэтому на вопрос интернатской нянечки: «Где твоя мама, Лушенька?», - девочка гордо отвечала: «Ждет папу с охоты".
Под ее подушкой лежало ожерелье из медвежьих зубов, довольно дурно пахнущее, и отдаленно напоминающее не медвежьи, а лошадиные зубы; подаренные, скорее всего Луше клячей Мирошкой, недавно сдохшей от старости во дворе интерната.
Луша готовилась к отъезду уже несколько лет, зная, что в неведомой земле ее примут, узнают и не захотят расставаться уже никогда, особенно когда разглядят все сокровища в кармане ее ситцевого передника: утиные перья, бусины и всего несколько раз клееную трубку с невыветривающимся запахом табака.
Гайавате такое не снилось…
Друзей у нее не было, скушно иметь дело с человеком, не выдающим тайны даже под пыткой. А Луше нравилось, когда взмокшие воспитатели мучили себя и ее вопросами о чьих-то проступках; она молчала, крепко сжав губы, ни один мускул не дрожал на лице, а взгляд утекал в окно и безнадежно терялся среди буйной дворовой зелени.
Ее даже и не искали, а только радостно вздохнули, обнаружив пропажу. Несколько недель проветривали Лушину подушку, невесомые перышки одиноко разлетались в стороны и, похоже, единственные – тосковали по хозяйке.
Дорога была довольно долгой. Когда не знаешь карты мира – легче переносишь отпущенное на путешествия время, не задумываясь над тем, в правильную ли сторону движешься. Луша скиталась по грязным поездам, очаровывала проводниц своей непритязательностью, пила на остановках теплый кефир и пересчитывала скворцов на придорожных деревьях…
«Сколько нам еще?» – кротко спрашивала она попутчиков и, получив не всегда вразумительный ответ, погружалась в очередной сон, приводивший ее в долгожданные объятия тоскующих родных. «Я иду!» – кричала Луша, вздрагивала и просыпалась, испуганно вглядываясь в лица равнодушных пассажиров…
Для тех, кто не знает глупых слов «граница» или «другая страна» – этих понятий не существует. И хорошо это! Зачем нагружать свое сознание ненужными терминами, которые ничего не значат ни для тебя, ни для тоскливых существ по имени «таможенники», одичалых и безродных.
Миновала Луша за месяц много земель, много диковинного посмотрела. «Мама, мама, в странном мире мы живем…» – думала она, оставляя тонкими пальчиками замысловатые следы на круглых стеклах иллюминаторов. Компас указывал точное направление, мерцал красной стрелкой, сливаясь с Лушиной нетерпеливой дрожью.
Славная страна Америка! Для тех, кто хочет гордиться хоть чем-нибудь в этой жизни, лучше места не найти. Утеряв себя в суете цветной толпы, утопив в истерических призывах к праздности, готов поверить в непогрешимость мощной державы, слиться с ней в восторженном экстазе и не найти себя никогда более, ощущая в этой потерянности тоже какую-то прелесть…
«Мама, помнишь ли меня?» - кричала Луша, обнимая смуглую женщину в холщовом платье. «Я – Луша! – плакала она, - я так долго ехала к тебе!». Все плыло перед глазами как в тумане, и лишь жесткие руки женщины лихорадочно ощупывали Лушины волосы. «Май-оо!» – вздохнула она, и Луша была навеки принята в индейский клан, самый мощный и любящий из всех семейных кланов, дарящий ни с чем не сравнимый покой и кров исстрадавшимся душам…
«Стой же спокойно, глупое созданье!» – смеясь, говорила Луша, привязывая к голубиной ножке записку интернатской няне. «Я счастлива, Анна Ивановна. Бросайте все, и скорее бегите. За интернатом есть дорога прямо, затем налево, а дальше – компас вам подскажет. И ничего не бойтесь, я вам помогу, а после – вместе будем любоваться бескрайней первозданностью каньонов…»
Спугнув голубя гортанным громким вскриком, летела Луша к дому по степи, раскинув руки.